***
Офис Намджуна погружен в тишину, Чонгук не мнётся на пороге, знает, чего ожидать, и сразу идёт к боссу, игнорируя охрану. — Пустите, — машет своим амбалам Ким, допивая чай. Охрана расступается, и Чонгук входит, скованный напряжением во взгляде сидящего тут же Джина. Младший Ким почти хладнокровно спокоен, даже бровью не ведёт на появление Чона. Лишь медовый отблеск виски в стакане выдаёт в альфе бессонную ночь. Солнечные блики плавают почти по дну бокала, рядом с диваном сияет пустая бутылка. Джин в бешенстве. И, на самом деле, очень плохо это скрывает. — Не могу сказать, что день добрый, Чонгук, — начинает Намджун. — Он нихуя не добрый, и даже намёком не выглядит таким, — мгновенно огрызается Джин, залпом приканчивая содержимое бокала. — Я бы застрелил тебя тут же, Гук, будь у меня одной причиной меньше оставить тебе жизнь. Чонгук слушает молча, впитывает чужой гнев, дышит им и ждёт эпичного завершения, любой детали, позволившей бы ему в открытую бросить вызов Джину, стоит тому покуситься на самое ценное. — Джин… — Я улаживаю все это дерьмо, Намджун, и мне действительно плевать сейчас, что ты глава. Он поставил под угрозу нашу семью. Нашу, Намджун. Всё, к чему мы шли все эти годы, могло вчера исчезнуть только из-за того, что два молокососа решили помериться силами, — рокочущий холодный голос Джина раскрывает его истинность, демонстрирует то, что всю свою жизнь этот альфа носит за маской приличий. — Я даже слушать не буду твои оправдания… — Что? Один вопрос разбивает всю тираду Джина на множество осколков. Чонгук решает больше не стоять, как проказивший ребёнок перед взрослыми, и сам проходит вглубь кабинета, садится напротив Джина и в упор на него смотрит. Надоело. — Хотел бы напомнить, — начинает Чон, краем глаза следя за реакцией босса, — что я не твой подчинённый, хён. И вовсе не твоя игрушка. И даже не по твоему приглашению здесь, — Джин молча смеряет его взглядом. — Ты явно забываешь, хён, кем я стал, и чем могут грозить проблемы со мной. Хён… — вежливое обращение режет слух, потому что Чонгук смотрит прямо и нагло, скидывая всё лишнее, скидывая карты и обнажая морду зверя, — хён, не вставай на моём пути. Меня не интересует ваша война, то, что мне было нужно, я уже забрал. И абсолютно ничего не держит меня здесь более. Моя помощь в давлении на Дживона лишь дань уважения вашей помощи в прошлом. Намджун хмурит брови, но не вмешивается, давая брату понять то, что он сам осознал недавно: Чонгук не будет играть по их правилам. Он давно перерос менталитет родины и живёт другими законами, отдавая их Закону лишь дань уважения и памяти. Не более. — Ты позволил себе устроить гонку на улицах Сеула, в дни действия Закона, на нашей территории, — с каждым словом голос Джина приближался к минусовой отметке, тёмные глаза сверкали опасно и с полной серьёзностью. Намджун ощущал напряжение между младшим и старшим, холодную ярость и столь же холодное безразличие. — Я не отрицаю этого, — режет Чонгук. — И ты, гляжу, не отрицаешь этого, — внезапный кивок на толстую папку с документами, лежащую рядом с Кимом. На выпавших листах чётко прослеживаются подписи Дживона и наименование порта. Джин белеет от ярости. — Погибшие, огромный скандал, журналисты, нарушение Закона… ты этим хочешь откупиться?! Откупиться за жертвы ради своей суки?! Струна, сдерживающая плотину мнимого спокойствия, треснула оглушительно громко, рассекла нервы, прорезала кости, вспорола кожу. Чонгук поднимется, Джин резкое движение копирует. Намджун ждёт исхода, сжимая под столом пистолет. — Прогресс, однако, — тянет Чон, насмешливо встречаясь взглядом с боссом, будто знает, что висит сейчас на