His

      Тонкий аромат жженого сахара и ванили, мягко припекающий бок, тепло и лень. Где-то под боком греется кот, сладко потягивается и упирается когтями в нежную кожу, спихивая хозяина со своей половины. Мальчик фыркает и толкает животное пяткой. С тихим шипением кот сваливается с постели, запрыгивает назад и садится прямо на ком из одеяла. Одеяло тут же скидывается вместе с котом на пол. Мальчишка спрыгивает на теплый пол, ерошит волосы и бежит на кухню, где уже вовсю хлопочет папа: печет ванильные кексы и карамельный капучино. С разбегу врезается в стройные ноги и ныряет под фартук, хватает с тарелки горячий еще кекс, обжигается и роняет назад, одергивая пальцы.       — Хоби! Горячо же!       Омега обеспокоенно наклоняется к сыну, дует на маленькие пальчики и улыбается, когда мальчик хорохорится:       — Я альфа! Я ничего не боюсь! Кексов — тем более!       — Иди, умойся и садись завтракать, солнышко.       Мальчик хмурится, но послушно идет приводить себя в порядок. Покончив с утренними процедурами и пять раз споткнувшись о кота, маленький альфа все же садится за стол и терпеливо ждет, когда ему дадут тарелку с кексами и кружку какао.       — Что снилось?       Папа ставит перед ним чашку и садится рядом, наблюдая за уплетающим за обе щеки сыном.       Мальчик кушает с аппетитом, крошит кексы и улыбается, запивая сладким напитком. Все лицо в шоколаде и ванильной пыли, но кому какое дело.       — Мне снилось, что ты и отец больше не ругаетесь. И мы ходили на набережную, — ребенок отставляет чашку и переползает омеге на колени, смотрит во вмиг погрустневшие глаза и пальчиками растягивает губы в улыбке. — Не плачь, пап. Пожалуйста. Мы же поедем на набережную?       — Конечно, — парень прижимает хрупкое тельце к себе и выдыхает в русые, с персиковым отливом волосы, — родной, мы поедем на набережную…       У Хоби в глазах слезы, а на языке вкус ванили и жженого сахара.       Утро на набережной всегда прекрасно. Сегодня — не исключение. Сегодня утро, как кажется Хосоку, особенно прекрасно. Оно кроваво-красное, пламенное, полыхает всеми оттенками огня и крови, какое-то болезненно-родное, не иначе. Соленый воздух особенно сладок, Хоуп тихо усмехается этому сравнению и вдыхает глубже. Зарывается пальцами в волосы и выдыхает особенно тяжело. Постепенно мир обретает звуки и остальные краски, кроме кровавых. Немного отпускает, и альфа дышит, не опасаясь снова уйти внутрь, отпуская зверя.       Парень наклоняется к лижущей ботинки воде и касается ее пальцами. Красное стекает по коже, оставляя на ней подтеки. Хоуп задумчиво следит за убегающими каплями и смотрит отстраненно на линию горизонта. Кровавый диск медленно выплывает из воды, слепит немного, греет. Хосок готов навсегда в его теплых лучах остаться, утонуть в сжигающем пламени. Остаться с ним, сливаясь воедино.       Тихий хрип отвлекает его от мыслей. Хоуп едва оборачивается и следит взглядом за пришедшим в себя омегой. Тот больше на труп похож. Очень красивый труп.       Хоупу не хватило терпения, никогда его не хватало. Весь продуманный план осторожно убрать клан Ким полетел к чертям, когда Дживон приказал кончать с ними быстрее. Альфе нужны были территории и влияние — Хосок достал. Три часа назад Дживон заключил сделку с партнерами из других кланов, львиную долю остатка определив Ким Намджуну, как главному соучастнику. Благодаря его игре и умелой тасовке карт все получилось именно так, как и планировалось. За одним исключением.       Альфа поднимается с корточек и медленно идет к машине, у колеса которой полусидя лежит Тэхен. Нормальный человек бы сморщился от одного взгляда, скривился бы и прошел мимо, но не Хосок. Он склоняется к еле дышащему парню и цепляет его подбородок, заставляет поднять воспаленные глаза на себя. Видит в них бурлящую даже сейчас, кристально чистую ненависть. Слышит хриплый, срывающийся шепот, улыбается и касается его губ.       — Отдохнул? Смотри, куда я тебя привез.       Подхватывает застонавшего омегу на руки и несет к воде. Опускается на гальку, абсолютно наплевав на начало зимы. Устраивает его между своих скрещенных ног и обнимает, задевая разъехавшиеся бинты и не реагируя на болезненное шипение.       — Смотри, принцесса, как красиво. Совсем, как ты, — Хосок улыбается и гладит омегу по перебитым пальцам. Тот в руках замирает и не дышит почти. — Хотя, ты у меня красивее, правда? Конечно, правда. Ты самая красивая игрушка в мире. Моя игрушка.       Тэхен чувствует болезненный укус в шею, скольжение языка ниже, к ключицам, еще укус и капли крови. Хосок пьет ее будто, капля за каплей, насыщается. Отстраняется и снова утыкается носом в пропахшие гарью волосы.       — Всегда любил набережные. А ты?       Тэхен молчит. Он должен ответить, но молчит. Тэхену страшно.       — Можешь не отвечать, — альфа пожимает плечами, — ведь всем нравятся набережные. Странно, что я только сейчас тебя сюда привез, не находишь? За неделю нашего медового месяца не додумался встретить с тобой рассвет снаружи. Надо, — поцелуй в кромку волос, — чаще выходить из дома. А то там, — поцелуй за ухом, — слишком мрачно стало, не находишь?       У Тэхена внутренности жгутом свернуло, стоило про дом услышать. Внутри все оборвано во всех смыслах, но продолжает рваться снова и снова, оголяет его полностью. Хотя, куда уж больше. Он уже без кожи перед миром стоит, не пытается даже прикрыться. Зачем труп прикрывать? На что здесь теперь смотреть? На кровоточащую рану?       Омега выдыхает сипло, смотрит на рассвет и пытается кусочки его в памяти отложить, скопировать картинку, чтобы хоть чем-то закрыть ту, что красками не уступает. Впитывает слабое тепло и почти не дрожит. Холодный ветер приятно остужает горячую болезненную кожу, слизывает редкие слезинки и целует впалые щеки. Шепчет что-то ласково-нежное. Тэхену кажется, что он с ума сошел еще в первый день, свихнулся на почве шока и боли. Поэтому сейчас с упоением слушает рассказы ветра, его странные, наполненные тоской истории, мечтает с ним улететь, сбросить оковы тела и раствориться в сильном потоке, утечь сквозь мучающие его пальцы. Слиться с холодными ветрами, дать уже волю слезам и проливать их дождем, делиться своим горем и болью.       Но его снова поднимают на руки и несут к машине, Тэ лишь выдыхает слабое «нет», но продолжает безвольной куклой висеть на руках Хосока. Альфа улыбается парню, осторожно сажает на пассажирское сидение и пристегивает, едва касаясь худых ног. На тихое тэхеново:       — Ненавижу…       Отвечает улыбкой и поцелуем в висок:       — И я тебя люблю, принцесса. Ты просто этого еще не понял.       Дверь закрывается, и Тэхен успевает умереть несколько раз, прежде чем Хосок садится за руль и выворачивает с набережной. Там, за оградой пляжа он точно видел Чонгука и Юнги. Абсолютно точно…       Он ведь не сошел с ума?       Чонгук провожает взглядом автомобиль и сжимает стаканчик с кофе в руке.       — Я же говорил, что он привезет его сюда, — Юнги касается плеча Чона и ждет, когда альфа к нему повернется. — Зачем тебе Тэхен?       Гук кривится и отводит взгляд. Он сам не знает, зачем столько времени выслеживал Хосока, буквально по запаху выходя на его людей. В итоге местоположение альфы ему сдал Юнги. И поэтому Чонгук должен быть с ним честным. Хотя бы с ним. Но как сказать честно то, в чем самому себе в жизни не признаешься, кому-то еще? Чонгук не знал, но должен. Юнги ценит честность и преданность, сам эти привычки ему привил и требует соблюдать правила.       — Чонгук…       Тот снова кривится и мысленно шепчет зверю, успокаивает потревоженное существо, гладит по крепкой шкуре, слышит за мощной грудной клеткой рев огня и выдыхает. Пока что терпеть можно. Пока что.       — Я не знаю сам, хен. Он, — тыкает в грудь и поднимает взгляд на мятноволосого, — требует. Он не спит, не молчит. Он каждую ночь изнутри рвет, хен. Мне надоело уже.       Юнги жует губы и взгляда отвести от длинных пальцев на груди альфы не может. Омегу гложут смутные сомнения, и как бы он не ненавидел Кима, но то, что сказал и чувствует Гук, слишком похоже на то, что происходит временами с Намджуном и его Монстром.       — Гук… ты, наверное, сам понимаешь…       — Нет, — Чон отстраняется, выкидывает смятый стаканчик и выходит на берег. — Я не хочу этого даже слышать. Только не от тебя.       Юнги сам задыхается, давится вдохом. Потому что это нечестно. Потому что ебучая судьба снова смеется, снова отбирает, стоит Чону вернуться домой. Будто уже мало того, что он потерял. Она ему такой подарок делает.       Парень сзади крепко альфу обнимает и всхлипывает. Юнги редко плачет, сам не помнит, когда в последний раз, но сейчас не за себя. За Куки, за его альфу, посмеявшись над которым в детстве, судьба награждает его плахой снова. Потому что от этого только смерть спасет, только она — избавление. Потому что даже привыкший к жестокости жизни Юнги понимает:       — Это слишком жестоко, Чонгук. Но я не знаю лекарства от этого.       — Не надо, хен. — Чон оборачивается, берет омегу за руку и идет к авто. — Поехали. Через два часа у меня завтрак с Намджуном и Дживоном. Нельзя опаздывать.       — Долбанные альфы со своими долбанными встречами. Всего мужика мне изъездили, — бурчит омега, идя к машине. — Дома ему не сидится, завоеватель хренов. Джин еще пропал, блять. Он заебет мне брата до смерти.       Чон косится на Мина.       — Что? Будто ты не знал, — вспыхивает Юнги. Злость на судьбу Чона мгновенно переходит в злость на брата босса. — Этот ублюдок, да простит меня Намджун, женился на Чимине! Насильно!       Чонгука от воспоминаний немного кривит, но и только. Он Чимина помнит только по вытатуированным рукам, да по безумному взгляду, с которым тот тогда на него бросился, сжимая в пальцах стилет.       — Не думаю, что ты дождешься от меня жалости, хен, — Чон закуривает, открывает окно и выпускает терпкий дым. Ловит взгляд нахмуренного Юнги и вздыхает. — Мне не за что любить твоего брата.       — Ага, как и этого…       Юнги осекается, молчит некоторое время и следит за ведущим машину альфой. Мин вполне понимает, что тот вправе осуждать и ненавидеть Чимина, что не обязан даже слушать про того, кто помог сломать жизнь. Вот только Юнги не в силах разорваться между ними. Он не может спокойно сидеть и ждать, когда его родные расходятся в стороны, подставляются под пули и снаряды судьбы, ранят себя и других. Мину физически больно от осознания, что брат рядом совсем; только захоти — коснешься. Но Джин встает непреодолимой преградой.       Джин в начале предупредил, что не подпустит Чимина к брату, слишком крепко омега вцепился в прошлое, и осознание того, что Юнги давно уже принадлежит другому, либо убьет его, либо сведет с ума, и тогда уже Чимин прикончит и брата, и его альфу. Сокджин терять никого не хотел. Альфа вознамерился посадить парня под замок и держать там до тех пор, пока Джун не разберется с Хосоком.       Хосок встал реальной проблемой. И хотя Намджун последние годы поддерживал Чонов, Юнги видел, с какой жадностью Хоуп смотрел на Джина. Словно тот самый нужный экземпляр в коллекцию, самая редкая статуэтка. Подозрения Юнги оправдались, когда красноволосый псих за одним из вечеров дернулся к Джину, внюхиваясь и улыбаясь как сумасшедший.       — Превосходно пахнешь.       