His

      Чонгук знал, что судьба его недолюбливает, но не знал, насколько его в тот момент не любила судьба. Будто мало ей всего того, что с парнем стряслось.       Вот и сейчас, пытаясь ускориться и не споткнуться о кочки, Чонгук думал, где же в своей прошлой жизни он так проебался, что в этой ни ему, ни его семье покоя не дают. Ежедневные издевательства ему были абсолютно параллельны.       Чон знал, что школа — ступень к будущему. Учился с первых дней прилежно, получал отличные оценки и похвалу, но взгляды учителей замечал. Точнее, горечь в них. Он искренне не понимал, что взрослых заставляет так сочувствующе на него смотреть. До поры до времени не понимал.       Потом пришел он.       Головная боль и личный каждодневный палач.       Ким Тэхен.       Омегу Чонгук еще в первый день заметил. Такого сложно пропустить. Он сам цеплял взгляд, заставлял за собой увиваться и занимал все мысли. Он был подобен ангелу с этими светлыми волосами и глазами. Взгляд у него был чистый и открытый, добрый.       Чонгуку так казалось на церемонии. Именно, казалось.       На деле взгляд был не таким уж добрым и открытым. Нет. Столкнувшись в коридоре, он в этом убедился. Столько презрения и власти в глазах Чонгук больше ни у кого не видел. Да и сами глаза оказались не ожидаемого ангельского голубого, а порочно-высокомерного — желтого цвета. Змеиные. Такие же холодные и цепкие.       Чон тогда дернулся от этого оценивающего взгляда, но свой не отвел. Так и смотрел сквозь толпу и ждал. Чего только?       Золото глаз на нем лишь на секунду задержалось, а показалось — вечность. Он и выдохнул с трудом, чувства в груди успокаивая да рюкзак лишь крепче сжимая. Он тогда не знал, что ангел этот его личным Адом окажется.       Расслабился Чон рано. Не одного его столкновение и борьба взглядов зацепили.       Ким его через неделю нашел. Дождался, когда альфа один останется и со своей новоиспеченной шайкой в классе запер.       Когда ключ в двери повернулся с противным щелчком, Чон уже знал, кто за его спиной. Из кучи запахов, заполнивших класс, он мгновенно отличил тот самый. Ему в нос забилась карамель, дышать мешая. Чонгук лишь поглубже успел вдохнуть, когда стул из-под него выдернули и в сторону отбросили.       Упав и больно копчиком приложившись, Чон растянулся на полу. Над собой он увидел лишь лица нескольких альф и омег старше него. Они смотрели в сторону с неприкрытым обожанием.       С громким стуком на пол попадали стулья. Король выбирал себе место, откуда будет приказывать и говорить. Устроившись в учительском кресле и закинув ноги на стол, Ким кивком головы приказал парня поднять и вновь к его ногам бросить.       Чонгука жестко дернули вверх, а затем также жестко швырнули вниз к ногам правителя. Чон сдавленно зашипел от боли и пнул обидчика в голень. Альфа выругался и приложил ботинком по почкам. В глазах стремительно заплясали звезды. Парень сгорбился на полу и прохрипел проклятья.       — Чего ты там бормочешь, мусор?       Чон замер, вслушиваясь в этот голос и поражаясь ему.       Нежный тихий тембр резал слух острой интонацией. Будто стилет, укрытый шелком. Он раскалённой кочергой по нервам Чона прошелся, напрочь сметая его самообладание.       Неуклюже поднявшись и держа руку на боку, Чонгук поднялся, злобно уставился в глаза напротив и также шипя ответил:       — Ты кого мусором назвал, зарвавшаяся сука?       Он даже среагировать не успел, как вновь рухнул, но уже на колени, подбитый все тем же альфой. Стон болезненный сдержал и замахнуться попробовал, как получил в челюсть от другого.       