***
Хосок открывает глаза, моргает несколько раз, прежде чем резко подняться и осмотреться. Морщится на стылый воздух и кислый запах пота и секса, что намешан с пролитым алкоголем и явно какой-то химией. Его облепили трое омег, спят сладко ли, под наркотой ли. Хосоку плевать. Хочется пить и вспомнить хотя бы часть вечера. Продолжает осматривать помещение. Шторы сорваны, и свет теплый в комнату льёт, по коже проходится, словно напоминает что-то. Порванная одежда и бутылки, дорожки кокаина на столике, его пыль на телах рядом. Воняющие простыни. Да и сам он не особо. Спихивает крайнего и идёт в душ, долго стоит под упругими струями, мылит шею, где воняет больше всего, и вспоминает, что, собственно, тут делает. Бьёт по кафелю со страшной силой, костяшки вновь разбивает, но, вроде, отпускает. Ебаный Чонгук подарок прислал, сука. Бету изрезал и запаковал красиво, всю кожу тому исписал. Хосоку на парня похуй, если честно, но портить его игрушки у этого ублюдка, видимо, входит в привычку. Хотя он и подослал парней за информацией, но их раскрытие неприятно бьёт по самолюбию. Бету он прирезал там же, распорол точно по узору Чонгука и насмешливому «уебок». Его кровью свою ярость умыл. Куда делся омега Хосоку также плевать. Задание провалили. А где и что с ним теперь — его же забота. Хосок из душа выходит в задумчивости, бросает деньги на постель и выходит из номера, на ходу одеваясь. Передают сообщение от отца с приглашением на завтрак и разбор полетов. Хо морщится снова, знает, что старику амбре ароматов от сына не очень понравится, но ехать вынужден. В конце концов, он обязан подчиняться. Дживон ждёт его в ресторане над своим же офисом одной из подвластных фирм. Сухое лицо не выражает ни толики эмоций, губы сжаты, глаза сужены. Вошедшего сына встречает жёстким взглядом, сразу понимает, где тот был и что делал. Лицо принимает то брезгливое выражение, к которому Хосок привык уже давно и почти не замечает. Стоит ему подойти к отцу ближе, как по пустому залу разносится звук пощёчины, и резкое: — За неуважение. Хосок молча принимает и садится напротив альфы. Разваливается вальяжно, отца взглядом прожигает. Лицо от унизительного удара горит, но не это его беспокоит. — Ты разобрался в Кванджу? Дживон продолжает завтрак, прерванный появлением сына, отрезает тонкие кусочки мяса и запивает чаем. Хосок в ответ скалится, с усмешкой на чашку смотрит: — Возникли обстоятельства. Непредвиденные. Тихий вздох: — Слабак. И это похлеще катализатора действует, бешенство на раз выпускает, и вот уже успокоившийся и расслабленный Хосок напряжённо нож сжимает, едва себя сдерживает, выдерживает презрительный взгляд отца. Тот несколько минут в сына всматривается и, наконец, закрывает тему: — Разберёшься, — приказ, и Хосок кивает. — Нужно решить, что делать с этими ублюдками. Монстр мне поперек горла уже. Его шавки перекрывают нам поставки и крупно подставляют. Путь мы открыли, но Ким дерет с него нехилый процент, выдвигая права на главную позицию. Хосоку приносят то же, что и отцу. Альфа смеряет блюда кислым взглядом: мясо с кровью, овощи и чай. Едва сдерживает тошноту и к еде не притрагивается. Хоуп день начинает со сладкого. Желательно, с карамельного пирога и молочного шоколада. Кто бы знал, что один из жестоких убийц Азии сладкоежка. Но вкусы детства не смогли перевоспитать ни военные школы, ни отряды выживания, ни суровые улицы Тэгу. Дживона это злит невероятно, и он все делает, чтобы наследник своего разгульного папашу не напоминал. — Намджун зарывается. Думает, что самый сильный в этом районе. И ладно бы только он. Теперь ещё и братец его подключился, — отодвигает пустую тарелку и к чашке тянется. — Надо было добить их ещё тогда, сейчас бы проблем не было. Хосок с интересом вслушивается, потому что всё, что касается того нападения на клан Ким покрыто тайной. Тогда ответственность за это никто так и не взял, а публичная резня главной семьи всколыхнула Корею. «Кобра» надолго сошла с позиций, главы кланов знали, что осталось от них всего ничего. Но того, что спустя четыре года на кровавой арене снова появится Ким никто не ожидал. Решившие напасть на слабый вроде клан так и не вернулись, а в Кванджу разгорелась война. «Кобра» стремительно поглощала всех, кто стоял у нее на пути. Долгое время все ломали головы, что происходит. Пока они не добрались до основных кланов. Мальчишек приметил тогда ещё Соён и оказал поддержку. И, к удивлению всех, те отказались. На общем съезде глав, когда только начинался распад, и «Феникс» стремился урвать себе приличный кусок влияния, в зал заседаний вошли, гордо вошли, с оружием наперевес, двое. В грязи и крови, с огнём в глазах и прожигающей ненавистью. Они представились как братья Ким, усмехнулись на то, что дяди не всех добили. И открыли огонь. Так о себе заявили Намджун и Сокджин, двое братьев, выжившие в резне на том вечере. После объявления войны этим двоим, где полем действий стало Кванджу, и где люди гибли в секунды, старший Намджун получил прозвище Монстр. Сокджин же был мозгом, руководил взрывным братом и иногда сдерживал его решения. Он же, к удивлению многих, принял помощь кого-то со стороны их дальней родни. Над парнями взяли опекунство, и война завершилась. Однако, с того времени все знали, что лезть в Кванджу равносильно самоубийству. До поры до времени было тихо, Кимы росли в отдалении от этих дел, не подавая признаков заинтересованности. И все изменилось, когда их опекуна убили. Хосок знает, что этот приказ отдал Дживон, подставляя Соёна. Также знает и о впечатляющей многоходовке, где он — Хосок — главная фигура. — Пока ты держишь нашу часть «Феникса», я спокойно смогу убрать Кимов. — Каким образом? — Всегда нужно бить по самому слабому месту, — Хосок напрягается, выражение отца ему не нравится, хотя он и догадывается, что тот задумал. — У наших ребятишек появились две милые слабости. С них и начнём. Монстр за свою сучку пойдёт на любые уступки. А там и братец подтянется. Возьмём их за горло и уничтожим. Мне не нужны претенденты на трон Кореи. В словах альфы есть логика, она жёсткая, как меры воспитания Хосока, и ему не нравятся. Да, он любит убивать, мучить, играть и наслаждаться этой бешеной жизнью. Да, Хосок сам хочет прикончить врагов, но… Бить через омег? Не слишком ли подло и грязно? Сам себе смеётся, что все, раскис, стоило одному задницей вильнуть. Но какой задницей. Кстати о… — Ты скидываешь со счетов Чонгука, — спокойное замечание. — Не скидываю. Этот парень на стороне Намджуна и, значит, пойдет на дно вместе с ними. Хотя, направление в Китай могло бы быть нам полезным. Дживон задумывается ненадолго, но качает седой головой: — Нет. Его нужно убрать. Займешься. Поднимается из-за столика, показывая, что разговор окончен. Но у Хосока на то свой взгляд. — Когда ты уже скажешь, где они? Вопрос заставляет альфу на мгновение замереть, но не повернуться. — О ком ты? Чон старший знает прекрасно, что Хосок имеет ввиду, но отвечать как обычно не намерен. Лишь растравить и жестокости в предстоящую борьбу подлить. — Ты прекрасно знаешь о ком. Может, хватит уже скрывать от меня их? Где папа и мой брат? Хосок всё же озвучивает и сам внутри напрягается, ждёт чуда, наверное. Надежды. Он в условиях войны и борьбы за жизнь с того самого момента, как Дживон его из квартиры папы забрал. Хосок его больше не видел, скучал безумно и старался показать лучший результат везде, вырос в итоге идеальным убийцей, настоящим оружием. Через все годы пронёс надежду, что папа и брат где-то рядом, живы и тоже скучают. Хосок брата априори любил, как папу. Верил, что они встретятся, что хоть что-то в этом мире будет настоящим. Отец никогда ответа не давал. Но не сейчас. — Нет у тебя никакого брата. Папаша твой сбежал с любовником, и их пристрелили за предательство. Сухие фразы бьют под дых и осесть заставляют. Хосока знобит немного и самую малость больно. Внутри, где все черно и чужою болью напоено, от своей же рвётся. И она жгучая, агрессивнее во сто крат и жалит больнее. Надежда умерла, наверное. Страх ожил. У Хосока он был глубоко внутри запрятан, оказалось — рядом вот, на поверхности лежит. Дотронься, и запачкает. Запачкался. — Начинаем с омег, — Дживон на сына не смотрит и к выходу идёт, по пути злость в кучу сгребая, поджигает её, чтобы на войну хватило. Эту он не проиграет.***
