***
Тонкая цепочка режет шею, неприятно натирает и мешает. Джин думает о ней, о цепочке. Думать о другом опасно, оно и так искрит, бьётся разрядами в двести двадцать, вспыхивает и гаснет. У Джина неоновая вывеска на лбу: не подходи, убьет! Он сам идёт, сам пришёл, сам приехал на заклание. Только, в отличие от сказочных героев, не чувствует, что это правильно и так нужно. Это прихоть, не его, но все же. Поэтому… цепочка натирает и мешает. Короткий звонок в дверь, вокруг, на удивление, ни души. Охраны не видно, этаж пустует, даже пропустили без проблем. Джин напряжен до предела, он натянут и готов сорваться, исполосовать протянутые к нему пальцы, рассечь их до кости, сломать и окраситься в багровый. Вот только нить надо расслабить и позволить на себе сыграть. И какой бы не была игра — вытерпеть. Тихий скрежет, и дверь открывается, выглядывает прислуга, коротко осматривает гостя и спрашивает: — Вам назначено? Джин цыкает и вспоминает, как выглядит. Отрицательно мотает головой: — Хосок ждёт меня. И я тоже не люблю ждать. Парень вздрагивает на имени хозяина и уходит в квартиру, захлопывая дверь. Джин переводит дыхание, он за несколько секунд прочувствовал все запахи квартиры, моментально определил количество человек и их пол. Альфа один. Хосок. Омеги — пять. Один знакомый, но тот настолько слаб, что пахнет, скорее, плавленой пригоревшей карамелью, прогоркло и горько. Мысли прерываются скрипом двери. — Какой замечательный сюрприз. Хосок тянет ядовито, улыбается как обычно, цепко осматривает альфу, полностью выходит на площадку. На поясе Джин замечает пистолет и нож. Классический набор Хосока. Хорошее настроение, следовательно, хорошего не жди. — Признаться, я удивлён, — альфа цепляется за шлевки на брюках Кима и подходит ближе, обдает горячим дыханием, смотрит немного снизу вверх, жадно. — Ты пришел, как я и думал. Джин молчит, сдерживает рвущиеся свернуть чужую шею пальцы и терпит. — Я долго ждал, — продолжает Чон, медленно, словно белая акула, обходя Кима, оценивая вид с каждой стороны. — Думал уже, что придется наведаться самому. Замолкает, держит напряжение, профессионально настраивает нужные эмоции, уже играет. — До меня дошли слухи, — резкий рывок к себе. Крепкое тело бьётся о Хосока, брюнет шипит, но ждёт продолжение, — что ты теперь не свободен, Джин. Кто он? Вишнёвые глаза напротив, пальцы под рубашкой, царапают пресс, улыбка убийственная сдирает кожу, обещает что-то невесомо, но реально. Джин прикрывает глаза, видит во тьме Чимина, цепляется за образ, вдыхает эфемерный запах, живёт. — Какое тебе дело? Я согласился, Хосок. Можешь делать все, что хочешь. Слова даются через силу, с болью и огромными красными буквами перед глазами: опасно!!! На деле же голос ни на градус не потеплел, намереваясь Хосока заморозить. — Как-то скучно, Джин. Что мне с этого будет? Джин опешил, впервые проявляя что-то, кроме равнодушия. — Хосок. — Что мне с этого будет? — С чего? Они друг друга явно не понимают. Или Джин не знает новых правил игры. Что-то одно, что заставляет Хосока отстраниться и вновь осмотреть альфу с головы до ног. Встрепать алые волосы, сверкнуть глазами и сложить руки на груди, ожидая ответ. — Мне плевать на планы отца. Что мне будет за информацию? У Джина рушится весь идеально построенный план, погребая все под своими обломками. Малой кровью не отделаешься, придется идти ва-банк. — Что ты хочешь? Хосок на пару мгновений задумывается, прикрывает глаза, молчит и нервирует Джина этим молчанием. Ким ловит себя на мысли, что как мантру повторяет одно. Пять букв. Ключ от всего, что даёт ему жизнь. Ключ от ящика Пандоры. Ключ от него, Джина. Хосок оживляется, снова подходит ближе и выдыхает в лицо, смакуя каждый слог и каждую букву, упиваясь эмоциями и проскользнувшей на лице брюнета тенью. — Чимин. Вселенная взрывается, расходится волной в стороны от эпицентра, раздается дальше, в глубины вселенной. Где-то на задворках Джин слышит недавний вопрос Гука. Прокручивает свой ответ и сам себе улыбается. Вот она, Судьба, во всей своей красе, сука, в лучшем наряде, лучших декорациях. Джин шепотом ее позвал, надеясь, что не услышит, как не слышала раньше. А нет, проебался где-то, она тут же одежки подхватила и примчалась, похлопала по плечу, улыбнулась своей режущей улыбкой и ласково по голове погладила. Она стоит рядом с Джином, а ключ от него Хосоку протягивает. Джин сам его ей в пальцы вкладывает. Потому что… «А ты готов убить Чимина, — заканчивает мысль Гук, тем самым проводя черту