His

      Если бы у Чонгука спросили, чего он не понимает больше всего, то парень не раздумывая бы ответил — омег. В голове Чонгука места не находилось, как он мог бы их понять и принять. Даже сообразить не мог, откуда в этих хрупких на первый взгляд телах и светлых головах столько невероятно скользких мыслей. Столько злобы на окружающих. Столько презрения ко всему вокруг. Причем, заметил Чон, такое наблюдалось только в высшем обществе. Омеги «с района» были проще. Думали проще, жили проще, а любили, зачастую, честнее и сильнее. И Чону бы вернуться назад в прошлое. Никогда всех этих аристократов лощеных в глаза не видеть, не встречаться с ними каждый чертов день, а наблюдать издали, по телеку, чтобы иметь возможность просто выключить. Просто закрыть от себя эту грязь.       Но увы. Чонгук уже понял, что ничего так, как он хочет, не будет. Во всяком случае за бесплатно.       И вытаскивать из полиции его тоже никто не будет. За бесплатно конечно же.       Когда около глаз сверкнула сталь, Чон даже не понял, что, собственно, произошло. Он сам не мог понять, как увернулся от первого выпада Чимина. Всегда будто пришибленного Чимина, который без Кима никогда не ходил. Чимина, который неожиданно пришел к Чонгуку и собрался его прирезать за эфемерный аромат яблок. Чимина, который, сука, был омегой.       Уже второй омегой, испортившей ему жизнь.       Сейчас, сидя в бетонном мешке с решетками и зажимая порезы на руках, кое-как затянутые бинтами, Чонгук думал, что ему надоело. Надоело быть грушей для битья для каких-то ебаных омег. Нет, еще не ебаных, но явно ебущихся друг с другом.       Чон сам не заметил, когда перестал избирать слова и выражения, не стесняясь ввернуть колкость похлеще тэхеновской.       Его просто все в один момент заебало. Заебало окончательно, стоило Паку пройтись по рукам Чона. Стоило на запястьях и рукавах расцвести кровавым цветам. Стоило Киму сорваться с места, чтобы Чимина оттащить от пошатнувшегося альфы. Вот только Ким хуже сделал. Чимин, размахивающий стилетом, столкнулся с рукой Тэхена и по инерции отлетел в Чонгука, всаживая острое лезвие аккурат в лопатку.       Альфу от боли подкосило, и тот рухнул на пол. По белоснежной рубашке расползалось бордовое пятно. Немного капало на кафель. Рукава уже утратили белизну и липли к рукам. Все помещение заполнил терпкий запах крови.       Он оседал на кончике языка Кима металлическими нотками, забивался в легкие и кружил голову. Картина перед ним должна была пугать, но нет. Тэхен завороженно за рисунком на ткани смотрел, наблюдал как тот растет и разливается по полотну. Глаз отвести не мог.       Чонгук думает сейчас, что, наверное, умер бы от потери крови, не додумайся кто-то из одноклассников вызвать директора. Директора, мать их! Даже не врача.       Чонгук улыбается сам себе, прокручивая подробности в памяти. Ну, то, что помнил.       Вот он падает, подкошенный подлым ударом в спину. Чувствует острую боль справа в спине, в руках, в голове. Кажется, он неслабо так приложился об пол. Потом, после недолгой тьмы, видит явно дорогущие ботинки и слышит взволнованный голос директора. Тот что-то спрашивает у Кима, получает спокойный тихий ответ. Чувствует, как его слегка пинают в голень и шипит. Потом снова тьма. А вот уже после стало по-настоящему весело.       Эти ебланы все же додумались, что он может умереть от потери крови. Поэтому следующее пробуждение Чонгук встретил в медотделении, где пожилой омега быстро обработал порезы и затянул все раны бинтами. Чонгук лишь смотрел на гору пропитанных его кровью тампонов, да на худые узловатые руки старика. На его строгое сухое лицо. Молчал, даже звука не издал, когда омега приказал развернуться спиной и начал зашивать.       Чонгук встать не смог с кушетки. Его явно так штормило, поэтому он попросил пару минут у медика и, получив сухой кивок, прикрыл глаза. Казалось, прикрыл на мгновение, восстанавливая крохи сил. А получилось, что уснул на несколько часов. Очнулся уже здесь.       Повязки были растянуты, на них местами проступала кровь, уже подсохшая и буро-черная. Руки были ватными. Отказывались слушаться. Спина горела адским пламенем.       Голова раскалывалась. Безумно хотелось пить.       Тогда хотелось. Сейчас же — кусок в горло не лезет.       