Awake

Озвученный Чимином вопрос прочно засел в голове Юнги, отняв сон на несколько ночей кряду. «Чей ты сын, Юнги?» Еще никогда он с такой скрупулезностью не ударялся в тонкости архивной малопонятной документации, доступ к которой имел ограниченный, и которым, тем не менее, не преминул воспользоваться. И как ни старался - не нашёл ни единого следа о своей жизни до момента, прописанного общепринятым клише паспорта. Вся жизнь Юнги умещалась в донельзя дурацкие две строчки, малопонятные и бестолковые для того, кому требовался вразумительный ответ: «Место рождения: Лотос. Год: 71-й с даты Основания». Раньше Юнги не заботило и не смущало умышленное уничтожение прошлого в мире, где всё, что «до» сегодняшнего дня не значило ровным счетом ничего. Незнание не приносило неудобств и не вызывало чувство обособленности или стыда. Катастрофы и бедствия попросту служили уроком. До того рокового вопроса Юнги понятия не имел, что об условном «детстве» вообще стоило что-либо рассказывать или помнить. В сущности, Юнги адекватно воспринимал тот факт, что жизнь словно бы начиналась с шага в классный кабинет, выкрашенный в белое, что последующие годы тонули в месиве информации и цифр, дисциплинарной строгости и иллюзорной свободе. Образовательно-воспитательная модель построена на безоговорочном следовании истине, беспрекословном подчинении законам, преступить которые невозможно. Юнги взращен чувством долга, воспитан с врожденной ответственностью и единой для всех мыслью, что обязан благодарить Лотос за чистое небо над головой. Только глядя на Чимина он начал понимать, что его трогательное отношение к фрагментам рассеянной в капсуле памяти - то, чего ему самому недоставало. А еще того же завидного трепета в моменты близости. Чимин мило алел при каждом случайном соприкосновении, он являлся редким носителем живых, не затравленных чувств. И это настолько же влекло и восхищало Юнги, насколько и пугало. Помогая мальчику с гигиеной и лечением во время течки, Юнги отказывался верить, что между ними что-то сильнее, чем дружеская связь, что-то глубже обычной солидарности. Чимин очаровывал и притягивал, но внутри воспринимался подобно болезни, паразиту, чуждому организму. Юнги не привык сочувствовать и ломаться из-за каких-то мельчайших деталей, расшатывавших стабильную психику и ослаблявших служившую годами выправку. Томный взгляд Чимина из-под ресниц, его скромные и подкупающие полуулыбки, лестный и сладкий голосок, маленькие ладони, тепло греющие Юнги плечи, когда Чимину вдруг хотелось сделать ему легкий массаж… Старший впадал в забытье, но знал: чем яснее проступало отрицание и чаще звучал устный акцент на том, что «так нельзя, Чим», тем сложнее становилось обстоятельно и разумно держать себя в рамках, нарисованных чьей-то рукой. Первая течка закономерно меняла омег, и если на первых порах в них еще светилась нетронутость и юность, то после каждого настигало неотвратимое бедствие, инстинктивное разрушительное клеймо. Юнги неприятно было использовать одну пошленькую цитату Намджуна, однако, она приходилась невероятно кстати: «Темнеет сахарная вата, и дети превращаются в блядей». Чимин перестал смотреть со слепым доверием, и больше ни на одной лекции Юнги не видел в его глазах прежнего ребячьего интереса. Казалось, он мечтательно вглядывался куда-то вдаль, мимо и пространно, а если и смотрел прямо Юнги в глаза, то обязательно напрямую и бесстыдно, румянясь, закусывая губу, увлеченно наматывая прядь волос на пальчик. В такие минуты возникала незримая для остальных визуальная игра, насыщенная и острая, наполненная обоюдным влечением, желанием выйти вон из аудитории и немного подержаться за руки. Чимин и впрямь не замышлял