Благодаря учебе Чимину удавалось отвлекаться от мучительных
недо- воспоминаний, он уделял много внимания усвоению новых знаний и проводил время в библиотеке, на прогулках или на дополнительных лекциях, вёл себя как прилежный студент, но все равно находил те вещи, о которых приходилось расспрашивать Юнги. Под его доверчиво-нежной оболочкой до сих пор что-то болело и препятствовало фатальной вере в предложенные идеалы.
Общение с другими у Чимина не ладилось, да и он, как многие, не нуждался в оценке со стороны или компании для души. На уровне термина, вбитого в голову, Чимин усвоил, что омеги, наряду с альфами - полноценные высшие создания, приносившие обществу очевидную пользу. Да, обоим видам отчаянно требовался партнер, однако, если исключать тяжкие периоды течки, омеги вполне могли обходиться без коитуса. Показатель, неприменимый для альф, чьи "срывы", по словам лекторов, с огромным трудом поддавались подавлению. Индивидуальные особенности организма омеги делали применимой возможность облегчения симптомов тяги или полного её снятия, тогда как у альф, при аналогичных данных в исследованиях в период длительного воздержания, случались необратимые изменения. Разве что Верховных следовало считать за невероятное исключение. Для Чимина они превратились в образцовых представителей рода.
Тело привыкало к расписанию и приёму лекарств, окружающая обстановка располагала к расслаблению. Чимин застывал в тоске по чему-то неясному и неопределенному, он слушал музыку или играл в музыкальной студии, танцевал или забирался с книгой на подоконник. Бумажных вариантов осталось не так много, скорее, они причислялись к раритетным изданиям, которые студентам приходилось делить между собой. К счастью, охотников к тому не большинство, а потому Чимин всегда имел в запасе что-нибудь для чтения. Он ни в чем не испытывал острой необходимости. И ни в ком, кроме Юнги, что становился неотъемлемым гарантом правильности и постоянства.
На занятиях по саморазвитию Чимин не выбивался в ряды первых, так как омеги заслуженно назывались «лучшими» на равных условиях, все они вкладывались с одинаковым усердием. Среди них, как он заметил, не выделялись лидеры или те, кто мало-мальски интересовался организацией чего-то, противоречащего системе. Собственно, если таковыми сложены альфы, омегам напористость в характере ни к чему.
Совершая праздные прогулки в положенные часы отдыха, Чимин заметил, что у них «дома» также имелся охраняемый служебный лифт, у которого охрана держала постоянный пост. Он неоднократно интересовался у Юнги, что там, но так и не получал вразумительного ответа. Ему размыто поясняли о «техническом подвале», и Чимин допустил вероятность расположения внизу помещения по типу лаборатории, где могли располагаться и жуткие капсулы, в одной из которых он и проснулся. Кстати,
Пробуждение в идеологии Нового Мира занимало особую нишу. Сам факт означал готовность человека к созиданию. Каждый проснувшийся - длань Творца.
Две недели Юнги ежедневно водил Чимина на личный осмотр в личные чертоги. В кабинете сохранялись предметы из ряда вон, свидетельства стёртой из общепринятой истории древности. Чимин предположил, что ему, как Старшему, предоставлялись некоторые привилегии касательно содержания подобных вещиц, словно бы в знак компенсации. Больше книжных полок и разнообразных статуэток Чимину импонировал настенный гобелен с танцующим у пруда фениксом. Огонь, пляшущий у воды, выглядел захватывающе.
Соприсутствие Юнги перестало быть чем-то необычным или неуютным. Чимина тянуло к разговорам с ним, ему одному он мог и хотел открыться, от него не стыдно было услышать о том, насколько тяжело проходила течка, каким испытанием являлась для омег.