между братьями Ким. — Один полностью доверяет своему зверю и за омегу убьет. Другой — убьет кого угодно за клан, даже своего омегу». — Мне нужна информация на Дживона. Личная, только ты знаешь, как уничтожить твоего отца. — Прекрасно, — Чон не скрывает довольного вида, тешится над разрушениями перед ним. Хосок умный очень, и это хорошо известно. Кто же знал, что ещё и наблюдательный. — Я предоставлю информацию. Через несколько дней жди сообщения от меня. Будь готов, Джин, дважды я предлагать не буду. Он уже поворачивается, чтобы уйти, как альфа не выдерживает: — Почему ты изменил условия? Хосок оборачивается: — Ты сам их изменил. Ты мне не нужен, Джин. Раньше у тебя был лишь ты сам. Теперь же. Что же, вижу, что ты верен семье. В чем-то я тебе завидую. Извини, но мне пора. Омега ждёт. Чон уходит, хлопает дверью, оставляя после себя выжженное поле и пустыню. Джин не знает как, но воду выпарило, высушило целый океан, высосало все силы. Он опустошен, выжат и сух. С трудом поворачивается, на автомате садится в ламбо и сидит пару часов. Вода не прибывает, краны перекрыли, завалили питающую его реку, солнце печёт и ни тучи. Джин задыхается, наверное, впервые в жизни. Прежде всего, от зверя, что когтями в горло вцепился, дерет нещадно, пуская горячую красную кровь. Джин не сопротивляется, позволяет, надеется, что искореженный и испорченный умрет от потери крови. Но кровь в сознании, а в реальности одиннадцать вечера, Чонгук и Чимин одни в его квартире, Джин надеется, что убили друг друга. Потому что иначе ему придется отдать, оторвать от себя припаянное намертво, вырвать с корнем и отдать в лапы Хосока. И пусть он кусок себя вырвет. Но Джин должен. Должен поступиться собой, ради семьи. Зверь ревёт и впервые называет Кима ничтожеством. Ким с ним согласен, заводит мотор и едет в квартиру. У него слишком мало времени. Времени для чего?..***
Когда ты думаешь, что научился плавать, кажется, будто теперь любые преграды по плечу. Любой порог можно перейти, любой риф переплыть, любую воронку обойти стороной. Ты всесилен, немного тщеславен и могуч. Вода тебе покорилась. Ты забываешь, каково это — тонуть. Когда ты тонешь — это падение вниз, ниже, чем можно увидеть. Ниже тьмы, ниже холода, ниже уровня жизни. Ты летишь до противного медленно, тягуче опускаешься на самое дно, сверху давит толща воды, тусклый безжизненный свет остался далеко наверху, давно забытый и ничем не напоминает. Ты не видишь себя ни в чём. Плотная давящая тьма. Без воздуха. Это самое кошмарное. Ты жив какое-то время, но она уходит вместе с истончающимися пузырьками. Уже там, на поверхности, они донесут последний стон агонии. Но когда это случится, ты будешь раздавлен, схлопнут синевой. И всё. Чимин даже плавать ещё не научился, барахтается лишь как жалкий щенок, скулит и пытается уплыть от хозяина, не умеет и снова тонет. Чимин в какой-то момент понял, что рядом с Джином выживать легче. И пусть со дня свадьбы прошло чуть больше трёх недель, но ему, уже десять лет живущему в обшарпанной комнатушке своего тела, без намека на выход и облегчение, эти дни не кажутся чем-то длинным. Обычные дни, обычные ночи. Жар и беспамятство течки ушли, остался Чимин, изувеченный и израненный собой же, своим прошлым и настоящим. Он решает, что было бы неплохо остаток существования прожить в тепле, реальном тепле альфы, постоянного, такого близкого каждое мгновение. Чимин за эти недели прикипел, плющом обвился вокруг Кима, добровольно нацепил поводок. Он и думать почти забыл, что, вообще-то, украден и насильно расписан с Ким Сокджином, братом лидера «Кобры», одним из самых опасных людей Кореи. Это ушло назад, поистерлось и помутнело. Осталось тепло, согревающее настолько, что впервые не страшно спать в чьем-то присутствии. Но как бы не было хорошо, он каждое утро на рефлексах пытается сбежать, найти выход из западни, будто все вокруг красивая игра, и только тело понимает, что нужно бежать, прятаться и скрываться. Чимина ловят каждый раз, возвращают, хотя он сам рвётся назад, почти бежит в объятия Кима, виснет на нем и дышит-дышит-дышит. Надышаться не может. Пусть бергамот и тонкие щепотки химии, пусть не яблоки. Но тепло. Яблокам особое место, рядом с душой, в аду. Чимин отдает себя без остатка, телом просит возвращать каждый день и каждый раз. Там, за стенами, по улицам огромного города бродит зверь, тот уже напился крови Тэ, распробовал в карамели жасмин и хочет его. Чимин будто чувствует это, дрожит и покрывается холодным потом, когда