His

      Намджун как сейчас помнит день, когда в его жизни появился Мин. Омегу внесло сюда ураганом неожиданности и проблем; они тощего парня с темной макушки до самых кончиков пальцев облепили, завернули в душные объятия и не хотели выпускать. Парнишка, почти мертвый, трупом лежал на руках Джина, свесив отбитые конечности. С рассеченных запястий тонкой струйкой стекала кровь на дорогущий ковер офиса. Драная одежда не скрывала худого избитого тела; наоборот — раскрывала ссадины и гематомы, следы ударов и чужих пальцев, укусы и росчерки плети. Картина ужасала даже видавшего всякое Монстра.       Джун с места тогда вскочил и резко к брату приблизился, вглядываясь в избитое, затравленное лицо омеги. Тот слабо пах яблоками, настоящий аромат перебивала невыносимая вонь альф. Много, ужасающе много. У Джуна в голове не укладывается, где Джин пацана подобрал в таком кошмарном состоянии, где так над омегами издеваются, что они напоминают собой труп. Лишь слабое сбитое дыхание подтверждало, что в хрупком теле ещё теплится жизнь. Такая слабая и эфемерная, что хочется осторожно к себе прижать, согреть телом, поделиться этим обжигающим пламенем с потерянным в бесконечном мраке человечком.       Примерно в тот момент, едва внутри Намджуна проснулся зверь, открыл свои зелёные глаза и принюхался, все и пошло по пизде. Ким пропал. Утонул в белоснежной коже, в вишне мягких губ, в пушистых темных волосах, в худых кривоватых пальцах, в тонких запястьях и слабом дыхании с привкусом яблок. Утонул окончательно и бесповоротно, проигрывая битву мгновенно, натягивая белый флаг и на колени падая перед омегой.       Перед едва живым парнем, неделю пролежавшего в реанимации и только спустя десять дней после открывшего глаза. Невероятные темные лисьи глаза, убившие Намджуна повторно. Он этот взгляд с трудом выдержал, мысленно растекаясь по полу, даже не пытаясь сопротивляться. Омега перед ним победил, едва глаза раскрыл, едва приподнялся на мягких подушках и на руки свои посмотрел. Прищурился, всматриваясь в плотные бинты на коже, потрогал их пальцами, тут же испуганно отдергивая.       Омега зверька напоминает, дикого и бесстрашного, но очень слабого и сейчас беззащитного. Намджун его собой укрыть готов от любого, кто только в сторону омеги посмотрит; порвет на части и к ногам парня постелит, склоняя кровавую морду и ожидая чего угодно. Он все стерпит. Потому что этот малыш с ошеломляющей скоростью место в сердце занял, расположился там, внутри, обживаясь и меняя мир Кима с основания. Взрастил цветы хрупкой надежды, оградил от внешнего мира и зверя приласкал, наказывая новый мир охранять.       Намджун с ума сходит, мечется внутри, воет, выламывая руки и выворачивая разум. Он не понимает, как? Как он одним взглядом пленён оказался, как поддался, как смогло в его душе что-то светлое поселиться? Он не сопротивляется, не может и не хочет. Ему даже заговорить с омегой страшно.       Ему, Монстру, которого боится все Кванджу, весь западный район Кореи. Ему, кто без мук совести может вырезать город, затопив мир кровью. Ему, безумцу с любовью к огнестрельному и ножевому, к стали, что уверенно лежит в руке и никогда не подводит. Ему, кто забит татуировками, казалось бы, полностью, но уже нашедшему место для новой. Он там имя омеги выбьет, едва узнает. Едва сможет хотя бы звук из себя выдавить, чтобы перестать стоять соляным столбом напротив парня в больничной койке.       Парня, что уже минут пять смотрит на него и звука не подаёт, завороженно за эмоциями на смуглом лице наблюдая.       Невероятных усилий стоило голодный взгляд с белых ключиц отвести, загнать зверя внутрь, боясь испугать, оттолкнуть. Перевести глаза на дверь и как в замедленной съёмке увидеть Джина, впорхнувшего в палату и ткнувшего старшего брата в бок острым локтем.       — Не стой столбом, придурок.       Сдавленно прошипеть в ответ на острый тычок и шепот младшего. Отмереть наконец-то и уставиться на парней.       Джин на кровать к омеге плюхнулся, дружелюбно улыбаясь и сразу к себе располагая. Защебетал приветливо и ласково, касаясь бледной ладони:       — Добрый вечер, Юнги. Я Джин, помнишь меня?       Омега слабо кивает, переводя лисьи глаза на альфу. Слабо принюхивается и морщится. Не чувствует запахов совсем. На белом как мел лице отображается тревога и смятение. Парень ни звука не издает, но всем видом кричит о надвигающейся истерике.       Джин тут же реагирует, перехватывает осторожно кисти и успокаивающе гладит в своих руках, заставляет посмотреть на себя и шепчет нежно:       — Дыши. Давай, Юнги, медленно, вдох-выдох. Ты здесь, ты жив, никого нет, их нет больше. Вдох, — вместе с омегой полные лёгкие набирает и выпускает с еле слышным свистом, улыбается. — Ты слаб пока что. Не волнуйся, запахи вернутся. Так бывает…       Джин умолкает, пристально следя за реакцией омеги.       Тот слабо покачивается на постели и темным взглядом на Намджуне у двери останавливается. Смотрит пристально и чуть нахмурившись. Альфа его не пугает, лишь слабо интересует. Он выглядит опасным, хотя и одет в бежевый свитер и брюки. Но от него такая аура исходит, что внутри все сжимается.       Альфа стоит и не двигается, не дышит даже. И это напрягает омегу. Он кивает на Джуна и переводит вопросительный взгляд на Джина.       Мужчина все прекрасно понимает, словно в мгновение ока научился мысли читать.       