ничего сверх дозволенного, он и помыслить не мог, чтобы предназначение допускало возникновение тесных уз между лицами одной касты. Юнги же привлекала эта незатейливая игра-понарошку. Похоже на осознанный выбор настоящих взрослых. Выбор в мире запрета вообще - явление из ряда вон. Они не задевали щекотливых тем и придерживались порядка и дистанции, Чимин принял вид прилежного студента, Юнги вел себя мирно и занимался работой, а не своими разработками. С должной серьезностью отнесся к убедительной просьбе Джина «побыть в тени». На деле у него не получалось сосредоточиться, он постоянно отвлекался, начал наблюдать некоторые странные симптомы и даже прошёл обследование. К счастью, заболеваний не выявили, но Юнги переживал, что это смертельно, поскольку несвойственно для него. Предупредив Верховных о недолгом отдыхе, а тем самым избегая встреч с Чимином и ни с кем не делясь проблемами, Юнги несколько дней провёл в полной изоляции. Он стремился поставить себе диагноз или найти рациональное объяснение происходящему. Постепенно состояние его ухудшалось: Юнги стали посещать кошмары, дотошные, липкие и тёмные, душащие бредом и нереальными фантазиями, воспалявшимися как гнойный нарыв. В одну ночь Юнги бродил по коридорам, напоминавшим плоть, усеянную сосудами, переполненными венозной кровью, он тонул в нескончаемой жиже, пока полностью не был ею поглощен. Следующая сцена впервые в жизни пробудила Юнги посреди ночи с криком, каким ему пришлось задохнуться - он не мог выдавить ни слова, только хватался за колотившееся сердце и пересохшее горло. В том сновидении длинная склизкая змея, измазанная грязью и кровью, не имевшая ни лица, ни хвоста, пыталась придушить его, опутала с ног до головы, а затем, пробиваясь сквозь сомкнутые челюсти в рот, пропала в глотке и улеглась внизу живота, ощутимо перекручивая кишки. До самого утра Юнги в оцепенении просидел в стороне от постели, обнимая бокал недопитой холодной воды и боясь ложиться и уснуть снова; он сумел успокоиться, вмазав анестетиков. Мимоходом подумал, что причина болезненных реакций вызвана резким прекращением дозы. Чуть позже он вышел прогуляться и проветриться, завернул в библиотеку. Ту, где еще присутствовали раритетные бумажные издания. В зале для ограниченного посещения вип-персонами его заинтересовал раздел об анатомии. Что касалось человеческой, не встречалось ни одной книги, а о животных - ничтожное количество. Тем не менее, Юнги на какое-то время отвлекся, получая некоторое удовольствие от процесса перелистывания. Попалась картинка дикой кошки, и неприятное зрелище на почти выцветшей картинке. Медленно отложив книгу, Юнги интуитивно сделал вывод и понял, чем являлась та змея. Его пошатнуло и затошнило, сознание помутнело. Пуповина. Книга встала на место неровно, помеха - дрожащие руки. Новорожденные омеги также обладали подобной связкой с отцовским телом. Оставалось предположить то, что подсознание Юнги показывало таким образом, что ему пора готовиться. Поглаживая свой живот, Юнги привалился к стене, учащенно задышал и сжал челюсти, сполз на пол. Его родное подтянутое тело, гладкое и всегда отзывчивое, стало казаться чужим, натянутой таксидермистом шкурой, неуютной и тесной. Юнги не хватало воздуха и правды. Появление Намджуна не застало врасплох, Юнги словно чувствовал, что Верховный где-то поблизости. Он помог ему подняться и отвел на открытую террасу с отличным видом на палево-зеленый горизонт. Поинтересовавшись самочувствием, не так чтобы от души, Намджун приобнял его и уверил, что все должно пройти. Уронив голову на плечо Верховного, изможденный и сонный Юнги редко моргая смотрел вдаль. — Мы с Сокджином обеспокоены твоим здоровьем. — Я