Джин возвращается в квартиру, и от него пахнет дымом. Чимин с клуба запомнил этот запах, учуял потом на Тэ. И все встало на свои места, собралось единым паззлом в единую картину. Чимин на неё смотрит и ужасается. Каждый его страх расписан перед ним же, у каждого пометочка, когда жизнь его пнет в очередную ловушку. Чимин умный, это бесспорно. Но беспомощный перед желваками жизни, как котенок. Он не выстоит один. Он стоял с Юнги, стоял без него, но с Тэ, стоит сейчас с Джином. Один он ничтожен, ничто перед судьбой. А она тут как тут, приветливо машет рукой и подзывает к краю, склоняется вместе с ним и голосом родным шепчет: — Чимин… На выдохе и с неверием. С облегчением, радостью, ужасом. Миллиард эмоций, миллионы мыслей, одна жизнь на двоих с разницей в десять лет. Для обоих конец и начало, точка невозврата, грань, перейдя которую, назад пути нет. Они стоят уже за ней, перешли и думают, стоит ли оно того. За спиной одного зверь огромный, скалится и рычит, закрывает омегу собой, ластится. За другим безжизненная пустыня и бушующий океан. И пусто. Его зверь по другую сторону реки, за гранью водной пыли, воет и рычит, скребётся, зовёт назад. И тот бы рад повернуть, но границы пройдены. Прошлое настигло его быстрее, чем Джин решился довериться зверю, прежде, чем Чимин его принял. Взрыв.***
У Чонгука дежавю. Определенно. Он снова под перекрестом взглядов, снова между прошлым и будущим. Пусть оно и не его вовсе, от этого не менее странно. Омеги замерли в паре метров друг от друга и вот уже двадцать минут как сидят и не двигаются, словно боятся спугнуть нечто невесомое, невидимое и слишком хрупкое, чтобы касаться. Чонгук отлично знает историю каждого, по кусочкам её собирал, по деталям и крохам информации. Собрал все, что нашел и использовал. Он только так может отблагодарить Юнги за все, только так не будет чувствовать себя должным. Пусть на Чимина у него свой взгляд и свои мысли, пусть тот неплохо так приложил стилет, подравнивая его жизнь, но Чон не живёт прошлым. Он отпустил и давно. Сейчас только Юнги он благодарен, за тепло и поддержку, за свет и опору, за семью. Чонгук за Мина убьёт, но он возвращает ему брата. Чонгук решает не отнимать боль, но вернуть утерянное. Котенок спит в ладонях Чона, обхватив лапками палец. Стоит тишина, она не гнетет, вакуумно существует рядом и успокаивает. Есть время поразмыслить, время на решение более важных задач, чем омеги. Пусть, теперь, сами решают, что делать со своей историей. Чонгук помог вернуться, остальное за ними. — Он милый. Чон отрывается от созерцания экрана телевизора, смотрит на Чимина. — Что? Юнги подсаживается ближе и берет на руки кота, тот пищит, но не просыпается. — Милый, — повторяет омега, касаясь черной шерстки кончиками пальцев, едва задевая бледную кожу Мина. В этот момент происходит то самое короткое замыкание. Чонгук его видит не впервые, но в первый раз именно так. Взрыв? Нет. Миллионы взрывов, лопающихся цепей, падающих стен и замков. Пыль вселенной оседает у ног прижавшихся друг к другу братьев. Чонгук, если и захочет, разделить не сможет. Одно неделимое целое. Болезненный комок нервов и сердец, избитых жизнью и потрепанных судьбой. Чонгук выходит из комнаты и приставляет к двери охрану на случай срыва у Чимина. Идёт на открытый балкон, попутно осматривая владения Джина. Снаружи закуривает и выпускает дым, смотрит на ночной город, дышит его воздухом, его бешенным ритмом, его дорогами-артериями, пьет этот город, ощущая тягучий сладкий привкус в самом воздухе. Сипит сквозь зубы тихое ругательство и разваливается в кресле, набирает помощника и решает заняться важными делами, чем просиживать в няньках у омег. Чонгук ждёт Джина, и не позволит старшему уйти от ответов.***
Выдох и по новой, думать, анализировать, строить шаткий домик надежд и страхов. Тэхен моргает несколько раз, прежде чем осознает, что сегодня он снова выйдет наружу, снова вдохнет свободу полными лёгкими, снова испытает трепет городского воздуха, его безумство и пороки. Тэхен готов добровольно сдаться чудовищу сегодня, самостоятельно вложить цепь в пальцы, лишь бы выйти, вырваться из удушающего сумрака квартиры, где каждая мелочь напоминает о его стонах, где каждый предмет отпечатан в памяти, каждая поверхность покрыта им — Тэхеном. Стены давят, надвигаются, сжимаются. Ещё немного и сплющат, выжмут остатки и раздавят в тонкую фанеру. Тэхену нужно вырваться отсюда хотя бы на несколько мгновений, вдохнуть, почувствовать себя настоящим и живым. Хосока