burn me

chase atlantic — okay

От Чжухона не дождёшься каких-то добрых-светлых эмоций, хотя инициатива вляпаться в межличностные отношения между ними пришла именно с его адреса хриплым шёпотом прямо в ухо, пока в глаза синий клубный дым пускали, а мозг пропитывался крепким алкоголем из местного бара. Чангюну на полном серьёзе страшно сказать что-то лишнее, потому что сколько они там знакомы? Три дня? Стрёмно спросить-узнать, и долбит ощущение, что это херня какая-то, а не отношения, потому что через предложение Чжухон будто унижает: — Портак какой-то, — на татуировку, обвивающую предплечье, и, вообще-то, она довольно красивая и качественная: Им отвалил за неё немалую сумму. — Сначала один долбоёб, а теперь ты, — после чангюновского рассказа про баловоство с наркотиками в восемнадцать. — Ты похож на бомжа в своих шмотках, — кто бы говорил-то, блядь, когда сам Ли носит не пойми что и косит под крутого андеграундного рэпера. Скрипач чёртов. Чжухон дома у Чангюна залипает в рандомно включённый фильм и к нему бы прильнуть там, положить голову на плечо или приобнять, перекинув руку через живот, но все ещё стрёмно и типа вдруг не то? Жуткая хрень творится и лично Им молча ловит культурное недопонимание с каждой фразы, потому что таких людей, как Ли Чжухон, он всю жизнь опасался — гопники явно не в его вкусе, а иначе назвать его не получается. Чжухон грубый и прямолинейный, от него всегда несёт вонючими сигаретами и пивом, к своим двадцами двум у него уже были серьёзные проблемы не только с законом, но и с алкоголем, а пальцы его в мелких ранках неизвестно от чего. У Чжухона все стены в комнате завешаны огромными плакатами, на которых Slipknot, Swings и Limp Bizkit, есть огромные колонки, с которых басы, как в настоящих клубах, и самодельная хрень вроде микрофона записывающего. У Чжухона «блядь» как запятая, а «короче» — просто самое любимое слово. Он горячий и выжигающий, как стихийным пожаром, испепеляющий до черной трухи внутри, и сам по себе выглядит как самоуверенный мудак. Ли Чжухон — ёбаный собственник и это Чангюн узнает к вечеру третьего дня. Ссора тупая до ужаса и мелкая в масштабах, из серии «кто этот парень, с которым ты разговаривал вчера?», но выбешивает знатно даже такого похуиста, как сам Чангюн. Он курит уже третью, нервно водя пальцами по давно некрашенным отросшим волосам, сквозь которые отчетливо черные корни проглядывают, и пытаясь объяснить, что это клиентоориентированность называется, ревнивный ты кусок альфача, блядь. На пустом месте, серьёзно же. Ли Чжухон — как литр крепкого пива залпом на голодный желудок: от него ведёт и неприятный осадок остаётся, но голову туманит и соображать нормально не получается, как бы ни захотел. Его хочется больше и больше, сильнее, ближе, глубже, откровеннее, дольше, больнее, и проблема как раз в том, что у Чжухона пожизненное выражение на лице, будто он одолжение этому прогнившему миру делает, являясь куда-то собственной персоной. Чангюн, в общем-то, и плевать хотел, кем там его парень себя возомнил, но странно это. Пугает даже. Чангюн не привык, чтобы его считали дерьмом; особенно, те, кто предлагает ему в отношения. У Чжухона чёрная косуха вся в блестящих заклёпках и драные джинсы, которые очень неудобно стягивать, пытаясь раздеться. Он по-настоящему сильный физический, хотя и не сказать, что качок с миллионом кубиков пресса, да и сам Чангюн ни черта не дрищ, но, подминая под себя, Ли обдаёт жаром, оставляя красные засосы на чужой шее, резко контрастирующие со светлой кожей, больно сжимает в кулаке волосы, толкаясь быстро, кое-как успевая ещё и до совсем зацелованных чангюновских губ добраться. На бедре определённо останется пятнистый красно-фиолетовый след от пальцев, потому что реально больно и тут никакой собственный лёгкий мазохизм не спасает: трахаться с Ли Чжухоном — это больно. Приятно, возбуждающе, горячо, обжигающе — но больно на чисто физическом уровне и каждый раз смутное ощущение, что ты не трахался только что, а нарвался на компанию отморозков в неудачной подворотне и тебя отпиздили ногами. После первой ночи Чангюн, осматривая собственные плечи, с неподдельным изумлением втыкает на россыпь крупных засосов и следов от чужих зубов, а стоящий позади Ли только ухмыляется самодовольно. Он подходит к Чангюну, оттянувшему ворот футболки, губами прижимается, кусая еле-еле, к самому красному на шее, и ладонями к себе прижимает, ведёт носом вдоль виска и выдаёт: — Ты милый, честное слово, — и улыбается совсем мягко, с ямочками, глаза прикрывает, покоя подбородок на чужом плече, и это просто... что?