Больно. Блядски больно, когда тебя бьёт кто-то старше и сильнее. И невыносимо обидно, что по приказу какой-то зарвавшейся омеги. Так больно и обидно, что даже непрошенные слезы кровавой пелены перед глазами не закроют. Ненависть переполняла парня. Граничащая с истерикой ненависть, своими склизкими щупальцами его опутывающая. Она заставляла вскипать кровь и кулаки сжиматься, взгляд от пола отодрать и кинуть вызов.       Чонгук об этом сразу пожалел, когда вновь ощутил град ударов.       — Да как ты смеешь даже смотреть на Ким Тэхена, мусор подзаборный, — рычали альфы, вбивая парня в пол и не особо о его чувствах заморачиваясь.       Чон лишь руками лицо успевал прикрывать да кряхтел изредка от пронзающей боли, абстрагироваться пытался, да не получалось. Слишком больно и обидно. Он искренне не понимал: почему?       Хотя, нет, почему — он понимал. Почему именно за положение — вот в чем была загадка.       Внезапно удары прекратились. Чон с трудом смог воздуха глотнуть, как тут же перед глазами белые точки заплясали, когда его неуклюже, но грубо за волосы вверх дернули. Он еле раскрыл глаза, мгновенно ими впиваясь в желтизну напротив.       Напротив ничего, кроме презрения и брезгливости, не было. Такой холод, что Чона изнутри вымораживало, внутренности льдом сковало и со всей силы кувалдой ударило, вдребезги уничтожая. Он воздух глотал жадно, через рот, потому что в носу хлюпало и неприятно отдавалось в голову. На кончике языка чувствовал презрение, а взгляд отвести не мог. Бросал вызов.       Тэхен с трудом желание пальцы разжать и руки вымыть сдерживал. Держался из последнего упрямства, вглядываясь в смоль напротив и пытаясь там найти страх. И злился еще больше, когда видел лишь неприкрытую ненависть. Видел, как она на дне глаз в спирали сворачивается да ужалить больнее пытается. Ким настолько увлекся, что пропустил слова, что альфа в его руках шипел последние несколько секунд. С трудом себя из мглы напротив вытянул и пальцы все же разжал.       Парень перед ним на колени рухнул, наверняка те в кровь разбивая, ругательства хрипел и продолжал взглядом прожигать.       Ким невольно засмотрелся, получая почти эстетическое удовольствие от того, что перед собой видит. От наливающихся синяков на скулах. От разбитых губ, с которых кровь тяжелыми каплями падала на форму и кафельный пол. От взлохмаченных волос, которые, против его белоснежных, чернее ночи были. Они сейчас только глаза немного закрывали, делая взгляд еще более диким и холодным.       Да, Тэхен наслаждался.       — Ты как посмел, — омега начал тихо, заставляя своих пешек заткнуться и головы опустить, — отребье, даже взгляд на меня поднять, не то, чтобы здесь находиться? Кто тебе право давал одним со мной воздухом дышать, мерзость нищая.       Чонгук от резких слов только плечом дернул, в душе пряча обидный выпад. Переварил молча, решая омегу сначала выслушать и потом уже ответить.       Маленького короля показное равнодушие злило. Злило настолько, что он уже замахнулся, что бы пощечину влепить по и так разбитым губам, но руку все же удержал. Как только — не понял. Лишь спустя мгновение жесткую хватку на запястье почувствовал и голову повернул.       Его за руку держал учитель, уже уходящий из школы и услышавший странные звуки. Запасным ключом дверь открыл и замер от ужаса происходящего. Даже сам не понял, как посмел к омеге приблизиться и удержать того от удара.       Тэхен учителя прожег глазами, словно кучу пепла на месте оставил, и взгляд на свою ладонь перевел. Молчание стало липким и тягучим, опасным. Оно закручивалось в воздухе подобно стылому воздуху, мешая нормально вдохнуть. Молодой альфа чувствовал на себе золотой взгляд. Чувствовал разливающееся раздражение в нем. Бледнел на глазах и сам ощущал, как холодеет спина.       