His

      Хосок глубже втягивает прохладный воздух, ведёт носом по ветру, слабо улыбается, ощущая нечто знакомое. Нечто сладкое. Нечто крайне вкусное. Альфа напрягается, хрустит пальцами, оглядывается, подмечая каждого прохожего, на интуитивном уровне ищет, спускает зверя, позволяя ему рыскать в поисках цели. Хосок не ошибается, слишком цепкое обоняние, слишком знакомый запах. Его игрушка где-то рядом. Просто так он мимо не пройдет. Пусть и примешивается вонь другого. Хосоку плевать. Он скучал.       Порш крадётся по дороге, стёкла опущены, Хосок ищет, позволяет тигру вести за собой. Внутри вскипают похоть и горячая ярость, смешиваются с раздражением, сверху всё кипящим безумием заливается. Хосок этот коктейль испивает, черпает снова и снова, уже ощущает совсем близко. Почти рядом. Нашёл.       И так слабые триггеры срывает к чёрту, стоит знакомую макушку увидеть, стоит коснуться взглядом тонкого профиля, оценить хрупкую внешность, сжать пальцы на руле, явно представляя на месте дорогой кожи чужую шею. Хосок почти слышит хруст позвонков, сухие, задыхающиеся хрипы, слабую хватку на своих руках, молящую сжалиться. Пощады не будет. Хосок скучал, оголодал без своей игрушки, тосковал, запивал, заедал свой голод другими. Не помогало. Ему нужен этот сорт, нужно это тело, этот надломленный голос, этот порочный золотой взгляд, нужно чувствовать судороги и стоны, видеть, как бьётся в агонии тот, кто по закону, и пусть Хосок плевать на закон хотел, принадлежит ему. Хосоку нужен Тэхен.       Хосок едва руль не ломает, пока наблюдает за откровенно лижущим омегу Чонгуком, его передёргивает от ярости, от проступающего желания убивать. Доставить первосортную боль, измучить, наиграться. Тэхену и Тэхеном. Хосоку плевать на Чонгука, цель явно красным обозначена, и пусть своего запаха на омеге не осталось, Хосок не поленится, новых меток наставит, навечно к себе прикует, припаяет, другим позволит увидеть, популярно объяснит, почему его игрушки трогать нельзя. На Чонгуке объяснит.       Из машины выходит невыносимо медленно, будто оттягивает встречу со своим безумием, тянет; зверя ближе к себе держит. Он уже продумал игру, расставляет всё на доске, скалится скорее сам себе, пальцами воздух перебирает, сминает хрупкие снежинки. Подходит ближе к уже заметившей его охране Чонгука и насмешливо в ладоши хлопает. Видит, как замирает Тэхен рядом с Чонгуком, как дыхание задерживает, как сжимаются пальцы на чужом воротнике. Удержаться от усмешки не может:       — Кого я вижу, — тянет именно так, как всегда к Тэхену обращался, по испуганному взгляду понимает, что тот помнит слишком хорошо, внутри довольное урчание раздается. — Прекрасный вечер, не правда ли, Чонгук?       Хосок издевается, наигранно вскидывает брови, наигранно удивление добавляет в голос, скрыть истинное лицо не пытается даже, поглощённый Тэхеном, жадно впитывает запах, внешность, эмоции, старается разглядеть до мельчайшей детали своего омегу, обещается каждый сантиметр пометить, где чужие губы касались, все напоминания о чужих руках сотрёт в пыль. Омега будет только перед ним ходить, голым, не скрывать свою красоту, свои метки. Хосок постарается, всего искусает.       Отклоняется немного назад, стоит Чонгуку к нему повернуться, раскачивается на носках, за спину заглядывает, улыбается приторно сладко:       — Нагулялся, сученыш? Не хочешь ко мне?       Тэхен дёргается, как от удара, жмурится, но продолжает стоять, будто пригвожденный к месту. Хосоку реакция нравится, ему бы сейчас же в него вцепиться, испробовать, сорвать одежду, вкусить это прекрасное тело. Хосоку бы голод утолить, но тот как Бездна, неутолим, всегда хочет и всегда голоден. Хосок не насытится, не в этой жизни.       