У Чонгука утро начинается с Феликса. Омега с утра пораньше расталкивает его, игнорирует возмущённое сопение и посыл куда подальше, требуя: — Надоело в номере сидеть! Хочу увидеть Сеул! Ну Чогу! Чонгук, который, к слову, за два дня от собственного любовника уже устал, лишь переворачивается на другой бок и пытается заснуть. И в этот момент ему глубоко плевать, что он глава Китая, правая рука Намджуна и каратель. Он просто человек, который хочет спать. Можно, конечно, припугнуть капризного омегу или вовсе выслать назад, но для этого придется встать, а Чонгук, ночью вернувшийся с очередной зачистки, устал ужасно. Впрочем, Феликса это не волнует. — Ну Чогу! — Канючит он и пальчиками по крепкой спине ведёт, точно по тонким чешуйкам, чернильную морду гладит и дёргает слегка за кромку волос. Чонгук на это всё не реагирует, пытаясь вновь провалиться в сон, где нечто подобное, если не развратнее, вытворял другой. От проскользнувших мыслей весь сон как сдуло, и организм решил именно сейчас напомнить о естественных потребностях. Омега, что пальчиками уже спустился к паху и, медленно, с интересом, пытавшийся завести альфу, удовлетворённо хмыкнул. Сжимает напряжённую плоть, сильнее ведёт, знает, как альфа любит и своей властью упивается. Вслушивается в потяжелевшее дыхание, смотрит на капли пота, выступившие на позвонках, улыбается и языком их слизывает, полностью почти на Чонгука ложится, трётся. И тот не выдерживает, переворачивается резко, за руки к постели прижимает, нависает. — Феликс, — хрипло в губы, глаза в глаза, потому что сорвётся, потому что слишком похоже, и представить другого легко, — я устал. Омега выгибается, своим телом чужого касается и губы облизывает, язык показывает. Ноет обиженно, когда Чонгук на это не реагирует: — Мне скучно, Чогу. Надоело здесь сидеть. — Так чего приехал? Чонгуку на то, что он может обидеть, плевать как-то. Ему не кажется, что Хан настолько его слова слушает. И прав оказывается. — Как это чего? Я соскучился! Омега губы дует и ближе тянется, шею подставляет под поцелуи и всё-таки их получает. — И что ты предлагаешь? — Чонгук кожу губами изучает, собственные отметки целует, мыслями же далеко не здесь. В квартире под самым небом, где золото хранится. Зверь морду туда направил, на омегу перед собой и не смотрит. Феликс настроение альфы чувствует, и оно ему не нравится от слова совсем. Чонгук сдержан и отстранен, от выбивающей воздух страсти пыль осталась. И Хану, если не обижает, то очень злит, что кто-то здесь все мысли альфы занял. — Поехали, погуляем? Чонгук едва смешок сдерживает. У всех омег эта функция общая, что-ли? — Ну, поехали, — удивительно легко соглашается, надеясь, что Намджун снова дернет его в нужный момент. Феликс довольно скалится, целует в губы и убегает в ванную комнату собираться. Чонгук на часы смотрит, примерно представляет, сколько это займет времени, поворачивается на бок и засыпает. Два часа у него есть.***
За завтраком омега не затыкается, рассказывает Чонгуку об общих знакомых, о скандалах и слухах, делится впечатлениями с курорта, пока пьёт зелёный чай, параллельно жалуясь на слишком жирную пищу. — Они знают о понятии «вегетарианство»? Чонгук отрывается от телефона, смотрит на тарелку перед омегой и бровь выгибает: — Что тебе не нравится? Овощи. Хан глаза закатывает, цыкает недовольно. — Это салат с овощами. И мясом. Мясом. — Что заказал, то и принесли. Омега складывает руки на груди, зовёт официанта и выговаривает претензии к блюду. Парень переводит взгляд с тарелки на омегу, с того на альфу и недоуменно пожимает плечами, заглядывая в блокнот: — Вы заказывали этот салат. В меню написан состав. Хан надувает щёки и шипит возмущённо: — Я говорил, чтобы без мяса! — Нет, — отвечает официант, сверяясь с тем же блокнотом. Чонгук вполуха слушает разборку на пустом месте, продолжая читать отчёт охраны квартиры. Выясняется, что Тэхен третий день сидит в комнате, выкинул все купленные вещи, благо, хоть ест нормально. В целом, огрызается на прислугу и посылает каждого к нему сунувшегося. Чонгук улыбку не сдерживает, приказывает смотреть за его здоровьем лучше, интересуется общим состоянием уже у лечащего врача. Тот замечает, что физически омега идёт на поправку, укус заживает, но эмоционально… Не успевает дочитать, отвлечённый повышенными тонами. — Неужели здесь все настолько тупые, что не могут выполнить простейших желаний?! Хан злобно на официанта шипит, пальцем тому в грудь тычет и требует администратора. Парень как-то мгновенно бледнеет, извиняется, напарывается на взгляд альфы, извиняется и уходит за начальством. Феликс удовлетворённо опускается назад, пододвигает к себе чашку с чаем. — И зачем? — Интересуется Чонгук. — Ты был неправ. Феликс невозмутимо жмёт плечами: — Клиент всегда прав, не так ли, — подмигивает задорно. — Не будь я таким, мы бы не встретились вовсе, Чогу. Чонгук вспоминает тот случай, когда снимал со стойки администратора пьяного до смерти омегу, требующего возмещения ущерба. Как решил от скуки разобраться с проблемным парнем и в итоге влип в него. Феликс обладал той харизмой и влечением высокомерной сучки, что всегда заводили Чонгука. Тогда ещё не догадываясь о причинах своих вкусов на омег, Чонгук увлёкся, во вторую встречу вспыльчивого омегу завалил и по полной заставил за первую встречу расплатиться. Наутро же поставил перед фактом, что Хан теперь его фаворит. Омега недолго ломался. И вот уже два года как рядом с Чонгуком, называет его Чогу и периодически действует на нервы. Он давно вкусы и привычки альфы выучил, подстраивается под них и осторожно его под себя подминает. Только сейчас Чонгук не соглашается, кивает головой: — Ты неправ сейчас. Извинишься. Приказ жёсткий и сухой, Хан не смеет противоречить, но губы поджимает, взгляд отводит. Холодность альфы неприятно удивляет. — Ты себе кого-то завёл? Прямо в лоб. Чонгук не отрицает. — Даже если так, то что? Омега, готовый к такому ответу, лишь отпивает чай и отвечает тихо: — Тогда, я напомню, почему я лучше всех, кто был. И всех, кто будет. Чонгука подобное смешит, но в интонации омеги уверенность пополам с ревностью. И эта смесь слишком интересна, чтобы опровергать надежды сразу. Чон руки в замок складывает, подбородок на них устраивает и смотрит заинтересованно. — Это как же? Феликс улыбается, тонет в темных глазах напротив, едва себя сдерживает, чтобы на колени не пасть от одной улыбки. Такой тонкой, смущающей улыбки. Кажется, он именно за неё в него влюбился. — Узнаешь. Они молчат, пока не приходят официант и администратор. Под взглядом Чонгука Хан извиняется, отдаёт чаевые и благодарит за заботу. Чонгук брови вскидывает, но удивления не подаёт. Феликс под него всегда подстраивается. Это ли не лучший вариант? «Не лучший» — шепчет внутри. И Гук с ним, в принципе, согласен.***