Под одним только взглядом учитель руку опустил склонил голову и, дрожа, произнёс:       — Занятия давно закончились. Школа закрывается. Покиньте помещение, пока я не вызвал ваших родителей.       Сердце Гука замерло, чтобы забиться в несколько раз сильнее. Он с трудом отвел глаза от омеги и альфы, неуклюже поднялся и, сторонясь прихлебал Кима, сумку забрал. Повернулся к выходу и только шаг успел сделать, как все тот же спокойный голос приказ в спину швырнул.       — Стоять.       Альфа так и замер с протянутой к ручке двери ладонью. Он пошевелиться не мог и понять, почему вообще замер. Почему голос этот сладким потоком разлился по отбитым внутренностям, застыл и интонациями к полу приковал. Альфа силой головой мотнул, рыкнул, не поворачиваясь:       — Пошел ты нахер, — и вышел, громко дверью об косяк шарахнув.       В классе от хлопка только учитель, да омеги дернулись. Сам Ким стоял и сверлил взглядом место, где выскочка только что стоял. Переваривал его вызов, запах. Усмехался все шире и шире, пока в голове не стало одурманивающе приятно и легко, пусто. Он вновь осмотрел влезшего не в свое дело учителя и облизнул пухлые губы. Подошел к мужчине ближе, обнюхивая, заглядывая в душу, выжигая её своим слишком блядским сейчас взглядом.       Альфа невольно вдохнул горячий воздух. И пожалел об этом, задыхаясь. Кислород в горле словно огнем заменили, сжигающим и волю, и самоконтроль. Перед глазами поплыло, а в ноздри отчетливый запах крови забился, вышибая все здравые мысли. Остался только маленький омега перед ним. Его манящие, растянувшиеся в оскале губы, розовые, мягкие даже на вид.       Сознание на задворках диким красным мигало, требовало бежать. Бежать не оглядываясь и не возвращаясь. Требовало отвести взгляд от ребенка, пусть он и был таким притягивающим, таким желанным. Пусть он сам звал взглядом. Сам губы призывно раскрывая и языком по краям проводил.       Учитель лишь шаг сделать навстречу успел, лишь коснуться лица омеги кончиками пальцев. Взглядом мазнуть по глазам.       И зашелся в беззвучном крике, оглушенный пронзающей болью. Медленно глаза ниже опустил и увидел расцветающую багровыми лилиями рубашку. Красное по белому. Страшно, больно и красиво. И ужасающе, когда с кровавых цветов он взгляд на тонкое лезвие переводит. А следом на хрупкую кисть и свисающий с нее элегантный платиновый браслет. Впился в золото глаз выше и тут же свои отвел.       Потому что Ким Тэхен улыбался. Счастливо, немного криво и абсолютно безумно. Медленно лезвие из теплых человеческих ножен извлек, вытер о ставшую притягательно красивой рубашку. Тонкими пальцами в грудь толкнул. Переступил через свалившееся тело, наклонился низко-низко, почти губами губ касаясь и прошептал приторно-ласково:       — У меня на пути не встают. Меня не касаются. Со мной одним воздухом не дышат и даже вровень не встают. Мне даже не жаль, что ты это так поздно понял…       Дыхание Тэхена на губах альфы застыло на тысячную секунды. Он только глаза прикрыть успел, а едва распахнул — ни омеги, ни его стаи и в помине не было.       Прижимая ладонь к кровоточащей ране и сгибаясь от боли, учитель только и смог, что до телефона дотянуться и вызвать помощь.       Сейчас, вспоминая ту чертову засаду в классе, Чонгук даже не удивляется, что легко отделался тогда. Учителя, за него заступившегося, он потом лишь раз видел, когда тот спустя две недели документы из школы забирал. Выглядел он ужасно осунувшимся. Из глаз жизнь пропала. Боялся каждой тени.       