Его взгляд по омеге гуляет, цепляется за ошейник и цепочку, за прозрачную блузку, зверь рычит так глухо, что волоски встают дыбом от пронзающего желания. Взгляд останавливается на ногах в тонкой сетке — Хосока можно выносить. Он эти ноги на свои плечи закинет, оставит следы на коже, до гематом зацелует, искусает, сделает совершенными. Хосоку хочется до боли и ледяного бешенства омегу к себе и навечно. Чтобы рядом и к нему жался, как породистая сучка, чтобы не смел на метр отходить, чтобы понимал, кому он принадлежит. Хосок даже не пытается унять пламя внутри, цокает одобрительно, лишь для себя и подмечая:       — Умеешь ты игрушки одевать, даже подлечил, гляжу. — От мягкой кожи не оторваться, от дрожи Тэхена собственная прошибает, Хосок очень хорошо знает, какова она на вкус и ощупь, как красива на его. — Браво, не думал, что возьмёшься за эту шваль.       Омегу передёргивает, во взгляде впервые проскальзывает что-то кроме страха. Это что-то настолько нравится Хосоку, что хочется потереть руки и довольно зарычать, загоняя добычу в угол. Он обращается к Чонгуку, но смотрит неотрывно в глаза Тэхена, облизывает губы, являя ему одну из лучших улыбок.       Они говорят недолго, парой фраз на кон ставят человека при нём же, Чонгук не спешит говорить, а Хосоку и не нужно. У него игра и цель, которая к этому щенку ближе жмется, прячется, ещё не знает, что в конце концов на своих руках будет подыхающую псину держать. Хосок любит собак, но этого щенка вскроет лично, на пальцах объяснит зарвавшемуся идиоту, кому он перешёл дорогу. Плевать на план отца, на Закон, на кланы и возможную войну с Намджуном. Война уже идёт, Хосок в ней каратель, огнём выжигает под корень заразу, под себя место готовит, уже фундамент готов залить. И первым строением будет дворец, прекрасная Клетка для огненной птицы. Хосок этого омегу через весь Ад проведёт, усадит у своих ног на ступеньках трона и в руки голову щенка даст, играть заставит. Оденет в лучшие одежды из его собственной крови и боли, украсит лицо слезами, губы сам испьет, навсегда умертвит в нём желание убегать.       Хосок настолько увлечен, настолько готов к реке крови, что в машину срывается сразу, стартует в ночь, оставляя противника за собой. На сиденье вибрирует телефон и высвечивается номер отца. Но похуй, Хосок не желает сейчас слушать и слушаться этого старого урода. Не сейчас, когда его игрушка так близко, когда заветная вещь рядом. Нужно просто отнять у ребенка конфетку. Хосок сам себе ухмыляется: Тэхен его конфетка. Только его.       Когда Чонгук останавливает своё авто в паре метров от Хосока, тот лениво, обманчиво лениво тянет сигарету, окидывает Гука насмешливым взглядом и хмыкает:       — Ты что-то потерял, Гуки.       У Чонгука внутри скрипит и скрежещет, ломается медленно, но верно, сносит заслоны. Хосока перед собой хочется вскрыть, выпотрошить также, как и он вспарывал свои игрушки. От притворного ласкового обращения сводит челюсти: Чонгук за такое языки по частям отрезал. Этот же с первой встречи испытывает терпение Чонгука на прочность, нарывается, будто специально. Не будь договоренности и Закона — Гук бы его пристрелил там же, в аэропорту. Сейчас же лишь вскидывает подбородок, окатывая красноволосого волной презрения.       — Главное, чтобы ты не потерял самое важное, Хо.       Скалятся, открыто провоцируют, точат свои клыки и когти, щерятся друг на друга, порываются в глотки вцепиться, но стоят напротив, выжидают, когда один из них взгляд отведёт. Рык подъехавшего следом автомобиля отрывает альф от игры в гляделки.       