Как и ожидалось, Намджун дёргает его ещё не доезжая до центра города. Коротко выдает информацию о стычке на складах, где засели люди Дживона и застали врасплох приёмку товара. Чонгук кивает сам себе и говорит боссу, что разберётся. Феликс молчит весь разговор, разочарованно дуется на Чонгука, когда тот сворачивает к центру города и объясняет ситуацию. — Тебя, конечно, вовремя угораздило приехать. В самое пекло. Паркуется, помогает Хану выйти и даёт распоряжения охране. — От Хосока можно всякого ожидать. Стрелять на поражение. Охрана кивает и отходит, позволяя Чону поговорить с омегой. — И надолго ты уезжаешь? Феликс все ещё обижен, но спорить с Чонгуком не решается, видел уже альфу в гневе и побаивается. — День-два, — врёт Чонгук, берет в ладони лицо омеги, целует невесомо в губы, отрывается, следит за расплывшимся от нежности Ханом и улыбается. — Держи. Развлекайся. В нагрудном кармане пиджака исчезает кредитка, а Чонгук уже идёт к машине, набирает Джина, уточняя детали и место. Хан провожает альфу, поворачивается к торговому центру и в предвкушении щёлкает пальцами. — Замечательно…***
Феликс день проводит с пользой и наслаждением, проматывая состояние альфы в лучших бутиках столицы. Закупается одеждой и косметикой, посещает несколько салонов, обходит кофейни и уже представляет, как будет входить в элитные места под руку с Чогу в роли мужа. От фантазий буквально растекается по сидению в очередном салоне и низко шипит, стоит стилисту ненароком дёрнуть за прядки. — Смотри, что делаешь! — Извините, — склоняется в поклоне персонал и предлагает кофе за счёт заведения. Омега вполне себе счастлив, строчит сообщения Чонгуку, зная, что альфа не ответит, но прочитает. Переписывается со знакомыми из Пекина, рассказывает о своих планах и проведенных днях в Корее. Жалуется на тоску и смеётся на предложение приехать назад. — Ну уж нет. Я приехал за Чогу. С ним и вернусь. Звонко смеётся, пока перемывает общим знакомым косточки и вспоминает в тысячный раз историю знакомства с Чогу. Когда укладка завершена, и Феликс, осматривая работу стилиста, остаётся доволен, всплывает новый вопрос: чем заняться? Хану, откровенно говоря, скучно, а Чонгук занят. В памяти всплывает, что он так толком и не знаком с семьёй альфы. На все расспросы тот плавно сворачивал с темы, отговариваясь, что единственной его семьёй является босс, его брат и омега. Всё. Они приезжали в Китай, Хан помнит. Как и то, что ни разу Чонгук на эти встречи его не приглашал. Что же, стоит наверстать упущенное. У того же стилиста интересуется лучшими ресторанами, выслушивает впечатляющую характеристику и выбирает наиболее приятный на слух. Бронирует столик на двоих, собираясь сделать альфе приятное после трудового дня. Долго думает после, сидя в кофейне и размышляя, как узнать адрес Намджуна. Ответ приходит вместе с охраной, которая принесла остатки покупок к машинам. — Хей! Хан машет ближнему рукой и кивает на соседний стул. — Вы что-то желаете? Охранник остаётся стоять, однако Феликс не обращает на это внимание, продолжая говорить: — Отвезите меня к… — с трудом вспоминает имя, — к Юнги. Альфа вскидывает брови, обдумывает что-то пару секунд и, в итоге, кивает. — Хорошо. Феликс довольно допивает чай и почти несётся к машине. По пути требует остановить у бутика со сладостями. Долго выбирает подходящий презент и останавливается на ванильных пирожных с миндалём. Добавляет к ним зелёный чай. И, в целом, остаётся доволен собой. Всю дорогу до особняка зависает в сети, общается и почти забывает, куда едет, пока кортеж не останавливается перед воротами и ждёт пропуска. Феликс выглядывает в окно и хмыкает. Ничего особенного. Машины въезжают во двор, паркуются, и Хан выходит так, словно уже здесь король, осматривается, ищет взглядом хозяев. Вспоминает про пирожные, возвращается в машину и снова идёт к дому, продолжая искать хоть кого-то. Двери открывает дворецкий, услужливо интересуется, к кому молодой человек приехал, и не стоит ли ему пройти вон. Хан от такого возмущённо задыхается, уже набирает воздуха, чтобы пояснить, как дворецкий замечает охрану Чонгука. Кивает старшему: — От господина Чона? В ответ следует сдержанный кивок, и Феликса пропускают. Вот уже два года живущий с Чонгуком, Феликс обстановкой не впечатлён, но заинтересован оглушающей тишиной. Осматривается. — Хозяин наверху. Подождите здесь, — дворецкий проводит в просторную гостиную и оставляет омегу, скрываясь на лестнице. Феликс прислушивается к звукам, понимает, что это бессмысленно, и опускается в одно из мягких кресел. Тут же на столике раскиданы журналы и каталоги, несколько колец и флакон духов. Ставит подарок рядом, сдвигая журналы, и с интересом к нему тянется, едва коснуться успевает, когда в спину прилетает: — Это ещё что за хуйня?! Дёргается от резкого хриплого голоса, оборачивается, зависая. На лестнице стоят двое. И Феликс не уверен, к кому именно, но обращается, приветливо улыбаясь: — Добрый день, Юнги! Я жених Чонгука.***
Мин Юнги повидал на своём веку всякого дерьма, побывал во многих передрягах. Самой большой занозой в заднице считает своего альфу. Меньшей — Гука. У Мин Юнги есть семья и брат, есть куча планов на будущее. Он уже задумал перепланировку дома и сада, всерьёз настроен научиться готовить, упаси Господи кого-то это попробовать, даже накупил журналов, чтобы быть хоть отдалённо похожим на правильного омегу. Вообще Юнги во всей этой фигне подозревает выкидоны организма, но планы на будущее есть. И какой-то там неизвестно откуда появившийся жених Чонгука в эти планы не вписывается. Вот совсем. — Чё? Омега в его гостиной, тянущий лапы к подарку Джуна и смотрящий на него, как на идиота, Юнги из себя выводит на раз. И есть чем. — Добрый день, — снова начинает, заправляя серебристую прядь за ухо. — Я… — Да похер мне, — прерывает Юнги, спускаясь и забирая из рук парня флакон. — Ещё раз и без культяпок останешься. И плевать мне, — прерывает возмущение, — будь ты женихом хоть чёрта лысого. Усёк? У Юнги сегодня ни настроения, ни желания кого-либо видеть. Поэтому нежданному гостю сполна достается агрессии. Чимин спускается следом, осматривает омегу скептически и стороной обходит, садится на диван, утягивая брата за собой. Феликс от грубости омеги теряется, смотрит хмуро, забывая про дружелюбие. В голове не складывается общий образ, не стыкуется. Если перед ним Юнги, то кто из них? Явно ведь не этот грубиян и быдло? Мягкий и нежный голос второго в этом заставляет убедиться: — Добрый день, конечно, но что тебе здесь надо? Или Чонгук на нас теперь своих шлюх скидывать будет? У Чимина в голосе мед, но режет лучше всякой стали. Феликс от