Чонгук как-то сразу тогда понял, кто в этом виноват. Чисто инстинктивно взглядом эту тварь нашел и в лицо впился, мысленно полосуя на части идеальную кожу и розовые губы.       Омега тогда почувствовал его взгляд. Ему щеку знатно припекало, а сердце еще сильнее грело от такого внимания. Он лишь волосами тряхнул и ответный взгляд послал, губы в улыбке растягивая. Омеги с ним рядом за взором короля проследили, к лицу главного вернулись и как один передернулись. Между двумя, по сути, детьми такая ненависть проскальзывала, что, казалось, встань на пути — испепелит.       Чонгука после той выходки омеги и его стаи месяц не трогали. В затишье ушли. Он с Кимом только визуально сражался, ни разу своих глаз не отведя. Этим и гордился несказанно. Продолжал учиться, получать уже осторожные похвалы, да в коридорах старался больше с ебнутой омегой не сталкиваться.       Получалось ровно до стычки в столовой, когда Тэхен нарочно плечом задел идущего рядом с Чоном альфу, и тот, не рискуя омеге ответить, ударил Чонгука, вымещая злость за испорченную форму на нем.       Как он тогда на ногах удержался от сокрушающего удара под дых — Чон не знал. Зубы только стиснул на губе, прокусывая ту до крови, да слезы с глаз прогнать пытался. Прошипел в спину твари:       — Сука!       Как на зло, именно в этот момент всем приспичило заткнуться, и шипение альфы услышали все присутствующие.       Омега замер. Спина, затянутая в дорогую черную ткань, словно окаменела. Из-за соседних с ним столиков старшие альфы поднялись и на Чонгука нехорошо так уставились. Тэхен поворачивался медленно, словно в замедленной съемке, явно наслаждаясь процессом. Окинул присутствующих чистым взглядом опасно сузившихся глаз и перевел его на Чонгука. Специально мазнул им дальше, резко потом к его лицу возвращаясь. Впился в него и, упиваясь чужой злостью и болью, улыбнулся.       — Кто тебе голос разрешил подать?       Издевка цели достигла. Чонгук вспыхнул.       Кровь сплюнул омеге под ноги и резко ближе подошел. За лацканы пиджака взялся, легко Кима над полом приподнимая.       — А кто тебе, мразь зарвавшаяся, право мной командовать давал? Деньги твои? Или, точнее, твоего папаши, который сам не догадывается наверняка, какую тварь он вырастил? Я тебе не пёс, и команды свои при себе оставь, пока чего-то самостоятельно не добьешься.       И руки разжал, настойчиво игнорируя забившийся в ноздри запах карамели с, почему-то, кровью.       Омега на ноги встал спокойно. Рукой приспешникам махнул, мол, я сам. И вновь к Чонгуку подошел. По рубашке парня пальчиками провел, воротник почти нежно поправил. Еще ближе встал, приподнялся на носках к самому уху и выдохнул:       — Да, грязь, деньги моего отца мне власть дают. И не представляешь какую. Откуда тебе знать, нищенский выродок, что такое достаток и власть, — Тэхен носом по скуле провел, втягивая запах альфы, — конечно, откуда тебе знать?       Коснулся кончиком носа плотно сомкнутых губ и усмехнулся.       — Ты ведь даже денег никогда не видел настоящих…       И, решая самолюбие собственное потешить, добавляет совсем тихо:       — Я могу ведь тебе платить…       Чонгук будто просыпается. Резко вцепившиеся в него руки скидывает с шеи, от себя омегу отталкивает и вновь под ноги сплевывает:       — Никогда я прислуживать таким, как ты, не буду. Особенно тебе.       Вновь, как в первую засаду, разворачивается и уходит.       А в спину слышит лишь презрительное:       — Место твое, Чон Чонгук, у моих коленей. Запомни это.       