волоске. — Вы всё-таки признали Кима моей сукой. Браво… — Хосок имеет все права на своего мужа. И ты влезаешь в чужие разборки, рушишь все договоренности только потому, что захотел отомстить за ущемленное детство?! Ты должен был вернуть его назад, не разжигать войну, а помочь свергнуть их быстро, без жертв. Что же мы имеем? — Джин швыряет перед Чонгуком другую папку, меньше, чем с материалами на порт. Но хлопает она звонче, раскрываясь на середине. — Хосок сошёл с ума, как только Тэхен сбежал. Мне ежедневно приходят отчёты о погибших, пропавших, убитых, изнасилованных. Этому ублюдку дали игрушку, чтобы не вылезал из дыры. Мы почти пошли с ним на контакт, чтобы убрать Дживона. И тут заявляешься ты со своими желаниями! Ты хоть представляешь, чего мне стоило подсунуть Тэхена под нос Чонам?! Разыграть все именно так! — Послушай меня внимательно, хён, — Чонгук снижает голос до шёпота, переваривает информацию невероятно быстро, стыкуя недостающие детали в одно. — Ты швырнул Хосоку игрушку, замечательно, прекрасный ход. Ты спланировал убийство семьи Ким Соёна, гениально. Ты согласился отдаться сам и отдать своего омегу… Ты самый тупой идиот из всех, встреченных мною за всю жизнь. Джин открывает рот для ответной реплики и закрывает снова, смотрит на всё также молчащего брата, ищет поддержки. По взгляду Намджуна же ясно, что некоторые моменты для него тоже новость. Какие, Чонгук не знает. — Помешался на своем клане, — продолжает Чон, — положил и гордость, и истинность ради власти. Браво. Из тебя получится отморозок хуже, чем Хосок. Тот, хотя бы, борется за своё безумие. И платит за проигрыши. — Резкий кивок на всё ту же папку по порту, и Джин смолкает, пальцами сжимает край стола, сдерживаясь из последних сил. — Что ты… что ты вообще знаешь о выборе… — Намджун поднимется, накрывает руку брата своей, делясь поддержкой, пока явно ущемленный Ким подбирает слова. — Ты думаешь, что можешь безнаказанно рушить всё, что строят другие ради своих желаний? Тебя так кроет от осознания своей власти? Чонгук не отводит взгляд, когда отвечает: — Всё это я делаю для него, Джин. Я не иду против зверя. — Кивает Намджуну. — Если с этим всё, я пошёл. Материальную помощь пострадавшим и погибшим вечером переведут из моей компании. Оглаской займутся мои люди. Я умею убирать за собой. Чонгук разворачивается к двери, когда в спину прилетает вопрос: — Ты настолько себя не уважаешь, позволяя чужой шлюхе помыкать собой. Предавая нас. — Кого? — Чонгук не поворачивается, отвечает предельно честно. — Бросивших в чужой стране? Ты ставишь меня между выбором: семья или он? Джин молчит, чувствует, как скрипит в груди от холодного злого ответа: — Его ненависть ко мне сейчас честнее твоей преданности клану, хён. Хотя бы поэтому я выбрал его. — Ты же понимаешь, — подаёт голос Намджун, в котором ни капли осуждения или порицания, лишь заинтересованность, — что Закон выше твоих желаний. На этом вечере будут все главы. Опустишься до того, что явишься со шлюхой? Чонгук хмыкает, дергая ручку двери: — Это уже давно не моя страна. И не мой Закон. Дверь за альфой закрывается тихо, но давит на плечи, давит силой и уверенностью в этой силе. Джин разжимает побелевшие пальцы: — Этот мальчишка… — шипит он, откидывая документы и расслабляя галстук. Встречается взглядом с Намджуном. — Что?! Эти проблемы… все это дерьмо в итоге выльется в войну, Джун. Я убью его… убью эту суку! Тянется было к пистолету, как старший приказывает сесть. — Не смей, Джин-а, — впервые за долгое время вспоминает детскую привычку, присаживается рядом и закуривает. — Я, может, и не так дальновиден, как ты… но некоторые вещи вижу лучше