Прикосновения Юнги - мягкие, бережные, точно Чимин шелковый от макушки до пят. Он уже не являлся ребенком, и Юнги убеждал себя: это остаточное, чисто отцовское и нерастраченное чувство, побуждающее прикасаться к нему с подобной деликатностью. Юнги нравилось то, как Чимин ласков, рассудителен и насколько скоро схватывал на лету. Одного разгадать не получалось: как мальчик тонко (в особенности для омеги) различал запахи, цвета, вкусы. Чимин рассказывал, каким для него выглядел окружающий мир, как вода следовала за его руками, как менялись оттенки света, излучаемого живыми существами. Он дышал и будто слышал, о чем шептались деревья в саду. Это могло бы показаться странным, не сталкивайся Юнги с таким прежде.
— Здесь ведь все такие, как я, да? Особенные? — Чимин без сомнений смотрел глазами мальчика лет шести, и Юнги смущенно старался натянуть на его оголенные плечи снятую до того рубашку.
— Да, Чимин-ни, все.
Но, конечно, не в таких пропорциях. О чем Юнги умолчал. В умении преподносить информацию он, пожалуй, обходил всех коллег и не зря на его дисциплины аудитории забивались до отказа. В минуты, когда на Юнги обращали пристальное внимание и старались заслужить его, Чимин чувствовал нечто неведомое и довольно едкое, похожее на
ревность.
Оставаясь наедине, они оба старались не касаться той темы, о которой предупреждал Юнги раньше и вскользь Сокджин. «Скажем прошлому - нет». Иной раз Чимина раздражали всполохи, рождавшиеся в памяти по вине случайных действий или деталей, лишь потому, что внятных объяснений найти не выходило. Временами он искал встречи с Намджуном, но Верховные нечасто появлялись в пределах видимости. Просьба Юнги оказать содействие и вовсе провалилась с треском. Чимин ощутил горечь обиды, похожей на детскую.
— Они вечно чем-то заняты, пойми, Чимин-ни, — Юнги старался отвечать миролюбиво. — Ни ты, ни кто-либо другой не может встретиться с Намджуном просто так. Только если он сам того захочет и назначит время. В первый раз каждый из вас встречает Верховных, чтобы усвоить суть Пробуждения.
— А дальше нас ведешь ты, — в Чимине теплилась надежда на то, что Юнги разговорится, он застенчиво перебирал пальцами бахрому взятой на колени подушки. — Я рад, что ты есть в этом Новом Мире.
Разумеется, Юнги льстило. Забота о Чимине - обязанность, но он никак не мог нащупать, являлась ли она частью того обыденного функционала, наложенного уставом или же воскрешала спящий инстинкт. Порой в сердобольном взгляде Чимина проскакивал общеизвестный теневой вопрос. О том, почему такой образцовый омега не мог оставить пост ради будущей жизни и исполнения предназначения. Чимин уважал право Юнги на личную тайну, но все же ожидал некоторой доли откровенности в ответ. Юнги же не раскрывался до конца, всегда напоминая о некоторой дистанции между ними.
Для Чимина являлось важным само осознание, что Старший омега взял его под крыло. Другим же омегам для осмотров предназначались люди-призраки из медперсонала, не подававшие ни запахов, ни признаков характера, Чимин не зря считал их «прозрачными». Кроме прочего, покровительство Юнги уберегало Чимина от практически ежедневных посягательств людей в серебристо-синих костюмах, тех, кого называли "Комиссия" или "Сильвер", людей одинаково высоких и бледных, как один - вышколенных и схожих с фигурками из мрамора. Они приходили из ниоткуда и уходили в никуда, забирая принесенные приборы и датчики. Юнги встречал их с лицом великомученика, а провожал, глядя вослед с плохо прикрываемой неприязнью. Вообще, исключительно по отношению к ним Чимин мог отследить перемены в Юнги, как в творении, переполненном эмоциями.
Гнев - то, что омегам не свойственно от слова совсем, Юнги проявлял вразрез общепринятому представлению. Как-то Чимину довелось спросить, какова цель пребывания серебристой команды в корпусе, но Юнги снова свернул тему в другое русло.
