His

      Быть королём. Вершиной, недостижимой для многих, недоступной, запретной. Эталоном красоты и величия, разумом, взглядом с небес. Казнить и миловать, дарить и отбирать, позволять любить себя и ненавидеть. Быть королём…       Тэхену, что с рождения привык быть центром и идеалом для многих, сейчас совершенно пусто. Никак.       Смотрит, скользит взглядом по стеклянной поверхности, равнодушно, не читаемо совсем. С холодом изучает своё же лицо, тонкие черты, линии и изгибы. Понимает, что из них прекрасное складывается, но не ощущает. Перед ним пазл разрозненный, зеркало битое осколками впивается, крошится. Собрать воедино сложно и невозможно почти. Но Тэхен продолжает смотреть в темноту зеркала, утонуть в глади желает. Может, там, за тонкой рамкой есть настоящий он, не искусственный, живой и дышащий.       Но он здесь, в той же комнате, на той же постели сидит, тонкими пальцами одеяло перебирает и задушенно смотрит на себя же. Силуэт угадывается с трудом. За окном мрак непроглядный, свет потушен, и вставать слишком холодно. Мороз под кожу пробирается, оплетает инеем вены и сосуды, кровь заставляет остановиться, замедлить свой ход. Сердце бьётся гулко, размеренно, тяжело толкается в груди, и эта боль даёт осознание, что все ещё жив.       С трудом глаза воспалённые от зеркала отводит и назад откидывается, падает на мягкие подушки, ногами в одеяле путается, сжимается в комок и пытается не уснуть, но от мира абстрагироваться, позволяет мыслям течь уже, петлять и путаться. Что угодно, лишь не назад.       Прикрывает глаза, тяжело выдыхает и снова проваливается.       Чувствует запахи родные, пусть далёкие, но точно дому принадлежащие. Понимает краем сознания, что не нужно, что больно и с каждым разом только хуже, но вновь открывает глаза, позволяет яркому свету резануть по золоту. Моргает часто и оглядывается.       Кабинет отца. Стол строгий, ковёр и кресла, бар, картины. Темные зелёные стены, незашторенные окна. Спина в строгом пиджаке, бумаги на столе в нескольких экземплярах, прикинувшийся серой тенью юрист. Молчание даже сейчас, тягучее, пропитывает кожу, в омегу просачивается, наполняет, принять заставляет.       — Так нужно для клана. Для нашей безопасности. И твоей тоже.       Тэхен как и тогда вздрагивает, оборачивается и себя самого видит, улыбается горько.       Перед ним омега вроде бы и тот, что он, но другой совершенно. Наглость в нем через край переливается, в золоте эгоизма бескрайний океан, самоуверенности на несколько человек одновременно. Он роскошью и высокомерием пропитан от и до, наглядный пример идеального хищника.       Но внешность колется на неправильные куски, ломается тихо, с надрывным скрипом, обнажает истинное. Тэхен смотрит, как на омеге золотыми нитями кожа рвётся, как чёрное вперемешку с красным наружу просачивается, пачкает снаружи то, что внутри давно отмерло.       Дикое отчаяние захлестывает, глотать спертый воздух заставляет, но смотреть на чудовище, что из тела хрупкого вылезает. Оно маску Тэхена себе оставляет, скалится ей, а на самом деле воет низко, протяжно, чернильные лапы к отцу тянет, хочет согреться, но сам себя одергивает, подбирается.       Они уже обсудили и ход последний за омегой. Ему только ручку взять и подписать, размашисто оставить свой след под подписью отца и Дживона, рядом с Хосоком.       Чудовище к столу шаг делает, а Тэхен рядом на крик срывается, молит не делать этого, передумать и понять уже, что собственное тепло чужой — родной жизни не стоит, что в этом мире только вместе и рядом выживают. Он понял, он знает, он замерзает сейчас от лютой стужи, что собственными руками в себя впустил, двери нараспашку отворил, прошу, проходи. Буря вместе с Хосоком ворвалась, выжгла всё, а теперь льдом покрыла, выстывает.       Тэхен себя руками обнимает, ежится и дрожит, но смотреть продолжает, хотя и не хочет. Вот он ручку берёт, недолго вчитывается, улыбается, и в улыбке этой надежда на тепло и ласку на остром одиночестве замешанная. Тэхен себя понимает, отлично знает, что именно сподвигло так поступить, но кричит все равно. Молит не делать этого.       Поздно. Пара росчерков и уже не Ким Тэхен, но Чон Тэхен, омега Чон Хосока, первый омега «Тигра». В глазах гордость и высокомерие ко всем, в душе ветер, обжигающий, крепчает, набирает обороты и скорость.       Тэхен отшатывается, и картинка мгновенно меняется. Оглядывается, замирает, вновь глаза прикрывает, но ничего не меняется.       Пепелище.       Серое, грязное, холодное. Дом. Остовы той крепости, что породила короля. Крепость, которую он королём покинул, к которой павшим вернулся. Пачкается в саже и черни, но все равно опускается на колени, пальцами в землю зарывается, к лицу подносит, вдыхает мертвую пыль.       Возможно, он с ума сошел, но мерещится запах отца, лицо его хмурое предстаёт, фигура массивная. Тэхен всхлипывает, продолжает пыль по лицу размазывать, надышаться не может. Слышит рядом хлопок двери и не поворачивается даже, знает слишком хорошо, что за спиной его происходит.       — Нравится?       Стон протяжный, болезненный. Удар, и тело подломленное падает, с пепелищем сливается. Не шевелится.       — Смотри и запоминай. Не рядом со мной, тогда, здесь, на этом же месте будешь. Передашь привет своему папаше. Хочешь?       Тэхен хочет, сейчас так точно. Но сзади слышно только всхлипы, и он точно знает, что парень головой в стороны мотает, жмурится и смотреть на остатки былого не хочет. Тэхен того себя ненавидит, хоть и разница между ними в несколько недель. Отчасти понимает, но ненавидит.       Кадры вновь сливаются, и омега предполагает, но никак не ожидает, что следующим местом будет это.       Холодные скатерти, синие листья и тонкие прожилки, алые бутоны, отстранённый блеск приборов, шорохи. Жёсткая ткань под пальцами, запах удушающий, но тепло. По полу сквозняк гуляет, но почём он голым ногам, что с живого огня свисают.       Тэхен оборачивается медленно, опасается чего-то, сам не понимает чего. Осознает, что игра разума, шарады и загадки, но не верить не может. В панике почти решает проверить, разрушить оковы сна. Тянется вперёд, подушечками по коже, в волосы и ближе, зарывается, гладит по щеке и приближается сам, смело и почти дерзко, пока не передумал, и страх не сковал заново.       