унизительного сравнения дёргается и вскидывается. — Я не шлюха! — И чего орать? — Юнги валится на колени Чимина и смотрит на гостя сквозь стекло флакона. — Шлюха или нет, мне плевать. Чего припёрся? Что-то Гук мне не говорил о невоспитанных омегах, врывающихся в чужие дома и заявляющих, что они чьи-то там женихи. Ты кто? Феликс под напором грубости теряется и понять не может, его так разыгрывают? Если да, то когда должен выйти хозяин и взашей прогнать этих омег? Потому что в представлении Хана Мин Юнги приятный в общении человек, со своеобразным юмором и харизмой. Он совершенно необычный, именно такой и смог зацепить Ким Намджуна. И образ мятноволосого грубияна с образом в голове не стыкуется. Как, впрочем, и образ второго. Слишком тот приторный внешне, а взгляд внимательный, вымораживающий. Феликсу догадываться не нужно, чтобы понять, что второй опаснее гораздо. Впрочем, на них ему должно быть похрен. — Ну, хорошо, — тянет весело. — Посмеялись и хватит. Где Мин Юнги? Я приехал к вашему хозяину. В повисшей тишине парни на диване переглядываются, кивают друг другу и одновременно говорят: — Здесь, — указывая друг на друга. Гость снова в ступоре смотрит на них, явно начинает сомневаться в здоровье обоих, когда последовал смех, и один из парней встал, уходя куда-то вглубь дома со словами: — Тебе что? — Чай с мятой, — ответил первый грубиян и на гостя лисьими глазами сверкнул. — Мин Юнги — это я. Сядь, не беси меня. Под ленивый кивок Феликс опускается назад в кресло, смотрит зачарованно на развалившегося омегу и беспомощный взгляд на замершую у двери охрану перевел. Те лишь пожали плечами, мол, сам разбирайся. — Так чего ты ко мне припёрся, жених? Юнги от своих слов смешно, но интересно тоже. Потому как парень напротив выглядит убитым открытием и явно рухнувшим образом. А издеваться Юнги любил больше всего. Пожалуй, даже больше, чем спать. — Я… эээ… — Очень информативно, — съязвил Мин. — Мне клещами, что-ли, все вытаскивать? Тебе чего надо, человек? — Феликс. Хан Феликс, — представляется гость и тут же добавляет. — Познакомиться приехал. Подарок вот привез, — кивает на коробку со сладостями и снова на Мина смотрит, будто впитывает легендарный образ. — Смотри, дыру во мне не прожги. Платить будешь, натурой, — Юнги скалится и коробку ближе к себе тянет, принюхивается. — Извини, но я не буду. Меня от миндаля тошнит. Феликс, значит. И что это мне должно сказать? Возвращается Чимин с подносом и тремя чашками. Одну, огромную, отдает Юнги, вторую ставит перед Феликсом, третью себе оставляет. Хан скользит по чашке взглядом и удивлённо замечает: — Зелёный? Но как? Чимин таинственно улыбается и молчит, отпивая кофе. — Считай, карма, — отвечает Юнги. — Так вот, Феликс, ты там в начале что-то про жениха затирал. Повтори, давай, я прослушал. Хан, наконец отошедший от неожиданности первой встречи, собирается и снова выпаливает. — Я жених Чонгука. Приехал познакомиться. — Нихера себе, — Чимин давится кофе и ловит ускоряющий взгляд брата. — Ах, извиняюсь. Я так груб. Чё, серьезно? У Феликса стандарты рушатся, он в упор не понимает, над ним издеваются или что? Потому как в своих словах он не находит ничего смешного, о чем и сообщает. Мин хмурится, серьёзный тон гостя ему не особо нравится. — Я, конечно, могу понять, зачем ты приехал. Но, знаешь, мне лень. Так что поясни сам, пожалуйста. Резко ставший деловым Мин заставил Хана сесть ровнее, разгладить кофту и начать человеческий разговор. По мере того, как омега говорил, что давно уже живёт с Чонгуком, что их отношения более чем серьезные, что скоро он станет частью семьи, лица Юнги и Чимина вытягивались, но в общем оставались равнодушно безучастными. — Так, — хлопнул по подлокотнику Юнги, прерывая Хана на полуслове, — давай, малыш, я тебе кое-что поясню. Феликс от обращения скривился, но кивнул, продолжая рассматривать парней напротив. Мин Юнги оказался не таким, каким он себе представлял. В этом нескладном, бледном омеге Феликс ничего глубокого не увидел, лишь грубость и хамство, ему не нравится его запах и взгляд внимательный, но плоский будто, сквозь него смотрящий. Не нравится хриплый голос, надломленный в нескольких местах, рассыпающийся. Внешний вид вызывает отторжение, потому что выглядит не как омега одного из сильнейших глав мафии, но как уличный пацан. Феликсу даже противно немного, но ради того, чтобы войти в семью, он готов терпеть. А вот его терпеть не готовы. — Не знаю, что ты там себе напридумывал. Или что тебе обещал Чонгук, но скажу честно — ты мне не нравишься. И как показывает практика, Чонгуку не особо и нужен, — Чимин сзади прыскает в кулак, добавляет что-то шепотом, и Мин кривится, но кивает кисло. — И у него уже есть пара. И это не ты, малыш. «И это не ты» бьёт сильнее всякого оскорбления, сильнее сквозящей неприязни в лисьих глазах, сильнее изучающего взгляда второго. Феликс, едва поднявшийся, чтобы ответить, опускается назад тяжело, буквально рушится. На руки свои смотрит, вспоминает. Отстранённого все дни Чонгука, холодность и постоянный телефон в руках. Уже не кажутся странными замечания альфы и пассивная злость. Как и то, что всегда взгляд отводит, будто другого представляет. Феликс не ошибся сегодня утром. И вправду, представляет. Юнги недолго наблюдает за притихшим парнем, обходит столик и рядом присаживается. Толкает плечом. — Понять твоё желание быть рядом с Гуком можно. Он прекрасный человек и альфа, — кривая, обнажающая дёсны улыбка. — Но лучше узнать всё сразу, не думаешь? Феликс кивает отстранённо. Чимин за братом и гостем следит внимательно, каждое движение читает. Ему Хан не нравится от слова совсем, и рядом с Юнги особенно. Но только смотрит, потому что Мин спокоен и не напряжён даже. — Признаться, его омега мне тоже не нравится. Но дело в том, что это Чонгук. Я ни разу не видел, чтобы он менял принятое решение, каким бы безумным оно ни было. Так что, думаю, тебе здесь делать нечего. Мин вновь хлопает парня по плечу и охране кивает. Те подходят ближе, ждут, когда отстранённый Хан поднимется, попрощается с Юнги и Чимином, и ведут к машине. Двери особняка захлопываются за спиной Феликса с тем ломающим звуком, что остатки сил вырывает. Ему кажется, что воздух резко выкачали, а внутренности наполнили колотым льдом. Феликсу не больно, но жутко неприятно и раздражает. Молчание и ложь альфы, внезапно всплывшая пара, отторжение того, кто к Чонгуку ближе всех. Феликс проигрывает по всем фронтам. И это такую кипучую ярость в душе поднимает, что он буквально видит, как душит этого конкурента, вырывает последнее дыхание и на его место становится. Он не мог пройти весь этот путь зря. Чонгук будет его. Он уверен.***