знаю. Но такое для меня не редкость, привык уже, — и он зачем-то открылся, рассказал о снах. Намджун сопоставил с тем, что обнаружил Юнги в библиотеке, нахмурился. — Что ты пытаешься выяснить? — Разумеется, ты в курсе, — усмехнулся Юнги, уверенный, что от Намджуна ни спрятаться, ни скрыться, а причин не доверять нет. — Историю своего происхождения. Я и не думал задаваться таким вопросом, но где мои родители, Намджун? Кем они были и были ли вообще? В архиве пусто. "Естественно". Заметно напрягшись, Намджун откашлялся и успокаивающе погладил Юнги по руке. — Зачем тебе? — Не вопросом на вопрос, Намджун, — Юнги отстранился и посерьезнел. — Ответь, как есть. — Мы поколение Пробужденных. Мы те, кто способны зарождать жизнь, но само её происхождение в нас - загадка. Несущие семя, посланники свыше. Капсулы сохранены теми, кто позаботился о продолжении человеческой жизни. Слушай, почему я объясняю тебе программу начальной школы? — и Намджун посмотрел с укором, точно Юнги пал на дно. — Не морочь себе голову глупостями. Помимо этого есть вещь, о которой я обязан тебя предупредить. Мы больше не можем рисковать такой связью, как ваша с Чимином, Юнги. — Что? Какой связью? — встрепенулся он, не улавливая перевода стрелок. — Скажу мягче, чтобы не задевать тебя лично. Мне не импонирует ваша с ним дружба. Ты отступаешь от Кодекса, оказывая ему много чести. Чимин своеобразный ребенок, но не исключительный. — Я вовсе не... — заикнулся было Юнги, но Намджун не дал договорить. — Я вынужден принять меры. Предлагаю компромисс. Если ты хочешь, чтобы Чимин остался здесь, мне придется навести амнезию, следом за которой ты пообещаешь, что не станешь сближаться с ним снова. Но после этой процедуры не многие мальчики восстанавливаются и возвращаются в исходное состояние. В глазах Юнги застыла влага, он прикусил щеку. Подлый удар под дых. — Второй вариант? — Обходимся без амнезии, Сокджин утверждает его в списке на случку. Пришли результаты от альф, есть отличная совместимость с одним из недавно Пробудившихся. Юнги отвернулся, продолжая нервно кусать губы. В зябкой тишине они провели несколько долгих минут. Юнги основательно ничего не мог придумать, ни отговорок, ни оправданий. Намджун знал его, как свои пять пальцев. Представив, как с лица Чимина навсегда стирается улыбка и испаряется способность внимать миру, как он умел обычно, Юнги принял единственно верное решение. — Я не хочу, чтобы он как-либо пострадал и лишился того, что ему дорого, — выдавил он по итогу, поднялся. — Пусть идет тем путем, что ему уготовлен. — Разумно, — оценил Намджун. Он хотел добавить что-нибудь в поддержку, но не нашел правильного выражения. Потому взял на себя ответственность показать поддержку не словом, но делом и позволить этим двоим хотя бы попрощаться.

***

Оказалось, что Чимин приходил к дверям Юнги каждый день, но не решался постучаться или нарушить покой. Брошенное им: «Мне нужно подготовить один доклад» не внушало доверия, Чимин предчувствовал неладное. После очередного безрезультатного похода он наткнулся на Намджуна. Они шли друг другу навстречу. Чимин хотел нырнуть в поворот, боясь получить выговор или навлечь на Юнги беду, но Намджун сам окликнул его, и довольно приветливо, после чего предложил пройтись с ним и прогуляться снаружи. Неторопливо идя бок о бок, Чимин почти не смотрел на собеседника, рассматривал аллею бобовника, утопавшую в золотисто-солнечной фате цветов. — Я слышал о твоих успехах и талантах, ты молодец, — миролюбиво сказал Намджун. Чимин так давно хотел поговорить с ним, что когда это наконец произошло, не знал, о чем. Откровенничать, как с Юнги, казалось опасным предприятием. Недоговаривать - так же предстать