Хосоку говорить не нужно, он сам ощущает свою игрушку, старается разглядеть через тонированное стекло профиль Тэхена, улыбается ему, игнорируя Чонгука. Игнорируя ровно до момента, когда чужая рука впечатывает его в капот машины, больно, до низкого ответного рыка и рывка, когда уже собственный кулак проходится по боку Чонгука. Охрана Гука дёргается к нему, но замирает по взмаху ладони, пока тот сильнее вжимает Хосока в автомобиль, желая об асфальт стереть его ухмылку.       — Я не убил тебя только потому, что ты выродок Намджуна, и отцу пока что выгодно сотрудничать с Кимами, — Хосок изгибается, подстраиваясь под тело Чонгука и сильно бьёт бёдрами, отталкивая от себя. — Закон, Гуки, на моей стороне. Свою сбежавшую суку я верну так или иначе. С той лишь разницей, что после этого Намджун получит твой милый труп, если ты решил пренебречь мной. Никто не смеет трогать мои вещи, пёс.       — Как страшно…       Чонгук ухмыляется, снова приближается, но уже не трогает, давит аурой, взглядом демонстрируя, что ничего стоящего из себя угрозы Хосока не представляют.       — Не убил потому, что кишка тонковата. Правильно заметил, — тонкая улыбка скользит по губам Чонгука, почти в точности копируя хосокову, напрягая того чем-то смутно знакомым, — «пёс»… Да, было когда-то. Я бы мог дать твоим людям дельный совет. Проверять информацию о щенках Намджуна лучше. Но зачем?       Чонгук отходит назад, отряхивает рубашку, следит за движениями Хосока, готовый к удару в любой момент. Плевать на пари, у альфы напротив бесы в глазах, и неизвестно, на что тот способен. Безумие и одержимость, Чонгук знает это, неизлечимо, смертельно. Болезнь расходится по всему телу, растёт, будто опухоль, пока носитель не видит перед собой ничего, кроме своей одержимости. Альфа же перестает улыбаться, хрустит пальцами и встряхивает головой, сметая с алых волос снежинки.       — Насколько же надо было быть тупым, чтобы собственный омега, муж, сбежал. Сбежал к другому, к врагу. Неприятно, да?       Насмешка по Хосоку не бьёт. Она кнутом хлещет, рассекает тугую плоть лучше самого острого ножа, вспарывает остатки самообладания и точно тигру в пасть бросает. Хищник челюстями щёлкает, круги наматывает, рвётся уже разорвать, смести врага с дороги, добраться до добычи и вцепиться намертво. Хосок с трудом удерживает, остатки самообладания кидает на это. Только с одной целью: ему нужен разум именно сейчас. Именно тогда, когда это паршивое дело ещё можно решить, не привлекая посторонних. Дживону плевать на увлечения Хосока, плевать и на оставшегося без всего Тэхена. Старик и глазом не моргнет, когда прикажет скормить омегу рыбам, прекрасно зная, что сам Хосок ничего не сможет сделать против него, пока есть общий враг.       Вмешивать отца и другой клан в этой почти шуточной борьбе за чужую задницу — смешно, даже очень. Но Хосоку от этого не легче. Борьба хоть и шуточная, но нервы и терпение выкручивает до максимума, с белой пеленой перед глазами оставляет, вымораживает здравый смысл и отключает рассудок.       Гук знает по чему бить. По слабости. У Хосока нет слабых мест. Не было. До того, как Тэхен сбежал, а Чонгук ему помог.       Унижение, потеря власти — то, чего Хосок опасается больше всего. Стоит другим прознать, что собственный муж от него сбежал к другому альфе, к чужаку, как Хосок лишится всего. Влияния и власти, уважения. И даже отец не сможет что-то сделать. Альфа, не уследивший за собственным омегой — тряпка, как такому доверять бизнес?       Хосок почти рычит в ответ, склоняется, подобно животному, к Гуку и рычит в лицо:       — Я заставлю его сожрать то, что от тебя останется, пёс.       