Проводив вышедшего омегу взглядом, Чимин снова растягивается на диване, открывает рандомно журнал с мебелью и интересуется у задумавшегося брата: — И что это было? Мин возвращается в реальность, передёргивает плечами: — Мечты и грёзы. Что сам думаешь? У Юнги предчувствие нехорошее, вопит буквально об опасности. И напряжённое поведение Чимина заставляет ему поверить. — Он мне не нравится. Приторный слишком. Я даже толком запах не смог разобрать. Но, знаешь… — Они похожи, — заканчивает очевидное Мин и хмурится только сильнее. — А это уже херово. Он сказал, что они вместе уже два года. Подозреваю, что приметил он Чонгука раньше. И, мне кажется, причина интереса Гука вовсе не в его богатом внутреннем мире. — У них даже запах схожий, — морщится Чимин. — Но у Тэ он приятнее. Теперь уже очередь Юнги кривиться. — Давай не будем гадать и вообще говорить об этом. Я желаю Чонгуку только счастья. Вот и пускай разгребает его сам. Пока есть время. Присаживается на диван и допивает чай. Молчит недолго, но мысль заканчивает. — Не знаю, что он сделал в прошлой жизни, но Судьба над Куки стебется только влёт. Чимин недолго смотрит на брата, трясет головой и подсовывает новый каталог. — Смотри, что думаешь?.. Омеги возвращаются к обсуждению обстановки детской комнаты и надолго выкидывают новый ворох проблем из головы. Лишь ближе к полуночи Юнги, так и не заснувший, звонит Чонгуку и рассказывает о визите Хана. Альфа выслушивает и отключается. И Мину кажется, что это было подло. Но правильно.***
Когда Чонгук подъезжает к складам, куда была запланирована транспортировка живого груза, то наблюдает несколько нарядов полиции, положенных людей Намджуна и Дживона. Раздраженно закуривает, прекрасно понимая, что на допросе те запоют соловьями. Вдали отряд копов оцепил контейнеры с тем самым грузом и пытается их вскрыть. Дело пахнет керосином. Официально склады принадлежат компании Намджуна, транспорт, доставлявший груз — Чонгуку. Все было прикрыто, люди куплены. И только Дживон мог так подгадить, раскрыв полиции глаза на проворачиваемые дела. Этой крысе нужно время, чтобы подготовиться. Чонгук и братья Ким это понимают. А ещё они понимают, что Дживон нагнал на них крупные разборки с законом. Торговля людьми… опасно, но составляет одну из основных частей дохода на равные с наркотрафиком и сбытом оружия. И если по этим двум пунктам к Намджуну у власти претензий не было, то работорговля в список оговоренных условий не входила. Как об этом пронюхал Дживон ещё предстоит узнать, а сейчас на долю Чонгука выпало загладить конфликт с властями. Иначе вести войну предстоит на два фронта. День уходит на встречу с вышестоящими инстанциями, главой полиции и премьер-министром. Каждого Чонгук хочет вскрыть собственноручно, потому что каждый требует долю взамен на молчание. Чонгук держится, следует указам Джина и соглашается на условия зажравшихся свиней. Держится вплоть до того момента, когда последний боров из внушительного списка заламывает цену и угрожает личной безопасностью знакомых Чонгука. Джин, слышавший все через приемник, вздыхает разочарованно и передаёт Джуну, что заместитель главы города скоро сменится. Ким в ответ лишь плечами пожимает. Чонгук встречает вечер на берегу реки, курит неторопливо, наблюдает за алым закатом, перебирая костяшки воспоминаний. Некстати вспоминается далёкое детство и прогулки с семьёй на берег. С пеплом от сигареты стряхивает призраки прошлого и к охране поворачивается. — Отпустите. Альфы разжимают гнутую стальную ленту и позволяют заместителю мэра рухнуть на землю пыльным мешком. Мужчина тут же заходится в ругательствах. — Да как вы смеете! Да вы знаете, кто я?! Вас по одному слову прикончат! Немедленно отпустите меня! — Цыц, — Чонгук толкает альфу в грудь, заставляет того упасть на спину и заткнуться. — Слишком шумно. Носком ботинка давит на жирную шею, наступает всей тяжестью на грудь, выдыхая терпкий дым. Захрипевший под ним альфа даёт заднюю мгновенно: — Я заплачу! Сколько скажете! Не трогайте только! Чонгук головой качает, смотрит устало и немного грустно: — Ну что за глупый человек, — бьёт резко по ребрам, и сырой хруст в воздухе с криком оседает. — Я же сказал, тихо. Скулящий на земле человек жалости не вызывает никакой, только омерзение. Чон продолжает смотреть на закат, докуривает сигарету и тушит носком того же ботинка о пиджак альфы. Налитые кровью от лопнувших сосудов глаза в ужасе расширяются, стоит Чонгуку щёлкнуть зажигалкой у его лица. — Подпалить тебя как свинью? Или хорошо прожарить и покормить собак? У моего знакомого как раз псинка есть. Она мне не нравится. Ты тоже. Язычок пламени едва кожи касается, а мужчина орёт хуже резаного, из-под Чонгука выбивается, пытается встать и сбежать. Путается в ногах, запинается и снова падает, уже на живот. Чонгук за ним следует с решительностью ледокола, идёт прямо по телу, останавливается на спине и на каблуках ботинок раскачивается. — Вы, господа, поступаете крайне глупо, вставая на нашем пути, — присаживается на корточки и за волосы вверх тянет, слушать заставляет хрипящего мужчину. — Цену задираете, хотя сами не прочь купить этих же омег в свои гаремы. Угрожаете. Тыкаете своим положением. Знаешь, как вы все меня заебали? Солнце окончательно скрывается за линией города, и Чонгук своим людям кивает. — Время вышло. — Я… я заплачу! Сколько хо… Договорить не успевает, прерванный щелчком футляра. Лезвие ловит последний блеск солнца и тут же в алый окрашивается. Чонгук морщится, смотрит на заляпанные ботинки и кромки брюк и с трупа сходит, словно с постамента. Отдает назад охране катану и снова закуривает, усмиряя бушующий огонь внутри. Распирает злость и агрессия. Ее выплеснуть жизненно необходимо. Пока не разорвало, пока ещё можно сдерживаться. Увы, события грядущего вечера тому не способствуют.***
Погруженный в свои мысли, Феликс не заметил, как уехал из особняка, как люди Чонгука привезли его назад, к торговому центру. На мгновение мелькнула мысль найти того самого омегу, рожу ему разодрать в клочья. Но запал быстро утих, сменяясь апатией. Так, в мрачном настроении, Хан вернулся в отель. Вовремя. Отполыхавший своё закат быстро сменился наплывшими с востока облаками. Низкие тучи клубились, скручивались в толстые длинные жгуты под самым небом и грозились расплющить спешащий город. Феликс меланхолично наблюдал за расцветающей непогодой, представлял разбирающегося на очередной стычке Чонгука и тосковал. Впервые за долгое его пребывание рядом с альфой, парня охватил страх. Страх лишиться того, к чему он так долго шёл. Он завоёвывал Чонгука несколько лет, с таким трудом встал рядом и готов стоять до самого победного конца. Чонгук для Феликса — оплот надёжности и защиты, огромный порт и тихая гавань, дом. Феликс, долго его искавший, обрёл наконец. И теряет с оглушающей скоростью. От слов Юнги внутри пекло адское, злость и ненависть бурлят тихо ещё, обороты набирают. Эти чувства Хан пытается под надзором держать, иначе сожрут, поглотят его полностью и затянут в пучину ненависти ко всему. Феликсу много не надо. Только Чонгука. Чонгука, которого уже приходится с кем-то делить. Вновь головой трясёт, смотрит на часы. Половина десятого. Хоть альфа и сказал, что уедет на два дня, но Хан уверен, что тот с проблемами уже разобрался. Чонгук не медлит с расправой, предпочитая добивать сразу. Поэтому за валяющийся на постели телефон хватается, набирает вбившийся в память номер и напряжённо ждёт ответа. Почему-то именно сейчас, после визита к Юнги, Феликсу важно, чтобы Чон ответил, чтобы своими словами успокоил и внушил уверенность в том, что мятноволосый лжёт. После нескольких гудков раздается щелчок, и их соединяют. — Слушаю, — холодно и устало. — Привет, Чогу, — Хан не может сдержать радости и начинает щебетать. — Ты ведь уже освободился? Чонгук медлит, но