И никто после этого альфу не останавливает. Он молча из столовой уходит, ни на кого не смотря и кипя внутри неистово и яростно. Все понимают, что теперь это — не противостояние. Это — война.       Так что убегая сейчас от стаи Кима, Чона даже гордость не грызет. На войне все средства хороши. Ким выбрал своим травлю. А Чонгук по одиночке потом обидчиков отлавливал и в асфальт вкатывал. Обидчиками в основном альфы старшие и были. Омег королевская сука при себе держала. К чему-то другому готовила. Более мерзкому.       За этот год, что длится эта открытая травля, Чонгук ни разу папе не пожаловался. Лим стал часто болеть и из-за этого одной из подработок лишился. Долго клял себя, но здоровье восстановить все не мог. Таял буквально на глазах. Поэтому, едва Чону четырнадцать стукнуло, он в поиски работы подался. Папа против был и сына не пускал, все говорил, что тому учиться нужно. Чонгук в ответ на счета показывал и пустой холодильник. В итоге Лим на самоуправство сына закрыл глаза.       Чонгук работу нашел. Тяжелую для ребенка и за гроши, но ей гордился. Первую зарплату домой принес, счастливый. Папа только головой покачал на мозоли на детских руках да по голове потрепал, хваля. Так и жили. Днем Чонгук круги ада проходил, где его личным истязателем королевская омега была. А по ночам на складах работал.       И все было нормально. Пока эта сука вновь свой нос в его жизнь не сунула.       Издевательства перешли на новый уровень, когда Ким о подработках пронюхал.       На самом деле, омега за парнем банально своих пешек посылал следить, заметив усталость и круги под глазами по цвету с самими глазами соревнующиеся.       Тэхен почти удивился, когда о подработках альфы узнал. Все думал, чем сброд этот донять, чтобы больнее ужалить. Над причинами своей неприязни как-то не задумывался, знал себя и свой характер. Просто не терпел, когда ему пытаются ровней стать. Ему, рожденному королем. И какой-то вшивый мусор будет пытаться нос задирать, рассчитывать на что-то. Это бесило. Чон Чонгук бесил. До кровавого марева перед глазами.       Омега не помнил, чтобы кого-то так сильно ненавидел, как этого альфу. Он его невыносимо раздражал. Взгляд не прятал. Тэхен, с рождения привыкший к роскоши и тому, что все перед ним заискивали и глаз от пола не поднимали, бесился. Альфа вымораживал показным спокойствием и терпением. Киму не терпелось узнать порог его выносливости. Не терпелось выдворить его отсюда. Заставить упасть назад. Туда, где таким отбросам самое место. Но хотелось самому, не прибегая к связям отца. Поэтому издевательства выходили все изощренней. Все жестче. Все изысканней.       Тэхен хотел сломать его красиво. Чтобы в черной смоли запал погас. Чтобы альфа на колени сам встал. Чтобы нашел свое место.       И сегодня он на Чонгука старшеклассников натравил по новой. Хватило одного милого взгляда и надутых губ, чтобы альфы толпой после занятий паренька к стене прижали и начали на доступном болезненном объяснять, почему ему здесь не место. Почему пора бы уже на поводок и к хозяйке.       Чонгук их нахер послал, ударил крайнему в челюсть и с места сорвался.       Бежал быстро, пересекая школьную территорию, по газону, спотыкаясь о редкие кочки, которые так «удачно» под ноги бросались. За спиной он слышал топот ног, крики и угрозы, но скорости не сбрасывал. Чон был благодарен, что работа его подтянула в физическом плане. Хоть и есть было периодически нечего, но на чистом упрямстве альфа мог пробежать несколько километров. А упрямства и желания сохранить лицо у него было хоть отбавляй.       Он бежал и клялся себе, что суку эту накажет непременно. Когда-нибудь. Ничто ведь не вечно в этом мире. Наверное.       