Омеги отзывались о серебристых с трепетом. Бытовало мнение, что комиссия «залезала» в самые недра мозга, кто-то даже сочинял об этом поэмы или стихи, писал рассказы. В основном, Чимин слышал их от парней с литературного факультета. Не удивительно, что именно там часто не досчитывались студентов. О том, куда они пропадали, никто не знал, а потому обсуждать тоже не решался. Любые инциденты, если они и имели место быть, сглаживались. Чимин как-то видел одного из тех, кто исчез, парнишка оставил на бумаге довольно пространное и тревожное послание.
«Связано тело твоё, и мысли тоскуют во тьме.
тот, кто для альфы живёт, сделай угодное мне,
выверни всё наизнанку, нежной природы дитя,
и покажи недостатки, вечности верность храня».
Доверявший рассказам Юнги о незыблемости прекрасного Лотоса, Чимин подумал, что у некоторых не слишком умных омег это наверняка такой способ самовыражения, и Юнги был счастлив поддержать легенду, лишь бы настроить его лояльно к установленным рамкам. Мальчик обязан был верить.
В день проверки, оттянутой по всем срокам до последнего, Юнги поддерживал Чимина, как умел. То есть, стоял напротив и доверительно тихо говорил о нюансах поведения, о сути процедуры и прочем, что они проходили не один раз и прогоняли устно.
— Старайся не перечить им и будь уверен во всем, что говоришь. А еще…
— Осторожен, — дополнил Чимин и зевнул. Он совсем не выспался, и Юнги тревожился за то, что это могло сказаться на эксперименте. — Да, знаю. Всё будет хорошо, Юнги.
И он посмотрел на него с дозволенной нежностью, погладил по руке, стараясь придать жесту непринужденность. Юнги смутился и отвёл глаза, поправил воротник рубашки Чимина и скрасил неловкость кроткой улыбкой.
— Верно, ты справишься.
Двое из "Сильвер" вышли за Чимином молча, взяли под руки и увели. Сжав кулаки и стиснув зубы, Юнги долго смотрел ему вослед, даже тогда, когда дверь сдвинулась в сторону, закрываясь за ним, удаляя прочь от пытливого заботливого взгляда. Юнги смог убедить себя, что эта привязанность точно такая же, как и к другим воспитанникам, просто она держалась намного крепче из-за долгого взаимного влияния. Такое иногда наблюдалось в корпусе среди тех, кто завязывал что-то вроде дружеских уз.
Юнги едва успел выйти, как на коммуникатор поступил звонок.
—
Приветик, Юнги, — Джин по-прежнему отметал формальности. Судя по всему, он куда-то тщательно собирался. —
Как настроение?
— Привет. Что тебе нужно?
—
Ближе к делу, да? Ты едешь с нами.
Юнги округлил глаза и остановился неподалеку от группы студентов, поодиночке копающихся в планшетах.
— Куда?
—
Мы едем в Лотос наконец-то, на встречу с Верховными альфами. Старшим тоже велено присутствовать.
Закатив глаза, Юнги тяжело вздохнул. Стало быть, они снова свидятся с Сехуном, с этим надменным избалованным пошляком. Хуже день уже не стал бы.
— Не могу ли я сослаться на какие-то веские причины и отсутствовать?
—
Конечно... — Сокджин затаил дыхание. —
Конечно, нет. Увы. Слушай, после проверки Чимина передадут в руки моим людям, если ты вдруг переживаешь. Я уверен, мальчик справится.
Прозорливость Джина порой делала Юнги слишком уязвимым. Тем не менее, он согласился довериться ему. И потому, что выбора не оставалось, и потому, что Чимин обещал соблюсти все пройденные правила.
..ιllιl..ιllιl..ιllιl..
- the Past -
Около двух дня они не стерпели и сорвались с места, спустились в подвал, где пахло сыростью и машинным маслом.
