***
Чанёль чувствовал, что выполнил свой долг перед Чонгуком, отблагодарил за дерзость и смелость, убедительные речи. Он отговорил руководство чистить своего альфу и даже смирился с тем, что его нельзя вернуть. Зато такой весомый вклад приятно отразился на доходах и репутации, что не могло не радовать, Чанёлю в будущем месяце разрешили быть вхожим в Совет Лотоса. Хосок, какой о подобных привилегиях мог только мечтать, все время вертелся рядом, как хитрый лис, заглядывал в отчетную документацию, лестно сообщал Чанёлю об обстановке в корпусе. — Не желаешь и меня заодно порекомендовать нашим папулям? — Я могу, но сам понимаешь. — Понимаешь, — передразнил Хосок, корча гримасу. — Эй, тебе-то и так грех жаловаться, — Чанёль сделал акцент на его хобби и поморщился. — Возможно, закреп в кресле главенствующих Лотоса отучил бы меня от такой скверны. — Возможно, ты слишком многого хочешь и еще не меньше себе позволяешь, — возмутился Чанёль. — Ни ты, ни я – ничего не решаем, хватит. — Хватит так хватит, — наигранно смирился Хосок, считая споры с Чанёлем смертельно скучными. По пути в свои чертоги он заглянул к Сехуну, застал его за пикантным разговором по коммуникатору. Прервав тот ласковой фразой: «Я наберу позже», Сехун поднялся из-за стола и с укором воззрился на возмутителя спокойствия. — Откуда ты знаешь пароль к замку? — Я не собака дворовая, а Верховный, мне свойственно всё знать. — Чёрт тебя подери! — Сехуна уже достало менять пароли из раза в раз: Хосок прознавал все сходу. — Ну, что надо? Говори и выметайся. — Пришёл тебя проведать, неблагодарный ты сукин сын. С кем это ты ворковал тут? — Тебе что за дело? — ощетинился Сехун и отвел взгляд, будто смутился. — Догадываюсь, — Хосок подплыл ближе, похлопал Сехуна по плечу, почти приятельски и нежно. — В амурных делах я не советчик, но Мин Юнги все же не твоего поля ягодка. К тому же, он прокаженный. Сехуна такой отзыв задевал. Пару дней назад поступивший от Юнги звонок вверг Сехуна в полнейшее изумление. Он-то думал, что Юнги жил припеваючи с избранным альфой, а скоро их ждало прибавление в семействе, но как оказалось, Юнги химичил в своей лаборатории и не обсуждал вопросов брака, словно его и не было. Сехун тоже не напоминал, считая некрасивым навязывание и чрезвычайное любопытство. — Почему прокаженный? Ты в курсе, что с ним? Кроме того, что Юнги любезничал с Сехуном, чего последнему принять за чистую правду никак не удавалось. — Ну, ты у него бы и спросил, — уклончиво ответил Хосок. Приказано не распространяться о том, что там произошло. Хосоку не хотелось заиметь неприятностей. — Я говорю намёками. Даю людям инструкцию, а модель они собирают сами. Так что, пользуйся моей щедростью. На чём Хосок и удалился, оставляя Сехуна наедине с не самыми позитивными догадками. Но в том, что с Юнги стряслась какая-то чертовщина, он не сомневался, и в ближайшее время планировал нанести ему визит.***
Тэхён и Чонгук выжидали того момента, когда смогли бы пересечься. Трудность заключалась в том, что их расформировали в разные группы и отделы, а в самом общежитии новобранцы с неделю не пересекались с уже бывалыми. Оставалось с нетерпением провожать незримые закаты и встречать такие же далекие искусственные рассветы. Тэхёна немного беспокоило, что с той минуты, когда увели Чимина, его штрих-код на запястье поблек, а о самом парнишке ни слуху, ни духу. Однако, все печали отошли на второй план, когда они с Чонгуком, наконец, вошли в один зал. Взгляды поплыли, мысли туда же, в пекло. С трудом сдерживаясь, они дотерпели до окончания сборов и, воспользовавшись отсутствием охраны внутри, накинулись