нет около десяти минут. Этого вполне хватает, чтобы все продумать, решить и уверить вопящее сердце в идеальности плана. Когда альфа возвращается, кладет на место оружие и вновь приближается к Тэ, тот сам первый касается, льнет. Хосок лишь вскидывает брови, но молчит, поднимает лёгкого парня на руки и несёт в кухню. Там пара омег из прислуги что-то готовят и тихо перешептываются, но, заметив хозяина, смолкают и вжимают головы в плечи. Тэ удобно усаживается на коленях и смотрит куда-то в подбородок Чона, гладит пальцами шею и кромку волос, крепко обхватывает ногами бёдра. — Скучал? — Мурлычит Хосок, приближаясь к уху. — Да. Говорить все ещё немного тяжело, содранное горло не слушается. Но Тэ справляется, вскидывает подбородок и переводит взгляд выше, на губы. — Хочешь гулять, принцесса? Тэ лишь кивает отстранённо, склоняется к лицу альфы, молит себя выдержать, и целует приоткрытые губы, едва касается на самом деле, оставляя Хосоку право выбора. Тот не думает ни секунды, отвечает, раскрывает губы омеги своими, проникает внутрь, играет с мягким языком, посасывает и лижет нижнюю губу. Тэ закрывает глаза, расслабляется, крепче обхватывая плечи. Правильно. Правдиво. Хосок отрывается, с сожалением смотрит на мягкие губы, проводит по ним пальцем. Смотрит как-то странно, отстранённо. — Куда хочешь пойти? Тэ вопрос выбивает из равновесия, рубит под основание. Он не ожидает, что это окажется так легко. Внутренне ликует, не замечает внимательного взгляда и, чуть отстранившись, отвечает. — В «Empathy». Давай сходим туда, пожалуйста. Хосок задумчиво молчит, смотрит на слуг, потом на Тэхена, хмурит брови, но: — Хорошо. Приказывает подать ужин, сам ссаживает Тэ с колен, оставляет на плече поцелуй и отходит в сторону, наблюдает со стороны, как омега впервые за несколько дней сам ест. Хосок не дурак, и ему ясно, что Ким что-то задумал. Что же, он ему подыграет. А дальше посмотрим. У Тэхена бабочки в животе и впервые легко на душе. Пусть он напоминает искореженный кусок металла, обуглившуюся деревяшку, но он покажет, что не сломлен. Тэ сложно сломить, лишь согнуть на время, заставить принять нужное положение. Но и только. Тэ устал от вечной боли, не позволит больше бить себя, насиловать и издеваться. Он сам отдастся, приручит зверя, который его в клочья изорвал. А потом убьёт. Да, именно так. Хосок входит в собственную спальню, на ходу застегивая пиджак, останавливается у окна и смотрит, пожирает глазами омегу, начинает с кончиков ног, заканчивает макушкой, он его всего готов употребить, целиком и полностью. Знать, что это совершенство твое и только для тебя, только под тобой выгибается и стонет, только тебя боится, но послушно отдается, крышесносно. Хосок подходит ближе, крадётся тигром, обходит по кругу, приближается и видит в отражении зеркала испуг, недоверие и чистейший страх. Ему жаль портить внешний вид омеги, хотя очень хочется именно сейчас вжать лицом в стеклянную поверхность, пальцами распороть белые брюки, стянуть их до колен и, придерживая Тэхена за волосы на затылке, войти до конца, заполнить собой, ощутить жар и давление, впиться в солёную шею и перейти на размашистые толчки, каждым выбивая жизнь. Смотреть в глаза сквозь стекло, питаться смесью страха, желания и боли, пить крики. Хосок прикрывает бушующее пламя в глазах и приближается к Тэ, притягивает спиной к себе, вдыхает свой запах, смешанный с карамелью, смотрит внимательно, ждёт непрямого ответа на свои догадки. Тэхен замирает, опускает укладывающие волосы руки и расслабляется. Он не должен выдать себя ничем, слишком опасно играть с тигром, когда ценою жизнь. Тэ её лишиться не готов от слова совсем. Поэтому откинуться и приглашающе потереться о пах альфы, коротко простонать и вцепиться пальцами в запястья Хосока на своих бедрах. — Если продолжишь так делать — выебу прямо у этого зеркала, Тэтэ. Хосок ласково прикусывает ушко и продолжает следить за реакцией. Омега стонет, откидывает голову на плечо и не прекращает провоцировать. — Маленькая сучка, — шипит Чон, толкая парня к зеркалу. — Прости… Тэхен всхлипывает, приложившись лбом, и закусывает пальцы. — Сейчас извинишься, не волнуйся. Вопреки плану Тэ, Хосок разворачивает его, приказывает опуститься на колени и завести руки за спину. Омега ужасается, но противоречить не смеет, стекает на пол, опускает голову и ждёт. Хосок любуется открывшейся картиной, проводит пальцами по скуле, оглаживает щёку и тянет к паху. — Снимай, — коротко и жестко. Тэхен тянется пальцами к ширинке