***
Он надеялся, что стабильно мёртв и белизна вокруг оправдана райскими кущами, а флейтовые переливы музыки - дело рук ангельских талантов. Но рядом монотонно кружили знакомые медбратья с нашивкой "Бета-центра" на рукавах комбинезонов, а из колонок в палате звучали целительные мотивы. Надежды разом не стало. Кукольные лица озадаченно сообщали, что состояние поднимали из критического и теперь самое страшное позади, Юнги ничто не угрожало. Догадывались ли они, что страшное для Юнги как раз - впереди? Выходило, что Чонгук всё-таки перестарался, вложил всю злобу, наверное, ненависть и негодование. Зато спас их от обоюдного предательства, выиграл для них такое обесцененное для прочих время. На шее ощутимы следы хватки, Юнги еще не видел отцветающих синяков. Нет, Чонгука он не винил, не в чем. Притупленные чувства, потускневшие цвета и контрасты появились задолго до удушья. Чонгука следовало бы даже отблагодарить за верность принципам. Знать бы только, где он и что произошло за недели бездействия. Юнги вспоминал странное. Несколько раз он уже просыпался в этой же палате, бездушно наблюдал за окружающим тщетной заботой персоналом. Здесь же прощался с мёртвыми кусочками плодов, они отходили кровавыми сгустками и остывали на этой самой постели. Он не жалел трупы не рожденных детей, не помнил застрявшего в глотке крика. Еще ему не хватало дождя, сырости и маленьких ладоней Чимина, утешительно гладящих по груди, не хватало его полного присутствия и сопереживания. За последнее допущение Юнги и хотел наказать себя, ожидая прихода Джина, как никогда прежде. И Сокджин объявился спустя несколько часов. На самом деле он навещал Юнги каждый день, лично проверял состояние, снимал показатели и нормировал дозу лекарств. "Нормировал" - в данном случае означало поддержку комы. Джин старательно оттягивал момент пробуждения сына, словно предчувствуя ту лавину, какая обрушится на них после. — Не говори ничего о случившемся, не смей, — проронил Юнги, силясь отвернуться. — Как пожелаешь, не буду, — согласился Джин и освободил Юнги от привязки к машинам, отвечающим за жизнеобеспечение. — Вот и подлатали тебя. Как новенький. — Новенький? Я изначально был сломан. Намджун сделал уродца. Даже двух. И он способен сделать ещё, — Юнги сел и нервно улыбнулся, Сокджина бросило в дрожь, так убедительно звучали брошенные в горячке слова. — Ходят слухи, что меня хотят сместить с поста Старшего. Не вздумай предпринимать что-то против. Так будет лучше. Он больше не хотел плакать под очередным альфой, отказывался от нечаянных пробуждений в этих стенах, мечтал забыть о том, как ненормально быть тем, кем хочешь, думать о том, что взбредет в голову, сражаться за свои принципы. Не для него такие войны, нет. Привлекательнее всего казалась недоступность и отрешение от мира. Боль, с какой он смотрел на Джина исподтишка, подчеркивала это желание. Джин отвёл виноватый взгляд и коротко кивнул. Вчера Намджун нарушил обет молчания и, наконец, преподнес хранимую истину о том, что трудился над избранными клетками, нашёл свежий подход и применил сложнейшую методику. Джин не интересовался конкретикой, его волновала озабоченность Намджуна и его нездоровый вид. Ему удавалось виртуозно избегать диалога, пока Юнги лежал в отключке. И Сокджину хотелось бы считать поведение Намджуна вынужденным, повязанным на неразглашении тайны после собрания в Лотосе, но он снова ошибся на его счёт. Требования, предъявленные на встрече, звучали дико. С одной стороны, Намджун боролся за возможность оставить Юнги,пусть и не Старшим, а с другой, приближал время чистки. Как бы разумно ни было решение, Сокджин на этот раз никак не мог заставить себя пойти на лишение памяти сына. Не теперь, когда он наконец-то снова знал. Они не достигли бы такого еще раз, Юнги бы не пожелал услышать правду, а Джин уже не смог травмировать. Они хоронили инцест, они хоронили родительскую любовь, и противный привкус скорби отдавал горечью под языками. — Да... Велено было направить тебя в штаб, как только ты придешь в сознание, разумеется. — Вот я и пришёл. Веди меня. Избавь, — Юнги не дрогнул. И не колебался в намерении опустошить память, а Джин не мог ослушаться приказа, но скажи сын хотя бы намёком, что воспоминания дороги, и он нашёл бы выход, попытался бы. Потому что для него Джину не жалко пожертвовать собой и обрести утерянный навеки смысл.***