Чонгук сидит в камере один, полностью погруженный в свои мысли. Смотрит в одну точку и думает. Пытается сосчитать все выступы на противоположной стене. И думает.       Он уже заебался думать. Но большего он сделать теперь не может.       Час назад из участка вышел его папа. Серый и раздавленный, снова болеющий. У Чонгука сердце сжалось, едва он родителя увидел. К решетке бросился, да так и остановился в метре от нее. Папа смотрел на него устало. Сжимал в руках бумаги из школы, выписку из квартиры и счет за него — Чонгука. Смотрел лишь несколько секунд, а затем отвернулся. Омегу трясло. Он не сдерживал слезы, не прятал их от сына. Слезы горечи и разочарования. Лишь всхлипывал:       — Как так, Куки, — вновь замолкал. И начинал по новой. — Ты же не такой, как твой отец. Ты же не такой. Был…       Чонгук сначала не понимал. Старался до папы дотянуться, рассказать правду. Успокоить.       А потом Чонгуку папа сам правду рассказал. Как он нож в школу протащил, как Киму и Паку угрожал, что прирежет этих извращенцев ебучих. О том, как ненавидит их всех кричал и на омег кидался. Как альфу в класс другие альфы зажали, чтобы успокоить. А тот начал себя полосовать. Омег напугал до смерти.       О, Чонгук многое услышал. С каждым словом папы у него душа угасала, сдувалась, подобно воздушному шарику, оставляя свое призрачное подобие. Он к концу уши руками зажимал, да головой тряс, не хотел слышать этой лжи от самого близкого человека во всем этом чокнутом мире. Отрицал, не хотел верить.       Папа его предал. Поверил на слово первому человеку с властью. Он ведь добропорядочный. А Чонгук теперь нет.       Да и нахуй ему эта добропорядочность сдалась. Теперь-то. Когда за папой дверь оглушительно хлопнула. Омега от него отказался. Так и сказал, старательно взгляд пряча:       — У меня нет денег, чтобы тебя вытаскивать, Куки. Прости. Я... я не смогу начать заново еще раз... Прости.       И он ушел. Просто, блять, ушел. Оставил своего ребенка в участке, исполосованного, забитого жизнью, затраханного этими омегами до глубины души.       Внутри у Гука нечто холодное вперемешку с болью и злобой заворачивалось. Скрипело, работало мощными челюстями и поглощало Чонгука. Утягивало в бездну, разливая ее бескрайним океаном в глазах. Оно, сердце наверное, болело как-то тупо, ныло, не собиралось верить, что все так уебански кончилось.       Куки бы перетерпел. Омег этих королевских и их замашки. Перетерпел бы нищету. Смог бы вырваться из нее и папу бы вытащил. Да, возможно с бандой жизнь свою связав, но смог бы.       А сейчас незачем было стараться. Некого вытаскивать. Некуда возвращаться.       Из квартиры Лима выгнали, Чонгука — из школы, деньги у папы остались его, чонгуковские. Последняя вылазка альфе крупно свезла. Получки должно было хватить на месяц, если не шиковать. Могло хватить, чтобы его, Чонгука, вытащить из этой дыры. Он бы вышел. Вновь бы за работу взялся. Нашел бы способ. В конце концов, у Шуги бы попросил на первое время.       Но жизнь — та еще сука. Она это Чонгуку напоминает периодически, все поставить на место хочет, а этот сопляк не сдавался. Чего-то от нее добиться хотел. Занять себе место под солнышком. Погреться хоть немного. Но нет. Не этой он касты, чтобы с такими, как Ким Тэхен, под одним солнцем греться.       Совершающий обход охранник по железным прутьям постучал, привлекая внимание подростка. Однако, ответа не услышал. Вернулся и всмотрелся вглубь камеры. Затаил дыхание.       Чонгук смотрел в стену и улыбался. Открыто и добродушно. Улыбка к губам парня словно прилипла. Он смотрел не отрываясь, словно перед ним настоящее представление разыгрывалось. Будто не он сидит в камере, кое-как за последние дни перевязанный, с воспалившимися от недосыпа глазами, посеревшей кожей и в грязной одежде.       Словно не здесь.       Не сейчас.       Сейчас Чонгука в камере не было. Он находился далеко. Где-то в глубине бездны он стоял и смотрел на прах. Собственными руками сосуд осторожно в землю помещал.       Засыпал землей с нежностью. Улыбался искренне. Не замечал горячей влаги на коже.       Чонгук хоронил в пепле своей души самого себя. Подобное к подобному. Чтобы смешалось, развеялось и забылось. Чтобы больше не по чему было бить.       Хватит.