подозрительным. Поэтому Чимин выбрал золотую середину и не бежал впереди поезда. — Знаю, что мои высказывания чреваты, — сознался он тихо, — но иногда мне кажется, что всё вокруг неправда. И все мы помним, что было. Помним последнее и уникальное событие из той жизни, которой нас однажды лишили. — И что помнишь ты? — Намджун не растерялся. — Фонтан и двоих мужчин. Одним из них точно были вы. — Тебе это наверняка приснилось, не более. — Нет, — настаивал Чимин, он остановился, бесстрашно посмотрел снизу-вверх, — я уверен, что так и есть. Это не выдумки. — То тебе кажется, то ты уверен, — резонно заметил Намджун, скрещивая руки на груди. — Ну, хорошо. Предположим, что мы бы вдруг и помнили. Каким образом связать воедино твои догадки? Когда еще в разрушенном мире мы с тобой могли пересекаться, учитывая, что оба так молоды? Чимин, малыш, ты пытаешься найти истину, которой нет и окучиваешь бесплодную грядку, — Намджун положил руку ему на плечо. — Логично, что перед Пробуждением сплошная тьма. Нет надобности искать тому объяснение. Просто прими действительность и живи согласно времени, в котором появился на свет. — Я появился не в капсуле. И все из первого поколения в том числе! — у Чимина развязался язык, и в попытке доказать свою точку зрения он уже не мог остановиться, горячо споря о том, что чувствовал. — Почему вы не хотите раскрыть людям глаза? Капсула - не исходная точка их происхождения. Вы промываете им мозги и скрываете правду, заставляя верить в то, что им предначертано. Но это не так. — Не ты первый пытаешься строить теории, — пожал плечами Намджун. — Но у тебя первого появилось покровительство. И то, что касается Юнги - важно для меня, а значит важно и то, что он пытается сохранить. Твою жизнь. Не будь Юнги, Сильвер вполне бы имели право изъять тебя и пустить на опыты. А я, как один из главных здесь, точно так же могу передать тебя им. Ты не глупый мальчик, разумеешь. Хватит создавать неприятности себе и ему. — Я благодарен Юнги, не подумайте. И я понимаю, вы хотите, чтобы я молчал. Я заткнусь, если это гарантирует его безопасность. Никому ни слова, честно. Чимин виновато потупил взгляд, мысленно отвесил себе оплеуху: зачем распалялся?... Намджун не взвешивал его слова на честность, он добивался одного - получить подтверждение тому, что Чимин осведомлен о подноготной истории. Юнги многое сделал для него, но в тот момент, когда ему самому (возможно) требовалась помощь, Чимин бездействовал, что угнетало, толкало на необдуманные поступки, раздражение по пустякам. Намджуна же, клявшегося в том, насколько его волновало благополучие Юнги, по внешним признакам ничего не колебало. Он втихую закидывался ингбиторами все чаще, избавляясь от былого жара в груди в минуты пребывания с Джином наедине... Леденящую тоску наводили статная осанка и нечитаемый бездушный взгляд, идеальная чистая кожа и крошечные детали в виде узорчатых пуговиц мантии и стильного браслета-коммуникатора. Намджун собирал себя из частей, в каких много индивидуальности, но мало содержания. Так виделось Чимину, а чувствовалось совсем другое. Он коснулся плеча Намджуна и замер, уставившись в никуда, робко приоткрыл рот. Что-то приторно знакомое, целое и общее между ними. Помимо принадлежности к омегам и закипающего цветом воспоминания. Будто разрывался цементный пласт, и чудовищная сила втягивала в бездну. Чимин вздрогнул и отдернул руку. Самообладание подвело и Намджуна, зрачки увеличились вдвое. — Что-то не так? — Вы словно кукла. — Извини?... — опешил Намджун. — Тогда вы не были таким. Чимин решительно развернулся и двинулся в противоположном направлении. Намджун не стал его догонять. К сожалению, он понимал, что имелось в виду.