тебя. — Что? О чем ты? — Ты пытаешься убрать Дживона, когда голова змеи, — Намджун хмыкает над каламбуром, — Хосок. Убрав его, Дживон останется без своей главной силы, Джин. Чонгук с этим может помочь. А что до Тэхена… — Вспомни, что он сделал с Юнги! — Что до Тэхена, — продолжает Ким, затягиваясь, — не смей, Джин-а, не смей лезть в это. Разберись со своим омегой, разберись в себе. Ты хочешь убить его как причину твоих рухнувших планов. Ты хочешь войну с Китаем? С Чонгуком? — Я не совсем… — Ты не вытянешь её. Я не вытяну. Чонгук опасен, Джин, не трогай его омегу. Его игра с Хосоком — не более, чем попытка оттянуть время. Гук чего-то ждёт, намеренно пошёл на нарушение Закона. Вчера Тэхен был с ним. И мне не интересна причина. Важно то, что эта ситуация принесла Дживону проблемы. Нам — порт, который Чонгук оставил нашему клану. — Оставил? — Джин выглядит настолько уставшим от жизни, что сил на удивление от слов брата, резко идущих вразрез с его мыслями, не остаётся. — Оставил, хотя подписано на его компанию. Чонгук остаётся рядом только из-за Юнги, Джин. Чимина он не прикончил только из-за Юнги. И только из-за Юнги я позволяю ему забрать то, что принадлежит ему. Не по Закону, Джин. Намджун стучит пальцем по рубашке в районе груди: — Я не иду против зверя… Я позволю Чонгуку разобраться с этим самому. Отдохни, Джин. Война, которую ты так хотел возложить на свои плечи, уже идёт. Она идёт за Тэхена. — За эту тварь… — Во все времена поводами для войны служили две вещи: недопонимание и любовь. — Какая к черту любовь?! Ким Намджун, ты свихнулся на почве любви к Юнги?! — Не лезь в это, Джин. Я хочу, чтобы у моего сына был дядя. И отец. Джин смолкает, мысленно отшвыривая от себя все проблемы. Чонгук хочет вести эту войну сам? Пускай. Джин устал. Чонгук выходит из здания, попутно набирая Юнги. «Где кот? Я заеду за ним.» Юнги молчит, долго что-то пишет, стирает, и всё-таки отвечает. «У Чимина» Чонгук сквозь зубы выдыхает. Столько давить на нервы Джина он был не готов. Но хватит. Пора расставлять приоритеты. Альфа называет охране адрес и предупреждает Юнги, что едет к Чимину за котёнком. Более странного поступка Юнги от Чонгука ещё не видел.***
Тэхен в третий раз не успевает переключить новости, снова и снова просматривая сводку вчерашних событий, и в итоге решает воспользоваться разрешением Чонгука. Омега стоит перед зеркалом, изучающе себя рассматривает, подмечая надоевший старый цвет волос, тусклую кожу, уставший взгляд. Тэхен не чувствует перед улицей того страха, растворив его в Чонгуке. Желание вернуть былой блеск и жгучее вожделение в чужих глазах подстёгивает Тэхена на выход в город. Охрана предсказуемо следует за ним, даже пакеты таскает из магазинов, пока Тэхен увлечённо тратит деньги Чонгука. В знакомом салоне красоты омега зависает, обговаривая с мастером стрижку и новый цвет. Тэхен медленно тянет кофе, поглядывая на себя в зеркало и любуясь новым отражением, пока на ногах наводят порядок двое омег, когда двери вновь открываются, впуская в светлое помещение нового посетителя. Тэхен отмечает тонкий внешний вид и вздернутый нос, карие надменные глаза и сладкий приторный аромат ванили. В носу свербит, но Тэхен улыбается омеге, привлекая внимание. Желание общения с подобными себе тянет парня как никогда на приключения. — Вечера, — немного грубо говорит омега и взглядом обводит салон, пока к нему не подходит администратор, объясняя, что сейчас закончат с одним клиентом, и мастер примется за него. На что парень хмыкает, вновь встречает взгляд пепельного блондина с невозможными желтыми глазами и задумчиво кивает. — Я подожду. Что-то в омеге заставляет парня сесть