Тычется носом в щёку, ластится, ласку выпрашивает и накрывает чужие губы своими. Мгновение медлит, чувствует вкус вина и сигарет, отмечает почему-то, что странно это — во сне запахи разбирать, — но продолжает. Раскрывает губы навстречу, впускает чужой язык и умирает в горячих руках, плавится в них. Глаза приоткрывает, в тьму вглядывается и верить себе отказывается. Смотрит.       Окружение смазывается, истончается и рвётся не по шву, раскалывается. Тэхен ближе подбирается, позволяет хотя бы здесь отречься от ненависти и позволить живительному теплу напитать израненную душу.       В момент, когда с губ предательский стон срывается, Тэхена кроет. Он сам себя теряет в ворохе ощущений, под пальцами прогибается и извивается, просит телом больше. На ресницах бриллианты слёз замирают, срываются на щеки и там пойманы чужими губами оказываются. Тэхену в этом что-то странное видится, но думать не хочется.       А приходится.       Внезапно открывшаяся дверь вырывает омегу из сна и рук Чонгука. Прислуга в святом ужасе переводит взгляды с прижатого к постели омеги на хозяина и обратно. Лица сереют по мере того, как мрачнеет взгляд альфы.       Тэхен в ступоре смотрит на происходящее и мысленно молится, чтобы и эта часть оказалась сном. Только вот рычащий на слуг Чонгук в рамки сна не вписывается.       — Как посмели войти без стука, раз. Что понадобилось в этой комнате ночью, два.       От властного голоса мурашки по коже и кровь стынет. Тэхен едва отползает от нависшего над ним альфы и оказывается прижат к постели твердой ладонью. Чонгук назад к его лицу наклоняется, палец к губам прикладывает и шипит низко. Снова к замершим оборачивается.       — Я устал дважды повторять вопросы и приказы, — поднимается, рукава расстёгнутой рубашки закатывает, обнажая чернила на коже. Говорит что-то угрожающее, но Тэ не слышит и не слушает, на перья черные смотрит, губы пересохшие облизывает и все думает, что сон либо слишком реалистичный, либо он с размаху вляпался во что-то явно для него плохое.       Пока в голове Тэхена бури и сумятицы, перед Чонгуком задолбавшие его уже идиоты. Альфа действительно думает, что только кретин мог набрать такой штат сотрудников, вспоминает, кто, собственно, этим занимался, и хочет познакомить ладонь с лицом. Он сам. Первое попавшееся агентство нанял, занятый зачистками и перенятием власти. Допустил в свою, хоть и необжитую, но личную крепость идиотов.       Или нет… не идиотов.       К своему удивлению Чонгук замечает, что прислуга до сих пор молчит. Это настораживает. Следит за взглядом крайнего и рычит от злости, потому что на омегу смотрят. С завистью и плохо скрываемой ненавистью. Чонгук может только догадываться, что эти двое хотели сделать. Пугать омегу сейчас не было смысла, поэтому сам выталкивает прислугу за дверь и на руки охране сдаёт.       — В подвал. Под замок.       Парни все ещё молчат, и это — лучшее объяснение. Чонгук с этим завтра разберётся. Сейчас у него дела важнее и интереснее. Гораздо интереснее.       Возвращается в комнату и медленно, крадучись к Тэхену подходит, взглядом худые ноги ласкает, на краю сознания пометку ставит «покормить», поднимается выше и раздражённо выдыхает. Футболка. Ощущения от мягкой кожи живота и бедер вспоминает, улыбается опасно и склоняется над парнем.       У Тэхена в ужасе сердце заходится. Он себя кроликом чувствует, которого ласковый удав целиком сожрёт, не подавится даже. Отползает дальше, губы облизывает и понимает, что последнее — ошибка капитальная.       — Куда собрался?       У Чонгука голос низкий, бархатный, хрипит интимно. На губах Тэхена запах вина и сигарет оседает, осознание подступает ближе.       Глаза омеги расширяются, он порывисто отползает на подушки, как можно дальше от хищника.       — Я… сон… вино…       Чонгук тихо посмеивается и, схватив за колени, к себе дёргает, сверху нависает, оглаживая розовые губы пальцем.       — Для кого-то сон. Для кого-то — нет.       Спускается губами к шее, встречает сопротивление, усмехается, но продолжает. Тэхен ругается сквозь зубы, ладонями альфу отталкивает, но под напором плавится, растекается лужицей. Ему признаваться не хочется, но нравится тепло Чонгука до дрожи.       Чон реакцию чувствует, сильнее давит на кожу, под себя подминает и остро в шею впивается губами, целует ключицы в разрезе футболки, снизу ее поднимает, до груди задирает. Тэхен низко стонет, руками мешает и ноги под себя подбирает.       Чонгук вновь к лицу поднимается, лижет щёку и на ухо шепчет.       — Только посмей меня пнуть. Свяжу и выебу.       У Тэхена от интонации внутренности сворачиваются, огнём обжигает. Что-то внутри предлагает рискнуть и зверя раздразнить, выбесить. Будто не он несколько часов назад умирал изнутри, будто не он в сновидении просил о смерти. Все ушло вглубь, спряталось, обнажая истинное лицо Тэхена.       Омега с секунду в глаза напротив всматривается, улыбается криво, напрягая альфу, и пинает в грудь. Чонгук, на его же удачу, не слетает с постели, но рычит опасно, мгновенно ближе оказывается, прижимает за руки к подушкам, губами за подбородок кусает, ведёт к губам.       — Заигрываешься, сученыш. Не беси меня.       Тэ приподнимается, что есть сил, в ответ скалится.       — Не дорос ещё, Гуки, меня лапать.       И пусть то бред и нахальство в чистом виде, но Тэхену нравится, как лицо кривится и злостью искажается. Как старые подначки действуют безотказно, обнажая старого Чонгука, а не этого — взрослого и держащего его жизнь в своих руках.       Оказывается резко на живот перевёрнут, прижатый лицом к одеялу. Дерзко бёдрами ведёт и постанывает издевательски.       — Смелости не хватает? Впервые омегу в руках держишь? Даже Чимин лучше управлялся…       Договорить не успевает, как содрогается от крепкого удара и стонет в ладонь.       На голой коже под футболкой огненный след расцветает, по форме точно ладонь Чонгука повторяющий. Тот на заткнувшегося Тэхена смотрит, ягодицы чужие оглаживает, нежно почти, и с новым шлепком уточняет:       — А ты только с омегами и спал?       