друг на друга в душевой кабинке. Чонгук сжал Тэхёна в объятиях, тот же уткнулся носом в шею и молча гладил по спине. Они и впрямь не надеялись увидеться снова. Силу сменила нечаянная нежность, и посыпались поцелуи, в мокрые от пота виски, надплечья, грудь и животы, с последующим падением вниз по плиточной стенке и до легкой борьбы в потоке воды. Тэхёну хотелось придушить Чонгука от счастья обретения, обладания, откусить ему язык, стереть ему бедра в кровь. А вышло глупо и совсем рафинированно, по-слюнтяйски. Как будто у них чертов первый раз, и у Чонгука от нехватки кислорода при поцелуях, от нехватки Тэхёна в принципе, снесло башню до того, что он снизошел на медленную, чувственную прелюдию и, растянув анус Тэхёна, вошел с осторожностью неопытного подростка. Оба зарделись по самые уши. Хрипло вздохнув, Тэхён выгнулся навстречу, вцепился ногтями в плечи Чонгука, прикусил шею и насладился полнотой, насладился его членом, горячим дыханием в щеку, единением, от которого мурашки по распаренной гладкой коже. Кабинку заполонило паром, стонами. Постепенно вернулась жажда, интерес к многообразию поз, к изощренным способам доставить друг другу удовольствие. Как и прежде, чтобы ощущалась эта горечь и сладость – жить здесь и сейчас, да не менее важно, что не с абы кем, а с ним. О них знали, но не вмешивались, считая подобные развлечения пустяковыми. Максимум, на что хватало альф – взаимная мастурбация. Но мало кто практиковал из страха быть наказанными. Тэхёну с Чонгуком закон не писан. Обреченные на смерть, они меньше всего желали провести последние дни перед вылазкой, как смирившиеся с голодной зимой больные бездомные. И потом они делали все и сразу: занимались любовью, передавая с прикосновениями самый стоящий из посылов – «я твой», трахались, как ошалелые, до боли сжимая друг друга в объятиях, ловили каждый вздох и каждый взгляд. У Тэхёна в голове перестал звучать Чимин, но отчетливее проступал Чонгук, который не обладал даром или же не раскрыл его, но все равно был невозможно, фантастически понятен. …Ночь казалась нуар-обольстительной, как женщина в облегающем вечернем платье. В застекленной капсуле раздевалки, круглые окошки которой выходили на пепельно-серый пейзаж пустыря в убранстве убитой природы, они сидели полуголыми на жесткой софе, пользуясь той блажью возложенных чужими упований, какой пользуются герои, готовые отправиться на решающую битву и не вернуться никогда. Да, им разрешали чуть больше. Потому что остальные альфы слабы. Тэхён сел к Чонгуку плечом к плечу. Разглядывая сумерки недоступного внешнего мира, они неспешно и полушепотом обсуждали волнующее. — Выбираться туда – верная смерть. Если не сразу, то рано или поздно. Полной защиты от радиации нет, — сказал Чонгук. — Они же говорят, что в зонах дальше есть вероятность здоровой среды, — Тэхён уже успел выучить все, чем здесь засоряли мозги. — Будь этот цирк лишь ради фильтра лузеров, было бы это логичным? — Выходит, мы с тобой циркачи. — Какие-то мыслишки по поводу новых территорий у них точно имеются, — Тэхён гладил Чонгука по руке, пальцем рисовал островки и крестики. Писанина на коже. Они так играли. И часто. Потому нет сомнений в шифре. Чонгук улыбнулся. Тэхён посчитал этот безобидный метод круче телепатии. За каждое понятое предложение – кивок и поцелуй, и чем дальше, тем жарче. Вслух они поразились тому, что в развитом городе не находилось средств и ресурсов для запуска роботехнической промышленности в той области, что отвечала бы запросам на получение столь важной категории, как освоение земель. Вероятно, всевозможные ресурсы уходили на поддержание подземных сот с биомассой. Лотос подходил к саморазрушению, он не мог себя прокормить, не наедался, а тем, что переваривал, тут же отрыгивал. Не вслух они сошлись на том, что этому треклятому убежищу нужен полный переворот, а бесчестному мегаполису подошли бы руины. Подговорить местных овощей – не сложно. Но верить никому по-прежнему нельзя. Тэхён держал руку Чонгука у сердца. Он доверял ему всё, что когда-либо имел и всё, что когда-либо иметь смог бы.***