Быстро к брату оборачивается, делая страшное лицо и посылая мысленно Киму, чтобы отмер уже, начал хоть что-то делать. Бесполезно. Мысли о стену намджуновской непробиваемости шлепнулись и по полу растеклись. Джин брата красноречивым взглядом смерил и отвернулся.       — Это Намджун. Он дико устал и сейчас немного туго соображает. Вообще, он тут главный и пришел тебя проведать. Не бойся его, — Джин улыбается, заинтересованно вскинувшему голову, омеге. — Он хороший.       Скажи Намджуну кто другой, что он хороший — альфа бы посмеялся, всадил бы пулю в лоб и вновь посмеялся. Хороший, как же.       Так что же заставляет невесомо омеге улыбнуться, с ноги на ногу неуверенно переступить и все же сделать пробный первый шаг к парням. Зверь внутри притихает, поджимает уши и внюхивается, приседает на полусогнутых и мокрым носом в белые ключицы тычется, ластится, даётся в худые руки. Омега слова не сказал, а зверь урчит, подставляется уже, преданно в глаза заглядывая. Джун от внутренней картины хрупкого омеги рядом с Монстром дуреет, его кроет от представления жёсткой шерсти в мягких пальцах, от резкого контраста белоснежной кожи и темного меха, от парнишки, которому Монстр дался, подпустил непозволительно близко и приручить позволил. Альфа мысленно уже на колени встал, сердце своё угольное вырвал и к худым ногам бросил, раскрошил душу и путь перед парнем посыпал. Ким умер от одного этого шага, погиб смертью храбрых под прищуром лисьих глаз.       Откуда силы на слова взялись только?       — Добрый вечер, — говорит нарочно тихо, осторожно, прощупывая почву. Это он уже готов за один вдох человека напротив жизнь отдать. А мысли парня для него — темная комната. Ким там поселиться лишь мечтает. А пока хочет контакт установить, расположить омегу к себе, иначе его зверю не светит даже касания этих пальцев.       Юнги взгляда с альфы не сводит, скользит по мужественному лицу, по карим глазам цвета старого выдержанного виски, пьянеет от них, тонет, захлебываясь, глотая жгучий алкоголь и травя нутро горечью, ядом заливая раны. У Юнги внутри обрывается обречённо, едва мужчина рот открывает. Два слова, таких простых, бальзамом на израненную душу проливаются, затягивают свежие рубцы и заставляют покрыться мурашками. Хрипловатые нотки зачаровывают, ласкают слух; немного домашний вид альфы не обманывает парня. Он прекрасно осознает, что мужчина напротив опасен, ему мерещатся почти алые разводы на светлом свитере, смуглой коже и красивом — невероятно красивом — сильном лице.       Юнги давно не обманывается внешностью людей, ещё до Тэхена убедился в лживости внешней оболочки, научился смотреть вглубь, сдирать обёртку сразу, предостерегая себя от разочарования. Научился находить больные места и бить по ним, чтобы не получить в ответ.       Да, он стал Паком; да, у него появилось подобие семьи и младший брат, который хоть и странной любовью, но обожал его. Вцепился в Мина с первой встречи и рядом с собой остаться заставил. Юнги только Чимина и любил, ограждал от жестокости мира, закрывая ангелоподобного омегу собой. Как-то на второй план отходило, что он тоже омега и не может противопоставить миру практически ничего. Тогда Мин стал сильным, сколотил банду и выживал на улицах, защищая Чимина от всех бед. Пока не встал на пути Тэхена. Именно тогда Мин осознал, что бояться надо не только альф. Омеги тоже те еще твари.       Вопреки стараниям Тэхена, Юнги не сдался. Он запоминал все, что творил принц, откладывал в мыслях, вынашивая план, как убрать испорченного омегу от брата. Мину пары дней не хватило, чтобы задуманное осуществить. Спланированная сходка банд оказалась ловушкой, ловко расставленной Кимом. Юнги это понял, едва по затылку битой получил. Очнулся уже от резкой боли в вывернутых руках. Следующие десять часов он тщетно пытался от боли абстрагироваться, отключить обоняние и оставшиеся чувства, уходил в забытье, но вновь всплывал на поверхность боли. Не различал к концу цвета и запахи, слабо ощущая собственное тело.       Мину огромных усилий стоило по обшарпанной стенке на ноги подняться, свести изодранные ноги вместе и устоять. Вдалеке слышался шум машин, и что-то в голове омеги щелкнуло, заставило через непереносимую боль идти на эти звуки. Слабо переставлять ноги, но двигаться. Желание жить скончалось, едва Мин незнакомый пригород увидел. Мозг отказался обрабатывать информацию. Это не Сеул, точно — вот все, что осознал Юнги. Внутри оборвалось что-то жизненно важное, повисло на оголенных проводах, щелкая слабыми разрядами по внутренностям. По щекам горячее скатилось. Мин не ощущал, что давно уже плачет, безнадежно за стенку цепляясь, едва-едва удерживая себя вертикально. Застеленные слезами глаза по магистрали скользили и остановились на мосту, в который она переходила. Вполне объяснимое и понятное желание. Мин именно так себя успокаивал, пока буквально полз к избавлению.       Надежда покинула неожиданно, больно обломав крылья, едва-едва проросшие в тепле семьи Пак. Теперь же ему крыльев не видать. Он испачкан, унижен и втоптан в грязь одной единственной омегой, отобравшей все и сразу. Мин смысла бороться не видит, не хочет, он устал и желает лишь одного — спать. Уснуть и забыться в тонком мареве боли, стереть хоть на миг ощущения чужих пальцев и кожи, грязи, пота и спермы. Юнги не чувствует, но знает, что от него несет за версту альфами, как от дешевой шлюхи. Слезы обиды и унижения давно катятся по бледному лицу, по дрожащим губам и падают на холодный асфальт, раздирающий босые омежьи ноги. Мин уже за перила цепляется, обхватывает холодное железо трясущимися пальцами и выдыхает облачко пара, вглядываясь в мглу под собой. Вода внизу мутная и явно холодная, превращающая в лед мгновенно. Юнги как-то плевать. Он хочет утонуть в ее объятьях, услышать ее ненавязчивый ленивый шепот и закрыть глаза, погрузиться в ледяную негу. Не существовать больше. Ведь незачем.       