***

      Соён ждать не любил. Его это бесило. Но терпение — удел истинно сильных правителей. И он терпел. Ждал.       Приказ был отдан еще пять дней назад, а наглых самоубийц, угнавших его авто все еще не нашли. Киму уже начало казаться, что его ищейки ни на что не способны. И что пора менять штат работников. Совсем охуели.       Соёну упрямство Чона уже в горло не лезло. Он у него в печенках сидел. Упрямый старик. Слишком умный. Вывез сына назад, едва про Кима пронюхал. В отличие от его шпионов, шпионы Чона о том, что сыну главы собирались что-то со стороны «Феникса» передать, узнали. Соён буквально через сутки получил милое послание от «старого друга».       Коробка была поистине шикарной. Бархатной, обшитой кружевами и шелком. Сплошное подозрение в общем.       И Ким не ошибся.       Из подарка сначала голова главы разведки выкатилась, марая белоснежную древесину, а затем еще два подарочка выползли.       Соён угрозу воспринял спокойно, внутренне лишь передернулся, да к сыну распорядился больше охраны приставить.       Теперь мальчишка был для него под запретом. Пришлось вновь думать.       Вот как раз в процессе очередного мозгового штурма в кабинет Кима и втащили подростка. Тело висело в руках вышибалы безвольным кулем. И особых признаков жизни не подавало.       — Это что?       Ким брезгливо тело осмотрел и запретил опускать на ковер.       — Нашли одного из угонщиков, босс.       — Я разве мясо приказывал мне притащить? Это что за состояние?       — Он сопротивлялся.       Ким с трудом перебарывал в себе желание убить к черту вышибалу вместе с полутрупом в его руках.       Снова посмотрел на парня, заметил разбитое лицо, синяки на шее, рваные шмотки. Голубые волосы были встрепаны и тоже испачканы.       — Господи, что за идиоты на меня работают, — Соён подошел к подростку.       Тот дышал едва, хрипел и не дергался.       Но в руку Кима вцепился зубами, едва тот хотел за волосы пацана на свет поднять. Вгрызся жестко, раздирая зубами кожу и оставляя уродливые царапины.       — Ах ты сука!       Ким ладонь с трудом отдернул, второй отвешивая мрази пощечину.       — Кусаться, падаль, вздумал. Что-то ты смелый для своего положения. А вот для альфы хлипковат.       Соён тяжелый мускус во рту чувствовал. Он горло и язык обжигал. Давил на виски.       — Господин, — пробасил бритоголовый, — это омега.       — Кто?       Соён ушам своим не поверил. Вновь парня за волосы схватил и к свету все же развернул. Всмотрелся в разбитое лицо. На нем лишь глаза сверкали злобно. Все остальное в кашу смешалось. Все лицо — сплошной синяк.       Но да, парень был омегой. Даже полностью разбитый, он не походил на альфу. Омежья сущность ощущалась даже в том, как он висел в крепких перекачанных руках. Весь съежился, будь котом, то и уши бы вжал. Только взгляд не отводил.       Ким недолго в лицо омеги всматривался.       — Откуда ты ехал? И где машина, которую ты угнал со своим подельником? Отвечай сразу. И тогда, возможно, выживешь.       Омега голову, едва волосы отпустили, не поднимал. Злобно глазами сверкал из-под свалявшейся челки. Сплюнул кровь на пол, пожалев, что до ковра не достал.       — Иди нахер.       Стон боли сдержал, едва по лицу вновь получил.       — Повторяю вопрос. Откуда ты ехал?       Ким сел в кресло. Продолжил допрос уже оттуда.       — Повторяю. Иди. Нахер, — по слогам произнес омега. И снова зажмурился, получая кулаком по солнечному сплетению.       Парень хрипел, едва дыша. С губ капала слюна с кровью. Он видел, как в темноте пола исчезают эти кровавые ручейки и мысленно надеялся, что кто-то на его крови да поскользнется. Помечтал даже, что хребет сломает.       — Слушай ты, мусор, — Соён вскипел, — я не собираюсь с тобой возиться. Шанс выжить ты прохлопал своим миленьким разбитым ротиком. Теперь от тебя зависит, как долго ты будешь умирать. Давай, рассказывай.       