на соседнее кресло и начать разговор. — Твои амбалы? — Кивает на охрану Тэхена, все также хмуро сидящую у входа в салон. — Угу, ручные малыши моего папочки, — Тэхен тихо смеётся с этого и обещает себе снова назвать Чонгука папочкой. Чисто из интереса на реакцию альфы. — От кого же надо охранять такого омегу? Тэхен слышит фальшивый интерес, продиктованный вежливостью, но отвечает, отставляя чашку: — Ким Тэхен, — протягивает уже наманикюренную ручку омеге для рукопожатия. — Эти малыши просто таскаются за мной и носят пакеты. Папочка не любит, когда у меня болят мои прекрасные ручки. Тэхен внутри кривится от нежностей в адрес Чонгука, но удержаться не может, смотрит на столь же кривое лицо омеги и смеётся. — Так кто ты? Омега все ещё смотрит задумчиво на охрану Кима, чуть прищурив глаза. Пара лиц кажется ему знакомыми. — Хан Феликс. — О, так ты не местный? — Тэхен спрашивает чисто для галочки, и так ясно, что не местный. Все в Сеуле знают его имя. Знают его мужа, пусть Тэхена и знобит от этого знания, но сейчас имя Хосока прикрывает его лучше охраны Чонгука. И какое-то извращённое удовольствие в этом есть. — Прилетел из Китая не так давно к своему альфе, — лениво отвечает Феликс и переводит взгляд на Тэхена, приглядываясь. — И расстался. — Какая жалость, — искреннее равнодушие, и Тэхен теряет к собеседнику интерес. Мастера заканчивают и позволяют омеге встать, чтобы осмотреть работу. Тэхен крутится на пятках, задирает идеальную ногу и осматривает такие же идеальные пальцы. — Да, ему однозначно понравится… Осекает сам себя, когда понимает, что сравнивает со вкусами Чонгука. Глухое раздражение поднимается темной волной. Тэхен расплачивается картой и кивает все ещё смотрящему на него парню. — Ну, удачи в поисках счастья, Феликс. Тэхен выходит через стеклянные двери и виляет бёдрами к охране, останавливается на пару секунд и кивает на другой бутик. По лицам охраны проходит волна ненависти. Феликс не слышит голоса администратора, в памяти отпечатывает образ только ушедшего противного ему омеги и думает, едва сдерживая ярость: откуда у этого заморыша кредитка Чонгука? Золотистая, с черными краями и чётким JK под чипом. Феликс настолько часто её видел, что с расстояния в несколько метров узнает. Феликс прислушивается к разговору двух омег, обслуживающих Тэхена: — Я думал, его муж держит в больнице. Говорили, что он сошёл с ума после свадьбы. — Что за чушь! Тэхену всегда плевать было на отца. Может, он уезжал куда с мужем. — Ты новости чем смотрел? Хосока вчера задержали, правда, до участка он не доехал… — Кстати, почему он представился Кимом?.. — Кхм, — Феликс вмешивается в разговор омег, мягко вклиниваясь между ними. — Я новенький в городе. Можете поподробнее мне рассказать об этом омеге? — Парни переглядываются, кидая взгляд на администратора. Феликс раздражённо вздыхает. — Пока будете делать мне педикюр, конечно. Омеги тут же кивают и почти сразу начинают рассказывать подробности чужой жизни. Феликс наполняется информацией и ещё более тяжёлой злобой. Желание отомстить Чонгуку растёт в геометрической прогрессии, когда он узнает, что Ким Тэхен на самом деле муж Чон Хосока, того самого альфы из вчерашнего репортажа. С тем самым автомобилем Чонгука на фоне. Омега с карточкой Чонгука. Со знакомым запахом, о чём Феликс понимает сейчас. Сложить все не так уж и сложно. Феликс складывает, рассчитывает. И попутно узнаёт у тех же болтунов адрес Хосока, что особой тайной не является, раз уж завидный холостяк уже окольцован. Феликс выходит из салона и сразу берёт такси. Проезжает мимо выходящего из очередного бутика Тэхена в сером пальто и не сводит с того глаз. Тэхен чувствует неладное, оглядывается, но видит лишь такси, и жмёт плечами. — Мальчики, — воодушевленно начинает он, — за мной! Мальчики переглядываются, вспоминают приказ и шествуют следом за омегой, проклиная тот день, когда на свет появился Ким Тэхен.***