Третий ложится на первый, и Тэхен задницей ведёт, получая скользящий, скулит и краской заливается. Он это столько раз проходил в разных руках, но именно в этих становится стыдно и хочется ещё. Тэхен от себя в ужасе, но отказывать телу не привык. Как и удовольствию бесить Чона.       — Гуки, — тянет, кусая подушку и получая за обращение новый удар, — я не сплю. Я, — на локтях приподнимается и сквозь разведённые ноги смотрит, облизывает губы, — трахаюсь.       Выгибается бровь Чонгука, выгибается Тэхен, когда ягодицы вновь обжигает двумя последовательными росчерками. Впереди слышится гнусное «изверг» и «садист». Чонгук этого даже не отрицает.       Ему дотрагиваться до этой кожи нравится безумно, вдыхать его запах, слушать стоны, смотреть в плавленое золото и чувствовать, как зверь внутри ликует и щерится довольно.       Чонгук вообще не планировал даже заходить к омеге. Он шёл мимо, когда на телефон пришло сообщение и одновременно болезненный стон раздался. Как-то мгновенно приоритетом омега стал, и Чон в спальню вошёл, собираясь узнать причину странных звуков.       Омега по постели метался, в запястье ногтями вцепился, разрывая повязку, до плоти стараясь добраться. По щекам слёзы и всхлипы хриплые. Дрожь, озноб почти.       Что-то в Чонгуке тонко дрогнуло. Он ближе подошёл, холодного лба коснулся и оказался за руку пойман, к груди прижат. Тэхен во сне пальцы свои с пальцами альфы переплел, к себе прижал и, как источник тепла, не отпускал. Чонгук в первое мгновение замер, отнять конечность хотел, но передумал, представляя смущение и ярость омеги, едва тот проснется и поймет, что делает.       Рядом лёг, даже поспать понадеялся, расслабился после напряжённой недели. Не тут-то было. У Тэхена кошмар явно порнографией сменился. Потому что омега ближе прижался, тёрся о тело и в итоге полез целовать.       Чонгук не каменный вовсе, да и сдерживаться надоело. Тэхен его в столовой завел, и тот с трудом его отпустил, хотя желал прямо на этом столе разложить да всю душу выебать.       Потому Чон на порыв отвечает, инициативу перехватывает и в конце концов Тэхена из сна вырывает, лаская уже по-настоящему.       Так что та мысль, что омеге будет стыдно, сейчас растворяется в его же стонах, когда он подставляется и требует большего. Чонгук внезапно понимает, что им манипулируют, останавливает пытку только самого себя и поднимается, толкает Тэхена назад, в губы впивается, получает дозу злости в виде вспоровших плечи ногтей и отрывается, с усмешкой уголок рта вытирает.       — Хватит с тебя на сегодня.       Поворачивается уходить и в спину получает.       — Мне нужны деньги.       Останавливается.       — Это ещё зачем?       Чонгук лукавит, прекрасно знает, зачем. Думает, скажет тот правду или нет.       — Я что, должен в этих обносках ходить? Не стыдно такую страшную шлюху иметь?       Солгал.       Чонгук возвращается, наклоняется и говорит тихо, скрывая опасные нотки.       — Хочешь новые шмотки? — Дожидается кивка. — Дождешься меня. Не откажу себе в удовольствии поиграть в переодевание куклы.       В голосе меда бочка, но Тэ кривится от той самой ложки недоверия, понимая, что его раскрыли. Отворачивается от высокомерной ухмылки, ёрзает, шипя от неприятных ощущений горящей задницы.       — Пошёл ты нахер.       Чон смеётся и снова к выходу идёт, бросая на прощание:       — Это кто ещё на чей пойдет.       Дверь за альфой закрывается, и Тэхен позволяет себе пунцовым до кончиков ушей залиться. Прячет огненно-красное лицо в сгибе локтя и неслышно матерится.

***

      Чонгук, едва дверь прикрыв, к ней спиной припадает и устало растирает лицо.       Перед глазами алые ягодицы и сливочная кожа, темные следы от чужих пальцев и стоны. Чонгук задумывается, что поспешил, поддался омеге, дал слабину, и тот воспользовался, позволил думать, что он здесь главный. Чонгук решает игру оттянуть, насладиться ломкой подольше, дать всей смеси чувств Тэхена настояться, окрепнуть, чтобы потом это вино единолично употребить.       Достает из кармана брюк телефон, читает короткое сообщение с местом и временем встречи, хмыкает и удаляет. Тигр выбрал первое место. Что ж, Чонгуку осталось только явиться.       Накидывает черную толстовку на голое тело, кольца снимает и пальцами хрустит. Спускается вниз огромной многоэтажки, в самый подвал, куда приказал кинуть слуг. Отпускает охрану, разминает шею и входит в свежеокрашенное помещение, осматривает пристегнутых к стульям парней и отсылает охрану. Подходит ближе, со стола у стены щипцы берет и скальпель, крутит в пальцах, позволяя холодному свету на металле играть, и приближается к пленникам.       — Буду спрашивать только один раз, — ведёт краем щипцов по коже левого парня — беты — и чувствует, как того страх сковывает. — Начнем с тебя.       Присаживается на корточки перед стулом, смотрит снизу вверх, но пленнику пронизывающей тьмы с лихвой хватает, чтобы даже не думать о сопротивлении.       — Я… я все скажу! Только не убивайте меня!       Парень довольно симпатичный, отмечает Чон, срывается на слёзы и молит о пощаде, вызывая у напарника истеричный смешок.       — Трусливый еблан, — шатен качает головой и сплевывает на пол, мгновенно перетягивая внимание альфы на себя. — Ты все равно не выживешь.       Чонгук вскидывает брови, но решает удовольствие потянуть, возвращается к первому.       — Что вы хотели сделать?       Подносит скальпель к прикованным ладоням и аккуратно одежду разрезает, вызывая сип страха. Бета бледнеет, но отвечает.       — Т-только посмотреть… честно!       Чонгук ложь чувствует, хмыкает и склоняется над загорелой кожей, осматривает на предмет изъянов и не находит. Кивает сам себе.       — Ложь.       Лезвием тонким по коже рисует, выводит росчерки, игнорируя душераздирающие крики. Жертва трясется и норовит руку выдернуть, но та прикована крепко и в трёх местах, намертво. В конце концов, Чонгук охрану с собой привёз, а те знают предпочтения хозяина.       Отрывается от действия спустя несколько минут и осматривает дело своих рук.       — Кое-где криво, да и рисунок подпорчен. Эх, зря ты дёргался. Придется на второй переделывать.       