У Хосока пальцы к пистолету дёргаются, ещё немного и планку сорвёт окончательно. Чонгук замечает, ухмыляется и раньше Хосока дуло к его виску приставляет.       — Слишком самовлюблённо, — тянет лениво, засматриваясь на подыхающую ярость напротив. — Соглашаясь на твоё предложение, я ищу выгоду лишь для себя. Намджуну нужен порт на вашей территории. Мне нужны стабильные поставки товара и оборот продукции. Тебе, как ни смешно, — Хосок сильнее вперёд подаётся, почти подставляясь и требуя пулю, — нужен всего лишь омега. Слишком мелочно, и слишком дорого для одного человека, не находишь? Предложить спор, залогом которого будет порт и омега? Не много ли на себя берёшь?       — Я мог бы взять своё и так, но ведь ты же не хочешь неприятностей? Всё для твоего удобства, Гуки, — Хосок едва держится, чтобы шею щенку не свернуть, постоянно на машину смотрит, оторваться не может, отсюда ощущая тягучий карамельный запах. — Пусть Закон на моей стороне, но позволим себе честный спор. Гонка. Выигрываешь — забираешь порт и эту блядь. Проигрываешь — всё наоборот.       — С чего такая щедрость?       Чонгук вскидывает брови и отводит пистолет от чужих волос.       — Я, — Хосок облизывает губы, являя миру традиционную улыбку, — в любом случае тебя убью. Месяцем раньше, месяцем позже. Мне всё равно.       И улыбается, Чонгук хочет его лицо со стеной познакомить, но держится, хоть и руки чешутся. Слова Хосока не пугают, но придают спору перца, вкачивают адреналин до предела, заставляя все чувства обостриться. Грязно, он будет играть грязно и не скрывает этого.       Вот, что пугает многих в Хосоке — он не умеет останавливаться. Даже сейчас, когда он имеет право забрать своё, он предпочитает играть, доказывая всем, что достаточно силён, чтобы наказывать лично. Пренебрегает Законом, даже если он на его стороне. Чонгук таких убивает. Игроманы, заядлые игроки с судьбой, психи, от которых польза только в начале, не знают никаких пределов, подставляют всех и платят за свои ошибки чужими жизнями. Боятся только одного — проиграть. И следующего за ним падения с трона.       Чонгук уже продумал, как сломает это препятствие, как сотрёт со своего пути. Ему даже пачкаться не надо. Все за него сделает Тэхен. Обладая такой властью над этим чудовищем, Тэхен сам его боится и пока не осознает. Зато ясно видит Чонгук, видит страх и ужас в золоте глаз, понимает, что пока в омеге прочно сидит прошлое, тот не сможет открыться другой стороне себя, так и останется в вечной тьме, как бы не пытался показать старого себя. Он изменился, и не хочет этого принимать. Чонгук заставит. Сломает заново, но научит жить по новому.       — Слишком много разговоров, — ведёт плечами, отдавая приказ охране оставаться на месте. — Ты предложил игру. Я согласен. Где финиш?       Хосок сверкает глазами, сам отходит, постоянно за Чонгуком наблюдает, прикусывает кончик пальца и взглядом ночной город обводит. Хмыкает под нос.       — Набережная. Не так давно ты её уже посещал, Гуки.       Чонгук кривится, но кивает. Его право. Идёт к машине, закатывает рукава рубашки, успокаивая зверя внутри, позволяя ему развернуть кольца, клыками ощериться и предупредительно огнём стрельнуть. Чонгук со своим монстром в полном согласии, спокоен и уверен, часть её хочет омеге передать, но уверен, что это излишне. Хосока рвёт от ярости и предвкушения бойни, у того кровь в глазах разливается неудержимым потоком. Стоит тому Тэхена сейчас увидеть напрямую, и Чонгуку придется его убить тут же, развязав тем самым войну. Он уверен, что выиграет, но не ценой клана, не ценой тысяч жизней, когда можно отрубить тигру голову одним ударом. Терпение, Чонгук выждет, не будет торопиться, позволит этой смеси ненависти к себе настояться, окунет с головой, утопит. Чонгук умеет ждать.       — Прекрасно, — бросает в ответ и кивает, захлопывая дверцу.       Через стекло видит, как заводит мотор порша Хосок, сам позволяет своему кенингсеггу утробно зарычать, услышать его голос, его мощь и силу.       Редкий снег и вовсе прекращается на несколько мгновений, позволяет всем увидеть, как встают на одной линии два автомобиля, как опускаются стёкла и противники перекидываются оскалами. Как предупредительно гремят моторы и резина чернит асфальт, когда альфы выжимают сцепление и газ. Все замирает.       Тэхен, словно прибитый к салону, дёргается вперёд, прилипая к окну. Внутри буря не шуточная, внутри самый настоящий ураган и рушащиеся города. Внутри реки выходят из берегов, вулканы пробуждаются и земля осыпается под ногами. Тэхен на самом краю пропасти, стоит, почти парит над ней. Всем нутром чувствует, что здесь происходит нечто ужасное и нечто важное. Что-то, что сломает его мир окончательно. Не понимает пока, лишь чувствует натяжение в груди, внимание не обращает, считает глупостью и игрой больного воображения. Тэхен напряжённо смотрит, ждёт какого-то знака, любого проявления ярости.       В воздухе витает приторный аромат крови и дыма. Омега задыхается, но пошевелиться не может. Все приковано к двум автомобилям. К двум людям, разделившим его жизнь на «до» и «после» несколько раз. И Тэхен не знает, чего он хочет больше. Понять суть этого вечера, или никогда не узнать, о каких условиях и предложениях говорил Хосок, смотря при этом прямо на Тэхена.       Инстинктивно укус сжимает, срывает напульсник, не видит свои пальцы, но чешет, раздирает покрытые корочкой ранки. Боль отрезвляет, и Тэхен шипит, смотрит на свои пальцы.       И в этот момент визг шин по асфальту отдается молнией по всем окончаниям. Тэхен резко переводит взгляд, но не успевает.       Вдаль на огромной скорости уносятся уже размытые огни автомобилей. Тэхен не молился никогда, и не желает начинать. Только ногти в кожу вгоняет глубже.       С темного неба вновь падают снежинки.       Слитые в единую линию огни, звуки рычащего мотора, скрип шин на поворотах и невозможная доза адреналина въедаются в кровь, разрушают остатки страха и неуверенности, тело перестаёт реагировать на что-то, кроме команд мозга, отданных на чистых инстинктах. Световые линии то и дело расходятся, прерываются, показывая соперника. Чонгук не смотрит на соседний автомобиль, перед глазами лишь дорога и редкие пока что машины обычных людей. Хосок ведёт резко, рвано перестраивается, подрезает чужие машины и резко виляет в бок, почти выбрасывая Чонгука на обочину.       — Выблядок, — шипит Чонгук, едва уходя от столкновения с отбойником, рвано выкручивает руль, входя в крутой поворот и почти нежно тараня зад Хосоку.       Порш, что теперь впереди, едва виляет и не даёт прорваться вперёд, насмехается будто, подставляя на объезд чужие машины с мирными людьми. Чонгук сжимает зубы и пару раз подрезает белый автомобиль, вырываясь в конце концов вперёд.       Треть пути пройдена, и Хосок начинает играть, медленно входит во вкус, представляет карту города и уходит с трассы до набережной в жилые, а потом и в центральные районы. Чонгук сквозь зубы покрывает этого психа матом, но сворачивает за ним.       — Ебаный придурок.       Лучше бы он его пристрелил ещё там, на старте. Потому что сказав тогда про жертвы, Хосок не упомянул, что во время гонки будет сам почти наезжать на часто теперь попадающихся людей.       