Полоска света от монитора так четко прыгала то вверх, то вниз по лицу доктора, что Чимин начал видеть причудливый синеватый узор, бывший ничем иным, как солнечными зайчиками, рожденными под веками. Чимин не понимал куда и зачем его привели, почему оторвали от Тэхёна и остальных и с какой стати ему выделена хорошо обставленная палата, где приятно пахло земляникой. Чимин попросту не помнил, что на днях его без сознания перевезли в специальную клинику для наблюдения бесплодных. Еще сильнее его ввергло в шок изречение доктора, закончившего свои манипуляции и включившего, наконец, освещение. Изречение шло вразрез прямому назначению данной клиники. — Что?... — Чимин приподнялся, глядя на цветную иллюстрацию, что протягивал доктор. Рука дрогнула, а голос предательски сел. — Что это такое? — Это плод. Мои поздравления, Чимин, вы беременны. Штрих-кода на запястье не было, мысленные крики о помощи убивались в вакууме. Чимин в панике метался из пропасти в пропасть, в реалиях продолжая неподвижно сидеть на кровати и разглядывать существо, живущее внутри. Оно категорически не принадлежало им с Тэхёном, поскольку они ни разу не спали. От осознания, что чужеродное тело питалось через Чимина, стало жутко не по себе. — Каким образом я мог забеременеть, это же невозможно?! — Чимин отбросил страшную картинку и воззрился на доктора с испугом, тонко перемешанным с гневом. — Возможно всё, — получил он учтивый ответ. И подумал, что спятил, попав в эпицентр чьей-нибудь галлюцинации.***
Юнги, кажется, шёл на поправку. Что бы с ним ни случилось, выглядел он явно лучше, чем перед помолвкой: добрал норму веса, научился улыбаться. Сехун принес ему фруктов, поставил роскошную корзину перед входом и, демонстративно вытерев ноги, прошел внутрь. — Пище не место в лаборатории, но большое спасибо, — обернувшись на шаги, Юнги снял очки и, заметив внимательный и заботливый взгляд, чуть покраснел. — Ерунда. Рад тебя видеть, — Сехун улыбнулся и встал рядом, выбирая точкой наблюдения интересовавшее собеседника бесшумное представление. В прозрачном защищенном кубе, испещренном ленточными дорожками цветных жидкостей, происходили процессы перемешивания, синтеза, расщепления и варки. Юнги использовал ручной лоток для интеграции веществ, задавая машине тонкую надстройку. Его щепетильность и аккуратность, царивший кругом порядок, а также (в первую очередь) – вежливость, импонировали Сехуну. Юнги не помнил, чтобы они препирались. О Сехуне у него мало информации, лишь интуитивная привязка на то, что ему можно верить и коротенькие кадры из снов, где к нему приходил один и тот же человек-тень. Для Юнги доверие - важный пункт, хотя объяснить себе необходимость в компании Сехуна он тоже не в состоянии. — Работаю над кое-какой новинкой. Думал, что ты поддержишь мои взгляды, — начал Юнги, словно напоминая Сехуну цель приезда. Засмотревшись на Юнги, тот замедленно кивнул. — Ты же в курсе, я за любые колёса, лишь бы они везли. Юнги очаровательно рассмеялся, и Сехуну стало совсем странно. Оба они не догадывались о том, что недавняя чистка стала для Юнги едва ли не последней, стерлись многие события, впечатления и