Порыв бежать возник у Тэхёна спонтанно. Он очнулся посреди ночи, хватаясь за ноющее сердце, растолкал Чимина и мысленно велел собираться. Казалось, они слышали, как раскачивался незримый маятник, как сокращались отведенные сроки, и кто-то готовил валежник для большого костра. Понадобилось меньше десяти минут, чтобы одеться, умыться и встать на пороге спящего, если не усыпленного намертво мегаполиса. — Тэхён, мы ведь не знаем, куда идти, — засомневался Чимин, хватаясь за руку. — Найдем, — Тэхён не лучился уверенностью. — У меня есть одна идейка, надо воспользоваться. И всё, что оставалось Чимину - доверять ему беспрекословно. Их передвижение отслеживалось, но Тэхёну словно было наплевать. Заботиться о безопасности там, где её и быть не могло - бесполезно. Ухоженные пустые улицы жилого района потрясали Чимина своей искусственностью, а вот деловой и торговый напротив сводили с ума вычищенными витринами и сверкающими сводками и лозунгами таблоидами. Встречались им и гуляющие пары, имевшие право посещать ночные увеселительные заведения: те, кто только вступил в брак. Тэхён планировал хоть чуть смазать след, запутать. Они покружили по кварталу и вскоре вышли к тому самому магазинчику специй. Чимин держался за спиной Тэхёна и не решался выглядывать, чтобы не сталкиваться с плотно сложенным продавцом. — Мы уже закрылись, — сообщил он, игнорируя то, что дверь всё еще не на замке. — Приходите завтра. Чимин полагал, что это шифрованное общение, и Тэхён ведал, что делал. Они оказались в глупом положении. После того, как Тэхён произнёс название, известное им с Чимином, продавец нахмурился и пожал плечами, выдавая: — Не понимаю, о чём вы. — Эсайлем, — повторил Тэхён тихо сквозь сжатые челюсти и, подойдя, схватил его за воротник рубашки. — Твой босс дал мне подсказку, которую стоило бы засунуть ему в задницу, будь она хоть сколько-нибудь полезной! Рассчитывать на помощь Хосока не приходилось. Пока Тэхён в бешенстве пытался выбить пояснения, Чимин принюхивался к порошкам, рассыпанным по лоткам. Они не были настоящими специями. Как цветные песочные насыпи, они ни на что не годились. Более того, в них чувствовалось наличие тех же добавок, какими начиняли почти все продукты. Чимин волновался о том, что какие-то дозы этих веществ попали к ним в кровь, так как не питаться вовсе они с Тэхёном не могли. ...Осознание настигло Чимина внезапно, он выпрямил спину и окинул взглядом выбеленный прямоугольник стен. Им не требовались наводок. — Тэхён, отпусти его, он ничего не знает, — Чимин просто подошел и опустил руку на Тэхёново плечо, тот мгновенно успокоился. — Нам пора идти. Возможно, Чимин действовал наверняка, возможно, подчинялся интуиции и позволял ей вести их вперёд. Тэхён почему-то долго не решался уточнять, куда они направлялись. Чимин вёл так невозмутимо, так неожиданно легко проводя их мимо патрулей, находя обходы переулками, что вопросы отпадали сами собой. В ту минуту, когда они встали перед многокилометровой монолитной стеной, от взгляда на которую захватывало дух и подташнивало, Тэхён шатнулся и всё же осмелился спросить: — Что дальше? Они еще не подошли вплотную к ужасающей громаде: по периметру располагались обзорные башни, а не так далеко западные ворота, где располагался полигон для исследователей, то есть, как наслышан Тэхён - самых слабых и непригодных для размножения альф и омег. Иными словами, похоже на неодолимый тупик. И на таблоиде, венчавших вход, с ироничным подмигиванием белых ламп значилось то, что еще несколько дней назад внушало надежду. — Это он и есть? Эсайлем - это жатвенная машина для переработки таких отходов, как мы? Они просто