Юнги перелез через ограждение и неустойчиво на перила сел, продолжая наблюдать за бурным потоком, набираясь смелости для шага. Решился уже, вдохнул поглубже и разжал пальцы, когда сзади взвизгнули шины и в следующее мгновение за ворот резко дернули назад и лицом в светлую ткань уткнули.       — Куда, блять, собрался?!       У Мина все заслонки сорвало от одной только фразы, грубой, лишенной хоть какой-то теплоты, но пропитанной таким испугом и злостью, что отрезвило мгновенно. Омега мелко затрясся в руках альфы и осел на землю у его ног. Обхватил плечи руками и пытался воздух вдохнуть, открывал рот, хватая его, но не получал. Кислород отказался поступать в легкие, застыл где-то возле рта. Мин судорожно пальцами асфальт раздирал, царапал шею, но вдохнуть не мог.       Альфа сверху среагировал мгновенно. Звонкая пощечина обожгла кожу, и воздух появился вместе с потоком слез и криком.       В нем столько тоски и боли было, что у мужчины сердце сжалось. Он на корточки рядом с омегой присел и к себе притянул, поглаживая по темной голове. Сам не заметил, как тихо парню что-то шепчет, кажется, свое имя и нечто нежное, альфе несвойственное. Омега не успокаивался, только раскачиваться начал, будто в транс впадая. И резко без чувств на дорогу упал.       Юнги это сейчас вспоминает и внутренне содрогается, но смотреть на альфу не перестает, лишь губы кусает, да ответный взгляд на ключицах ощущает. Альфа на нем будто клеймо ставит, метит взглядом, присваивая себе. И Юнги неудобно, стыдно почти за свою беспомощность, за свою грязь. Он знает, что эти мужчины чувствуют. Он даже догадывается, что они о нем думают, и никакие взгляды его в этом не переубедят.       Слабость ощущается свинцовой тяжестью во всем теле, но даже она не мешает отвернуться наконец от альф и укрыться с головой под одеялом. Глупая мера защиты, еще с детства, когда отец задерживался на дежурстве и маленький Мин прятался под одеяло, дожидаясь сильного и смелого отца, что спасет его от всех монстров. Только отца нет, брата, знавшего об этой слабости — теперь тоже нет. Есть эти незнакомые мужчины. Один из них — Джин — вытащил его с моста, не дав уйти из этого мира боли; другой — невероятно красивый и уже какой-то родной, почти свой. Но кто он сам? Использованный мусор? Зачем им он? Пусть лучше все уйдут, и он тихо ускользнет в окно и все-таки довершит начатое. А еще лучше — свернет шею Ким Тэхену. Определенно.       Намджун пораженно заткнулся, едва омега с головой заполз под одеяло и замотался в кокон, игнорируя Джина и его попытки развернуть ворох ткани. Парень лишь сжался и задрожал, вызывая почти инстинктивное желание спрятать от всего мира и утешать в своих объятиях. Ким вздохнул, отступаясь. Нельзя.       Зверь обиженно заскулил. Омега отверг его, отшвырнул протянутый поводок и закрылся, не желая даже коснуться мягкой морды. Монстр ушел внутрь, закрыл морду лапами и тихо рычал, затравленно смотря на парня в противоположном углу сознания. Тот отвернулся и не реагировал. Как и сердце Джуна, что на миг биться перестало, от боли заходясь.       Джин за братом наблюдал, да значения не придавал. Мало ли, какие мысли в голову альфы пришли. Он ведь совершенно непредсказуем.       Блондин тихо из палаты вышел, приказал подать машину и уехал на пару недель в Сеул, отзвонившись Джину, что его застали срочные дела. Знать брату о том, что старший буквально по запаху вычисляет ублюдков не следовало. А Ким вычислил. Каждого. И город вспомнил, почему главу «Кобры» прозвали Монстром.       Намджуна ломало нещадно. Он, пока подонков искал, извелся весь, омегу перед собой видел и зверел только больше. Не понимал, что с ним творится. Хотя нет, понимал. И боялся этих перемен, как ничего на свете. От безнадежности позвонил вновь Джину и признался, что, кажется, влюбился по самые свои чертовы уши. Брат на заявление старшего посмеялся.       — И чего ты от меня хочешь?       Намджуну, как бы стремно не было, но попросить пришлось, давя голосок гордости.       — Ты можешь намекнуть ему, что, ну…       — Он тебе нравится?       Ким сглотнул, подтверждая слова Джина.       — Нет, — после непродолжительного молчания ответил младший.       — Джин…       — Не рычи на меня. Не работает, знаешь же, — Джин по ту сторону чем-то щелкнул и заговорил тише. — Ты же знаешь, что это, скорее всего, временно. Ну поиграешься ты с парнем. Дальше что? Снова его ломать?       Намджун молчит, потому что на заднем плане писк приборов слышит и пытается уловить хоть звук от омеги. Тщетно.       — Парнишка счеты с жизнью свести хотел. Хотя ты и из отчета знаешь. Как думаешь, что он подумает на твои подкаты после всего, что с ним сделали?       — Джин…       Альфу снова перебили.       — Что? Я не собираюсь копать ему могилу. Я не образец нравственности, но, Джун, — альфа перешел на шепот, пока наклонялся к омеге, проверяя температуру, — даже я был в ужасе, когда его увидел. Не ломай его. Ты быстро перегоришь, а парень умрет ведь. Не выдержит.       