нюансы отношений с другими. Юнги будто подменили, но Сехуну было неловко делать акценты, он быстро привыкал к хорошему расположению, испытывая уколы совести лишь тогда, когда Юнги бывал чересчур мягким, просто непозволительно и соблазнительно. Их встречи продолжились, став регулярными. Раскрепостившись, Юнги охотно поделился с Сехуном тем, о чем ранее предпочел бы промолчать. Они проводили много времени вместе, обсуждали науку и жизнь, гуляли по саду и подзаряжали друг друга уверенностью в завтрашнем дне. И Юнги вдруг начало казаться, что Сехун для него в полной мере особенный. Окунуться в омут подбивали и гены омеги, и подсознательное, глубоко спящее чувство. Юнги потерял осознание, к кому оно испытывалось, а Сехун так вовремя и уютно очутился рядом, что мир переворачивался с ног на голову. Всё перепуталось. На тайный промысел Юнги Сехун отреагировал более, чем спокойно. Эликсир бесплодия. Крах устоям и безжалостному генетическому изуверству. Сехун заговорил не без энтузиазма. — Ты хочешь расколбасить порядочки Лотоса, да? Круто. Никогда бы не подумал, что в эталонном Мин Юнги живет бунтарь. По идее, мы даже и не способны на помысли против системы. Не перестаешь удивлять. — Я отдаю себе отчет в том, насколько это грандиозный риск. Может быть, я наивен и действую без резонных причин, но с некоторых пор я вижу вокруг одну темень. Омеги вокруг несчастны, а следом за ними и альфы. И мы плодим это несчастье. Вот почему мне нужна твоя помощь. Если ты не согласишься - пойму. И если сдашь властям – тоже. Сехун удивленно вскинул брови, прочистил горло. — Я не такой дурак, да и на предателя не похож. Тем более, не представляю, как подставлять тебя, — он старался, чтобы не звучало сопливо, и Юнги воспринимал с обожанием каждую следующую фразу. — И я согласен. Будет куда лучше, если производство мы перенесем ко мне. Организую на днях перевозку со своими людьми, перекинем, как образцы семян растений, подкапываться никто не станет: Старший Старшему – брат. Да, тебя сняли с поста, но это для меня не важно. В груди Юнги ёкнуло. Чтобы обеспечить Юнги безопасность и отвести подозрения, Сехун брал ответственность на свои плечи. Претензий к развязному, ленивому и не жалующему эксперименты Сехуну ни у кого не возникнет, а вот провисание Юнги в четырех стенах - уже катастрофа. Благодарность Юнги за помощь в виде легко поцелуя в щеку и дружеских объятий – самое ценное и непонятное, что приходилось переживать Сехуну. Скачок эмоций подобного уровня и насыщенности не достигался и при эффекте самых крутых таблеток. — Чтобы прийти к конечному результату мне по-прежнему кое-чего не хватает. Это есть в исследованиях Сильвер, работающих в Клинике. — Хочешь посетить? — догадался Сехун. — Да. — Сделаем. Сгоняем завтра, без проблем вообще. Я отвлеку их внимание, а ты соберешь нужную информацию. — Сехун?... — Юнги прижался к нему и посмотрел в глаза. — Почему ты так охотно помогаешь мне? Разве тебе не страшно лишиться всего? — Честно говоря, мы тут ничего и не имеем. Ничто из предложенного не является нашим, ничто нам не принадлежит. Выбор сделан за нас, истории прописаны. Оттого скучно. Оттого ломки по настоящему кайфу, понимаешь? Юнги понимал. Тех ломок друг по другу без привлечения сторонних веществ и головокружительных запахов, отвратных и одновременно сексуальных течек. — Как у людей в прошлом, — кивнул Юнги, отслонившись. — Правда, нам-то откуда знать, если нас там не было? — А вдруг мы все уже были?... Юнги перевел взгляд на танцующую на свету радугу, поднимавшуюся над фонтаном переливами нежных цветов. Фонтан порождал в мыслях несуществующие, но существенные ассоциации, имевшие значение для того, другого Юнги.***