и мгновенно получает по рукам, взвизгивает, обиженно дует губы и смотрит наверх. — Без рук? — Сообразительный, — кивает Чон и вновь указывает на штаны, зарывается пальцами в волосы, массирует кожу головы и немного дёргает на себя, поторапливая. — Давай, Тэтэ, ты же хочешь гулять? Тэхен душит в себе ненависть и отвращение, подползает ближе, складывая руки на коленях, впиваясь ногтями в ткань. Набирает воздуха и смелости, касается плотной ткани губами, отодвигает складки и чувствует холод молнии. Неловко цепляет язычок зубами, тащит его ниже, собирает запах возбуждения, давится им, но продолжает удовлетворять зверя. Когда с ширинкой, как и со штанами покончено, Тэхен отстраняется, смотрит пару мгновений на стоящий член, спускает зубами резинку белья, оголяя головку, и касается кожи языком, ведёт вверх, описывает головку, слизывая каплю смазки, и отстраняется. Сверху шипят что-то неразборчивое, пальцы в волосах сжимаются, но не давят, позволяя продолжать. Тэ раздумывает, склоняется и ведёт языком теперь вниз, по ткани, обводя выступающие венки, прикусывая ткань и чувствительную плоть. Смачивает слюной, делает максимально твердым, постанывает и скулит, словно просит. У Хосока помутнение и острое желание выпороть, высечь за такие игры вместе с требованием заласкать омегу до изнеможения. Вместо всего этого он молчит, сверкает глазами и ждёт. Снова ждёт. Тэхен спускает белье полностью, давая члену свободу. Тот возвышается перед его лицом, стоит твёрдо и крепко, и Тэ облизывает губы, смачивая. Подползает ближе, хватается за ноги альфы, и заглатывает почти полностью, расслабляя глотку. Перед глазами тут же темнеет, воздуха резко не хватает. Резкий выдох сверху как награда, пальцы сжимаются, вырывая отросшие волоски с корнем. Из глаз слезы, размазывающие косметику и стекающие по щекам, к горлу и ключицам. Теряются там, в складках прозрачной рубашки, на груди, обжигая. Начинает двигаться, сжимает губы, массируя плоть, прикусывая осторожно и игриво. Слюна смешивается со смазкой, омега давится и выпускает член. От губ нить слюны, обрывается и тянется вниз. Хосок смотрит на это и еле сдерживается, чтобы не вылизать эти блядские губы, не вспороть их зубами, смешивая смазку с кровью. Лишь тянет снова, сам уже насаживает и задаёт ритм. Омега не сопротивляется, расслабил горло и рот, держится за ноги от особо сильных толчков, душит слезы. Уголки губ саднят и болят, он представляет, как они будут выглядеть со стороны, как он будет выглядеть в чужих глазах. Но плевать. У Тэхена план, он его осуществит. Это — самая низкая цена. Он готов ее платить. Хосок с особым садизмом трахает рот Тэхена, наслаждается гримасой боли, слезами и размазанной косметикой, ведёт пальцами по щекам, отстраняется и поднимает омегу к себе, без отвращения целует в саднящие алые губы, пьет с них самого себя и Тэхена, привкус срывает тормоза, хочется больше. Член требует разрядки, но Хосок не хочет торопиться, хочет немного продлить эту пытку самому себе, чтобы потом сполна насладиться омегой. Прикусывает нижнюю губу, оттягивает и отпускает, смотрит в золото глаз и усмехается. — Молодец, ты прощен. Собирайся. Тэхен хрипит после таких ласк, чуть морщится, но кивает. — Я собран. Я… готов. Хосок скользит взглядом по нему, раскрасневшемуся, с лихорадкой румянца на щеках, по открытым во вдохе губах, по тонкой шее, и прикрывает глаза, сдерживаясь. Ему бы довершить начатое, снова расписать этот великолепный холст собой, распустить бутоны синяков поверх старых, ещё не сошедших, поглотить всего полностью, не оставить даже воспоминания. Но Тэ слишком красивая игрушка, со слишком идеальной сливочной кожей, запахом сладости и взглядом, полным золота и чистейшего бесчестия. Он трофей, отданный Фениксом добровольно, огненный птенец, будущая прекрасная птица. И Хосоку до сжатых челюстей хочется свернуть тонкую шею, услышать последнюю трель, разодрать золотые перья и пустить птичье тепло по своим клыкам, упиться сахарной кровью, утопить все внутри себя в ней, напоить наконец-то кровожадную тварь с углями вместо глаз. Кажется, что только омега, этот омега утолит жажду. Его нужно беречь, растягивать так долго, как только можно. Других не хватало и на глоток, его же он пьет несколько недель и источник не иссякает. Хосок не знает, что это, но делиться ни с кем не намерен. — В таком виде? Позволишь себе чужие взгляды? Хосок намеренно бьёт по чувству собственного достоинства омеги, по желанию выглядеть всегда идеально. Он почему-то уверен, что