***

Приняв душ и устроившись в кресле, Юнги долго решался нажать на кнопку коммуникатора, практически скрипел зубами от злости. Победило не любопытство, скорее - тревога. Ему хотелось узнать, есть ли какие-нибудь подозрительные изменения в состоянии Сехуна. Если им действительно суждено, то не должно ли и его лихорадить? — Привет. Влажные белые волосы едва ли расчесаны, удрученный бессонницей, с темными кругами под глазами, Юнги впервые отошел от образа идеального омеги, чем озадачил Сехуна, который так и не сделал глоток кофе, а осторожно отставил чашку в сторонку. Сехуну нравилось как выглядел Юнги. Ни следа от вечно стервозного и язвительного омежки, знающего себе цену. — Мне звонит сам Мин Юнги? — Сехун прочистил горло и несмело улыбнулся. — Я сплю? — Представь, что да, пожалуйста, — тяжело вздохнул Юнги и коротко, сбивчиво описал ситуацию, помогая себе жестами, представляясь таким хрупким и слабым, словно вот-вот готов был рассыпаться. Напряженно слушая исповедь, Сехун не менялся в лице. Юнги ожидал какого угодно подвоха или подколки, но он отреагировал неожиданно тепло и участливо для альфы и в свою очередь ответил, что за собой не заметил перемен. — Понятно, — Юнги почувствовал себя опустошенным. — Одно хорошо: ты в порядке. — Вообще-то, это и не хорошо, — сдвинул брови Сехун. Обычные пары не имели права и возможности поддерживать связь, но у них всегда наблюдались схожие перед случкой признаки. Альфа предчувствовал течку своего омеги. Тут же - ноль. Не требовалось обозначать вслух. Сехун стоически переваривал услышанное, жалея, что не солгал, но как лгать тому, кто так открыто и откровенно вывернулся наружу?... Юнги не стал церемониться и вяло попрощался. Разговор пришлось прервать, так как он ощутил то, что ненавидел на этом бытийном плане больше всего. Влагу, медленно стекавшую вниз по ляжкам, вязавшуюся ручейками из-под колен. Наспех соображая и действуя, он принял таблетки и набрал в шкафчике всё, чтобы провести необходимые процедуры. Не удивленный, не застигнутый врасплох, просто ужасно уставший и раздражительный, зверски желающий того же, что и сотни омег. Враскорячку стоя в ванной комнате, он долго мучился, вставляя силиконовую чашу в задний проход, невольно прокручивал её и подталкивал, добиваясь хоть какого-нибудь удовольствия. Чёрт, это так неправильно. Омеги не должны развлекаться, им не положено мастурбировать и самоудовлетворяться, на них возложены надежды, великая миссия, нельзя тратить семя попусту… Юнги сменил чашу на пальцы и, задрав голову, застонал. Вставил три по суставы, просунул до костяшек. Опорная ладонь заскользила по плитке, задела переключатель, выпуская поток едва теплой воды. Колени задрожали, и пришлось опуститься наземь. Раздирая на себе рубашку, Юнги заливал водой кафель и, раскрасневшись, тяжело и часто дыша, трахал себя, представляя… Чимина. Его гибкое маленькое тело, линию позвоночника и ямочки на пояснице, розовенькие пухлые губы и такого же оттенка головку. Как многое Юнги видел, запоминал, впитывал. Затрясшись, он закусил запястье, пряча стон, и как только кончил, размазывая сперму по рукам, как только успокоилось дыхание, его настигло отвращение. И слабость, быстро перешедшая в апатию... Гул в ушах стих. К вечеру Юнги прибрался и, расходившись, различил извне шорох: кто-то возился у входа. Юнги не желал никого видеть и принимать гостей, готов был сорваться. Во-первых, его удивила расступившаяся охрана (которой до сих пор не было), а во-вторых - Чимин. Он держал в руках цветную картонку, из которой аппетитно пахло сладкой пудрой и вишневой выпечкой. — Привет, хённим, — он несмело протянул пакет. — Сходил тут на занятие по домоводству и подумал навестить тебя. Хочу, чтобы ты оценил. И едва Чимин переступил порог, как Юнги захлопнул дверь и порывом сгреб в объятия. — Боже!