распространяют легенду о спасении, на деле оказывающуюся ничем иным, как очередной помойкой. Чёрт!... Хренов Хосок! Проклятый городишко! Чимин посмотрел на его метания как-то по-детски невинно, испуганно, словно старался замять неуютный разговор. Сюда его привела чистейшая отточенная интуиция, какой он пользовался еще в детстве, прошедшем давным-давно. Но будущее он предвидеть всё же не мог, будущее они вершили здесь и сейчас. — Твою-то мать! — Тэхён опустился на бордюр и обреченно схватился за голову. — Мы пришли сюда посреди ночи, чтобы добровольно сдаться. Потрясающе! Чим... слышь? А нафига? Впервые Чимин слышал в его голосе отчаянные нотки. Не намеренный отдаваться на произвол судьбы, Тэхён вдруг сдал позиции. Устал. — Мы же под лупой. Даже сейчас. А у меня в башке, кажется, какая-то хреновина, которая может сделать "бум". Я просто цепляюсь за призрачную надежду, что мы сможем найти их, но каковы реальные шансы? — Тэхён... — Чимин опустился перед ним на колени и доверительно взял за руку. — Я понимаю твои чувства. Как никто другой здесь. Мы зашли слишком далеко, чтобы отчаяться, разве нет? Они знают где мы и что делаем, позволяют идти туда, куда хотим. Пусть так. Прямых путей не бывает. Мы обязательно что-нибудь придумаем. В конце концов, о каких шансах речь, когда мы уже перешли черту? И хотя Чимин не особо верил в то, что говорил, не надеялся на светлое будущее или то, что им удастся встретить своих людей снова, Тэхён поднял на него полный признательности взгляд. Обычно ему хватало поддержки Чонгука, но та никогда не была очевидной, не включала громогласные тирады в защиту совести, Чонгук просто обнимал его и показывал, что перед двоими любая беда бессильна. — Стоит попробовать, да? Попытка не пытка, — Тэхён глубоко вздохнул и кивнул. — Что же это я, как тряпка какая, в самом деле? Пойдем. Сдадимся им и скажем, что лучше сдохнуть, чем жить в этой медовой параше. Скрепив сердца, они пошли навстречу горящим огням с поднятыми руками. Без лишних разговоров их повязали и признали беглыми.***
После сеанса восстанавливающего сна слёз почти не было. То есть, какие-то влажные следы на щеках Юнги стирал, но не совсем понимал откуда они взялись. Джин сказал, что всё это последствия переутомления, почему и пришлось не впервые обратиться за помощью и освежить состояние. Да, Юнги такое принимал и приветствовал. Лучше, чем разлагаться. Лучше, чем сосредотачиваться на чувствах, каких он не хотел испытывать. Его голова воздушна, а мысли чисты, как горный родник. Никакого волнения и беспокойства по пустякам. Те же дозы ингибиторов, те же правила, лекции, работа в лаборатории. Правда, он больше не Старший. Пришлось смириться, отдавая эту роль другому блондинистому парню. И этот факт не удручал, а наоборот вдохновил Юнги заниматься новыми разработками. Идея-фикс, занимавшая его ум, относилась к разряду невозможных и противоестественных. Юнги старался вывести формулу вещества, менявшего гормональный фон омеги, сокращающего течки, а следовательно, постепенно снижающего способность к размножению. И он задумал внедрить это в производство по непонятным для себя причинам, которые раскрывались во снах, где, казалось, сохранено абсолютно всё. В том числе, незнакомый и часто повторяющийся парень, улыбающийся, словно первая в жизни теплая весна.***
Чонгук полагал, что "Эсайлем" на устах местных звучал, как "убежище", какой-нибудь райский уголок для романтиков, обиженных суровостью бытия. Условия жизни паршивые. Общие тесные комнаты, душевые, уборные, скотское отношение безликих надзирателей, поганый резиновый вкус еды, серые металлические коридоры и тренировочные залы, имитирующие вымершие зоны. Впрочем, почему некоторые считали это место отдушиной становилось понятным спустя время. Блаженные омеги здесь ничем не отличались от альф, запах их притуплялся, а желание вести себя иначе атрофировалось. Обязанности у всех были равными: знай себе ежедневные тренировки, да зубри теорию о токсичных отходах за стеной, посещай ненавистные