Тэхен не сломан, что только притаился, выжидая. Что смерть отца никоим образом не поменяла Кима. — Я рядом с самым сильным альфой мира. Мне не к лицу думать о никчёмных людях. Голос Тэ почти дрожит, но он вытягивает себя буквально за шкирку из пропасти, выдерживает тон и эмоцию. Облизывает губы и льнет к альфе. — Не переигрывай, принцесса. У тебя не получается. Улыбается. Бьёт в нокаут и улыбается. Режет живьём и улыбается. Хосок знает и улыбается. Тэ эта улыбка в кошмарах приходит вместе с черными глазами, полосует его, раздирает. Идеальная маска, идеальная игра. Хосок идеальный хищник, это без вариантов. Тэхен опускает глаза, молчит. Позволяет вывести себя из спальни, одеть в широкий пиджак и усадить в порш. Радость от выхода на улицу омрачает знание Хосока. План рушится, рассыпается золотыми перьями прямо в руках омеги, шуршит невесомо, но для Тэ это грохот, камнепад и спуск лавины. Уничтожающе. Они в полном молчании отъезжают от дома, сопровождаемые охраной. Альфа быстро переключает передачи, несётся по трассе, играя в пятнашки. Тэ на скорость как-то параллельно, волнует только осознание, да свет города, играющий алыми прядями. У клуба машин великое множество, ещё больше людей, разодетых, накрашенных. Тэхен смотрит и насмотреться не может, прилипает ко всем взглядом. Пусть он их презирает, считает мусором и никчемным довеском к своей жизни, но видеть их живые сияющие лица оказалось жизненно необходимо. И Тэ сам не знает, чего ему хотелось больше: дышать самому или наблюдать, как прежде, за другими. Он, по сути, всегда наблюдал, допуская к себе только тех, кого хотел. Всю жизнь скрывался за панцирем похоти и богатства, презрения и холодности. Даже от Чимина. Тэ с самим собой боялся быть честным, что говорить об окружающих. В какой-то степени Хосок прав, смерть отца ничем особым не выделилась из всей его серой, прошитой золотой нитью жизни. Так, прибавка к воспоминаниям, не самая приятная, но и только. И Тэ себя почему-то чувствует тварью, чудовищем, похуже Хосока. Заляпанным кровью и мазутной грязью. Он от этого не отмоется вовек, так и будет жить с клеймом позора на душе, с меткой «чудовище». Хосок тормозит у V.I.P. входа, вытаскивает Тэхена и входит в клуб, погружаясь в размеренные биты музыки, мягкий фиолетовый полумрак и атмосферу полнейшего релакса. Он не удивлен теперь, что омега выбрал это место. Вовсе не удивлен. Они поднимаются на третий этаж, занимая его целиком, по периметру охрана, на столике — лучший алкоголь, Тэхен — на коленях альфы. Хосок считает, что это идеальное комбо, идеальное сочетание. А следом видит откинувшего голову Тэ, покачивающегося в такт музыке. Тот млеет, ластится и трётся, явно забыв, с кем играет. У Хосока странное желание и мысли, но они затягивают, и он решает, что вполне неплохо. Почему бы и нет? Тянет Тэхена вверх, позволяет извиваться, поддаться музыке, раствориться в ней. Пока Хосок его не испил до дна. Мелодия влияет опьяняюще, или это бокалы коктейлей. Плевать. Главное, что легко, главное, что не думать. Не мыслить. Впервые за много дней не мучиться. Тэ плывёт, разъезжается в горячих руках, увлекаемый поцелуем-укусом в танец страсти. На задворках вопит, что нужно очнуться, нужно думать и решить именно сейчас, пока не поздно. Пока Хосок не решился на что-то другое, больнее и унизительнее. Спиной упирается в дверь, толкает ее и падает на кровать огромных размеров. Тэ смутно знакомо это помещение, он сам здесь часто развлекался в компании Чимина и альф. Стены звуконепроницаемые, у кровати крепкое изголовье и наручники у основания, смазка в тумбочке на любой вкус, подсветка и музыка. Тэхену нравится эта комната. А вот комбинация из неё, Тэхена и Хосока — нет. На краткий миг сознание всплывает из мутной алкогольной пелены, и этого хватает, чтобы очнуться. Вот он, прижат к мягкой постели, почти голый уже. Под Хосоком. У того жажда в глазах, и пальцы на бедрах сдирают штаны. Тот опасно близко к шее и ключицам, облизывается, будто перед…***