всё-таки, нехотя, отвечает. — Освободился. Ты чего-то хотел? — Я заказал столик на двоих. Давай посидим, ты отдохнёшь, — тянет последнее томно, прикусывая губу. — А после я помогу расслабиться… Тишина недолгая, вздох и ответ: — Где? Феликс называет адрес и счастливо улыбается своему отражению, поправляет волосы, пока слушает пожелания Чонгука к ужину. — Конечно, Чогу! Буду ждать! Альфа отключается первый, а Феликс на седьмом небе, доволен безумно и уже носится по номеру, собирается. Жгущие изнутри слова въедаются в подкорку, и омеге необходимо самого себя убедить, что он лучший и единственный. Что только он и достоин стоять рядом с таким, как Чонгук. Укладывается в рекордное время, подчеркивает детали и поправляет укладку, на тонкие запястья любимый аромат, подчёркивающий естественный запах клубники и ванили. Феликс своим редким ароматом гордится, вспоминает, как любит альфа целовать его шею, вдыхать его запах, как дуреет будто. Его сладкий мальчик, Хан заслуженно носит это звание. Последний взгляд на себя в зеркало, и омега спускается вниз, требует отвезти его по нужному адресу. Непогода только обороты набирает, и он думает, что эту холодную ночь проведёт в объятиях Чона, как и все предыдущие. Но эта особая, должна вновь уверить в своих силах и значимости. Когда омега грациозно входит в ресторан, то Чонгук уже там, ждёт и мрачно изучает что-то в телефоне. — Добрый вечер, любимый, — Феликс целует мужчину в щёку, ведёт губами за ухо и улыбается очаровательно. Обходит столик, позволяет собой любоваться и садится напротив. Встречается с темным изучающим взглядом. — Отлично выглядишь, — отвешивает комплимент Чон, задерживаясь взглядом на запястьях с тонкими браслетами. Принюхивается. — И пахнешь. Ликование в глазах скрыть сложно, Феликс и не пытается. Гипнотизирует альфу, улыбается чарующе и будто скромно взгляд отводит. — Развлекся? — Чон продолжает смотреть, замечает нервно сжатые руки, но особо на этом не зацикливается. Омега выглядит впечатляюще, под стать дорогому ресторану. Серебристые волосы тщательно уложены, на лице немного подчеркивающей косметики, розовый блеск для губ ловит блики приглушённого света. На ключицах капля подвески, сочетающаяся с браслетами. Тонкая полупрозрачная бежевая рубашка, узкие брюки подчеркивают линию ног. Чонгук зрелищем вполне доволен, Феликс не разочаровывает. — Без тебя все не то, — грустно дуется омега, стреляет подведенными глазами на альфу, но все равно улыбается снова. — Чем занимался? Приносят заказ, и пара ненадолго замолкает, пока официанты не уходят. — Ты же не любишь слушать о моей работе, — замечает Чон, принимаясь за еду. — Чогу, я люблю всё, что связано с тобой. Чонгук усмехается, смотрит на сияющего омегу, откладывает приборы и подробно рассказывает о казни. Феликс бледнеет, и просит подождать его, уходит в туалет. Красочно описавший всё Чонгук на несколько минут остаётся один, устало трёт виски и заказывает к ужину коньяк. Феликс точно подгадал время и перехватил по дороге к Намджуну. Отчитавшись боссу, Чон поехал сюда, хотя в аду видал и ресторан, и, если честно, омегу. Думает отстранённо, что общество Феликса его сейчас тяготит и откровенно раздражает. Понимает, что омегу очень сильно обидит и решает потерпеть. Хан не отличается терпением, и поняв, что Чонгук в Сеуле по работе, быстро соберётся и вернётся назад в Китай. Феликс — светская личность, жить без выхода в общество для него в тягость. Порой Чонгук удивляется, как они живут вместе, настолько разные. И внезапно догадывается. Запах. Гук, кажется, впервые Феликса не увидел. Учуял. Сам по себе не любивший сладкое, Чонгук неожиданно влип в запах омеги и не смог отказать себе в удовольствии заполучить его себе. Сейчас же аромат клубники и ванили не вызывает ничего, только подобие аллергии. Чону не хочется впервые зарыться носом в пережженные волосы, вдохнуть естественный аромат. Потому что ящер нашёл то, что ему нравится больше. И подделку не приемлет. Во всём этом ирония мерещится. Не любить сладкое, но получить омегу с приторным ароматом. Смешно. Феликс возвращается спустя несколько минут, изрядно бледный, но уверенный в своей неотразимости. Возвращается как раз к моменту, когда у Чонгука снова звонит телефон — Хан его выкинуть уже хочет — и альфа, едва взглянув на входящий номер, поднимает ладонь, призывая к тишине. Отвечает с той интонацией, с какой к Феликсу даже не обращался. — Я удивлён, хён, ты ещё не спишь? Тепло и сквозящая забота не остаются незамеченными. Хан напрягается всем телом, представляет на том конце того самого омегу, что пара Чонгуку, и зло кулаки под столом стискивает. Но догадки лопаются мыльным пузырём, стоит Чонгуку, улыбаясь, ответить на длинную тираду: — Я заеду позже, Юнги-хён. Можем обсудить все потом… Его прерывают, и, по мере того, как улыбка с лица сползает, Феликс чувствует закручивающееся вокруг них напряжение. Звонит Юнги. И Феликс вовсе не глупый, понимает, что тот может рассказать альфе. Нервно мнет пальцы, старается на уставившегося на него в упор альфу не смотреть, но взгляд чувствует кожей. Такое не чувствовать невозможно. Слишком цепко и остро тьма впивается, выворачивает правду и кусает проступающей злостью. Слишком тихо становится, и последние фразы Юнги Феликс отчётливо слышит: — Он мне не нравится, Гук. Больше, чем он. И ясно, про кого говорят. Феликс понимает, губы поджимает и напрягается. Так что, когда Чонгук отключается и телефон убирает, Хан к злому альфе готов, сам насупился. И первую атаку выдерживает. — Кто тебе разрешил ездить к Юнги? Голос сталью закован, от тепла ни намёка. Оглаживает кромку бокала и ответа ждёт. Омега знает, что два раза повторять он не будет, собирается с силами и отвечает быстро. — Я только хотел познакомиться. — Хорошо, — вдруг резко кивает Чон, тянется ближе, через стол, и произносит специально низко, пугающе. — Тогда, с какой это радости ты представился моим женихом? Вопрос вбивает Феликса в кресло, припаивает к нему, делает персональным пытательным снарядом. Он уверен, что с места не сдвинется, пока альфа не получит ответы. — Я… я думал… — Медлит, ищет хоть намёк на то, что Чонгук шутит и сейчас рассмеется, скажет расслабиться и продолжит ужин. Но нет. У альфы в глазах чистая ярость на злости замешана и самоуправством Феликса приправленная, омегу обещает прикончить если не сразу, то с оттяжкой и мучительно. — Мы ведь вместе. Чонгук откидывается назад, отпивает из бокала и на омегу странно смотрит. Сообщение от секретаря оказалось не шуткой. Что же, забавный расклад. Весьма забавный. — И с чего же ты решил, что я сделаю тебе предложение? Ему в какой-то степени даже нравится смятение и неуверенность Феликса. Чонгук видит, как тот сомневается, явно вспоминает слова Юнги и на собственную беспомощность злится. Феликс ненавидит хоть в чём-то кому-либо уступать. Вот и сейчас, только зная о том, что у Чонгука кто-то есть, даже не видя его, парень во всеоружии приготовился тщательно. Не учёл только, что не на своей территории войну вести собрался. Чонгук своим выводам усмехается, этим Хана напрягает. — Мой сладкий мальчик, — тянет привычно и замечает, как омега расслабляется. И в следующий миг бьёт словами наотмашь. — То, что я с тобой сплю не значит ничего. Удобно и только. Если я тебя