Альфа снова склонился над телом, втягивая непонятный аромат. Поморщился. Слишком тяжело.       — Хах, — парень истерично усмехнулся, сплевывая прямо на ботинок альфы. — Да всрались мне твои угрозы. Слушай, альфа, — пацан протянул последнее, особо сладко, — а это у вас семейное, да?       Мужчина, уже потянувшийся за пистолетом, замер. Вслушался в неясное бормотание напротив.       — Что сыночек, что папаша. Вот уж точно, кому не изменяли. Точная копия тебя.       Омега смеялся, хрипел от боли и смеялся.       — Что ты там лопочешь, выродок? Что ты знаешь про Тэхена?       — Пошел он в задницу, твой Тэхен, — неожиданно громко и чисто сказал омега. — Или пусть лучше сразу нахуй. Прямо по назначению. Такой же ёбнутый, как и его отец. Ни в грош нас не ставите, падлы. Думаете, что самые сильные? Что вам все можно?..       — Юнги?       Парень заткнулся мгновенно. Ушел внутрь себя. Замкнулся.       Альфа глазам своим не верил. Он его по голосу смог опознать, только когда тот чисто говорить начал. Так бы — не признал.       — Юнги?       Омега не отзывался. Взгляд потух, а тело безвольно обвисло.       — Твою мать, — Соён судорожно пальцами пульс нащупал. Тот не отозвался.       Мужчина внутри похолодел. И рявкнул громилам:       — Врача сюда, живо!       Те подростка на пол положили, скрылись за дверью.       Соён глазам не верил. Избитый, по сути — мясо, парень перед ним оказался Мин Юнги. Или Пак Юнги. Не важно. Важно то, что его не могли найти год. А тут… он всплывает сам. И как? Попавшись на угоне машины Кима.       Ким сам поверить не может. И молится, чтобы врач успел. Он сам не пережил бы потерю сына. И другу такого не желал. Никому бы не пожелал.       Двери распахнулись, впуская группу врачей. Те оттеснили альфу от подростка и занялись омегой. Работали молча, стараясь привести омегу в чувства.       — Он жив?       Соён места себе не находил. Только бы выжил. Он был не готов к смерти ребенка от своей руки.       — Жив-жив… Ослаб и сознание потерял. В больницу срочно надо.       — Почему он странно пахнет?       Ким встретился взглядами с медиками. Те явно сомневались в психическом здоровье главы, но ответить пришлось.       — Скорее всего — подавители. Менее вероятно — сильнейший шок в детстве. Еще гормональные сбои. Парнишка-то уже взрослый. А вот течки либо не было. Либо…       — Договаривай уже!       — А что тут говорить?! — Теперь уже не выдержал молодой омега. Он сжимал запястье Юнги, обрабатывая порезы. — С чего у омег запах меняется? Будто вы не знаете!       Парень босса хоть и боялся, но участие в нем не умерло. Он не мог без слез на голубоволосого смотреть. Знать и молчать. Не мог.       — Запах после изнасилования меняется, — уже тише. — Это чудо, что он счеты с жизнью не свел. Смог как-то пережить. Переживают два-три из ста, господин Соён. А теперь не мешайте нам работать.       Альфу как громом поразило. Он отдал распоряжения тайно омегу в клинику поместить и выходить. И уже после того, как парень поправится — узнать, что случилось год назад.       Когда за врачами захлопнулись двери, мужчина устало себе виски плеснул, да в кресло опустился. Голова кипела. С одной стороны нужно было узнать про авто. С другой — омегу было жалко. И Пака тоже было жаль.       Ким знал, что должен узнать про документы. Если Юнги от них избавился, то все еще можно было вывернуть в положительную сторону. Если же они попали кому-то из других глав… Ким об этом думать не хотел.       Он ведь тогда пристрелит омегу. Собственноручно. Так требуют правила. И рука Кима не дрогнет. Хоть он не хотел делать больно целой семье, но и рисковать всем не смел. А когда на кону всего жизнь одного омеги, на эту жертву можно закрыть глаза.       Да, так Соён и сделает.