Чонгук дожидается Джина вместе с омегами. Он уже давно опустошил половину бутылки виски, немного флегматично наблюдает за парнями и курит. В комнате царит анархия, и Чонгук здесь король. Омеги, после нескольких часов в обнимку и рыданий, спят, облепив друг друга конечностями. Чон почти впервые убеждается, что иногда и он ошибается, иногда просто необходимо столкнуть вселенные, чтобы не допустить разрушения обеих. Юнги и Чимин тому прямое доказательство. И пусть Джин адски зол, пусть Чимин зависим. Чонгук это сделал ради Мина, ради того, чтобы стереть звериную тоску из взгляда. Его подарок — Пак Чимин. А что делать со всем этим дальше, пусть думают сами. Чонгук встречает Джина кивком головы и бокалом. На альфе кожанка, несколько цепочек и обтягивающие штаны. В целом — неплохо. Чон кивает сам себе. — Шикарно. Для шлюхи. Джин пропускает язвы слов мимо ушей, проходит в комнату и останавливается напротив омег. Смотрит долго, тихо и убито. Опускается рядом с ними на пол, гладит Чимина по щеке, убирает волосы с лица, отстранённо хмурится, словно прислушивается к чему-то. Выдыхает. Чонгуку кажется, будто он присутствует при чем-то сугубо личном, закрытом от глаз. От этого неуютно, коробит и отрезвляет. — Пожалуй, поговорим завтра. Я заберу Юнги и… — Оставь, — тихо, почти неслышно. — Уже все равно. Джин не поворачивается, смотрит на омегу, продолжает касаться. Чон не выдерживает, решает и вправду оставить все на завтра. Поднимается из удобного, но уже осточертевшего кресла, хлопает старшего, явно чем-то убитого, по плечу и идёт на выход. Слишком много чужих эмоций давят на сознание, душат. Чон думает сначала поехать в особняк, спотыкается взглядом о корзинку, ищет кота и, не найдя, тоже посылает к черту. Надоело заботиться, беречь, хранить, помнить. Этот день слишком, все уже слишком, встаёт поперек горла так, что убивать хочется. Но Намджун пока отмашку не давал, значит, нужно расслабиться иначе. Как обычно. Дорого и со вкусом. Из всех лучших клубов Чонгук выбирает «Empathy». Сам не знает, зачем, но его сюда магнитом тянет, влечет. Он слушает, что тихо шипит внутри зверь и доверяет предчувствию. В конце концов, именно оно никогда не подводило. Сегодня шумно, толпа гудит, бурлит под отрывистую музыку, пьет и снова пьёт, предлагает себя, окунуться, раствориться в ней, в ее безумии. Чонгуку своего на сегодня хватает с лихвой, чтобы в это кидаться. Он проходит на третий этаж и вскидывает брови, замечая, что, охренеть, занято. Ставит галочку мысленно выкупить весь клуб вообще, весь этаж в частности. Но дальше хуже, хуевее и хуевее, снежный ком проблем набирает обороты, катится, сверкает и как бы намекает: беги. Чонгук от проблем бегал только в школе, давно пройденном этапе. Не сейчас. Втягивает пропитанный насквозь воздух, пропитывается сам, топит себя в нем и раскрывает глаза, впивается остро и больно, наблюдает. Отсылает охрану с коротким приказом, о котором впоследствии долго будет думать, зачем это сделал. И хотя он уже сейчас знает ответ, но не признается в этом даже себе. Остаётся ждать, выходя на балкон второго этажа, заказывает коньяк и ждёт, предвкушает, смакуя терпкую жидкость. Зовёт прислугу и требует нескольких омег, необходимо снять напряжение, вывести лишние эмоции, пока они не разорвали на части.***
У комнаты багровый потолок, Тэ вспоминает. У нее звуконепроницаемые стены и лучшая обслуга. Обслуга, которая носа не покажет без приказа. У нее нет камер, нет прослушки. Идеальный склеп для Тэхена. Альфа стягивает рубашку и брюки, подтягивает зависшего омегу ближе, впивается в губы, мажет по щекам и пьет, пьет эту кожу, этот запах, этот источник. Спускается ниже, разводит ноги и разрабатывает и так готовую дырочку. Тэ выгибается, сжимает в кулаках одеяло, терпит. В глазах вертолёты, коктейль явно не был простым, если от одного движения рубит. С губ срываются стоны и вскрики, когда Хосок входит резко, размашисто шлёпает бедрами о ягодицы и дышит возле шеи, вылизывает её, целует вены и кадык, прикусывает челюсть. Тэ закидывает слабые руки на шею, подаётся вперёд и целует сам, оттягивая финал. Хосок рычит, берет грубее, так, что руки соскальзывают с мокрой кожи, Тэ дрожит и поджимает пальцы на ногах, кричит, срывая снова голос. Хосок склоняется ниже, и омега напрягается, пытается оттолкнуть, вылезти, упирается руками в грудь. Тщетно. Альфа сильнее и явно что-то задумал. Тэхен реагирует поздно, в последний момент выставляя руки и с протяжным: — Нет! Хосок впивается кровоточащим укусом в запястье, разрывает кожу, словно пытается пометить. Не пытается, проносится в голове Тэхена, метит! Сильнейший толчок ногами и Хосок скатывается с омеги, рычит, утирает кровавые губы и идёт снова, тащит за ноги к себе. Бьёт прямо по губам, лицу, размашисто, разбивая в кровь. — Сука! Хватается за шею, сдавливая одной рукой, второй перехватывает запястье, осматривает и злится больше прежнего. Метка не поставлена, укус сорвался в самый нужный момент. И Хосок вскипает. Бьёт с отдачей, наслаждается