Оживленный центр, разгоряченный ночной жизнью, сливается воедино, Чонгук лишь едва успевает выхватывать препятствия и объезжать, едва ли оставляя людей на волоске от смерти. Хосок сходит с ума от скорости и азарта, нагло рассекает улицы, не заботясь о прохожих, подставляя Чонгука чуть позади под собственные замесы. Хосок намеренно почти давит горожан, зная, что Чонгук будет пытаться его обогнать, оставляет место только у обочины, прижимая к тротуару, выталкивая на людей. Чонгук не ведётся, прижимает сзади и ждёт выезда на трассу, чтобы вполне себе грязно скинуть Хосока с дороги, банально подрезав на повороте. Игра ему начинает надоедать, в глотку упирается договор с Намджуном, и Чонгук уже не думает, что всё сегодня закончится без жертв. Зверь внутри подтверждает.       Миг решает всё. Инстинкт не подводит, и Чонгук выкручивает руль вправо на мгновение раньше, чем Хосок резко бьёт едущий слева автобус, подрезая тот и от резкого разворота и торможения завалившийся на бок как раз в том месте, где ещё недавно был Чонгук. Автомобили выравниваются, и Хосок улыбается Чонгуку, отвлекается от дороги на тот же миг.       Завалившийся автобус цепляет зад порша и Хосока заносит влево. Прямо на площадку перед торговым центром. Хладнокровно выжатое сцепление и следом резкий газ выносят авто прямо на толпу людей. Хосок смотрит прямо, едет вперёд, целью обозначив черту финиша. Сквозь пелену доносятся крики и влажный хруст, сквозь пелену он выворачивает на дорогу и выжимает газ, догоняя ушедшего вперёд Чонгука. Хосок пока не осознает то, что видели несколько сотен людей. Он нагоняет Чонгука уже на трассе, впереди видна полоса набережной, и альфы выжимают из автомобилей все.       Действие момента сказывается на всём, и хладнокровно стабильный Хосок даёт по тормозам почти у линии обрыва. Даёт позже Чонгука.       Смотрит в бескрайнюю тьму слитого с небом океана и дышит рвано, через рот, сжимает руль с такой силой, что, дергая, отрывает его и вместе с тем выходит из автомобиля, швыряя руль в тьму. Медленно поворачивается на хлопок другой двери и почти успевает среагировать, когда прямо в челюсть получает тяжёлый удар. Едва не соскальзывает в пропасть за своей спиной, но Чонгук тащит на себя, прикладывает коленом и добавляет снова по лицу. Пока Хосок не отвечает выпадом, головой ударяя под ребра, тараня кулаками плечо и попадая по лицу.       Агрессия находит выход, альфы дерутся голыми руками, выпотрошить друг друга пытаются, разбивают в кровь лица и кулаки, пока не расходятся по разные стороны, тяжело дыша. Чонгук утирает кровь с рассеченных губ и брови, цокает языком, сплевывая кровь, двигает пальцами, проверяя на целостность. Хосок же смотрит в упор, готов снова броситься, не волнуясь о размозженном лице и саднящих кулаках. Он готов убить щенка сейчас. Здесь. Голыми руками.       Потому что…       Проиграл.       Ощущение полного наеба и тотального фиаско. Хосок в ощутимом бешенстве, ему срочно нужно убить кого-то. Пацан перед ним — идеальный вариант.       — Уебок, — снова сплевывает Чонгук, растирая кулак. — Ты, блять, передавил, сука, толпу людей.       Хосок лишь улыбается кровавыми зубами, у него в глазах разума ноль. Как и в словах:       — Всего лишь тупые люди. Мусор.       Это отдается внутри Чонгука ударной волной, разнося остатки самообладания в щепки. Он резко выхватывает пистолет и снова наставляет на Хосока.       — Я могу убить тебя прямо сейчас и буду прав, конченный ты психопат.       — Так что же? — Хосок разводит руки в стороны, подставляя лицо снежинкам и ветру, смеётся. — Выстрели уже, блять, псина. Укажи мне место! Я же задавил каких-то левых людишек. Ах да, — хлопает в ладоши, — это же людишки с территории Намджуна. Ой, как нехорошо получилось.       