Тэхен возвращается в квартиру Чонгука ближе к ночи, когда город расцветает зимними фонарями, и снег снова начинает сыпать. Внутри крутит от странных предчувствий, Тэ вспоминает, что скоро его праздник, скоро тот день, который он неизменно всегда проводил с Чимином. Мысли о друге и любовнике режут, и Тэхен не выдерживает, набирает на новом телефоне заученный номер Пака, вслушивается в долгие гудки, которые в итоге не приносят ничего. Тэхен вроде понимает, что Чимин вне досягаемости, в руках Сокджина, но все равно не может отделаться от мысли, что пахнет предательством. От него же самого. Тэхен прислоняется к стенке лифта, прикрывая глаза и задумываясь: как часто он видел в Чимине лишь утешение от своих ран? Как часто Чимин сам нуждался в поддержке? А сам Тэхен был увлечен Хосоком настолько, что не заметил ни странного поведения друга, ни его исчезновения. Даже попытку Чимина предупредить о Хосоке не принял всерьез. Тэхен считает себя идиотом и предателем, Тэхен понимает, что не заслуживает Чимина. Никогда не заслуживал. Но это не отменяет того, что неприязнь к Мин Юнги осталась. Совершенно иррациональная, противоречивая, непонятная даже Тэхену. Он просто возненавидел грязную тварь, обвившуюся вокруг Чимина, пользующегося его именем и позорящее имя семьи Пак. Тэхен ненавидел выскочек из трущоб, их попытки влиться. Их борьбу. Так каким образом два объекта его ненависти отныне наверху, а он — король по крови — в грязи, ниже тьмы, в забвении. Тэхен злится, но ярость эта глухая, выцветшая. Со смертью отца, с гибелью клана у него не осталось ничего. Даже имя… прикрываться именем Хосока мерзко и низко, Тэхен ненавидит это животное, ненавидит за всё, что омега потерял, за всю боль, причиненную ему. Тэхен, казалось, наполнен ненавистью до краёв. Не чувствует ничего, стоит дверям раскрыться, стоит ему почувствовать, что альфа уже в квартире. Внутри всё подбирается, будто к встрече готовится, хотя Тэхен знает: он никогда не будет готов, никогда не привыкнет к оценивающему раздевающему взгляду, к полуулыбке за стеклом бокала и мерному кивку на соседнее место: — Прекрасно выглядишь. Тэхен не готов, но скидывает пакеты, оставляет сименсы и пальто у двери, ступая голыми ступнями по прохладному полу. Тонкая лодыжка мелькает перед лицом Чонгука, и вот омега уже сидит на его коленях, едва глаза прикрывает, тянется вперёд, чтобы оставить на горячей шее штрих прикосновения. У Тэхена отключается что-то, отвечающее за адекватность рядом с Чонгуком, слетают предохранители, словно альфа одним своим присутствием отбрасывает все тени от Тэхена, закутывая в свой кокон из кожистых крыльев. Омега оставляет ещё один след на ключице и отстраняется. — И? Что это было? — Чонгук не прикасается к парню, не давит, откровенно наслаждается открывшимся видом на омегу. — Неужели ты скучал? Тэхен отбрасывает чёлку со лба, открывая глаза: — Скажем так: мне не хватило утра… — Кого ты пытаешься обмануть, — Чонгук отставляет бокал, обвивает талию внезапно присмиревшего Тэхена. — Чего ты хочешь? Тэхен закусывает губу, понимая, что выдал себя, пока Чонгук в ответ целует ключицу. Ерзает на коленях, упираясь своими в обивку, откидывает голову, открывая доступ к шее. — Чимин… — Забудь, — Чонгук отвечает, не отрываясь от любимого уже дела: исследования тела Тэхена. — Мне надо с ним увидеться, пожалуйста. Чонгук… — М? — Мужчина будто не слышит, отстраненно