криками и хрипами. Он убьет эту суку, хитрую блядь. Убьёт и разделает на части, рассечет до кости эту кожу, вырвет кусок мяса с кровью, помечая на всю жизнь. Отрывает от ужасающего зрелища надрывающийся телефон. Хосок сползает с недвигающегося даже парня, находит устройство и в бешенстве отвечает. Замолкает на мгновение, оглядывается на постель. — Да, сейчас выйду. Только быстро. Быстро собирается, подходит к Тэ и хватает того за волосы, поднимает лицо к своему и выдыхает в губы. — Мы не закончили, принцесса. Сейчас я вернусь, и продолжим наше увлекательное занятие, да, малыш? Слизывает кровь и выходит. Тэ коротко стонет, рассыпается, склеивает себя заново и даёт пощечину самому себе. Времени крупицы, ими как никогда нужно правильно распорядиться. Он стаскивает свое поломанное тело, скрипит зубами, накидывает пиджак и касается запасной двери. За ней, как обычно, пусто. Удача. Тэхен воодушевляется и выходит на узкую лестницу между этажами, медленно, болезненно идёт вниз, стирая ноги о железные прутья. Спотыкается и падает, поднимая невероятный грохот. Лежит, не в силах снова подняться. По щекам слёзы досады и страха. Хосок найдет его и прикончит, окончательно раздавит и лично сожрёт. Тэ на все согласен, лишь бы сбежать. Наверное, в одной из прошлых жизней он был не таким дерьмом. Потому что этот ненавистный голос кажется светом во тьме. И Тэхен готов в него зубами вцепиться, но выбраться. Какой бы не была цена. — Какая встреча, — Чонгук склоняется над раздавленным, избитым Тэхеном, подмечает все абсолютно: содранные ноги, синие руки, шею со следами пальцев, разбитые губы и наливающийся синяк на скуле. Кровавую кашу на запястье. Страх, животный ужас в золоте. Склоняет голову, будто в насмешке. — Помочь? У Тэхена резонанс, разрыв вселенной. Он падает и взлетает одновременно, силы покидают, кажется, сама жизнь решила оставить так, оставить на перепутье. Сам решай, Ким Тэхен, теперь решай сам. Слабая протянутая рука цепляет ногу, ощущение дежавю и забытья. Только здесь нужно ответить, Чонгук так и оставит его на лестнице, если не услышит желаемого. Но Тэ ломает нещадно, стирает в порошок мысли и разум. Он молчит. И Чонгук уходит с лестницы, уже открывает дверь на свой этаж, равнодушно прощаясь с омегой. Как Тэхен зовёт, слабо, со злостью и ненавистью ко всему. К самому себе в первую очередь. — Чонгук. Помоги… пожалуйста. Умоляю, Чонгук. Он убьёт меня. Чонгук… умоляю. Голос срывается, осыпается осколками под босые ноги. И Чон останавливается, оборачивается, не отпуская ручку двери. Хмыкает. — Что мне с того? Какой резон из-за какого-то омеги объявлять войну Хосоку? У Тэ жизнь из глаз утекает, крохи остались. Он их собирает, сжимает в себе и бросает остатки гордости альфе под ноги. — Что угодно. Проси чего угодно. Я всё…. — У тебя ничего нет. Что ты мне можешь предложить? Чонгук словно издевается, за те года издевается, с особым удовольствием, тонко втаптывает Тэхена в грязь, тонкой корочкой размазывает. Омега в панике прислушивается к звукам на лестнице, ему буквально мерещится запах Хосока, его тихие шаги. Руки. Улыбка. Триггеры срывает. — Себя. Я могу предложить только себя. Пожалуйста, — как приговор. Тэ жмурится, слезы жгут глаза, ждёт решения судьбы. Чонгук смотрит пристально за каждой эмоцией, аплодирует сам себе и подходит ближе. — Станешь моей шлюхой, Ким Тэхен? Омега молчит, дрожат губы и ресницы. — Только так, Тэхен. Только в роли шлюхи. Не согласен? Не держу. Отстраниться не успевает, как пальцы сгребают воротник и тянут к себе. Хрип и полузадушенное: — Согласен. Омега отключается, падая назад, на железную лестницу. Чонгук смотрит на тело, раздумывает пару мгновений и достает телефон. Коротко разговаривает с охраной, отдает пару коротких приказов, отключается. Подбирает омегу с пола, перекладывает удобнее и, игнорируя подошедшую охрану, спускается по лестнице вниз, к машине. Называет водителю адрес. Китайская змея, черный дракон заполучил главное золото Сеула и всей Кореи. И Чон уверен, что сунься кто в пещеру ящера, покусись на это золото — вылетит лишь пепел. Дракон — древнее хитрое существо. Отличается жестокостью и любовью к золоту. Чон Чонгук — китайский дракон, преемник Монстра, глава Китая. Он свою сокровищницу стережёт круглые сутки. Он не боится. Его должны опасаться. И тигр никогда не сравняется с драконом, каким бы сумасшедшим ни был. Золото пахнет кровью и карамелью, ящер рычит, довольно щерится и бьёт крыльями. Он нашел. Лучший запах во вселенной.