Слова брата по нервам резали, вспарывая нутро. Намджун попрощался и отключился, отшвыривая мобильник на заднее сиденье и перехватывая лезвие удобнее. В свете фар застыла мощная фигура третьего альфы в списке.       Ким слабо себе улыбнулся. Он уже перегорел, сжег за эти несколько дней себя до тла одной только картиной, как омега от него прячется. Зубы зверю пообломал, что на стены кидался и в объятия парнишки просился.       Намджун не перегорит. Нечему уже.       Дверца внедорожника открылась, нож плавно между пальцами скользнул. Альфа мудаку напротив улыбнулся:       — Знаешь значение слова «Монстр»? Хочешь, покажу? Конечно хочешь…       Юнги, пока главы не было дома, быстро шел на поправку. Он замкнулся и не разговаривал, периодически срывался сбежать, но постоянно на охрану напарывался, шипел и ругался. Научился таскать оружие у матерых головорезов и красиво плести ложь. Разговаривал изредка и только с Джином. От него же узнал о расписании смены охраны, старательно темы прошлого обходя. Выучил план здания, где находился и пролазил все закоулки. Что-то внутри требовало досконально свою территорию знать.       В итоге ему улыбнулась удача и он, дождавшись обеда, сиганул в окно на первом этаже шикарного дома. Сквозь сад пробрался к дороге и побежал что есть мочи, холодными пальцами сжимая пистолет.       Удача кончилась на первом же повороте, когда, вылетевший из-за него, Мин напоролся на джип Намджуна.       Что у альфы, что у омеги — у обоих отвисла челюсть. Все мигом проклявший Юнги остервенело швырнул пистолет об асфальт и направился к остановившемуся внедорожнику. Зависший на пару мгновений Ким на автомате разблокировал двери и убрал ножи с пассажирского сиденья, давая омеге место. Голодным взглядом по худой шее прошелся и затерялся в ключицах. Вышел из транса, едва омега начал говорить.       — Хватит пожирать меня взглядом. Вези назад. Сегодня не получилось.       Парень хмурился и руки на груди сложил, смотря строго перед собой. В самом деле, у Мина душа в пятки ушла, когда он понял, кому дорогу преградил. Выхода не было — пришлось сдаваться. Поэтому сейчас омега храбрился, строил из себя чистую дерзость и изо всех сил старался не показать, как ему страшно. Страшно от удушающей атмосферы в машине, от взгляда, что все еще шею прижигает, от пальцев, сжавших руль. Мину страшно, и пусть он утешает себя, что это страх разбиться, но нет. Мину страшно, что зверь набросится на него, растерзает и ничего не оставит от жалких остатков Юнги.       И Мин держит лицо, жестко вколачивает в себя стержень и терпит разрывающий душу ужас. И желание. Вопреки ужасу желание накатывает мягкими волнами, отдаваясь сладкой болью внизу живота. Такого с омегой еще не было. Он поверить не мог, но тело, не реагировавшее ни на кого, желало альфу именно сейчас. И не любого, а одного определенного.       Того, кто со всей дури руль сжимает и вот-вот их угробит к черту; того, у кого в светлых волосах капли крови запеклись, и она же на толстовке и брюках; того, кто все-таки машину у обочины останавливает и рывком к омеге приближается.       Касается осторожно, невесомо почти. Ведет вверх по шее, к скулам, виску, внюхивается и совершенно не морщится на запах лекарств и совсем слабый — омеги. Спускается к губам и доверчиво в глаза смотрит побитым щенком, словно разрешения спрашивает. Соприкасается только губами да кончиком носа, не давя. И Юнги не в силах отказать. Ему тепло просто жизненно необходимо, иначе он загнется в воспоминаниях и кошмарах, что каждую ночь мучают.       Поцелуй невесомый, едва ощутимый. Он в душе оранжевые лепестки огня разворачивает, греет слабо, но верно. Кровь в следующий миг вскипает, потому что Намджуну мало. Чертовски мало этих сладких губ, мало этой кожи и этих лисьих глаз. Ему мало парня, нехватка острейшая, будто ломка. Одного раза недостаточно. Он в эти губы впивается, распахивает чужой рот и с языком играется, проводит по деснам и целует глубоко, заставляя задыхаться. Ладонью в стекло упирается, едва себя сдерживая от грубости. Омега в руках гнется, тает будто. В глазах — океан желания, что пополам со страхом. И это отрезвляет. Заставляет отстраниться и голову склонить, периодически губы облизывая. Мало. До невозможного. До импульсов по телу, до вскипающей в жилах крови, до черных мушек перед глазами, почти до рыка мало. Но стоит на омегу только взглянуть, на вишневые губы, что так ярко на бледной коже выделяются; на испуганный взгляд и растрепанные волосы; на мелькающий то и дело язык, и альфу кроет. Кроет нежностью и желанием от всех спрятать.       Наивно Намджун думал, что уедет и его отпустит. Нихрена. Кажется, что путы только сильнее шею сдавили, по рукам и ногам обвили, задушили, внутрь заползли и там осели, тяжелым грузом к земле у ног парня придавили. Альфа себя подорванным чувствует, видит вокруг ошметки своей плоти, давится ею. И наслаждается щемящим чувством тепла, что от паренька исходит, греется и едва дышит, чтобы огонек этот не задуть. Намджун теперь жить без него не сможет, закоченеет напрочь, мгновенно.       У Юнги сердце разрывается, и грудная клетка ходуном ходит. Губы обжигает, как и что-то глубоко внутри. Он этот жар чувствует, его поглощает с каждой секундой все быстрее. Еще миг — и пепла не останется. Юнги думать не хочет, боится, не знает это чувство. Оно ему не нужно, только больнее сделает. Не сейчас и не так. Не здесь, не с этим альфой. Нет.       