— Иди ко мне.
— Не-а, — Тэхён отступал назад, дразнился, потом лопнул пузырь жвачки, не скрывая во взгляде жесткое порно.
— Чёрт. У меня крыша едет, когда ты так смотришь, — Чонгук притянул его за талию и, сильно прижав к себе, прикусил надплечье.
— Чон Чонгук, ты от меня без ума, мать твою, — Тэхён заливисто хохотал, несмотря на тяжелую работу, чаще от него пахло мятой, клубничным сиропом и лишь вдогонку бензином.
— Уж точно. Отвал башки, мозги по стенке, — прорычал Чон и, присосав мочку, добавил: — Я хочу тебя, Ким Тэхён. Прямо здесь, слышишь?
— И даже ощущаю, — усмехнувшись, Тэхён толкнулся навстречу его бедрам, выплюнул жвачку и недобро глянул исподлобья. Он держал Чонгука за яйца, сминая испачканный комбез. — У тебя стояк с того момента, когда я нагнулся за упавшим ключом, да? Бессовестное ты животное.
Им обоим до потери пульса хотелось трахаться, дико и немыслимо предаться страсти, обглодать друг друга и сжечь. Их страсть сильнее всякой стихии.
— Блять… — у Чонгука подогнулись колени, а руки еще сильнее стянулись на Тэхёновой талии. — Как ты успеваешь всё замечать?
— Возможно потому, что твой член такой большой? — и хотя сам Тэхён обладал немалыми размерами, подразнить лишний раз - удовольствие.
Им тесно. В этой замызганной шараге, в автомастерской при клубе байкеров, где они с утра до ночи зарабатывали на хлеб, а в свободное время совершали почти суицид, гоняя по автостраде. То, что звенело в голове одного, отзвуком бросалась в голову второго. Они - закономерное продолжение друг друга.
Перерыв на обед затянулся.
Мазки черного на лицах, как у индейцев, лямки комбинезонов сорваны, и после шороха, стона и выдоха Чонгук надавил на Тэхёна, опрокидывая его на ящик, зажал и впился в губы. Тэхён глухо застонал и принялся тереться о его стояк, обсасывать язык в собственном рту. Чонгук никогда не понимал, зачем его парень отращивал волосы до такой степени, что их можно завязывать в хвостик, но ему нравилось. Тэхён предпочитал натягивать лобные повязки, вероятно, чтобы терпеть их падение на грязный пол, потому что Чонгук срывал и, оттягивая пряди, жадно целовал, доводя засос до мокрых неприличных звуков. Он никогда не сдерживался, если действительно хотел показать Тэхёну свои чувства и не видел ничего постыдного в том, чтобы показывать это телом. Он полагал, что их когда-то слепили в одну массу, а только потом разделили, они чувствовали друг друга до мельчайших деталей и не стеснялись быть теми, кто они есть.
Чонгук догонял порывы Тэхёна, пропуская один за другим толчки между его горячих бедер. Несдержанно ахая, Тэхён растирал руками его спину, бока. Наконец, Чонгук запустил руку между ними, обхватывая затвердевшие члены. Тэхён подался навстречу, смазывая поцелуй по щеке. Ему не хотелось отпускать его. Никуда. Даже на несколько сантиметров. Чем ближе они друг к другу, тем Тэхёну спокойнее. Им не нравилась чрезвычайная сладость или страдание гипертрофированными отношениями с обязательствами по канону, свои знали точно: верность шла не из желания придерживаться принципов, верность показывала, что никто кроме не способен был дать
нужное.
...Тэхёновы тонкие пальцы скользнули вниз по лопаткам, до поясницы, он сжал ткань одежды Чонгука, приглушил стон, вытягиваясь в его хватке. Кончили одновременно. Отчаянно и дерзко поцеловав его в шею, Чонгук показал забрызганную спермой руку, слизал и дал слизать Тэхёну. Обмен торжественно-сумасшедшими улыбками.