Смотрит наконец-то на парня.       У того ужас в глазах, глотку надорвал и губы искусал в кровь. Услышав слова альфы, глаза вытаращил и запричитал с новой силой.       — Умоляю, я говорю правду! Мы хотели только посмотреть! Я ничего больше не знаю! Пощадите, прошу!       Слезы в Чонгуке ничего не вызывают абсолютно, он флегматично отирает грязную сталь о штаны парня, садится тому на колени и принимается за вторую руку, одновременно обращаясь к омеге рядом сквозь вопли и хрипы:       — Допустим, я ему верю. Тогда, знать все должен ты, — рисует перо и фигурные завитки, стирает кровь с рисунка и продолжает выводить одному ему понятные линии. — У тебя есть маленький, но шанс спасти свою шкуру и его, — кивает на лишившегося чувств от боли парня. Решает пытку прервать, пока тот не очнётся.       Откладывает лезвие и полностью к омеге поворачивается, облокачивается о тело, смотрит уничтожающе.       — Что вы хотели сделать?       Омега, до этого просто буравивший Гука взглядом, ухмыльнулся.       — С какого хера я буду тебе что-то рассказывать?       Чонгук задранного подбородка и нежелание жить не оценил, с колен слез и над парнем склонился, удерживая за подбородок, всматриваясь в глаза.       — Знаешь, что я с такими делаю, как ты? Наверняка, нет, раз уж смеешь дерзить мне в лицо…       — И что же? Кожу с меня снимешь? Или выебешь и убьёшь? — Омега явно тупой, решает Чон, раз продолжает нарываться. — Мне похуй. У меня отличная крыша, и тебя прикончат, если со мной что-то случится. — Улыбка безумная, в глазах самоуверенности тонна.       Чонгук отстраняется и задумывается, смотрит на стекающую по рукам кровь беты и догадывается.       — Что же такого пообещал Хосок, что вы рискнули ко мне сунуться? Или он не уточнил, кто я? — Догадывается альфа по вспыхнувшему огоньку в глазах напротив. — Господи, какие же омеги тупые, — картинно закатывает глаза.       — Он прирежет тебя и твою суку, если ты меня хоть пальцем тронешь.       У парня в голосе столько уверенности, что Чонгуку даже жаль все разрушать. Но приходится.       — Малыш, — гладит по щеке, — ты же красивый и молодой, — омега притихает, улавливая стальные нотки. — Жить и жить. Как только с таким дерьмом связался? Ну не суть. — Склоняется к аккуратному ушку и шепчет почти нежно. — Ты Хосоку нахер не сдался. Ему тот очаровательный омега нужен, потому и нашел такого дурачка как ты, чтобы все выяснить и выкрасть потом либо напасть. А ты на обещания какие-то повелся, бедный.       Чонгуку кажется, что он даже искренне сочувствует, но нет. Разучился, видимо.       — Как печально осознавать, что мир лишается такого прелестного личика.       Омега, до этого зло молчавший, не верит и психует.       — Что ты несёшь, обмудок?!       — Ещё и грубиян, — вздыхает альфа, достает телефон и набирает свой главный дом. — Дони? Доброе утро, солнце. Да, знаю, что пять утра. Не верю, что ты спишь, — улыбается и слушает ворчание подчинённого. — Дони, у меня для тебя подарок. Заказ господина Шень ещё в силе? Он даже поднял цену? Замечательно. — Смотрит на напрягшегося омегу и не стирает с лица иронии. — Я нашёл подходящий вариант. Да, Дони, скорее всего, девственник. Отлично, пришлю с ребятами сегодня вечером, жди.       Сбрасывает вызов и за реакцией следит.       — Думаешь, я поверю дешёвому разводу? — Парень смеётся хрипло и пнуть пытается пристегнутой ногой. — Типа в бордель меня продашь? Кому? «Кобре»?       Чонгук смеха не сдерживает, зовёт охрану и приказывает парня упаковать для Дони. По осклабившимся лицам, омега внезапно понял, что шутки, в общем-то, не было. Потому матерится и кричит, пока его отцепляют и заново связывают.       — Урод конченый! Тигр убьёт за меня! Ты пожалеешь, ты не знаешь, с кем связался!       — О, — тянет Чон и подходит ближе, пока охрана не увела парня в багаж. — Это ты так и не понял, с кем связался. Из-за твоей глупости будешь остаток жизни игрушкой у господина Шеня. Знаешь такого? Нет? Познакомишься. Знатный извращенец и любитель девственных омежек. У него их, если не ошибаюсь, около пятнадцати. Думаю, в его царстве разврата тебя научат манерам. Прощай, детка.       Видит в глазах осознание и ужас, отходит дальше, чтобы дать охране увести омегу. В спину крик впивается.       — Почему ты не убьёшь меня?! Это жестоко?       Хмыкает и, не поворачиваясь, отвечает:       — А кто сказал, что я ангел? Не мне жизнь омег забирать, но встречу с судьбой организовать могу. Жестоко? Не смеши меня. Ты не видел жестокости. Уведите.       Парень долго кричал, но Чонгуку плевать. Он взглядом тело смерил, прошёлся по рисунку и понял, что усталость берет своё. Быстро послание на коже дописал и также упаковать приказал. Сам адрес вывел и отправил назад, откуда пришло.       Закончив с мелкой работой, вновь в квартиру поднимается, устало душ принимает и решает занять другую спальню. Соблазн велик, но он подождёт. Тэхен в его руках и никуда не денется.       Засыпает мгновенно.       Чтобы проснуться через несколько часов от возмущённого голоса омеги прямо под дверью.       — В смысле, блять, вы не можете меня покормить?! Какого хера я должен ждать, пока этот мудак проснется и прикажет приготовить завтрак?!       Чонгук с трудом открывает глаза и в следующее мгновение слышит, как в дверь с силой что-то прилетает.       Наверное, ваза, думает Чон и слышит:       — Вставай! Твои уроды морят меня голодом!       Улыбается слабо, на краю сознания перехватывая мысль, что научит омегу манерам. Лежит ещё минут десять, слушая утренний скандал Тэхена, явно злого с прошедшей ночи, и запуганной прислуги, что теперь даже дышать без спроса боится и на все выпады омеги отвечает только:       — Хозяин не приказывал.       Тэхен злится и думает уже вынести к чертям двери, как они открываются, являя альфу.       Тэхен, готовый следующую вазу запустить в Чонгука, замирает и чувствует, как вся омежья сущность ухает вниз и ручкой машет, а сознание уплывает. На фоне этого бордовые лица слуг и робкое:       — Доброе утро, хозяин…       Тэхен их не слышит, смотрит на рельеф пресса, на крепкие мышцы, темную кожу, покрытую чернилами. Залипает на фрагментах чешуи и иероглифов, хочет увидеть, что там дальше, какой зверь на спине живёт, но взглядом на сложенные на груди руки напарывается. И тут уже перья пересчитывает, следит за гармоничным ритмом рисунка и тихо внутри стекает на пол, размазанный собственным возбуждением.       — Ты чего-то хотел?       Голос у Чонгука с утра хриплый и низкий, с ума сводит, отключая мозги.       Альфа за Тэхеном следит, любуется игрой света на коже и волосах, подмечает румянец и улыбается искушающе, понимая, как на омегу действует. Тэхен немного смущен и растерян полуголым Чонгуком, но быстро себя собирает и требовательно пальчиком в мощную грудь тычет, обжигаясь мгновенно:       — Твои идиоты без тебя меня не кормят.       — И? — Чонгук выгибает бровь и смотрит на прислугу. — В чём проблема?       — Ни в чем, хозяин, — быстро ориентируются те в сложившейся ситуации и уходят в сторону кухни.       — Другое дело, — раздражённо выдыхает Тэхен и уже поворачивается уйти, как снова прижат к стене и от жара задыхается.       — Не так быстро, малыш, — Чонгук пальцами по коже ведёт, задирает футболку, раздраженно свои же штаны нащупывая. — Оплата.       Тэхен возмущённо на альфу смотрит, уже грубость ляпнуть хочет, но передумывает, отмечая про себя, что деньги нужнее.       Хмурится, но тянется навстречу чоновым губам и оставляет на тех лёгкий поцелуй. Оказывается по стене распят, воздух вышибло напором альфы. Чонгук целует глубоко, забирает остатки кислорода и мозгов, размазывая собой по стенке. Отрывается от пьяных губ и подмигивает омеге, уходя назад в комнату со словами:       — Ещё раз посмеешь разбудить меня — останешься без ужина.       Дверь хлопает, и Тэхен по стене съезжает, себя в одно целое собирая. Он к такому, оказывается, не готов, и это напрягает. Чонгук его не грубостью, но подобием заботы травит. И в этом насмешка дикая мерещится, обидно.       Тэхен решает обиду зарыть и мысли эти выбросить. Он здесь только потому, что Хосока убить хочет. И придется платить ту цену, что Чонгук ставит. А значит, сгорать в руках альфы по его прихоти и замерзать от кошмаров ночью, надеясь, что после душа успокоится и перестанет тянуться к теплу, искать убежища. Тэхен надеется и только.       Поднимается с пола и, показав двери средний палец, идёт завтракать. Желудок от голода сводит, а впереди насыщенный день. Тэхен не собирается сидеть в четырех стенах. Он уверен, что Чонгук свою шлюху от Хоупа защитит, иначе зачем, тогда, всё?       Первым по списку был завтрак. А после парню нужно будет подумать, как вытащить альфу в торговый центр и при этом не остаться без ужина. Дилемма.

***

      Завтрак проходит в тишине и напряжении. Прислуга с омеги глаз не сводит, следит за каждым жестом. Тэхен же равнодушно смотрит новости, жуёт омлет и, в принципе, доволен жизнью. Пока что.       В самом деле, у Тэ все мысли к одному сводятся, и омеге это не очень нравится. Он вроде бы думать о мести должен, а получается о Чонгуке. Бесит.       Откладывает пустую тарелку и кофе требует, в нетерпении барабанит пальцами по столешнице, наблюдая за расторопными теперь слугами. Те вежливо уточняют, какой кофе Тэхен любит.       — Капучино, — лениво тянет тот, подставляет лицо солнечным лучам, что в окно пробиваются. Приоткрывает, подобно коту, один глаз, и добавляет. — Ванильный.       Греется, наслаждаясь теплом и расплывшимся по огромной кухне запахом кофе. Вспоминает, когда в последний раз его пил, усмехается как-то горько и всё же от окна отходит, поворачиваясь к барной стойке. На той две чашки, и Тэхен брови вскидывает, принюхивается.       В большой высокой кружке капучино с нежной пенкой, манит любимым вкусом. Вторая по размерам не уступает, только горечью эспрессо обжигает. Тэхен фырчит и чашку от себя отодвигает, усмешку в спину получает.       — Чем тебе мой кофе не угодил?       Чонгук проходит мимо омеги, заглядывает тому в чашку и в точности повторяет реакцию Тэхена.       — Фу, — отпивает из чужой чашки, морщится, — гадость.       Наблюдает за перекошенным лицом, ухмыляясь, ждёт, будет тот пить и дальше из этой чашки или потребует другую.       У Тэхена что-то перемыкает и лопается внутри с противным писком. Выходка альфы, детская до тошноты, поджигает запал пакостничать и насолить. С чувством полного идиотизма ситуации, Тэхен на цыпочки приподнимается, под внимательным взглядом Чонгука берет из пальцев того кофе и большой глоток делает.       Морщится мгновенно под аккомпанемент низкого смеха, откашливается, но гордо голову поднимает:       — Фу, гадость.       — Заметно, — подначивает альфа. — Поел?       Тэхен отпивает капучино, перебивая им горечь адского напитка, и кивает.       — Твои идиоты изволили меня покормить.       — А меня кто кормить будет?       Чонгук присаживается на высокий стул, складывает руки на столешницу и прислуге за спиной Тэхена на дверь взглядом указывает. Пододвигает чашку с кофе, продолжая разговор.       — Раз уж ты так добродушно все съел, — выразительный взгляд на тарелки, — то обязанность кормить меня этим утром переходит на тебя.       Тэхен от неожиданности давится, часть на себя проливает и оторопело на альфу смотрит.       — Что?       Видит, как в довольной усмешке расползаются чужие губы, и стереть эту ухмылку желает. Вот хотя бы этой самой тарелкой.       — Ты перегрелся? Я тебе что, кухарка?       У него от возмущения голос звенит, а щеки румянцем покрылись. Омега сейчас мил до невозможности, и Чонгук еле себя сдерживает, чтобы не прижать того к этой стойке, не слизать с мягких губ ванильную сладость и с языком не поиграть. Он успеет. Издеваться можно по-разному. С таким, как Тэхен, Чонгук множество способов придумает, заставит его почувствовать себя в шкуре простых людей.       — Нет, не кухарка, — соглашается Чонгук, помешивая ложечкой черную гущу. Поднимает глаза на омегу и добивает. — Ты моя шлюха, если не забыл.       — Шлюха, но не домработник, — парирует омега. Кривится, но добавляет. — У меня несколько другие обязанности.       — Отчасти, ты прав, — тянет Чон. — Сложность в том, что ты моя шлюха. — Хитро улыбается, подтягивая Тэхена за край футболки к себе. Дышит на ухо, слушая ускорившийся бит сердца. — А значит, будешь делать то, что скажу я.       