Намджун отреагировать не успел, а Юнги сорвался из внедорожника, оставив дверцу открытой, рванул в сады и скрылся из виду. Зверь внутри выл и требовал вслед кинуться, и Джун ему отказывать не собирался. Желание догнать и схватить, вцепиться острыми зубами в загривок и притащить домой, запереть и никуда не выпускать охватило мужчину. Он такое только на войне чувствовал, когда города вырезал. Но то было давно и имело багрово-чернильные оттенки. Желание загнать омегу окрасилось в пастельно-нежные, с красной поволокой и имело ощутимый запах яблока. Намджун себя отпустил, прислушался к инстинктам и позволил древнейшим чувствам вести, выслеживать по тончайшему шлейфу, что осел на ветках и кустах. Альфа такого единения со зверем еще не чувствовал. Проникся его мощью и силой, отдал бразды правления Монстру и сам наблюдал, как зверь свою жертву выслеживает.       Омега далеко уйти не успел.       Ветки хлестали по лицу, раздирали руки, но останавливаться Юнги не мог. Он нутром чувствовал нависшую над ним опасность. Она была другая, не безнадежно-острая, как в тот день, и не опустошенная, как на мосту. Эта опасность была осязаемой настолько, что Юнги её кожей чувствовал. Мерещилось, что кожи холодный мокрый нос касается, лижет шершавый язык и ластится мягкая шерсть. Это пугало до леденеющих внутренностей. Мин как огня диких животных боится, он лучше пулю получит, чем добровольно остановится и в глаза зверю взглянет, позволит тому в шею впиться и кровь пустить, укусить, навсегда присваивая себе.       Нет. Юнги это не позволит. Только не с собой.       Сад кончился обрывом. Омега с трудом успел затормозить, чтобы не сорваться в бушующий океан. Замер, всей грудью вдыхая соленый воздух, вслушиваясь в шум прибоя далеко внизу и не веря своим глазам. Вглядывается в волны и в самом деле раздумывает, насколько здесь глубоко и каковы шансы сломать хребет. Потому что хочется до одури. Лишь бы притяжения не чувствовать. Не слышать эфемерный рык за спиной и не ощущать предупреждающего взгляда в спину.       Мин с трудом поворачивается спиной к свободе и на персональный кошмар смотрит. Намджун из зарослей нарочито медленно выходит, раздвигает смуглыми руками ветви и появляется на отшибе. Замирает напротив омеги, вдыхая размеренно притягательный аромат. Зрачки давно радужку заполнили, и омега себя на дне этих глаз видит, заслоненного могучим зверем от всех невзгод.       Наверное, думает Мин потом, именно Монстра ему стало жалко. Зверя, что не имел права выбирать. Зверю только почуять дали, и он с ума сошел, взбесился, тревожа хозяина и, казалось, давно зачерствевшее сердце. Монстру выбора не осталось, кроме как альфой управлять, лишь бы омегу, что так на рецепторы действует, от себя не отпускать. Зверь ведь задохнется во мгле без этих лисьих глаз, в муках будет биться и скулить, проливая чужую кровь. Именно зверь и никто больше, решил тогда Мин, делая шаг навстречу.       Сознание вопило и размахивало огромной багровой тряпкой. Опасно! Но плевать.       Юнги пальцы к лицу протягивает и не дышит почти, копируя взгляд альфы, сдаваясь его Монстру.       Намджун в себя пришел только в особняке, когда острые коготки вспороли все-таки кожу на плече, выпуская несколько алых капель. Альфа туман перед глазами разогнал и бледного парня перед собой увидел. Сведенные брови на напряженном лице, распахнутый и рвано кислород хватающий рот, подернутые дымкой лисьи глаза. Омега за сильные забитые плечи хватался, не отталкивал, вжимался, что есть силы.       Развороченная спальня Кима в чувство привела. Он осторожно от черноволосого отстранился, стаскивая с себя изможденного парня и поднимая на руки хрупкое тело. Омега тихо за мужчиной наблюдал, кончиками пальцев по ключицам водил и носом в шею уткнулся.       Намджуну мгновенно как-то предостережения брата вспомнились о пережитом парнем. Он срыва в любой момент ждал. Истерики, слез, криков и драки. Чего угодно.       Но не пьянящей нежности и почти урчания в его руках. Омега льнул к горячему телу, грелся, терся о кожу своей, покрытой засосами и царапинами. У Кима перед глазами прошедшие часы пролетели, окрашивая уши в алый. Зверь внутри смиренно лежал и расслабленно за омегой наблюдал, тонко его удовольствие чувствуя. Чуть навреди омеге — и конец. Монстр порвет кого угодно.       Это убивало.       Юнги не сопротивлялся, ластился к Намджуну, позволял себя мыть и гладить везде. Мягко брать снова в горячей ванной. Стонал, не закусывая костяшки, и подавался навстречу. Подставлял невозможно сладкие губы под кусачие поцелуи и жмурился от пены в глазах. Сам вцепился в альфу, обхватывая за пояс ногами, заставляя прямо так из ванной в спальню вернуться. Уже в постели, на черных простынях, до которых они в начале так и не добрались, растянулся, сладко потягиваясь, заставив Кима застыть и завороженно на чудо перед собой уставиться.       Юнги в его постели смотрелся… правильно. Аристократично бледный, мягкий и такой податливый, невероятно сладкий и нежный. Королевская лиса, не иначе.       Ким брал мягко, пропитывая парня своей нежностью, что еще чуть-чуть и альфу разорвет. А Юнги отдавался, будто от этого жизнь зависит. Кошмары отошли на задний план, оставив в сознании только Монстра, что так доверчиво морду подставил. Юнги ему спасибо говорил и шептал, что не бросит. В томительном бреду шептал, что тоже, что навсегда. Намджун не понимал. Хотел, но не мог. Но быть абсолютно счастливым ему это не помешало.       