Суматоха и хаос закончились, постскриптумом напряженное дыхание. Тэхён провел рукой по волосам Чонгука, коснулся щеки и поцеловал. Соприкосновение лбами. Не было нужды в словах, когда всё решали действия. Туманные взгляды венчали одно: ни при каких обстоятельствах они не смогли бы существовать раздельно.
Взмыленные от пота, они еще не успели отдышаться после долгого и внушительного марафона. Тэхён курил на крохотном балконе, как всегда - блистательно и немного показушно. Чонгук встал напротив. Они занимались сексом всю ночь напролёт. Стоять тяжеловато, но в груди - весна. По жизни Тэхёна согревало чувство единения, и он знал, что оно повязано на крови Чонгука, на их совместном безумии. Впрочем, они простые парни из обычных семей, и им давно понятно, что светилу традиционной жизни, "как у всех" не суждено подняться над головами.
…В четыре с половиной утра летнее небо девственно, но затянуто тучами, после кончившегося дождя с грозой дышалось невероятно легко. По лопаткам бежал холодок.
— Меня всё достало, — Тэхён поднёс зажигалку к сигарете Чонгука.
— Что именно? — тот затянулся, и голос вышел хриплым. — Что мы не высыпаемся?
Красивое лицо Тэхёна выказывало смущение, он показал игривую полуулыбку и пожал плечами, затем посмотрел вниз. Мокрые ресницы склеены, костяшки пальцев стерты, и на шее, груди, животе - пятна засосов. Чонгук испытывал гордость, сам взъерошенный, влажный, сильно привлекательный. Морила усталость, размазанная на двоих, но вскоре ей суждено пройти.
— Нет. С тобой я не хочу тратить много времени на сон. Меня достала жизнь впритирку с правилами. Ради чего мы, блять, горбимся?
— Понятия не имею.. — Чонгук обеспокоенно посмотрел вверх. — Частенько дожди идут в последнее время, да?
— Погода совсем дерьмо, позавчера шёл снег, — согласился Тэхён, но природные аномалии не занимали его так, как невозможность вывернуться из дурацкого замкнутого круга рутины.
Тэхён опасно сузил глаза, выкинул бычок за пределы балкона и, приблизившись, ущипнул Чонгука за сосок, провёл языком по изгибу шеи и лукаво улыбнулся.
— А давай ограбим тот магазин? — он стрельнул глазами в сторону вывески:
«Yellow shop», обычный круглосуточный супермаркет, каких прудом пруди. — А потом скажем предкам, что женимся.
— Ты... серьёзно? — Чонгук сглотнул. — Да ну, что за хрень? Нам не обязатель...
— Выйдешь за меня,
Чон-люблю тебя-Чонгук? — Тэхён гладил его живот, мурлыкая на ухо.
Ради него Чонгук бы согласился нажать на ту кнопку, что убивала бы человечество, спасая их двоих. Да, вот так эгоистично и не в духе положительных героев. Крепкие объятия и бессовестный затяжной поцелуй. Снова раскаты грома.
С той ключевой фразы, со вздоха о том, что жизнь непременно изменится, Ким Тэхён и Чон Чонгук развернули всё на сто восемьдесят градусов, догнались градусом алкогольным и, натянув маски, совершили первый грабёж. Затем второй и третий, они бесстрашно заходили все дальше. Им удавалось бежать и заметать следы, хватало ума, сноровки, желаний. К тому же, имелись полезные связи. Им нравился вкус, настигавший при попадании на крючок, почти полной отключке от реалий. Нравилось трахаться за то время, пока нагрянет полиция, случайно вышибать кому-нибудь мозги, стремиться обойти устоявшиеся законы и понятия. На деле они были женаты, счастливы и абсолютно чисты друг перед другом.