Отказ Намджуна в доступе к кабинету был понятен Джину: если он выращивал очередное избранное дитя, то безопасность и неприкосновенность – первое, о чем он должен был позаботиться. С горечью припоминая вчерашнюю стычку, Джин набрался смелости, выжав из обиды и полученных ран максимум наглости заявиться к кодовому замку с IT-специалистом. — Будет сложно подобраться, Верховный, — тот почесал подбородок. — Уж, пожалуйста, постарайся. Намджун уехал и не оставил мне пароля, а там важные компоненты для выполнения правительственного задания. Непривередливому бете неинтересно, что там подгоняло и нервировало Джина, работа есть работа. Зато временные ограничения интересовали вполне. У них на все про всё два часа до возвращения Намджуна, уехавшего на совещание. И Сокджин считал секунды, убегающие с недопустимой скоростью. Специалист, по признанию один из лучших, ломал не только замок, но и голову. Прошло чуть больше часа его кряхтений, многозначительных «хм-м» и щелканья по клавиатуре настройщика до знаменательного изречения: «Готово». Пожелай Намджун, чтобы Джин сюда не добрался вовсе, выставил бы охрану. Или это все пресловутое доверие?... Или возможность, проверив Джина, ненароком похвастаться? Встряхнувшись, Сокджин перебросил оплату за оказанные услуги на счет беты и отпустил с миром. Войдя внутрь, он осторожно прикрыл за собой дверь и осмотрелся в сумерках занавешенных окон. Кабинет Намджуна сильно изменился. Былой порядок сменил хаос, вещи разбросаны, а впереди, вместо стола установлена капсула, внутри которой на искусственной пуповине болтался трехмесячный плод, снабженный питанием и кислородом. Зеленоватый отсвет вокруг окрасил и одежды подошедшего Сокджина. Он с трудом оторвал взгляд и занялся панелью управления, выискал опции хромосомных соединений, посмотрел на хронологическую карту с самого момента бластогенеза, открыл данные использованных Намджуном гоносом. Увиденное привело Джина в состояние шока, ужаса и отвращения. Он даже не мог подобрать подходящих слов для выражения охвативших эмоций. Оторопело глядя то на плод, то на описание «родителей», плывущее однотипными строгими абзацами, Сокджин потихоньку отступал назад, задел журнальный столик, перевернул кресло, упал на пол и прикрыл голову руками. Желание защититься и спрятаться, желание убраться отсюда как можно скорее. Но тело не слушалось, и ноги не шли. Намджун окончательно тронулся умом, он объединил клетки Юнги и Чимина, двоих своих сыновей. Чтобы наверняка взрастить избранного, идеального, чистого человека. Пробирала мелкая дрожь. Джин видел перед собой конец эпохи. Его внук по принадлежности – чудовище, грозящее отнюдь не спасением. Требуемая элитой «монада» лишь отчасти желание прийти к условиям Эдема и вечной жизни без пересадки органов и пользования сторонними биологическими материалами. Элита не допустит, чтобы кому-то помимо их приближенных досталась блажь очутится в части поистине нового света. Эволюционная ветвь человечества обрывалась прямо здесь, в этом кабинете, как и психологическое здоровье Джина. Джин не взвешивал «за» и «против», когда тянулся к функции «деинсталляции». Он запустил процесс с несвойственным для него хладнокровием и, поджав губы, наблюдал, как трехмесячный будущий человек бился в агонии маленького беспомощного скафандра живой пленочной плоти; он задохнулся довольно быстро, система попробовала запустить операцию по реанимации, но Джин отказался, заставляя трясущуюся руку нажать «нет». Он действительно возненавидел Намджуна и решительно настроился избавить лаборатории от статуса пробужденных. Нельзя, чтобы люди просыпались в таком аду. В чем-то он чувствовал себя правым, но не в том, что приходилось принимать решение за всех. Он тронулся по-своему, отвечая местью не столько Лотосу, сколько Намджуну, поставившему на них двоих крест.***