Он уснул, сжав брюнета в своих объятиях и носом в яблочные волосы зарывшись. Не отпустит, никогда.       Когда Джину на бедро пробралась леденющая рука, альфа был готов заорать похлеще любой омеги. Резко на постели подскочил и дуло на парня напротив направил.       Мин поднял руки вверх и улыбнулся, извиняюще сверкая зубами.       — Ты чего по дому шарахаешься?       Джин проморгался, зажег ночник и уставился на омегу напротив. Юнги сидел на его кровати, сложив ноги по-турецки, и слабо головой покачивал в такт только ему известной мелодии.       — Я переспал с Намджуном.       Звучало настолько обыденно, что младший Ким вздохом поперхнулся.       — Ну, — альфа поразился заалевшим щекам, — это трудно было… не услышать…       Парочка разнесла половину особняка. И если сам Намджун помнит только то, что в спальне произошло, то половина охраны навсегда запомнит, как их непоколебимый босс начал втрахивать омегу во все поверхности, едва они до лестницы добрались. Джин приказал всем забыть то, что они видели. Не дай бог, Ким узнает, что задницу Мина видела охрана… Придется срочно искать новых сотрудников. Крайне срочно.       К счастью, Юнги этого тоже не помнил. Он вообще выглядит затасканным. Точнее, затраханным. И в Джине именно сейчас пресловутая мамочка просыпается.       — Ты нормально? Не… кхм… болит нигде?       Юнги на альфу взглянул, как на дауна, явно сомневаясь в наличии у того мозга.       Такая перемена Джина поразила.       — Что у меня должно болеть, Джин?       Собственное имя прозвучало немного издевательски и сухо. Альфа, наблюдая за расширившимися зрачками омеги и странным поведением, пришел к выводу, что парень все-таки тронулся умом. Потому что взгляд безумный, абсолютно спокойный. Так после недавнего изнасилования, попыток суицида, восстановления и секса с главой клана себя не ведут. Адекватный человек сломается еще после первого пункта. Этот же.       Сошел с ума.       — Ладно, — альфа почесал макушку, — чего приперся? — Опробовал на омеге его же тон. Сработало.       — Документы на новое имя, машина, квартира и телефон. Дальше я сам.       Сказать, что Джин опешил — ничего не сказать.       — С какого это я должен тебе что-то давать в обход босса?       Юнги на мгновение задумался, свел брови вместе и закусил истерзанные губы. Джин невольно на работу брата засмотрелся. Вылизанный с головы до ног, абсолютно затраханный, весь в засосах Юнги — возбуждающее зрелище. И очень эстетичное. А Джин эстет. И потому откровенно любуется телом омеги, на второй план его прошлое отодвигая.       — Потому что босс хочет оставить меня себе и запереть, а я этого не хочу. Я жить хочу…       Юнги голову склонил, прячась за темными волосами. И Джин поверил. Знал, что пожалеет, что Намджун его пристрелит, наверное, но решил помочь. — Ладно, сахарочек, — ухмыльнулся счастливому лису напротив, — уговорил.       У Намджуна на столе отчет лежал, дожидаясь альфу после утреннего душа. В нем четко значилось, что:       « Мин Шуга отбыл в Сеул по поручению Ким Сокджина о налаживании поставки оружия на территории пригорода. С собой получил автомобиль, наличные средства на съем квартиры, три пистолета, набор ножей и телефон».       С фотографии, прикрепленной к документам, улыбался, демонстрируя десны, голубоволосый омега с лисьими глазами. Зрачки расширены и совершенно безумны.       Как и у альфы, что через пару часов проснется и обнаружит отсутствие своего истинного под боком.       Почему-то именно этим утром Джин решает проверить ближайшие порты и уезжает как раз в момент, когда брат должен проснуться. Ему даже кажется, что он слышит дикий рев, сидя на заднем сидении бронированного джипа. Наверное, все-таки кажется…

***

      Сколько нужно времени, чтобы воспоминания истерлись, пожухли от времени и покрылись пылью, становясь неразличимыми пятнами в сознании? Год, пять, десять? Наверное, больше. Иначе почему у Тэхена вскипает мгновенно, стоит с антрацитовой чернотой столкнуться, сцепиться взглядами, пытаясь золотом переплавить тьму напротив. Вот только тьма не нагревается даже. Она льдинками застыла и режет на мелкие кусочки, сыпет осколки стекла под кожу и с удовольствием перемалывает, сжимая зубы на нежной коже. Тэхену от этой тьмы не по себе, он к Хосоку жмется, изображает искреннюю радость от того, что к ним присоединился «знакомый жениха». У Тэтэ в планы не входит Хосока со своим прошлым знакомить, как и вспоминать его.       Но, каковы бы желания парня не были, и как бы он не стремился держать лицо, а прошлое — вот оно — напротив сидит и улыбается, замораживает. У Тэхена внутри ледяная пустыня от этих глаз, ветра задувают в самые дальние уголки и выстывают органы. Кима словно в азот окунули и так и оставили. Тронь — рассыплется на миллиарды кусочков. И никому его больше не собрать, не склеить воедино. Он едва с браком смирился, нашел кучу плюсов незавидного положения довеска к договору. Даже жизнь с Хосоком продумал, подчиняясь омежьей мечтательности. Но к встрече с прошлым оказался не готов.       