Смех битым стеклом разносится по набережной, осколками в океан сыпется. Чонгук отходит назад, продолжая держать на прицеле Хосока. Вдали слышен вой сирен, и Чонгуку бы по хорошему убраться отсюда уже следует. Но явно сходящий с ума Хосок не сводит с него взгляда. Чонгук в этот момент понимает, что цель отныне у Чона сменилась.       Это ясно по облизывающим губы языку, по маниакальному взгляду и улыбке. Совершенно безумной, ненормальной улыбке. Словно Хосок не гонку проиграл, а джек-пот сорвал в несколько миллиардов долларов. Чонгук едва успевает скрыться с набережной, когда туда влетают спецслужбы и скручивают неадекватного Хосока. Мимо него по трассе проносятся автомобили семьи Чон, где-то на полу вибрирует телефон самого Чонгука.       Вибрирует где-то на заднем фоне, никак не возвращая альфу в реальность. Он проезжает мимо того самого места, где Хосок потерял преимущество, и почти останавливается, на медленной скорости осматривая место происшествия.       Кареты скорой помощи, полиция, толпы людей. Ничего не скрывает масштабы кошмара, ничто не перекрывает крики и стоны, ничто не останавливает стекающую в канализацию кровь жертв. Чонгук прикрывает глаза и едет дальше, не желая привлекать внимание.       Лишь вернувшись к месту старта и обнаружив, что все на месте, как он и приказывал, глушит мотор и откидывается назад, закрывает глаза, пытаясь утихомирить ураган звуков в голове, плачи и слёзы, затереть картину стекающей ручьями крови. Чонгук трёт переносицу и почти порывается ответить на доставший уже телефон, когда чувствует знакомое тепло рядом.       Но все равно инстинктивно дёргается, приставляя пистолет к подбородку, не открывая глаз носом ведёт от пистолета по коже, спускается к шее и вжимает в кожу сиденья. Чувствует тонкие пальцы на своих волосах и робкое дыхание, явно проступающий страх и примесь чего-то нового, пьяного не вином, но зашкаливающим адреналином, ужасом чужим и напряжением своим. Пальцы касаются содранной в потасовке кожи, Чонгук рычит, отбрасывает пистолет назад, отъезжает на сиденье назад и на себя закидывает послушное тело, сжимает закованные в сетку ноги до синяков и низкого шипения. Приоткрывает чёрные глаза едва, взглядом оголяет совершенство на себе, и отпускает тьму, позволяя ей взять над ним верх.       Склоняет за шею Тэхена к себе, красными от крови губами впивается в бледные от страха его и заставляет свою же кровь пить, целуя властно, напористо и жестоко, не оставляя путей отхода. Вчера Чонгук мог остановиться. То, что взяло верх — нет.       Монстр рычит изнутри, сжимает омегу сильнее, до хруста почти, игнорируя абсолютно всё. Потому что чувствует отдачу.       Тэхен, зажатый в ловушке, пойманный, но сдавшийся сам, сам не понимает, но тянется ещё и ещё, по капле пьёт чужую тьму, мешает со своей, делится, позволяя брать. Выгибается податливо, помогая рукам стянуть ненужное, сам расслабляет ремень на чужих бёдрах. И тогда, стоит пальцам коснуться чужой плоти, его притягивают к себе, резко, больно впиваясь в губы, проникая внутрь алого уже от чужой крови рта. Чонгук тянет за руку, подносит к лицу и втягивает аромат чужой крови. Она, сочась из содранной раны, сладкая на запах, не металлически солёная. Как самое вкусное лакомство, притягивает. Чонгук целует пальцы, покусывает кожу и к чужой отметке прижимается, почти кусает, удерживая дернувшегося парня на себе. Тянет кровь, прикрывая глаза и утробно очень низко рычит. Кровь наполняет рот и каждый глоток разжигает пламя в мощных лёгких чудовища. Тот почти сорвался, на одной петле висит, ждёт нового рывка.       