обижаю, то извиняться не собираюсь. Ты большой мальчик, Феликс, прекрасно и сам понимаешь, что когда-нибудь мы бы расстались. — Замечает неверие и проблески страха в глазах. — Так что я не хочу истерик и попыток суицида. Это, конечно, твоё дело, но давай ограничимся сделкой. Хан сглатывает, глаза опускает и уговаривает себя держаться, не допустить слёз и ещё большего унижения. — Какой сделкой? Собственному голосу не верит, такому слабому и дрожащему. Все планы рушатся, пылью оседают, стоило альфе узнать об одном только визите. Феликс, как ни странно, ненавидит в данный момент Юнги, но не Чонгука. Грубого омегу придушить хочется, поселить на два метра под землю и забыть как страшный сон. Облегчить себе жизнь. Эта иррациональная злоба плещется на дне, грозится ураганом подняться. Но не сейчас. Сейчас напротив него Чонгук предлагает что-то, что позволит остаться рядом и даст призрачный шанс на победу. Феликсу только шанс нужен. Все остальное он сам сделает. Всегда сам делал. — Останешься в качестве любовника. Собственно, ничего не изменится. Также будешь получать содержание, квартира и машина останутся, я буду приезжать сам. Только теперь тебе нельзя самому ко мне приезжать без спроса. Устраивает? Феликс думает недолго. Впрочем, особо ничего не изменилось. Ну, почти. Кивает и за поднявшимся альфой следит, разрывается изнутри. — Вот и отлично, — Чонгук склоняется к щеке, мажет губами и уходит, на прощание кидает. — И никаких истерик, Феликс. Охрана уходит следом, и Хан позволяет себе сползти ниже, прижать руки к губам и дать паре слезинок скатиться, разбиваясь о края рубашки. Чонгук прав, никаких истерик. Они не помогут и только хуже сделают. В конце концов, он остаётся в Сеуле, это плюс. Остаётся рядом с Чонгуком. И это самая лучшая возможность вернуть прежнее положение. Ведь люди не вечны, так? Хан уверен, что сможет заменить другого. Он к этому шёл, и сместить с его законного места не позволит. Только посмертно, но врага с собой утащит. Сверкнувшая за панорамным окном молния отразилась в оставленном бокале альфы, бликами заиграла на алкоголе и искрами уверенности в глазах Феликса. Тот жалеет себя недолго, собирается с силами и уезжает. Стихия на улице в точности передает его решимость стереть с лица земли эту тварь. Раскаты грома как удары сердца, ливень неумолим, режет слух и сталью на воображаемую шею опускается. Феликс от него избавится. Рядом с Чогу может быть только один. Он.***
Кошмары вернулись. Тонкими лапками обняли, по голове погладили, вцепились мертвой хваткой, под кожу проникли. Вид имеют каждый раз иной, и Тэхен отличить не может, где заканчивается один и начинается следующий. Они сливаются воедино, затягивают в пучину тьмы и выпускать не собираются. Каждый раз отщипывают от омеги кусочки, растаскивают его по темным закоулкам, вместе собраться все сложнее. Но это ночью. Днём же Тэхена за руку злость сопровождает. Злость на Чонгука. После того, как Тэхен прождал весь остаток дня, уснул и утром обнаружил, что альфой в квартире и не пахнет, он словно снова надломился. Упрямо себя убеждает, что ничего особенного не произошло, что он не ждёт вовсе, и бред это всё. Но к каждому звуку прислушивается, замирает. Терпения хватает на несколько часов первого дня. Какое-то странное отчаяние, злость на самого себя, на Чонгука, на всю жизнь, в общем, доводят до бешенства. Тэхен выкидывает все вещи, хамит страшно и из комнаты не выходит. Пускает только врача. Тот омегу осматривает, постоянно молчит и только интересуется: — Когда течка была последний раз? — В этот момент запястье Тэхена вертит, проверяет, как заживает. Тэ от неожиданности руку выдергивает, за спину прячет. — Это ещё зачем? Врач смотрит укоризненно, с некоторой холодностью, отвечает угрюмо. — Обычный осмотр и вопрос. — В прошлые разы не спрашивали что-то, — язвит Тэхен, но сдается быстро. — Не помню. Врач вздыхает тяжело, просит ответить ещё на десяток вопросов, осматривает глаза и рот, просит раздеться. Тэ это не нравится, но свой организм он любит больше, чем стеснение. После недолгого осмотра, старший омега выносит вердикт. — У Вас, — заглядывает в бумаги, — Тэхен, значительная задержка в цикле. Связано с насилием, — голос на полтона теплеет, — цикл сбился, и точно сказать, когда возобновится, сложно. Примерно неделя или две уйдет на полное восстановление. Тэхен… Омега поднимает взгляд, встречаясь с тёплыми карими за стеклами очков. Омега сжимает его ладонь, и в этом жесте столько озабоченности и желания помочь, что прислушивается к словам, каждое ловит. — Не буду скрывать, но мне известно, зачем вы здесь, и почему мне приказано как можно скорее поставить вас на ноги, — хватка на мгновение ослабевает. — Чон Чонгук не просто так приставил меня к вам. Этот укус необычен, почти поставленная метка. Я не знаю, настоящая она или нет, и как может среагировать на того, кто ее поставил. Но хочу предупредить. Не сопротивляйтесь, — на лице у Тэ недоумение вкупе с удивлением, ошарашенный взгляд на заживающую рану и снова на врача. — Что вы имеете ввиду? Чему не сопротивляться? Чонгуку? Врач головой качает отрицательно, накладывает повязку на запястье и продолжает говорить: — Зову. Когда цикл восстановится, будет больно. Как в первый раз. Если не хуже. Тэхен с ужасом вспоминает первую течку, огненный жар по всему телу, сковывающий холод и постоянное безумное желание. Затуманенный разум и голые инстинкты, почти животное. Первая течка равноценна аду, Тэхен ее ненавидит, даже от воспоминаний передёргивается. — В смысле, хуже?! С чего? — Нестабильная реакция. Сильный стресс, частичная потеря массы тела, депрессия, а сейчас я наблюдаю именно её. Господину Чону следует серьезно озаботиться состоянием своего омеги, если он хочет сохранить все естественные способности, пока вы молоды. Я продолжу вас наблюдать, но теперь приходить буду раз в неделю. Постарайтесь не нервничать сильно и нормально питаться. Врач собирает приборы, а Тэхен в это время пытается обдумать и из всех слов вычленить те, что напрягли больше всего. Это неуловимое нечто ускользает, перед носом маячит, но не даётся. Тэ вздыхает и провожает омегу до двери, снова выходя за пределы комнаты. На прощание тот желает удачи и снова повторяет наставления. Тэхен в смутных чувствах до вечера ходит по квартире, обдумывает и пытается высчитать примерные сроки. Он вовсе не дурак, понимает, что как только стабильно на ноги встанет, так под альфу лечь придется. И не то, чтобы он против… Конечно, он против! Но что-то внутри желает этого, само рвётся альфу дразнить и заставлять терять контроль. Именно это что-то на исходе третьего дня заставляет Тэхена наглухо запереть двери в спальню и попытаться уснуть нормально, ограничив себя от посторонних звуков. Тэхен словно чувствует приближение зверя, готов к его приходу, но хочет подразнить, не даться сразу, помучить. Собственное эго ликует, в то время как инстинкты самосохранения вопят, требуют бежать как можно дальше, скрыться, спрятаться. Тэхен упрямо его игнорирует, расстилает постель, закрывает окна, замечая подступающую грозу, и с наслаждением спать укладывается. Сегодня он смог договориться с Марко, и альфа купил ему снотворное. Кошмары одолели, и хочется уже просто в сон провалиться. Тэхен не