Вдыхает запах карамели, что вперемешку с дымом и болезнью пока что, но наслаждается. Омега ожил, и это большой простор действий даёт. Чонгук предвкушает представление и заранее восхищён.       Тэхен от злости краснеет ещё больше, кулаки сжимает, глаза блестят опасно, но что ему до Чонгука. Наложник по собственной глупости, что он может сказать против, когда сам подписался. Выхода не остаётся, кроме как гордость проглотить, улыбнуться учтиво и выдохнуть на пределе злости, на грани радушия:       — Что мой господин желает на завтрак?       Чонгука от столь резкой перемены кроет нещадно. Тэхен, высокомерный лицемер, перед ним на себя же наступает. Сглатывает ком в горле и еле справляется с ехидной улыбкой.       — Думаю, — подыгрывает, выводя из себя на раз, — что у тебя наряд для кухни не подходит. — Смеряет омегу взглядом, хотя согласен, даже требовать хочет, чтобы так и ходил в одной футболке широкой, но без мешковатых чоновых штанов, которые фигуру скрадывают.       — Боюсь, господин, — давит улыбку, а в глазах ненависти на сотню омег хватит, — мой хозяин слишком жаден. Поэтому мне приходится носить это тряпьё.       Сученыш заигрывается, но Чонгуку нравится за бесящимся омегой наблюдать. Лишь масла в огонь подливает.       — Твой хозяин наверняка не так скуп. Может, стоит правильно просить?       Игра в маскарад довольно забавна, когда не на двоих. Потому что слова не за закрытыми дверями останутся, но между ними, вплетенные в осязаемую тишину, нанизанные на струны душевные, чтобы каждый раз задевать и ранить тонко.       Тэхену косвенные напоминания не нужны, он прекрасно знает, кто и что он, зачем здесь. Игры Чонгука раздражают. Тэхен не понимает, что альфа задумал, но по правилам ходит, пока сделка кровь обжигает.       — Мой хозяин, — губу закусывает специально, раздразнивая, — самое натуральное бревно.       У Чонгука пальцы дрогнули в порыве на тонкой шее сжаться.       — Даже так? Что же, раз все так печально, — прищуривается, подобно лису, — тогда, я могу оказать тебе услугу.       Игры играми, а Тэхену подыграть хочется.       — Но мой хозяин будет зол, — притворный вполне испуг и распахнутые губы. — Он будет так зол и накажет меня!       — Думаю, он не узнает, — подмигивает Чонгук, поражаясь самому себе. Подзывает омегу ближе и, едва тот подходит, шепчет близко. — Папочка отвезёт малыша в магазин с игрушками. Собирайся.       Так невероятно пошло и низко, что у Тэхена колени подгибаются, и мысли лужей растекаются. Он в антрацитовую тьму смотрит, себя на дне бездны видит и сдается добровольно, позволяет в глубину утащить. Шепот под кожу проникает, каждую клетку волнует, и Тэхен сам дрожит под действием этих интонаций, распадаясь на тысячи кусочков. Половина из них требует прекратить заигрываться, хуже ведь будет. Другая первую куда подальше посылает и требует рискнуть, попробовать обогреться, ведь ниже падать некуда.       Тэ решает первую половину заглушить пока и второй довериться. Пусть он обжёгся до костей с Хосоком, но жажда тепла все ещё внутренности выедает.       — Тогда, — пересохшими губами отвечает, — мне нужно одеться. Но… не во что.       Чонгук секунду оторопело на парня смотрит и смеяться начинает.       — Малыш, — сквозь смех добавляет, — ты прекрасен и так.       Тэхен в растянутых шмотках, встрепанный, худой и с остатками Хосока на коже, красив, и для Чонгука, видимо, больше идеала нет. Зачем он, когда такое рядом. Омега краснеет то ли от злости, то ли от смущения, отворачивается к чашке и залпом допивает уже остывший кофе. Уши предательски алеют, и Тэхен план мести строит.       Пожалуй, стоит распотрошить кошелек Чонгука за такие интимные нападки. Гук хочет, чтобы Тэхен был положено одет? Тэхен оденется.       Уж это он умеет.       Выйти из квартиры внезапно целая проблема. Тэхен только на площадку смотрит, а внутри страх сковывает. Мнет напульсник, волосы теребит, терпение альфы испытывает. Чонгук давно внизу, в машине ждёт, а Тэхен здесь трётся, битые полчаса выйти пытается. Охранник тихо звереет, сопит недовольно, но молчит, ждёт.       Наконец Тэ себя перебарывает, глаза закрывает на мгновение, порог переступает и выдыхает с опаской, быстро следует вниз, боясь передумать и назад в безопасные стены сорваться.       На стоянке черный Koenigsegg CCXR, Тэхен эту модель знает, одна из лучших, сверкает фарами и рычит призывно. Впереди черный автомобиль, два сзади — личная охрана. Тэ почему-то кажется, что недостаточно.       Пока он стоит, рассматривает элегантное авто, машина ближе подъезжает, у самых ног останавливается и дверцу открывает. Тэ смотрит на Чонгука сквозь стекло, себя в искажении видит и отвечает на короткий кивок своим. Обходит автомобиль и, наконец-то, садится, испытывает стойкое ощущение, что не раз уже здесь бывал. Кожа салона приятно теплая, пахнет миндалём, и Тэ вдыхает, наслаждаясь и только сейчас замечая, что у альфы, между прочим, миндаль в запах входит. Один из сложных составляющих.       У Тэ обоняние перебито, и тот только самые сильные ноты чувствует, например, кровь. Чонгук ей пропитан, не учуять невозможно. Миндаль только сейчас раскрылся, в салоне, где все им пропитано. От удовольствия мурашки по коже, и воздух электризуется, вот-вот искры затрещат.       Но все тихо, и Чонгук трогается плавно, пропускает вперёд охрану, смотрит неотрывно на дорогу, будто забыв об омеге рядом.       Тэхен за ним наблюдает, изучает изменившегося альфу, словно впервые видит.       Мужчина расслаблен, ведёт уверенно, сложив кисти рук на руле, едва двигает ими на довольно приличной скорости. Рубашка черная до локтей закатана, и парню видны тонкие линии, что в рисунок изысканный сливаются. Перья в крылья превращаются, и Тэ надолго залипает, пересчитывая. Отлипает от кожи, выше поднимается, скользит взглядом по лицу, волосам угольно-черным, наконец, в глаза смотрит.       Чонгук изучающий взгляд чувствует, внутри тепло разливается от близости парня, особенно, от тишины. Но, как это обычно бывает, стоит только подумать…       — Куда мы едем?       