симуляторы. Разве что, омежкам выдавали куда больше лекарств. И Чонгук не связывал это с возможными течками, насколько его оповестили - всем, кто сюда попадал, вырезали репродуктивные органы. Как раз для восстановления, как он думал, их и пичкали всевозможными пилюлями. Почему, собственно, некоторые и не доживали до выхода в сформированных группах. Чонгук перестал испытывать тягу, ни с кем не поддерживал тесных связей. Общались здесь по старой выучке хреново - альфы конфликтовали с альфами, омеги иногда спорили меж собой. Все они понимали, что приговорены к смерти, но оттянутая, она не казалась такой уж страшной. Принять и смириться с тем, что рано или поздно откинешься, Чонгуку несложно. Но перед тем он искренне желал бы пошуметь и оставить след. Поиски Тэхёна в такой обстановке нереальны, и он было уже поставил крест на их встрече. Будучи в специальном скафандре и бороздя выжженную пустыню, достоверно нарисованную в виртуальной реальности, Чонгук исполнял приказы, поступавшие извне: собирал образцы попадавшихся растений или останков животных, снимал показатели радиации у заброшенных населенных пунктов, делал химические замеры. Сильвер, прознавшие о том, что такой альфа брошен в ряды отпетых и бесполезных, всполошились, но забирать Чонгука не стали. Один сильный альфа в рядах исследователей - великолепная перспектива. Его выдержки и сообразительности хватало на долгие часы. Он не терял бдительности, действовал согласно инструкции и не совершал ошибок. "Чон Чонгук, внимание! Радиационный фон превышен. Покиньте эту зону! У вас есть двадцать секунд!". Учебная тревога, бывала не раз. Впереди - полуразрушенное здание, страшная арматура которого вывернута наружу. Он должен был бежать, но почему-то замер, как вкопанный под красно-черными пятнами низкого неба, слушал, как колотилось сердце. Под ботинками скопились желтоватые лужи от кислотного дождя. Частые сигналы. Тогда звучала сирена. Их предупреждали. Время убираться прочь. Тэхён ещё за пару дней до страшного взрыва предлагал рвануть на самолёт, улететь на чем угодно и куда угодно, чтобы разбиться в воздухе. Лучше бы он его послушал, и они бы не достались ублюдочной корпорации монстров, хватавших людей, как биомусор. Так они и попались: в обнимку встречавшие зарницу полыхавшего мегаполиса. "Вы мертвы", - бездушно сообщил электронный голос, и виртуальный мир свернулся в одну точку. Датчики погасли. Не так уж и далеко от правды. Чонгук выбрался из скафандра, вытер испарину со лба и взглянул в сторону стеклянной будки, за тонированными стеклами которой сидели "учителя". Они были удивлены сбоем в совершенной работе Чонгука и, конечно, не преминули упомянуть об этом. Он не слушал и даже о том, что вскоре отправится за стены впервые. Ничего не мог поделать с тем раздирающим осознанием, что когда-то они с Тэхёном не умерли в один день по его вине. Как же он боялся таких перемен, переездов, грандиозных свершений! Какой же дурак! После очередного занятия он возвращался в комнату разбитым. На противоположной стороне широкого коридора, отделенной толстым мутным стеклом, вели новоприбывших. Чонгук посмотрел и подумал, что сошел с ума, замедлил шаг, чтобы не привлекать внимания. Тот же дерзковатый взгляд укрощенного льва, та же уверенная походка. Тэхён. В сопровождении охраны и какого-то хрупкого, но на редкость красивого юноши. Именно он первым и заметил Чонгука, а после успел обернуться на мгновение и Тэхён. Обменявшись растерянными полуулыбками, они продолжали отдаляться друг от друга. И Чимин как-то сразу понял, что они по-настоящему предназначенные.***
За последний месяц Сокджин смог вызвать Намджуна на приватную беседу всего раз. И то - по инициативе последнего. Молчаливость, настороженность и крайняя степень подозрительности в Намджуне напоминала Джину о чём-то, что они уже давненько проходили. Опасения привели Джина в ту часть лаборатории, где требовался спец-доступ. Он не знал, что таил Намджун, но был убежден, что попасть туда ему просто необходимо.