знает, что с ним. Он не делает ничего абсолютно, ест немного, не хочется, спит и думает. Попытался смотреть телевизор, но от всего тошнит и хочется вскрыться. Потому что в новостях нет-нет, да мелькнёт обзор на крупный пожар в элитной части города. Передадут про перестрелку в Кванджу и вооружённые стычки на складах. Тэхен догадывается, чьих рук это дело, но предпочитает не задумываться. Что-то требовать от Чонгука сейчас, когда оплата не внесена — глупо. Только после Тэхен посмеет требовать, и сам на любые условия пойдет. Но отомстит. Кровь за кровь. Он Хосока ею напоит сполна и новый дом подарит. Вниз. Под двумя метрами земли. Врач оказывается не прав, то, что он назвал депрессией, было пассивной злостью и затихшей ненавистью. У Тэхена сил не хватает дать ей разгореться. Все на себя уходит. Потому что как бы он днём не утверждал, что все в порядке. На деле — нет. Тэхен ночами мёрзнет, пусть в комнате и тепло, пусть под двумя одеялами спит. Но его крупной дрожью пробивает, все внутри сжимается и болит тупо, стыло как-то. Ему бы закоченевшие органы вытащить, выкинуть к чёрту, от боли избавиться. Но как он без всех проживет? Как можно? Однако, холод отступает, стоит вскользь об альфе подумать, вспомнить обжигающие руки Чонгука, дыхание его у самой шеи, губы… И Тэхен с рыком на бок поворачивается, в одеяло с головой, пытаясь ее отключить и поспать наконец. Вопреки всему слышит вдруг. Раскат грома. А за ним… Сбитое обоняние вернулось вчера, и теперь уже от чуткого носа ничего не скроется. Тэхен его чувствует, всю гамму, весь набор сложных ароматов, тяжёлых, неподъемных. Но не для него. Точно различает железный привкус крови и терпкий, немного горький сейчас миндаль. К ним ещё один комплектом идёт. Вот только у Тэхена от него волосы дыбом и инстинктивное желание убивать. Пахнет сладко. Пахнет омегой. Если до этого он думал, что сил на ярость не хватит, то сейчас они берутся из ниоткуда, вспышкой ослепляют и волю новому чувству дают. Ревности. Тэхен этих мыслей сам пугается, но организм не слушается, соперника требует в порошок стереть, уничтожить. С эмоциональной бурей внутри, завёрнутый в кокон одеял, Тэхен слышит, как дверь дёргается, как врезается замок, но не поддаётся. Слышит хриплый вопрос за дверью и подло скалится, предвкушает. Инстинкты вопят, но омега класть на них хотел. Это игра, он уже играет роль, уже зверя за нос водит, по нему щёлкает. Ощущение опасности заводит, и здесь инстинкты бессильны. В игру вступает сущность. Та самая сущность суки, которую Тэхен любовно взращивал, чужим обожанием поливал и ненавистью удобрял. Этот образ его лучший. Со школы припасенный. Специально для него. Когда дверь в итоге открывается, и Чонгук стоит на пороге, взглядом сученыша ищет, то Тэхен готов. Чонгук — нет. Тэхен улыбается соблазнительно, языком по губам ведёт и едва коленки расставленных ног сводит. Хмурит брови и в гнезде из одеял елозит, заставляя футболку задраться, обнажая бёдра. Касается собственного живота мягко, охает тихо и глаза прикрывает, их золотом замершего альфу плавит. Смотрит томно, губы свои кусает, настолько открыто себя предлагает, что крышу сносит на раз. Чонгук не каменный вовсе, и даже не терпеливый, когда дело касается Тэхена. Он именно эту суку со школы желал. Чтобы вздернуть и отодрать так сильно, что только скулеж вырываться будет. Заставить требовать его в себя, чтобы потом мучительно стыдно и по-блядски развратно. Чтобы на коже алые отпечатки ладоней и белые подтёки. Чонгук не каменный вовсе. И быть им не хочет. По комнате карамель плывёт, с кровью смешивается. Здесь омегой за эти дни все пропахло, концентрация в сто процентов и внутривенно. Так, как Чонгук хотел. Зверь морду поднял и цепь до упора натянул. Щелчка не хватает, как сорвёт. И всё, тогда он не сбежит. Чонгук не каменный, но шанс даёт, останавливается в метре, голодными глазами пожирает разведённые ноги и силуэт стоящего аккуратного члена. Стонет мысленно от идеальных форм, усталость ушла так быстро, будто не было. Лишь голод. Дикий, неутолимый голод. Перебарывает похоть, в спинку кровати вцепляется, сжимает до сведенных мышц, шепчет хрипло и так низко, что урчит почти: — Я тебя трахну. Прямо сейчас. Так, как хочу я, Тэхен… От его имени омега лишь вздрагивает крупно, вновь губы прикусывает, наклоняется ближе, окончательно позволяя все увидеть, и рядом с ухом альфы отвечает со стоном: — Мне холодно. Согрей, Чонгук… Все триггеры срывает одним выдохом на ухо. Чонгук впечатывает омегу в постель, коленом между ног вклинивается, пальцами от бёдер к соскам ведёт, скручивает, вслушиваясь в задушенный стон. В шею зарывается, рычит утробно: — Я сожгу тебя. Заживо. Тэхен выгибается от пронизывающего удовольствия, контраст ткани и кожи с ума сводит, но в памяти пламя играет, пугает, страх оживляет. Он зажимается было, в себя приходит, пытается упираться, но остановлен перехватившим руки Чонгуком. Тот нависает, смотрит в золото, в губы отвечает на попытку сбежать. — Мы будем гореть вместе. Там, где начинается Тэхен, волна огня и жара проходится, до его конца долетает. Там, где Тэхен заканчивается, его страхи оживают. Но они в пламени в пепел оборачиваются. Потому что там, где Тэхен заканчивается, начинается Чонгук. Он не позволит делить омегу. Единолично его хочет вдохнуть. И если это значит, что сгореть дотла вместе с ним, то так тому и быть. Чонгук сгорать не собирается. Новое пламя разжечь и утянуть Тэхена за собой. Ниже, в пропасть. Она не тёмная вовсе. Там, на дне бездны, тлеет, разрастаясь пламя адское. В нём переливы всех оттенков: от красного кровавого, до благородного золотого. Того золота, что сейчас напротив Чонгука в глазах Тэхена плавится. Он в губы впивается, кусает, пьёт остервенело, руками тело ласкает и получает отдачу. Тэхен тоже не каменный вовсе. Он этого альфу давно хотел. Понял только сейчас, спустя дохрена времени. Но горит с ним вместе, чувствует, как пламя пятки лижет. И впервые не боится навстречу раскрыться, шагнуть в клетку к дракону. В клетку к худшему из страхов. У зверя в глазах пламя, он сам чернее ночи, острыми когтями ласково по коже ведёт, наклоняется близко, обнюхивает. Тэхену не страшно, но волнительно, отчаянно коснуться хочется. Касается, сам подходит, преодолевая последние метры. И его пламя принимает, золото оживляет. Огонь по венам, и вот уже кровь кипит и требует. Тэхен срывается раз за разом, в поцелуи стонет, рыком Чонгука наслаждается, одежду рвёт, хочет до тепла спасительного добраться. Чонгук его снова прижимает, футболку вовсе срывает к чёрту, стонет низко от вида хрупкого развратного тела. Тэхен всё видит и за шею к себе тянет, в губы лижет. Всхлипывает, чувствуя ладонь между ног, и брови заламывает. — Если, — задыхается, — ты сейчас уйдешь, я с ума сойду… Не… не останавливайся… Чонгук отрывается от ключиц, сильнее давит снизу, ладонью дёргает рвано, не давая разрядки. Слизывает слезинки и урчит. Ему не нужны слова, лишь взглядом заставляет замереть, пальцы останавливая у самого края, последний шанс даёт. Смотрит пристально, позволяя весь творящийся внутри него ад увидеть, решиться на ответ. Последний шанс. И Тэхен сползает в ответ ниже, шипит низко, насаживаясь. И этим самым последние остатки самообладания срывает.