***

      Чимин приходил в себя долго. Он будто замкнулся, закрылся от Тэхена. Постоянно смотрел на свои руки, видел на них капли красного и вытирал об себя. Ощущал себя всего в чужой крови. Слышал её запах. Видел. Ощущал вкус.       Тэхена ломало. Он не мог на Чимина спокойно смотреть. Не мог не обнимать. Не мог оставить одного с его демонами. Оторваться от него не мог.       Тэхена лишь немного царапала совесть. Там, на задворках сознания. Шептала, что это подло. Что он подставил невинного человека, спасая свою задницу. Противно скрежетала ржавыми зубами и грозилась сожрать.       Но Тэхен ее вглубь засовывал. Заткнуться приказал. У него сейчас были дела важнее: Чимин и его нервный срыв.       Тэхен как ни пытался, до омеги ни докричаться, ни достучаться не мог. Чимин реагировал только на имя Юнги. И это бесило. Дико. Но ангелу становилось легче. И Тэхен переступил через себя. Каждую ночь с омегой в кровать забирался, обнимал и шептал на ухо первое, что в голову придет, вставляя периодически ненавистное имя.       Он мысленно Мина в порошок стирал. Снова и снова, каждую ночь. Скрипел зубами, но Юнги из Чимина выкорчевывал. Постепенно все уменьшал дозу, пока Чимин сам не заткнул ему рот своими губами.       — Хватит. Будто ты убиваешься по нему, а не я. Заебал.       Чимин целовал жарко, исступленно, слепо. Цеплялся за Кима, проводил пальцами по бокам, затаскивая на себя. Прижался голым телом, чтобы кожа к коже. Дышал приторной карамелью, втягивал в себя глубже. Топил себя в Ким Тэхене.       Тот отвечал не менее страстно. Рвался вперед, старался вырвать лидерство. Кусался. Но Чимин держал крепко, прижимая загребущие руки Тэхена по бокам. Позволял касаться лишь губами.       — Никакой ты, нахуй, не ангел, — простонал в рот омеги Ким. — Самая… ах… самая настоящая… ааа… блядь… боже мой, как хорошо…       — От такой же бляди слышу, — Чимин глаз с омеги не сводил, касался губами чувствительной шеи и ключиц, оставлял болючие укусы-поцелуи и держал крепче.       — Совратил меня, малолетний пиздюк…       Тэхен на грубость не ответил, теряясь в ощущениях и теряя связь с миром. Он чувствовал только язык и губы Чимина. Чувствовал везде. Это невероятно возбуждало. А невозможность пошевелиться придавала ощущениям оттенок насилия. Все, как любит Тэхен.       Чимин его всего вылизал. Казалось, что места нет на омеге, где бы Пак губами не коснулся. Горел каждый сантиметр кожи. Тэхен хотел больше. Хотел зайти дальше. Только у Чимина на это были свои взгляды.       Он резво завернул разнеженного омегу в одеяло, сковывая по рукам и ногам, и уложил на постель. Сдернул покрывало в ногах и лег сам, обнимая кокон с насупившимся Тэхеном и укрываясь пледом.       — Спи, — чмокнул в нос и закрыл глаза, показывая, что на этом точно все.       Тэхен ворочался в своем коконе. Не мог заснуть. Вывернулся лицом к Чимину и уткнулся в его ключицы, вдыхая уже родной запах жасмина…       Тэхен резко глаза открыл. Принюхался. Помотал головой. Принюхался снова.       От Чимина пахло кровью.       Кровью Чонгука.