Не стоило тогда Хосоку говорить этого. С виду безобидный и похожий на мамочку Джин организовал Хосоку комплекс проблем, до кучи докинув туда и разборки с бандами. Сказать, что Чон был в бешенстве… ничего говорить не надо. Он просто прислал на следующий день фотографию фаворита Джина с растерзанным горлом и сломанными ногами. Это было объявление войны. Так и жили. Пока старший Ким строил мосты со старшим Чоном, младшие с переменным успехом отбирали друг у друга самое ценное. Но теперь на кон встал Чимин. И стоит Хосоку узнать про омегу, и того не спасут ни самый охраняемый пентхаус, ни взвод охраны. Хосок — безумный убийца, мясник, купающийся в крови и поставивший себе цель утопить в ней Джина.       Юнги возвращается мысленно в машину и вздыхает.       — Я не буду просить тебя принять его, но…       — Хен, он хотел убить меня потому, что от меня пахло тобой. Понимаешь? Твой брат помешан. Я не думаю, что Джин поступил верно. Ему нужен врач. И ты сам понимаешь, о какой помощи я говорю.       — Лучше молчи, Гук, — Мин сам хватает раскрытую пачку и прикуривает.       — Я видел такое в Китае. Много раз…       — Заткнись.       — В бордель приходят такие. Отчаявшиеся, потерявшие тех, от кого зависели…       — Гук, заткнись!       — Они сначала кажутся нормальными, устраиваются работать. Клиенты от них в восторге. Но только сначала…       — Чонгук! Еще слово!       — Потом их находили в номерах мертвыми. Они подсаживались на героин и другую дрянь, которую притаскивали в обход правил клиенты. Мы, конечно, этих уродов штрафовали, но жизнь, хоть и бляди, уже не вернешь.       — Останови машину, — у Мина внутри ядерная война. Хочется стукнуть Гука чем-то очень тяжелым, чтобы прекратил ломать надежду.       — Нет, — спокойно отвечает альфа. — Ты должен это принять.       — Я знаю! — Внезапно срывается омега. — Знаю я, что Чимин помешан на мне! Он с первого дня был всегда рядом! А потом эта сука! Он ему окончательно психику сломал! И теперь ты! Я поверить не могу, Гук, что эта сука забирает у меня всех! Из-за него Чимин теперь с Джином, а увидеть его я не могу. Из-за него твой зверь с ума сходит. Из-за него и его уебищного клана Намджун несколько лет одержим этой войной. Ты не представляешь, как эта сука меня заебала! Я ему только смерти могу желать, пусть я и буду гореть в Аду, но не в одном с ним котле.       Гук приспускает окно и молчит, впитывая информацию. Юнги мало говорит о прошлом, и это может оказаться полезным. Неожиданно для себя Чонгук решает на днях заехать к Джину, посмотреть, что и как у того с омегой.       Юнги молчит до самого дома, где выходит из авто и хлопает дверью, на последок обронив:       — Я покормлю животное, забери его уже отсюда. — Спасибо, — отвечает Чон и улыбается, давит на газ, срываясь в город.       Встреча проходит в том же ресторане, где кланы гуляли свадьбу. Вот только этаж пустует. За дальним столиком, у самого панорамного окна, сидят трое, вокруг них по периметру стоит охрана, которая только на миг задержалась взглядом на фигуре Чонгука.       — Доброе утро, — приветствует альфу Хосок, салютуя бокалом с вином. — Неважно выглядишь.       Намджун осматривает идеально выглядящего парня и кивает на место рядом. Чонгук игнорирует приветствие Хосока и скупо кивает Дживону, на что тот морщится.       — Никаких манер у молодежи, все больше в этом убеждаюсь.       — Отец, не говори так, — улыбается Чон, — Гук всегда мрачен. Это же Гук — великий преемник Ким Намджуна. Глава самого Китая.       В голосе отчетливо слышится ирония вперемешку с удовлетворенностью. Словно Хоуп доволен выданными картами и в рукаве держит пару тузов. Чонгука это мгновенно напрягает, заставляет всмотреться в вишневые сытые глаза и не увидеть в них жажды огня и крови.       — Что, напился крови и снова мурлычешь, кот?       