Чон Чонгук изменился за десять лет невероятно. Вытянулся и оброс мускулами. Тэ невольно взгляд на татуированные руки переводит. Вспоминает, что там, на месте этих рисунков глубокие ножевые были, что Чимин подарил. Теперь же шрамов не видно. Они скрыты за переплетающимися чернильными крыльями на каждой руке. Тэхен уверен, что сведи Чон руки вместе, и он эти крылья в полной красе увидит. Вот только омега не настроен проверять свои догадки. Он едва лицо держит, чтобы ядом не плеваться, улыбается радушно гостю и голову на плечо Хосоку склоняет. Прикрывает глаза, наблюдая за альфой сквозь прикрытые веки.       Мужчины прерывают разговор, и Хосок представляет Чону своего жениха.       — Собственно, вот и мой очаровательный жених. Гук, знакомься, Ким Тэхен.       Омега под ласковым взглядом аловолосого ладошку протягивает мужчине напротив.       Тэ едва сдерживается, чтобы руку не отдернуть. Ему мерещится, что Чонгук, едва пальцев коснется — каждый сломает, вырвет разом все и в лицо Тэхену швырнет. Ладонь едва заметно дрожит, но альфа этому, видимо, значения не придает. Приподнимается над столом, улыбается омеге знакомого и берет аккуратную ладошку в свою руку, сжимает слегка и губами тонкой кожи касается. У Тэ внутренности обрываются от страха за свою ладонь. Точно откусит. Вот прямо сейчас. Но нет.       Чонгук руку возвращает и очаровательно улыбается Хосоку, игнорируя омегу.       — Рад познакомиться с тем, о ком ты так много рассказывал…       У Тэхена направление мыслей мгновенно меняется. Он ошарашенно на жениха смотрит и хмурит брови, обрабатывая информацию.       — Рассказывал?       Хосок улыбается Тэ и прижимает за талию к себе, целует в висок и шепчет что-то нежное на ухо. Омега заливается румянцем и кивает.       Чонгук напротив не слышит, что говорит альфа златоглазому парню. Да и не хочет. Он в красках представляет, как Хосока заживо в землю закапывает, как отрывает руки и ноги, потом уже отсекает голову и ей в футбол с псами играет. Видит струящуюся кровь по своим рукам и его шее, когда вспорет горло и ей напиться заставит. Видит алые волосы в луже алого. И на фоне этого павшего златоглазого, умытого кровью альфы, с подрезанными крыльями, сломанного, умоляющего о смерти. Чонгук это настолько отчетливо представляет, что улыбается парочке искренне, будто за них радуется. Его это от вопросов спасает. И хорошо. Чонгуку рано раскрывать все карты. Хватит того, что принц уже встал на пути.       Видят небеса, Чон не хотел вплетать сюда прошлое. Но за годы в Китае как-то неожиданно забылось, что сын «Феникса» и Ким Тэхен из школы — один и тот же человек. А раз судьба так аккуратно Чону о существовании омеги напомнила, поставив одной из преград на пути, то Гук возможностью воспользуется. Он уже подписал смертный приговор Хосоку. И именно сейчас, наблюдая за воркующей парочкой, решает поступиться принципами и прикончить Тэхена за компанию с его альфой. С одного омеги не убудет, решает Гук. Тем более, что этого парня он точно святым не назовет. И дело даже не в прошлом.       Чонгука пропитывает такая ненависть к человеку с золотыми глазами, он названия этому чувству дать не может. Но один вид омеги в мужчине все триггеры срывает, бьет по оголившимся нервам. Чудовище кольца внутри развернуло и крови требует. Требует спалить омегу в пламени, утопить в чужой крови, искупать того в страданиях и пустить пулю в лоб. От заполнившего ноздри и нутро запаха концентрированной сладости воротит. Змей внутри рычит угрожающе, сгустки сахара с огнем выплевывает. У него на Тэхена аллергия, как на самую страшную болячку. Чудовище мараться не хочет, предпочитая омегу сжечь до тла, пепла не оставив.       Кровь становится тяжелой, тягучей. Она почти застывает в венах, замедляет сердце, и Чонгук чувствует почти, как зрачки расширяются. Он взгляда с парочки не сводит. И последние это замечают, отлипая друг от друга.       — Извини, — смеется Чон, отрываясь от Тэхена и обнимая смущенного парня за талию. — Все не могу привыкнуть к мысли, что мне такое чудо досталось. Не правда ли, он прекрасен?       — Да, — Чон жестко улыбается Киму, пробивая броню того на раз, — твой омега действительно прекрасен. Рад за такую выгодную партию для тебя.       Чонгук специально на неформальный стиль переходит, внимание альфы ослабляет. Ему этот идиот пока в союзниках нужен, хоть и априори мертвых.       — Видишь, Тэтэ, даже вредный и мрачный, как сама Смерть, Гук одобрил наш брак, — альфа продолжает лыбиться, выводя Чонгука этим из себя на раз.       — Не обольщайся, Хосок, — цедит сквозь зубы брюнет, изучая шею Тэхена взглядом, от чего последний ежится, но взгляд встречает стойко, золото не отводит. — Я до сих пор не получил приглашение на торжество.       Если Тэ думал, что у него все замерзло в момент, когда он Чонгука увидел, то сейчас он умер повторно. Потому что чертов Чон Чонгук, который нихрена не изменился в характере, что Ким по глазам понял, собрался лично увидеть падение Тэхена. И пусть падение добровольное, но сама мысль, что враг увидит его, переданного за деньги и помощь другому клану — унизительна. И Тэ впервые с мольбой в глазах на будущего мужа смотрит, мысленно вопит, но противостоять не может.       Альфа кивает и сообщает дату свадьбы и место проведения церемонии.       — Подарок обязателен, Гук. Порадуй моего жениха, будь добр. И не приходи со своей обычной кислой миной. Выбери лицо ярче ради такого торжества.       Чону бы медаль за отвагу, все это в лицо Чонгуку говорить. Киму кажется, что он в черноте глаз напротив Хосока распятого увидел и сожженного себя рядом. Но Чонгук моргнул и наваждение исчезло. Альфа неожиданно рассмеялся и согласился.       — Конечно, разве могу я расстроить твоего очаровательного будущего супруга.       Тэхену рядом с ним неуютно. Удовольствие от долгожданной встречи с Хосоком так и не получено. А вот доза ненависти, страха и неизвестности — сполна. И Тэ не знает, что раздражает больше: ожившее прошлое или пугающее будущее. Он пока не решил, но точно знает, что Чонгук на пути возник не просто так.       А еще он точно уверен, что именно этот голос тогда смертный приговор подписал альфам в переулке. И абсолютно точно уверен, что в сопроводительной записке к подарку на свадьбу будет тот же почерк, что и в записке. Все, до единой буквы совпадут.       И Тэхен не понимает, что альфа, сверлящий его ненавистью, задумал.       Это пугает больше всего.       С Чонгуком парочка разошлась спустя два часа. Альфе позвонили и потребовали вернуться, на что Хосок расстроенно пожал плечами и позвал Гука на обед через два дня. Чон согласился, напрочь убивая надежду Тэхена на скорое избавление. С удовольствием тот проследил за мелькнувшей эмоцией безнадежности и сохранил ее в своих воспоминаниях. Он эту маску на лицо омеги натянет потом, заставит надежду окончательно утратить, но позже.       Едва черный монстр Чонгука с ревом скрылся за поворотом, Тэ повис на Хосоке. Тот омегу подхватил и закружил в воздухе.       — Соскучился?       — Угу, — Тэ был не в духе. Приезд Чонгука напрочь испортил настроение. — Зачем ты позвал его на наш завтрак? Он мне не нравится.       Хосок поставил омегу на землю и взял за руку, утягивая в сторону машины. Спустя несколько минут пути ответил.       — Я ему должен был по малости, вот и стал общаться. А потом просто привык. Он забавный. Мрачный типус, — мужчина напевает под нос песенку и косится на, все еще мрачного, омегу. — Не вешай нос. Гук — отличный парень. Я уверен.       — Зато я — нет. Он опасен.       — Не бойся, сокровище. Я убью за тебя.       Фраза Хосока, сказанная вскользь, в Тэ теплом отозвалась. Омега расслабился и дальше болтал о пустяках, выкинув Чонгука из карамельной головы. Он старался насытиться обществом Хосока — его личного солнца. Только его.       Машина тормознула у океанариума, и Тэ пораженно на огромное здание уставился.       — Мы, что…       — Ага, — Хосок подал парню руку, помогая выбраться из машины. — Я обещал тебе сказку, принцесса. Я ее сделал.       — Хэй!       Тэхен возмущенно побежал за Хосоком, что звонко шлепнул омегу по заду и дал деру в сторону развлекательного комплекса. Поймал он альфу у самого входа, рухнув тому в объятия.       — Принцесса, — Хосок потянул омегу за длинную сережку, — хочешь чудо?       — Спрашиваешь, — пытается отдышаться Ким, опираясь на альфу.       Тот подмигивает и уводит омегу к черному ходу. Недолго с охраной переговаривается, снова берет парня за руку и тащит внутрь. Ведет странными долгими переходами. Воняет рыбой, и Тэ морщит носик, чем вызывает вспышку смеха у альфы. Пару раз попадаются огромные аквариумы с мелкой рыбой. Тэ на них завороженно смотрит, но послушно следом идет. Они петляют в лабиринтах труб и разбивающихся капель и в конце концов выходят в огромное помещение с пятью громадными аквариумами. Три из них непрозрачные, покрытые черным пластиком. Оставшиеся два — стеклянные. В них Тэ видит ярких, снующих туда-сюда рыбок.       Хосок тянет его к лестнице над резервуарами и крепко за руку держит. Тэ напрягается, едва они поднимаются на уровень аквариума. Лестница переходит в решетчатую площадку прямо над поверхностью воды. Под ногами — мгла. Вода черная, непрозрачная, и Ким прижимается к альфе.       — Где мы?       — Тшш…       Хосок касается уха, обнимая омегу сзади и медленно шагая с ним по решетке.       — Смотри.       Мужчина кивает вниз, и Тэхен в ужасе замирает.       Из глубины поднимается бледное серое пятно, медленно формируясь в большую белую акулу. Хищник всплыл к поверхности воды, плавником коснулся решетки, слабо ее покачнув и вновь ушел на глубину. Душа Тэхена ушла в пятки. Туда, в самый низ. Он замер в руках альфы, не в силах поверить своим глазам.       — Красиво, да?       Шепот Хосока звучал мурчаще, будто он омеге корзинку с котятами показал, а не огромную белую акулу, что так легко покачнула решетку с ними.       — Их только отловили и не выпускали в общий аквариум. Они там всех сожрут. Поэтому пока здесь держат. Смотри.       Они уже прошли первый резервуар и находились над вторым, житель которого спокойствием не отличался. Стоило парочке потревожить вибрацией воду, как из нее резко по решетке чудовище ударило, щелкая страшной зубастой пастью. Тэхен взвизгнул и вцепился в Хосока.       — Давай уйдем, мне страшно.       Но тот не слышал будто, продолжая вести омегу дальше.       — Эти хищники не стоят на месте. Всегда в движении. Иначе — смерть.       В третьем было тихо. Никто не кидался на решетку, и Тэ расслабился было.       — Знаешь, — пробирает до мурашек, — они совсем как люди. Только не все из нас выплывают, сдаются. У них же выбора нет. И мне интересно…       Они проходят незаметно для Тэ к четвертому, и Хосок его к себе разворачивает.       — А сможешь ли ты выплыть?..       В следующий миг Тэхен спиной летит в воду, в полете вспоминая, как накануне порезался, и что акуле достаточно капли, чтобы напасть.       Вода смыкается над карамельной головой, погребая омегу под собой.