***

      Когда Чонгук из участка вышел, на улице было промозгло и сыро. Небо комками висело над головой альфы, намекая, что было бы неплохо скрыться с улицы. А еще пожрать. И помыться. И сменить город. Страну. Жизнь.       Чонгук вдохнул запах близкой грозы и поплелся в место сбора. Идти было прилично, но Чону плевать. Он ноги в кровь сотрет, но дойдет. Больше некуда. Денег на дорогу нет, дома нет, семьи… пожалуй, тоже нет.       Он улыбается детям и хмурится их родителям, когда те, завидев кровяные бинты на руках подростка, спешат убрать своих чад подальше от него.       Чон к черту тряпки срывает и выкидывает в ближайшую урну. Долго пьет из фонтанчика, умывается прелой водой, растирает кожу на руках.       Шрамы еще не затянулись, иногда расходятся по краям, сочась сукровицей. Чонгуку плевать. Он трет кожу от грязи, растирает замершие мышцы. Скрипит зубами и терпит. Потом — идет дальше.       Проходит двенадцать километров и садится на бордюр. Дождь мелко накрапывает, остужает лихорадочно горячую кожу. Чон сидит пару минут. Или пару часов. Не знает. Все это время в пространство смотрит. Снова идет дальше, хотя в ботинках уже наверняка по край его крови из стертых пяток. Плевать.       Он до места через два часа добирается. Вваливается в квартиру из-под проливного дождя. Молча стаскивает ботинки и идет мимо ошарашенных парней в ванну. Громилы кидаются за ним, перепуганные таким Гуком.       Гук молчит, сдирает с себя рубашку и брюки, выкидывает следом белье и становится под душ. Долго стоит, позволяя упругим струям смыть то, что не смыл он сам. Потом вытирается слегка, берет оставленные на полках сухие вещи. Натягивает футболку одного из громил и штаны, немного шатаясь вваливается в комнату.       Ребята молчат. Но взгляды не отводят. Они уже знают.       Один из банды по месту на диване рядом с собой хлопнул, приглашая. Чонгук туда рухнул почти, глаза только прикрыл, вслушиваясь в раскаты грома за окнами. Громила его голову на свои колени притянул, позволяя расслабиться. Чон подчинился, лег удобнее.       Парни отвели взгляды, давая возможность ребенку, а сейчас они видели перед собой именно его, выплакаться. Не каждый день ты теряешь все. Все это понимали.       Но Чонгук не плакал. Нечем было. Он прикрыл глаза и слушал, как начинают переговариваться старшие. Их хриплые размеренные голоса успокаивали.       Гук так и уснул на коленях этих суровых громил, которые могли прирезать и глазом не моргнуть. Но которые оказались ближе, чем самые близкие. Чон теперь это ценил.       Преданность. Как Шуга.       Шуга!       Имя набатом в мозгу отдалось, выдергивая из сновидений.       Гук резко поднялся. Прошелся взглядом по присутствующим и голубую макушку хена не нашел.       — Где Шуга?       Голос не слушался. Хрипел. Это было первое, что сказал парень за последние дни.       Ребята плечами пожали.       — Не знаем. Он из Кванджу не вернулся. Даже не позвонил. Бросил, наверное…       — Не мог он нас бросить, — перебил другой альфа. — Он же сам банду набирал. Босс велел его задницу всегда прикрывать. А тот за нас в пекло лез. И этого, — кивок, на Чонгука, — с собой таскал. Так что не мог. Позвонил бы.       — Он не звонил?       — Нет.       Это-то Чона и напрягло.       Каким бы говном Шуга не казался, но всегда предупреждал. Всегда страховал парней.       Чон в комнату Шуги сорвался. Там должен быть запасной телефон. Обязан быть.       Вскрыть замок труда не составило. Хлипкая дверь быстро поддалась, впуская Чона в царство хена.       Чонгук по полкам взглядом пошарил, отмечая, что омеги здесь давно не было. По сути, за две недели в участке, он ни разу не позвонил. Чона это уже тогда должно было напрячь. Но не до того было.       А сейчас он считал дни и ужасался. Липкий страх за старшего сковал все тело, мешая мыслить. Наконец, взгляд зацепился за мобильник. Схватив телефон и сняв простую блокировку, Чон пробежался по скупым контактам. Проигнорировал номер Джина. И воззвал сразу к Дьяволу.       Набрал босса.