Тоном Гука можно мрак вокруг него же резать на тонкие части. Он заставил улыбку на лице Чона сначала исказиться, а потом и вовсе исчезнуть. Альфу перекосило, красивое лицо исказилось в оскале, парень перегнулся через стол и тихо, почти ласково прорычал:       — Замечательный на вкус, кстати. Извини, делиться не буду.       Хоуп падает на стул и облизывает губы, греется в ледяном пламени раздражения напротив, ластится, как кот, и насмехается. Чонгуку бы ему позвонки по одному сломать, стереть в порошок и с пеплом смешать, по ветру развеять. Вот только Намджун предостерегающе смотрит и предупреждает взглядом. Сейчас рано объявлять войну. Чон это понимает и тихо выдыхает, заказывает коньяк и вслушивается в продолжившийся разговор.       — Канал будет открыт через месяц, в лучшем случае — через две недели.       — Неделя, — отрезает Намджун, разминая пальцы и приступая к пасте. — Максимум, что я могу вам позволить.       — Ты не считаешь убытки, — Дживон с омерзением смотрит на с аппетитом завтракающего альфу. — Слишком затратно. Мои партнеры не поймут спешки.       — Это я не понимаю, почему ты тянешь и прикрываешься расходами. Ты забрал, позволь заметить, половину от «Феникса», лучшую, кстати, — замечает Намджун, имея ввиду компанию и акции. — И говоришь об убытках. Смешно. Финансов компании хватит, чтобы построить еще один город, что уж говорить о канале поставки.       — Все не так просто, — шипит старик, — ты думаешь, что это так легко — оформить все документы и наследство правильно?       — А, — вскидывает брови Ким, — вы еще не оформили наследство. Что же так? Недели вам не хватило на подпись жалких бумажек? Какие вы… ммм… жалкие?       Намджун улыбается и продолжает есть под звук взведенных пистолетов.       — Только дернись, — шепчет Чонгук, приставив дуло ко лбу Хосока, который не успел коснуться пистолета, как был взят под прицел.       — Я хотел почесать ногу, Гук, — альфа улыбается, а взглядом Чона на куски кромсает, сжигает заживо и на пепелище танцует.       — Верю, — кивает тот и осматривает помещение. Охрана наставила на него пушки и находится под прицелом намджуновской.       — Как мило, все так привычно и обыденно, — босс вытирает губы салфеткой и смотрит на Дживона. Старик даже не дернулся, хотя у головы его сына находится пистолет. — Мне не нравится наш завтрак. Ты снова пытался меня убить. Думаю, с друзьями так не поступают.       На стол ложится перехваченный Гуком нож.       — Что ж, — Намджун встает и иронично кланяется. — Будем, тогда, говорить по-плохому. У тебя неделя на открытие канала, Дживон. Не больше. Потом мои ребята начнут зачистку. С твоего клана.       Альфа разворачивается на выход и кивает Гуку.       — Ты смеешь мне угрожать, щенок?! Откуда ты вылез, чтобы разбрасываться такими угрозами?       — Я крепко держу твои, хоть и жесткие, но явно не алмазные яйца, Дживон. Тебе стоит только намекнуть, и я лишу твой клан поддержки. Не думаю, что ты хочешь разделить участь «Феникса». — Ким снова поворачивается, оглядывается и улыбается Хосоку.— Привет мужу. Надеюсь, он умер.       Гук старается пропустить все через себя, пропитать нутро острым и режущим, чтобы привыкнуть, но последние слова главы все равно бьют, все равно кромсают.       — Спасибо, — на выходе уже говорит Намджун и садится в джип. — Со мной? Я в особняк.       — Нет, с Юнги разбирайся сам.       — Что с ним? — Альфа мгновенно изменился в лице, хватаясь за телефон. — Что с моим ангелочком?       — Твой ангелочек, босс… Крайне грязно матерится и пылает запретными чувствами к Чимину. Собственно, за десять лет ничего не изменилось.       — А, — выдыхает Джун и смеется. — Да, Юнги умеет выводить из себя. Хорошо, теперь о работе. Слушай, Гук, — Намджун закуривает, — держи Хосока под прицелом. Этот сученыш опасен, реальный псих. Я не ебу, что ему нужно от Джина, но если эта паскуда прикончит Чимина, то я потеряю и брата, и Юнги. Я знаю, как ты относишься к этому… омеге. Но это приказ. Присмотри за ним, Хосока пока не убивай. Дживон ничего без сына делать не будет.       — Окей, — Чонгук мысленно перебирает варианты, как именно он будет стараться не убить Хосока. Даже оправдания, почему все-таки не сдержался, придумал. — Что вы задумали?       — Мне нужен еще один рычаг давления. Поручу Джину собрать кое-какую информацию через Хосока. Поэтому ты и нужен. Наша мамочка от своего омеги не вылезет, пока точно в его безопасности уверен не будет.       — Джин не будет сотрудничать с Хосоком.       — Куда он денется, будет. Я глава клана и мне решать, жить его омеге или нет. Даже если он брат Юнги. Мне плевать на бывшую шлюху Тэхена. Кстати о Киме…       — М?       — Можешь убить его.       Разрешение, как выстрел, прошило Гука насквозь. Он внешне не дрогнул даже, а внутри осыпался. Сам на себя за слабость разозлился.       — Зачем?       — Чтобы не мучился, — Джун полностью забирается в джип и выкидывает докуренную сигарету. — Ну, и чтобы Хосоку жизнь сказкой не казалась. Все, я поехал.       Чонгук провожает взглядом колонну автомобилей и поднимает его наверх, где они недавно завтракали. В желудке предательски урчит, и Чон решает совместить проебанный завтрак с полезным делом.       Он едет к Джину.   Квартира альфы скрыта за семью печатями, то есть, на самом верхнем этаже высотки. Чонгуку лень смотреть наверх, поэтому он паркует автомобиль, кивает охране и проходит внутрь. Джин шикарно устроился в Сеуле. По крайней мере, здесь химик снимает целый этаж как личные покои, не говоря о лаборатории и офисе.       Вообще, Чонгуку кажется не лучшей идеей совмещать работу и личную жизнь, особенно учитывая область, в которой работает Джин. В особняке Намджуна Чон реактивов не заметил, как и резких запахов; сам альфа всегда был чист и опрятен, ничем не вызывая подозрение. Он больше всех походил на добропорядочного человека. Да только химика, составляющего формулы новой наркоты язык не повернется нормальным назвать.       И все же Джин эстет. В этом Гук убеждается, едва оказывается на верхнем этаже. Створки лифта раскрываются уже в квартире, впуская парня в убежище Кима. Дорогие деревянные панели, древняя ваза на полу, боковая подсветка, пушистый черный ковер. Гуку нравится, всегда нравился вкус Джина.       В квартире тихо, слуг не видно, почти темно. Чон снимает у двери ботинки и проходит к узкой полоске света в конце коридора слева от него. Терпко пахнет омегой. Чонгук прислушивается и тихо толкает дверь.       Брюнет сидит за столом, читает новые сводки и документы, одной рукой придерживая папки с бумагами, другой — Чимина. Парень спит, откинувшись на плечо Кима, и обнажив тонкую шею. На смуглой коже бледнеют лиловые синяки.       Джин поднимает уставший взгляд на вошедшего и кивает:       — Сейчас выйду.       Чон смотрит, как альфа осторожно отодвигает бумаги, поднимает Чимина и перекладывает на кожаный диван в углу, накрывает легким покрывалом и отстраняется, недолго смотрит на омегу. Кивает Чону и, подхватив пустой стакан и таблетки, выходит из кабинета. Мужчины недолго идут по все такому же темному коридору и выходят в просторную гостиную.       — Чего пришел?       Джин ставит стакан на столик, убирает таблетки и садится в кресло, зовет прислугу.       — На завтрак, — Гук располагается у окна, кивает появившемуся в дверях персоналу и вновь переводит взгляд на Джина. — Чем ты его поишь?       Брюнет распоряжается о перекусе и откидывается на спинку кресла, растирает лицо, пару раз моргает.       — Какая тебе разница? Сейчас подадут, садись.       — Спасибо, насиделся, — отказывается Чон и подходит к полке, куда альфа убрал лекарства. Вертит в пальцах блистер с капсулами и смотрит на Кима. — Успокоительные?       Джин морщится и кивает, берет из рук омеги чашку с чаем и отпивает почти кипяток.       — Не думал, что будет сложно. Чимин не слушается, хотя обещал, когда я его забрал. И стоило течке кончиться, как он сбежал. К Тэхену на свадьбу сбежал, представляешь?       Чон отстраненно кивает и откладывает упаковку на место. Сам берет кофе.       — Не знаю, чего ты ждал от любовника Тэхена, когда брал его к себе. Наверное, лучше от него избавиться.       Джин каменеет всем телом, отрывается от чашки и долго смотрит на Чона, ищет в черных глазах намек на шутку и хмурится, когда не находит.       — Я знаю, что ты скажешь, Чонгук. Мне не меньше тебя известно, как такие как он заканчивают. Я сам мешаю то, с чего их кроет. И знаешь, что? Не смей намекать мне избавиться от Чимина. Он моя омега. Больше на эту тему я разговаривать не буду.       Джин замолкает, красноречиво ставит точку в этой теме и интересуется уже привычно:       — Так чего приехал? На мой зоопарк посмотреть?       Парень на пару мгновений зависает, кашляет, пряча улыбку и машет головой.       — Нет. Просто заехал в гости…       — Ничего ты сейчас просто так делать не будешь, — ворчит старший. — Что Джун задумал на этот раз? Рассказывай. Лучше, если я буду готов к этому.       Чон сомневается, стоит ли сейчас ставить альфу в известность, вспоминает его реакцию на спящего Чимина и решает выложить правду.       — Боссу нужно, чтобы ты что-то узнал про Хосока, — стоило брюнету услышать имя Хоупа, как тот снова замер, вслушиваясь и уже начиная думать. — Дживон не поддается влиянию и, возможно, готовит бунт против вас. Вы свергли центр, и сейчас ничто не держит «Тигра» в узде. Только твой брат. Насколько я успел узнать и понять, Хосок — главное оружие Дживона. Он не побрезгует использовать сына, когда понадобится убрать Намджуна. Ты не хуже меня знаешь, на что он способен.       — Угу…       Джин закусывает палец и думает, строит в голове схемы, решает сложнейшую задачу, но ответа пока не находит.       — Я не знаю, как именно, но босс хочет, чтобы ты нашел рычаг воздействия на одного из них. Дживону нужна война и власть, это было ясно еще до падения «Феникса». Сейчас он роет яму нам. Намджун хочет его остановить.       — Дживон давно исчерпал управленческие навыки, — прерывает парня Ким. — Он умеет только воевать и строить козни. Страна во главе с ним или, не дай Боже, с Хосоком обречена на вечную гражданскую войну. Не знаю, чем Соён думал, когда подписывал договор, вроде, всегда был умным. Видимо, Джун хорошо расставил ловушки. Что ж…       Джин откладывает чашку и в упор смотрит на Чонгука:       — Моя роль ясна. Что за тобой?       Чонгук молчит, держит взгляд и ничем себя не выдает. Опасно.       — Хорошо, — тянет альфа. — Не говори. Твои люди уже приехали?       Чон кивает.       — Как давно?       — Два дня назад. Я оставил в Китае доверенного человека.       — Прекрасно, — мужчина принимается за принесенное мясо. — Какую часть тебе выделил Намджун?       — Север. Нужно устранить беспорядки, пока Дживон не подмял банды под себя.       — Вот этим и займись. Ешь пока, зная своего брата, ты всю встречу дырявил Хосока взглядом? Или все же перешли на пистолеты?       — Он метнул в босса нож, — Гук садится рядом и начинает есть. Джин никак на замечание младшего не реагирует. Пожимает плечами только.       — Осмелел, пиздюк. Раньше только на меня хватало смелости скалиться.       — Что вы не поделили?       Чонгук был готов услышать о многомиллионных сделках, наркоте, оружии и многом другом, но ответ хмыкнувшего мужчины заставил удивленно вскинуть брови.       — Мою задницу.