Тэхен стонет, жмуря глаза и вжимаясь подбородком в волосы Чонгука. Перекрывший все запахи аромат Чонгука, смесь крови и миндаля, бьёт по нервам, бьёт по всей омежьей сути. Тэхен всегда себя сдерживал, никогда не позволял истинному себе взять верх рядом с Чонгуком, рядом с кем-либо ещё. Фальшиво и обманчиво, всё было слишком чужим для того, чтобы пускать в себя.       Но выпустивший зверя наружу Чонгук сломал всё. Разнёс пламенем стены и запоры, обжёг шелуху и копоть, оголяя невинное золото настоящего. Тэхен, почти голый снаружи, и полностью открытый внутри, даёт испить себя, поглаживает по голове и замечает, когда Чонгук отрывается от его руки, равнодушно смотрит на рану от Хосока, и тянет на себя, насаживается, позволяет взять своё.       Тэхену в этот момент плевать на всё, что он увидел и о чём думал. Тэхена нет. Есть они. Есть зверь и омега. Они знают лучше, что в данный момент должно было произойти. И омега выбирает черный.       Хосок не сопротивляется на задержании, молчит и смотрит в небо, носом ведёт, напрягаясь внутренне. Сгоревшее дотла желание вспыхнуло вновь. Запах Тэхена, проникающий во все уголки сознания, смешался с Чонгуком. Хосок почти рвёт наручники, и его едва могут удержать шесть человек. Захлопнувшиеся прямо перед камерами двери отрезали прибывших журналистов от главного виновника происшествия, оставляя в их объективах лишь безумную улыбку.       «Чон Хосок не доезжает до участка. Конвой был окружён и в ходе перестрелки заключённый сбежал. Власти предполагают, что наследник Чон Дживона, нового владельца автомобильной компании, скрывается в резиденции отца. Сам глава семьи комментарии дать отказался. В связи со страшной аварией, которую учинил Чон Хосок и неизвестный, в результате которой сорок шесть человек пострадали и семь погибли, в городе объявлен траур. Семьям будут выплачены компенсации. Полиция, на данный момент возмущённая убийством своих сотрудников, подключает спецподразделения и сообщает, что преступник будет пойман любым способом…».       Хан почти щёлкает пультом дальше, когда на экране в завершение включения крупным планом показывают Хосока в машине задержания. Замирает на полувздохе, отравляясь безумием в чужих глазах. В тех ненависть и жажда крови читаются на раз-два, в них столько жизни, что что-то внутри екает, и Феликс не решается переключить. И успевает увидеть любительскую съёмку в конце эфира, где на фоне влетевшего в толпу автомобиля он видит пронесшегося дальше «неизвестного». Вот только Хан отлично помнит этот автомобиль. Помнит как ехал на нём от аэропорта до отеля, и как Чон Чонгук лениво сжимал руль.       У Хана вскипает мгновенно.       Обида и позорное предложение остаться мальчиком для развлечения жжёт внутри с того самого дня. Желание отомстить неведомому сопернику медленно, но верно переросло в желание отомстить Чонгуку. Раз уж он не стал его, то зачем этому альфе жить?       Чужая ненависть подпитывает злость Феликса, толкает вперёд, шепчет, что все не так просто. Что его не просто так кинули, что не просто так в груди скребёт от ощущения предательства, что Хану не казалось, будто от Чонгука пахнет кем-то другим. Нет. Не случайно, Хан себе доверяет. Хан знает автомобиль Чонгука, знает, что альфа здесь по собственным делам. И, видимо, перешёл дорогу местному королю.       Упав с одного пьедестала, Феликс не решает покорять его снова. Новая страна, новый король, новая вершина. Феликс уничтожит то, что сделало ему больно.       Уничтожит до основания.       Хан решает, что ему необходимо встретиться с Чон Хосоком.       Хан выбирает красное…