***

      Белобрысого альфу от бумаг отвлек звонок. Звонок Юнги.       Мужчина удивленно потянулся в кресле, отложил документы и принял вызов, готовясь порадовать свои уши либо отборным матом Шуги, либо трепыханием Юнги. Однако, вселенная решила иначе. Сегодня она пророчила Намджуну страдать.       — Алло? Меня слышно?       Голос явно не Юнги. Интересно.       — Слышно. Говори, пока жив.       Альфа усмехнулся, представляя реакцию омеги, когда тот увидит свой мобильник в руках другого. Вот только смешком подавился, едва услышал продолжение.       — Шуга исчез.       Следующие полчаса Намджуну адом показались. Он внимательно парня, представившегося Чонгуком, выслушал, приказал сидеть и не рыпаться, отключил связь. Созвонился с людьми на границах. Посерел, услышав подробности. Отключился снова. Вдохнул поглубже. И заорал во всю мощь своих легких:       — ДЖИИИИИИИИИИН!!!!!!!!       Альфа влетел в кабинет спустя минуту, спотыкаясь о собственные ноги. В непонятках уставился на друга, надевающего пиджак. Под ним явственно торчали пистолеты.       — Что стряслось? Небо рухнуло?       — Хуже, — мужчине было не до шуток. Он выдвинул нижний ящик, выбирая нож по руке. — Юнги у «Феникса». Юнги у этого ебучего Соёна. Собирайся.       — Блять, — веселье Джина мгновенно улетучилось. Как бы он мелкого не подъебывал, а это именно он ставил парня на ноги. Прикипел к нему душой.       — Собирай свои шмотки, мамуля, — Ким улыбался, когда шел убивать. Сейчас он не улыбался. Сейчас он скалился, являя миру зверя. — Мы едем в Сеул.

***

      Юнги впервые открыл глаза спустя шестнадцать дней. Ошарашенно себя, перевязанного всего и опутанного трубками осмотрел. Шарахнулся от вошедшей медсестры. И уже потом у окна заметил силуэт Тэхена.       Омега повернулся к больному, смерил ледяным взглядом. На его шее Юнги видел следы засосов, а на открытых запястьях — синяки пальцев.       — Ну что, мусор, доброе утро…       Ким договорить не успел, как взвыла тревога.       На здание госпиталя совершили вооруженное нападение. Послышались выстрелы и крики медиков. В палату ворвались телохранители Тэхена, закрывая его своими телами.       Юнги не понимал, что происходит. Все для него было смазано и будто в замедленной съемке. Вот врываются охранники. Вот Тэхен подло улыбается, прекрасно зная, что сам не пострадает. Вот выстрелы. Двери вышибает мощным ударом ноги.       И Юнги видит. Видит, но не верит.       Видит запакованного в военку босса. Видит его безумную улыбку. Видит, что тот увешан оружием, как рождественская елка. Видит, наверное, глюк. Но призывно тянет слабые руки, шепотом повторяя:       — Намджун…       Альфа как в сказке к нему наклоняется. Палату заполняют люди босса. Держат на прицеле Кима.       Мужчина к омеге вплотную подходит, опускается рядом, шепчет почти в губы:       — Запру, нахуй, у себя в особняке. Будешь сидеть только там, рожать мне детей и никуда, блять, абсолютно никуда от меня больше, нахуй, не денешься. Усек?       Юнги не успевает за быстрыми словами. Кивает отстраненно. Не может поверить, что перед ним босс. В реале, а не в глюках. А он их множество пересмотрел за эти недели.       Выдыхает рвано, когда его, будто пушинку, на руки подхватывают и осторожно выносят из палаты, затем из больницы, а после, все также держа на руках, садятся в машину и уезжают. В зеркале Юнги кажется, что он видит Чонгука. Тот мрачен, весь в крови и в оружии, как и босс. Но кивает ему.       А босс…       А от босса так крышесносно пахнет шоколадом, что Юнги лишь сильнее в его куртку кутается, вдыхает, дышит им. И прекрасно знает, что босс его чувствует. Остро чувствует.       Юнги ведь не дают пить подавители. А Намджуну достаточно лишь учуять зеленые яблоки.       Он за яблоки готов убивать. А за омегу с яблочным ароматом… весь мир к его ногам постелет.       Точно.

***

      Тэхен смотрел, как уезжают сразу две его головные боли. Смотрел и радовался.       Никакого мусора. Теперь он — король!       Только от чего в носу засел острый запах крови.       Одной определенной.       Чонгука.