… — горячо выдохнул он. — Как хорошо, что ты здесь! Чимин с радостью вдохнул его запах, почуял легкую кислинку в воздухе. У хёна течка, преображавшая его строгость в податливость, отстраненность в истому. За обменом пониманием самой сути - неловкое, смущающее движение, почти резкое. Пакет рухнул на пол, завалился на бок. Чимин осторожно прильнул к губам Юнги, попробовал на вкус, робко провёл кончиком языка между и подался бёдрами вперед. Запретное, жаркое, дерзкое желание, маслом растекающееся на притяжении весом в тонны, разгоняющее кровь. Юнги содрогнулся, замычал и углубил поцелуй, запустив руки под его рубашку, охваченный вожделением, чувствующий, что это самое настоящее нападение, их совместная уязвимость. Прозвучавший в кромешной тьме ночи гонг. Он на минуту впал в забвение, забывая об опасности быть уличенными, о безопасности в целом и о том, что обязан оберегать младшего, обязан отпустить. Что страшнее всего. Останавливая действо укусом, он уткнулся носом в его надплечье, оттянул за волосы, не веря в дикость, что они натворили, в какой растворились. Юнги не раскаивался, не сомневался, что именно к этому они бы и пришли однажды, выступая против всего, что душило, обнажаясь и сдаваясь в плен. — Хён, я… — Чимин трогательно обхватил его голову, прижимая к груди, и со влажных губ сорвалось абсурдное, ребячески-нежное признание, выдержанное непосредственностью, прошедшее проверку месяцами накаленного соприсутствия. Юнги растерянно хлопал ресницами. Само слово по объему неожиданно занимало всю грудь, даже давило под ребрами, настолько в Чимине его было много. — Помнишь, я сказал тебе, что ты пахнешь иначе? — прошептал Чимин, когда они легли на кровать, и осторожно взял его за руку. — Ты пахнешь мной. Уму непостижимо. Юнги ничего не понимал. — Невозможно. То, что мы делаем - невозможно, — Юнги близко подтянулся к нему, собирая теплоту дыхания, навис над ним. Он очень не хотел, чтобы Чимин повторял ту разоружающую фразу и в то же время слушал бы её бесконечно. — Скажи мне, что такое это чувство, как оно умещается в тебе? Задумавшись, Чимин погладил Юнги по макушке. Он тоже не знал. — Оно не во мне. Кажется, оно повсюду. Поцелуй в шею, по груди - россыпью, до сосков - и с жадным причмокиванием, плотнее к животу и ниже. Шелест сползающих одежд, как пеленание приливной волной песчаного берега. Рисунок на коже Юнги для Чимина - яблоки, цветущие, медовые, сладкие. Нащупывали в темноте формы, контуры, изучили друг друга вдоль и поперек, пробовали перекроить и мирились, сломленные красотой и совершенством, с дрожью приближались к утопии. Чимин выгнулся - Юнги навстречу, нырнул меж его ног, задвигался в нём, ласкаясь и обсасывая ключицы, отмечая поцелуями. Глубина ран несовместима с жизнью, но царапины лёгкие. Чимин стелился лепестком в его руки. Чувство нисколько Юнги незнакомое, но взаимное. Склеенные, сменили позу. Юнги всхлипнул и затрясся, принимая в себя не того, кто желал его и затягивал узлы по воле природы, он принимал того, кого хотел. И это переворачивало, разрушало и разбивало устойчивые нормы и принципы. Чимину припоминались все пережитые бури, огненно-красные луны, оплавляющая жара, отцовские руки, пальцы, пахнущие табаком, засухи и ветра, а потом - вспышка за вспышкой. Сливаясь с Юнги, продавливая матрац, помноженным надвое весом, он возвращался назад, отматывал плёнку до стартового кадра. До того, как появиться человеком из густой формы питательного раствора, Чимин принадлежал живым людям и был зачат, как один из первых омег. Рябь и помехи... Нарастающие стоны Юнги. Постель мокрая, тела взмокшие и клейкие, волосы и ресницы отяжелевшие от воды. Юнги рефлекторно зажимал ноги, и Чимин, ускоряясь, подгреб его под себя с трогательной нежностью младшего, небезразличного к единой участи. Юнги испытывал болезненные позывы, ему чудилось, что органы внутри разыгрались в перетягивание каната, и не находившая узла плоть сокращалась попусту, принося вместе с оргазменной негой острую боль, полосующую брюшную полость. Юнги терялся в ощущениях, трясся и кричал. Откуда он вообще мог знать суть процесса, откуда мог помнить, каково обхватывать кого-то и кончать, принимая в себя?... Они не имели права соприкасаться, но заниматься любовью вполне. Неправильность содеянного поступка по значимости сродни преступлению, и Юнги до утра держался, чтобы не потерять Чимина, не выпустить его, успеть сказать последнее "прощай". Усталость одержала победу. Проваливаясь в небытие, Юнги ухватился за руку Чимина. Прижав