К своему счастью, Чон успел выбежать за ворота, запросто оные перепрыгнув, и оказался на нейтральной территории. Альфам сзади фак показал и рванул на склады. Он и так задержался. Терять работу не хотелось.       По дороге Чон смску от работодателя получил, где тот извинения принес. В непонятках Чонгук ему перезвонил, скидывая вещи в угол подсобки, где переодевался перед сменой. После долгих гудков трубку все же подняли.       — Что?       Грубый голос заведующего складом дрогнул, когда Чонгук поинтересовался:       — За что вы извинились?       Мужчина на том конце замер, часто в телефон дыша и явно нервничая. Спросил тихо.       — Парень, ты где?       — На рабочем месте. Где еще мне быть?       Чонгук из каморки вышел, дабы мозги освежить. И замер, обреченно телефон опуская и дешевый корпус сжимая. Там, где-то в другой вселенной, на том конце мужчина вновь извинялся:       — Беги оттуда, парень. Мне жаль. Но бизнес мне важнее, чем чужой человек…       Ответа работодатель не дождался.       Домой в тот вечер Чон не рискнул вернуться. Боялся папу напугать.       Едва шевелясь от выворачивающей боли до телефона дотянулся и сообщение о том, что задержится, отправил. На это мизерных сил и хватило. Дальше перед глазами потемнело.       Чонгук их только прикрыть смог, не рискуя отключаться. Лежал на бетонном полу и дышал. Вдыхал запах пыли и своей же крови, так тонко с ней смешавшейся. Лежал в лужицах своей красной и пытался дышать. Пытался мысли в кучу собрать. Не умереть от холода внутри.       Потому что в тот момент, когда его семеро мутузили, что явно старше на лет пять были, он пообещал, что уроет омегу. Сам ему руки сломает. Сам протащит лицом по асфальту. Сам сотрет в порошок.       Парень бы так и лежал, упиваясь болью и ненавистью. Замерзал бы на продуваемом складе. Умер бы от переохлаждения или от бродячих собак. Но увы. Судьба, наверное, впервые решила над ним сжалиться. Хоть и так своеобразно.       Чонгук глаза резко открыл от того, что его в голень пнули. И так болевшая нога счастлива не была. Её обладатель — тем более.       — Что за блядь? Дайте сдохнуть спокойно!       Сил голову поднять не было, но кипящая злоба их на ругательства нашла.       Чонгук над собой лишь темноту видел, но четко чувствовал, что рядом кто-то есть. Да и не сам же он себя пнул.       Сбоку хмыкнули.       С трудом повернув шею к звуку, Чон замер.       У стены, будто выросши из неё, стоял непонятный субъект в желтой толстовке с черными разводами, черных штанах и ботинках. Субъект курил. И после того, как развеялся дым от долгой затяжки, Чон увидел и лицо незнакомца. Лисьи темные глаза оценивающе его осматривали, губы сжимали сигарету и кривились в полуулыбке. Выражение лица незнакомца говорило о том, что тело перед ним интереса вызывает ровно столько же, сколько и муха — ноль.       Так и сверлили друг друга взглядами.       Пока курильщик не протянул:       — Долго жалостью к себе упиваться будешь?       — Отвали, — не преминул ответить Чон.       — Ой, да ладно. Эта малолетняя шлюха не тебя одного вниманием одаривает. Не умирай ты по нему.       Незнакомец вновь крепко затянулся.       Чон голову резко поднял и даже сесть попытался. Зашипел от боли. И протянутую ему руку увидел перед лицом. Не раздумывая за нее ухватился и поднялся.       Вновь в лисьи глаза посмотрел.       — Чон Чонгук, — слегка ладонь сжал.       — Хах, — сигарета из рта выпала, — ну привет, малыш. Шуга. И я научу тебя, как здесь выживать.       Хватка стала только крепче.       А в лисьих глазах напротив Чонгук такой ад увидел, что и сам улыбнулся…