Из совещания Намджун вынес один толк: в Эсайлеме двое проблемных альф затевали разгром и бунт. Намджуна это почему-то нещадно веселило: грядущий инцидент обещал Чанёлю, как минимум, выговор. Его подопечные вырывались из-под контроля, а не чьи-нибудь там. В любом случае, Намджуна это не касалось, как и прозвучавшее мимоходом распоряжение пустить в Эсайлем отравленный газ и покончить с отбросами раз и навсегда. Осуществлять исследование пригодных территорий было решено иными способами, если не отпадало за ненадобностью. Доклад Намджуна о столь желаемом плоде способствовал вере в успех предприятия. Стоило лишь мальчику пробудиться, как он предстал бы неиссякаемым источником питания и позволил бы не держаться за огромное количество побочных организмов. Лотос бы смог честно избавиться от лишних ртов, чем выиграл бы в экономии ресурсного, а следовательно, вложился в промышленные пробелы. А самое главное, дитя, выращенное с врожденным иммунитетом к изменениям внешней среды, несло в себе ключ ко всеобщему спасению. Счастье зависело от мелочей и усердной работы, бессонных ночей Намджуна. …И минуты тотального молчания, с которой он встретил разгром в кабинете. На мертвый плод и погасший экран он смотрел безынтересно и практически не волнуясь, взломанную дверь едва ли не приветствовал устно. Потому что предвосхищал. Джин объявился позади, собирался наговорить гадостей, наброситься, но обмер, заметив, что случившееся Намджуна не затронуло ни капли. — Ждешь от меня истерических воплей, наверное? — Намджун включил свет, принялся прибираться, неспешно возвращая обстановке элегантность и уют. — Как глупо. Я бы ни за что не стал держать своё наилучшее творение в капсуле кабинета, где так легко и просто взломать замок. — А что до ребёнка?! Данные не могли быть фальсифицированы… — Джин онемел. — Что до ребёнка, то он был настоящим, разумеется. Жаль, что ты так бесчеловечно отнесся к еще не рожденному. Непростительная жестокость. Впрочем, нам она свойственна, — Намджун бросил укорительный, но понимающий взгляд. — Ты далеко не первый год меня знаешь. Этот бедный кусочек плоти - не единственный, а запасной, вторичный вариант. Прототип в надежном месте, и я не позволю тебе до него добраться, слышишь? — Намджун подошел вплотную и, схватив Джина за лацканы мантии, прошипел: — Не позволю. После того, как у Джина хватило духу убить, в Намджуне по отношению к нему появилось что-то вроде уважения, он почувствовал родство в позиции, когда цель оправдывала средства. Они с ним так похожи и, наверное, поэтому их дети настолько прекрасны. Намджун притянул его за шею и врезался в губы, не до конца осознавая, что побудило к действию. Таким образом он мог разбить ненависть Джина и перетянуть его к своим взглядам, но тот вырвался, выкрикнул, что Намджун болен, и всё это скоро закончится. — Ты теперь ничем не лучше меня! — добавил вослед Намджун и, опустившись в кресло, потер лицо ладонью и смазал улыбку умалишенного, превращаясь в заскорузлую статую. Он был уверен, что не делал ничего дурного, в какой-то степени он мог спасти и себя с Джином, и сыновей. Даже не возможные награды подбадривали его в исследовании, а сам процесс и толика вложенного, едва ли не человеческого трепета перед неизвестностью, в которой меньше всего хотелось оставаться одиноким и непризнанным гением.