хёна, Чимин целовал его в лоб и бережливо гладил, охраняя сон. — Я не хочу уходить, не хочу принадлежать кому-то другому, целовать и прикасаться, как к тебе, — шептал Чимин. — Я не смогу и не стану. Мы поступаем неправильно, ты даже не представляешь - насколько. Но я ни о чем не жалею. И ты не будешь. Юнги спал, но слышал отголосок, приоткрыл глаза. Продолжение мучительного и душного сновидения. Туман, сиренево-молочный туман. Чимин в предрассветной дымке, по щекам - слёзы, а капли на подушку. — Чимин, не плачь, — пролепетал Юнги, протягивая к нему руки. Чимин не плакал. Чимин ушёл. После блаженно-теплой, нежной ночи Юнги проснулся около полудня, в давящей тишине, пошарил по подушке и в ужасе распахнул глаза. Он пребывал в одиночестве. Спасенный лаской и тут же забытый. Поступил звонок Джина, но Юнги не ответил с первого раза, не собрался и со второго. Перезвонил сам. — Ты как там? — за спиной Джина автокресло. — Сегодня день вязки, я на замене, поехал вместо тебя. Бледность Юнги, заметная даже на экране, встревожила Сокджина. Затворничество никогда не шло ему на пользу. — Юнги, эй? — А Чимин? — Он тоже сегодня. Ты забыл, да? Я присылал сообщение позавчера. Вы с Намджуном вроде бы договорились на самую ближайшую дату и... Словно молния в голову, мощным разрядом. Юнги дернулся, но встать не осмелился. Он залил всю кровать, и среди выделений также виднелась кровь. Затянув пятнышки одеялом, Юнги понадеялся, что Джин не обратил внимания. На это Джин, может, и не обратил, но слепой бы не увидел засосов на шее и ключицах, отчетливо проступающих на фарфоровой коже. Сокджин чудом не выдал себя, сжав кулаки. Пожелав Юнги поправляться, он отключился и, зажав рукой рот, просидел в раздумьях некоторое время. Затем связался с Намджуном. Его губительная идея - позволить Чимину посетить Юнги, которого обычно пасли наблюдатели все дни течки, вышла боком. Он ведь знал, чем могло обернуться, во что вылиться. Намджун, к счастью или сожалению, не помнил, что такое отцовские чувства, но Джин не прибегал к их подавлению, его окатило дрожью, он буквально оцепенел, понимая, что произошло между Чимином и Юнги. Намджун обставил их союз настолько дружески теплым, что у Джина появилась призрачная надежда на воссоединение, а теперь... — Что ты наделал, Намджун? Как ты мог такое допустить?! — Они не знают, кто они, не поднимай панику. Тем более, мы разлучаем их сейчас. Ничего страшного. — Страшное уже случилось, — не унимался Джин. — Ты что, действительно не понимаешь? — Пожалуйста, хватит. Тише. Иногда, чтобы добиться честного результата, нужно немного отойти от схемы, — Намджуна трогало иное. Он уже получил от Чанёля важные сводные таблицы. — Для Юнги есть претендент. У нас может получиться то, чего мы все так долго ждали. Есть результат экспертизы. Комплементарность Юнги с тем альфой...

***

При составлении отчета Чанёлю пришлось заниматься и отчитыванием Хосока, допустившего в стенах корпуса производство и продажу гадости в виде табака. Впрочем, занятый подборкой материала к Совету по случке с универсальным омегой, Чанёль не был так уж рассержен, как ожидалось. Обошлось без яростных угроз и санкций. — Просто разберись с инцидентом по-тихому. Ни к чему, чтобы в преддверии нашего успеха поползли грязные слухи. — Ка-ак скажешь, — Хосок шутливо отвесил поклон и заглянул в записи, что вёл Чанёль. — Ну, как они? — У Ким Тэхёна здоровская связь с данным представителем, — Чанёль указал на фото миленького мальчика. — Божечки, какой хорошенький, — Хосок вытянул губы трубочкой. — Пара, подающая надежды. А что касается Чонгука? — С ним мы обязаны выиграть. — Уверен? Сколько уже попыток было, да все мимо? — Эксперты из Сильвер прислали результаты, смотри…

***

— …девяносто восемь из ста, — волнительно сказал Намджун, глядя на то, как Джин с нескрываемой неприязнью отмахнулся и потупил взгляд. Он терял того Намджуна и не знал, как вернуть. — Девяносто восемь из ста, — гордо сообщил Чанёль, и Хосок отшатнулся от стола, понимая, что проект дошёл до кульминации. Универсальный омега Мин Юнги и созревший альфа Чон Чонгук якобы созданы друг для друга. Вырезанной пером истины ничем не исправить. Шах и мат.