Изогнутая бровь, и уголки губ в улыбке дрогнули.       — Играть в куклы.       Косится на надувшегося омегу и еле смех сдерживает. Чонгук сам не понимает, зачем лично едет с парнем за шмотками, когда можно было отправить с охраной, а самому делами заняться. Но рядом спокойнее и в удовольствии себе отказать тяжело. А находиться в одном пространстве с Тэхеном, когда зверь рычит и требует после четырех дней напряжения, одно удовольствие и антистресс. Круг проблем до одного единственного парня сужается, уже не кажется чем-то особенно сложным. Чонгук привык своего добиваться. Он и этот бастион возьмёт. Только не руины, нет. Позволит отстроиться, возвести стены толще, а башни выше. И войной, либо миром пойдет, но возьмёт своё.       Потому что Тэхен его по праву, только его и ничей больше. Чонгук научит правильно видеть это, каждого носом ткнет. Омегу — в первую очередь.       Тэхен сбоку бурчит, надувшись:       — В детстве не наигрался? Или денег на нормальные игрушки не было?       Старается задеть за живое, укусить больнее, чтобы как ему ночью и дни прошлые, чтобы тоже больно и обидно. Вот только шпилька до цели не долетает, разбивается о черствую искренность и сухость.       — Не было. Сейчас играть буду, раз уж мне лучшая игрушка выпала.       Тэхена сравнение с вещью выбешивает, но и обижает невероятно. И пусть Чонгук сам признал, что считает его до сих пор лучшим, но скребётся противно все равно. От осознания того, что правда вообще-то, тоже.       Тэ к окну отворачивается и молчит остаток дороги обиженно. Чонгук сгладить острые грани и углы не спешит, вообще не думает об этом.       Они подъезжают к торговому району, и у омеги глаза загораются от предвкушения. Нервно елозит на месте, выйти скорее хочет и хорошенько ограбить все бутики, вымещая на шоппинге все обиды и страхи.       Паркуются у кофейни, и Тэхен возмущён:       — Что мы тут забыли?       Чонгук выходит из машины, дожидается, пока омега сам вылезет, и блокирует двери. Накидывает на плечи пиджак, сверяет часы.       — Я приехал завтракать. А пока можешь пройтись и купить то, что нужно прежде всего, — из кошелька серебристую карточку достает и охраннику протягивает под злобным взглядом омеги. — Ничего лишнего.       Альфа кивает и карточку в нагрудной карман прячет, ждёт дальнейших распоряжений.       — Не честно, не находишь? — Тэхен смеряет амбала презрительным взглядом и на Гука переводит. — И как он поймет, что мне нужно, а что нет?       — А язык у тебя только для того, чтобы скандалить? По назначению использовать разучился? — Чонгук склоняется к парню, прижимая того к авто, едва касается губ. — Ничего, поговоришь с Марко, он парень нормальный, понятливый. Может, общаться нормально научишься.       Запечатлевает на полных губах поцелуй и, развернувшись, скрывается в кофейне.       Тэ вдогонку посылает убийственный взгляд, вздыхает разочарованно, смотрит на двухметрового охранника как-то обречённо и направляется к торговому центру.       Изыски отменяются. Тэхену нужны сейчас личные вещи, потому как мысль о том, что альфа своими пользоваться не разрешит укрепилась с этим заявлением. Тэ быстро составляет приблизительный список и тащится по многочисленным отделам, минуя любимые бутики брендовых дизайнеров.       Горькими слезами обливается, проходя мимо Gucci, смотрит на новую коллекцию жадно, едва себя отрывает, быстро вспоминает, что на нём все те же вещи и понимает, почему люди косятся. Вообще Тэ плевать, но переодеться хочется. Но больше хочется насолить альфе.       Поэтому в новый отдел заходит с улыбкой под недовольное от альфы:       — Здесь вам ничего не нужно.       Сталкивается взглядом с омегой.       — Посмотри на меня, — вспыхивает Тэхен, разводя руки и повышая голос. — Возбуждаю?       Охранник осматривает и отрицательно головой мотает, хотя кивнуть хочется. Но хозяин за такое как минимум на дно морское отправит. Поэтому отрицание.       В золотых глазах ликование.       — Вот видишь, даже тебе не нравится. А мне нужно быть красивым, — проходит по рядам вешалок с одеждой, выбирает несколько вариантов и на руки мужчине скидывает. — А то твой хозяин меня трахать не будет. А если меня не трахать, я вам мозг высосу. Так что сейчас ты спасаешь всех…       Консультанты пораженно молчат и жалостливо на охранника смотрят. Тэхен не тихий совсем, и все слова его слышно. Мужчина почему-то краснеет, ему неловко за такое поведение, но толика правды в словах Тэхёна есть. Поэтому стойко терпит два часа примерок и капризов, утверждает в конце концов самое потребное и облегчённо вздыхает, оплачивая покупки.       Тэхен рядом в новых вещах и светится как рождественская гирлянда. Довольной лошадью гарцует вокруг своих же пакетов и наконец-то спрашивает:       — Как тебя там, Марко? Терпеливый ты мужик. Спасибо.       Альфа от искренности замирает и кивает скупо, при этом добродушно улыбаясь.       — А вы не такой уж и противный. Иногда.       Тэхен заливается смехом и, не заметив, врезается в Чонгука. Тот словно из-под земли вырос. Осматривает омегу скептически и взгляд на охрану переводит.       — Это что?       Тэхен глупо улыбается и невинные глаза делает.       — Что-то не так?       Гук мрачно смотрит на серые мешковатые спортивные треники, майку растянутую и кеды. Пересчитывает браслеты на запястьях, скрывающие напульсник, и кольца. Раздраженно прикрывает глаза и дышит.       — Купил, что нужно?       Вопрос тихо и все также с закрытыми глазами.       — Ага, — легкомысленно отвечает омега, наслаждаясь злостью Чонгука. А ее только бревно не чувствует.       — Унесите в машины, — ждёт, пока охрана исполнит приказ, хватает за запястье омегу к себе подтаскивает. — Это что за уродство?       — Одежда такая. Очень удобная.       Тэхен издевается и даже не скрывает, злит нарочно.       — Видимо, я ошибся в твоём вкусе. Придется по-своему делать. Как обычно, — тащит парня за руку за собой, — хочешь что-то хорошее — сделай сам.       Они до нужного отдела идут от силы минут пять, и Тэхен угадывает, куда именно. Но едва понял, возмущённо на ухо зашипел:       — Ты извращенец! Только не сюда!       — Что не так? — Мрачно интересуется Чонгук, входя в отдел. — Подберите на него, — кивает консультанту на остолбеневшего парня, сам в кресле разваливается и кофе просит. — Обычный магазин.       Тэхену орать хочется, но только губу прикусывает, уводимый в примерочную. Кривится от первого поданного наряда, долго материт альфу, но одевается, заслышав угрозу.       — Либо сам, либо я помогу.       Вспыхивает лицом и отказывается. Торопится в выделенные пять минут, смотрится быстро в зеркало, видимо, теперь краснеет ушами.       — Ужас…       — Я жду, — напоминает за шторкой.       Тэ ком сглатывает и выходит, закрывает глаза от позора.       Молчание затягивается, и тот решает все-таки на альфу посмотреть.       А Чонгук залип на ноги в черных чулках, поднимается выше, к самой кромке бежевых коротких шорт, взглядом за резинку на бедре цепляется, сглатывает. Выше не может, но хочет, едва возбуждение скрывает. А выше черные подтяжки и короткая свободная футболка, живот оголяющая. Образ чокер довершает. И Гук облизывает губы, потемневшими глазами в омегу впивается, раздевает прямо здесь, и Тэхен видит на дне бездны, как его берут в самых разных позах, срывая остатки одежды.       Чувствует подкатившее возбуждение и поддается, ведёт бёдрами, прохаживается по залу, привлекает чужое внимание и заставляет альфу рычать на посмевших войти.       У Чонгука стоит просто каменно и, терпеть, больно физически. Проклинает свою идею зайти сюда и подразнить омегу. Потому что это явно закончится грубым трахом в примерочной. Он уже собирается последовать за Тэхеном, отвесив по попке, как телефон разрывает трель вызова.       Чонгук нехотя отвечает, слушает пару секунд, отодвигает телефон от уха и на номер смотрит. Приставляет обратно.       — Зачем? — Доносится до Тэхена за переодеванием в следующий наряд. Ему реакция альфы понравилась, и теперь более откровенное надевает, чтобы окончательно крышу сорвать. Прислушивается параллельно к разговору. — Я не просил этого, — тяжёлый вздох. — Хорошо, где ты сейчас? Я заберу тебя.       Тэхен оторопело замирает и из-за шторы выглядывает, наблюдая за поднявшимся альфой.       — Не понял, — с претензией выходит в одних чулках и шортах, и Гуку терпение на раз рвёт. — Ты куда?       С трудом отводит взгляд от ног, к лицу возвращает.       — До квартиры тебя довезут. Мне нужно уехать.       — И к чему весь этот цирк? — Возмущается омега.       Чонгук за шлевки на шортах к себе тянет, вдыхает карамель со смесью других запахов и шепчет.       — А это ты будешь носить, когда я дома. И не посмеешь надевать это, — пренебрежительный кивок на спортивный комплект. — Я приеду и хочу увидеть тебя в этом, можно даже без чулок. Всё, оставляю на вас, — обращаясь к охране. — Глаз не сводить.       Те кивают и главу до машины провожают. Чонгук быстро с места срывается, а Тэхен в это время в примерочной бесится, вещи кидает и психует. Чонгук променял его явно на кого-то ему подобного, иначе бы просто сказал, что по работе.       Но нет, Тэхен чужих омег чует на интуитивном уровне. И раз уж он у Чонгука в шлюхах, то будет единственным. Не ему одному страдать. Он ещё не знает, как, но уже решил этого кого-то убрать, только собой мир альфы затмить. Ему нужна голова Хосока, и мешать ему в достижении плана — жизни лишиться.       Тэхен скидывает несколько выбранных комплектов на стойку, Марко оплачивает и везёт вещи и омегу в квартиру. По дороге Тэхену кажется, что он замечает свернувшего к отелю монстра Чонгука. Возможно, ему только кажется.       Весь вечер к ночи готовится, надевает те самые чулки, мысленно самого себя спрашивает, зачем, и этот же голос затыкает.       Потому что он — король. И чужим сошкам не место рядом с ним. Не место с Чонгуком.       Последняя мысль напрягает, но Тэ её отбрасывает, готовится, красит лицо, маскируя остатки синяков. Осторожно повязку меняет и берёт новый напульсник. Отбрасывает и запястье лентой перевязывает. Результатом доволен и уверен, что Чонгук не сдержится.       Ждёт весь вечер и на каждый шум сердечным приступом реагирует. Ждёт до ночи, уже лежит на широкой постели. И так и засыпает.       Чонгук не приходит ни ночью, ни утром, ни следующим днём.       Тэхен чувствует, что снова сходит с ума.

***

      Чонгук ждёт у выхода из аэропорта, лениво перебирает новостную ленту и даже не удивлен, когда маленькие ладошки накрывают глаза. По запаху узнал ещё издалека.       — Чогу! А вот и я!       Чонгук на прозвище улыбается, оборачивается и подхватывает омегу на руки, позволяет себя обнять и целует, приветствуя.       — Скучал?       Сереброволосый улыбается солнечно и в глаза заглядывает.       Чонгук кивает скупо и дверь открывает, приглашая в авто. Хан пищит от радости и быстро располагается как ему удобно.       — Зачем решил прилететь? Чонгук по пути закуривает, смотрит на любовника, любуется молодой красотой и улыбкой, и понимает, что не получается. Перед глазами другой стоит, поэтому и тон раздраженный, холодный.       — Я соскучился, — отвечает парень и игриво глазками стреляет. — Возместишь мне эти холодные ночи?       Чонгук смеха не сдерживает:       — Месяц на Бали, Феликс. Это у тебя холодные ночи?       — В них не было тебя.       Чонгук замечает собственный кортеж и сворачивает к отелю, вызывая в парне возмущение.       — Живёшь в отеле?       — Нет, но ты поживешь, — голос возражений не принимает, и Хан смиренно кивает, заправляет прядь светлых волос за ухо и снова улыбается, прикасаясь к колену альфы.       — Останешься со мной?       Улыбка хитрая и предвкушающая. Чонгук вспоминает ноги в тонкой сетке, и возбуждение захлестывает. Кивает рвано, получая довольное сопение сбоку.       Регистрируется в отеле, омегу спиной впихивает в номер и не даёт опомниться, показывает, как соскучился.       Только соскучился не по нему. О Феликсе вообще забыл. Он по другой коже скучает, другие поцелуи хочет, глаза не карие, но золотые, стоны низкие, но тональности не той.       У Чонгука омега в руках один, а у зверя другой. И тот рвётся, мечется внутри, требует Тэхена, чтобы внутривенно и до конца. Но Чонгук в стены вжимает Хана. Потому что уже два года вместе и он крупно проебался, раз забыл об этом.