Последнее яркое событие пришлось на ограбление банка. Тэхён был возбужден, не столько от наркотиков, сколько из-за предвкушения наживы, и Чонгук поддерживал. Климат создавал коллапсы, игравшие на руку. Тэхён подрядил команду, однако Чонгук не был согласен с тем, чтобы работать с сообщниками. Впрочем, даже после крупной ссоры, он не отступился. На выезд они отправились вместе. Ребята, работавшие вместе с ними, могли бы сработать на ура, но кинули, взяв большинством. К счастью, они оставили их в живых. Пусть ради этого пришлось отказаться от крупной суммы, когда они спасли самое ценное, что имели.
..ιllιl..ιllιl..ιllιl..
...И это всё, что у него когда-либо было, есть и будет внутри.
Любовь к Тэхёну. Она - часть его, неисчерпаемая, бесконечная. То, что никто у него отнять не сможет.
Сидя в темной палате, Чонгук напрасно пытался вспомнить увиденный сон, всё растворилось так же быстро, как настигло. Ему казалось, что на воспоминания напустили иней, и он посреди пустыни, засыпающей в нереальной для нее зиме. Пальцы похолодели. Чонгук со злобой оторвал все провода и встал с кровати, прислонился ладонями к окну. За стеклом, внизу располагались зеленые насаждения, подобие парковой зоны, если присмотреться - видны и маленькие фигурки людей.
Чонгук рванулся к двери, намереваясь пойти и отыскать Тэхёна, который должен был быть где-то рядом, он чувствовал. Он наткнулся на высокого молодого брюнета, ухоженного, с иголочки одетого в темно-синий костюм.
— С пробуждением, Чон Чонгук. Я Старший альфа и меня зовут О Сехун, — он протянул ему руку. — Будем знакомы, да?
Держался он нагловато, и Чонгуку совершенно не льстило завязавшееся общение. Тем не менее, перечить он ему не сумел, попросту не нашел подходящих слов, обомлел. Сехун только выглядел безобидным, но от него веяло угрожающей силой. Это Чонгука немало насторожило.
— Вернись-ка, я должен осмотреть тебя. Хреновы правила, о-окей? — он подмигнул и указал за спину Чонгука.
— Что это за место? — Чонгук опустился на кровать и недовольно сложил руки на груди.
— Новый мир, новый свет, лучше не было и нет, — нараспев ответил Сехун, щупая Чонгука за плечи, заглядывая в глаза, словом, на быструю руку проводя дотошный осмотр. — У тебя не слишком ли много вопросов для новичка? Верховным ты явно понравишься. Хех, до жути интересно, кто твой
омежка.
На подсознательном уровне Чонгук уже знал значение этого слова.
— А твой?...
Альфам позволялись накаленные отношения, уловки и остроты.
— Мой весьма забавный малый, блондинчик, — закончив, Сехун похлопал Чонгука по плечу и отметил изменения в табличке планшета. — У него зачётная задница, да и мордашка симпатичная. Но нам нельзя случаться до некоторых пор, поскольку мы оба Старшие.
— Хреновы правила? — усмехнулся Чонгук.
— А ты быстро учишься, — кивнул Сехун и посерьезнел. За маской шутливости скрывалось что-то такое, от чего по коже мурашки. — Ты еще не пахнешь альфой, — и он указал на свою поясницу, — эта штука все глушит до такой степени хорошо, что на данной стадии все вы, малыши, похожи на омег.
Чонгука обижало подобное обращение, но любые наезды на Сехуна могли повлечь неприятные последствия, а Чонгуку необходимо было закрепиться и всё как следует изучить, понять и исследовать. Он не стал возмущаться, выказывать сопротивление или спорить. Напротив, внимательно выслушал Сехуна и не заметил, как сильно прикусил щеку на моменте о "назначенном омеге". В нём теплилось прошлое, он отказывался верить в судьбу и новоиспеченные порядки и едва сдерживался, чтобы не спросить о том, где сейчас Тэхён. Никакой мир без него Чонгуку не сдался.