забирается под тонкий новый свитер Тэхена, лаская поясницу. — Ты же сказал, что я могу свободно передвигаться с твоими людьми. Хосок больше не опасен. — А ты внимательно слушал, — подмечает Чон и всё-таки отстраняется. — Хосок не опасен. На данный момент. С чего я должен разрешать тебе встретиться с Чимином? — Я знаю, что он у Сокджина, у брата Монстра. Ты же с ними был. На свадьбе, — голос Тэхена меркнет на последнем слове, он весь будто высвечивается, опадает, только руки Чонгука удерживают его от падения. Чонгук будто только сейчас замечает, что Тэхен все так же надтреснут, все ещё покрыт трещинами и зазорами. Что снаружи сияет новым, привлекательным. Внутри же сквозят метели. Чонгук чувствует даже без связи, что омеге тяжело, как тот едва горбит плечи, прячет взгляд, не желая выглядеть слабым. Тянется к нему, привлекает за шею, полностью разрушая жестокость утренних слов. — Ты мой, Тэхен. Я защищаю тебя от Хосока. Я не хочу вступать в борьбу с Сокджином только из-за того, что ты хочешь увидеть Чимина. Не хочу, но уже вступил — остаётся несказанным. Тэхена напрягает этот тон. Он прищуривается: — Почему ты согласился тогда? Вопрос встаёт ребром. Омега догадывается, что в действиях Чонгука сквозит что-то иное, нежели желание отомстить и поиграться. Он мог бы верить их договоренности, мог бы источать ненависть и постоянно выводить Чонгука из себя в отместку за положение шлюхи. Чонгук ведёт себя не так. Не так, как ожидает Тэхен. Будто выжидает чего-то. Чего-то, о чём намекнул утром. Чего-то, к чему Тэхен близок, но не может понять. Или не хочет. — Ты хочешь услышать от меня душещипательную историю влюбленности в того, кто отравил мне всю жизнь? Тэхен… ты слишком высокого о себе мнения, — Чонгуку нравятся эмоции на красивом лице, нравится, как уходит задумчивость и проявляется прежняя личность омеги. Раздражение, гнев и желание. Омега ерзает, трётся будто специально. — Насолить Хосоку? Или помучить своего давнего врага? Выбирай любой вариант, мне все равно. Это не меняет ничего. Чонгук опрокидывает Тэхена на диван, нависая сверху. Гладит плоский животик под свитером, сам в золотые глаза смотрит, ищет отблеск прежней заинтересованности. Рано, Чонгук не хочет, чтобы Тэхен распознал все так быстро. Ему не нужны инстинкты омеги, не нужно распределение природы. Истинность нужна зверю, Чонгуку нужен Тэхен. Завладевает мягкими губами, встречает сопротивление и усмехается в чужие губы, раскрывает их, врываясь в рот, ловит острый язычок, целует глубоко и жадно, грязно, до стекающей слюны и стона, когда коленом раздвигает ноги. Чувствует на себе тонкие пальцы, что впиваются в рубашку, толкают от себя, пытаются остановить. Чонгук подтягивает парня ближе, болезненно давит коленом, чувствует, как усиливается запах карамели равносильно с желанием. Тэхен смотрит со злостью, когда Чонгук отрывается, дёргает закинутыми за голову руками. Бесполезно. — Ну же, Тэхен, ты ведь будешь хорошим мальчиком? Я обещал рассказать тебе про Закон, помнишь? Омега перестаёт вырываться, чувствуя подвох, сверкает глазами, задумывается. Что он теряет? Всё, что у него оставалось, принадлежит Чонгуку. Он сам не уверен, что не является частью него. Лишь шипит: — Ты даже не оценил меня, как завалил. Разговору предпочитаешь секс. Прекрасно. Продолжай. Мне похер. Тэхен вскрикивает, когда Чонгук кусает за ухо и за волосы на затылке к себе поднимает, широко лижет по шее, щекочет место укуса языком. — Разве моя реакция сейчас — не самая лучшая оценка тебе? Я тебя хочу. Здесь и сейчас, Тэхен. Омега смолкает, дёргается несколько раз и расслабляется. Чонгук берёт, пронзает до основания, испепеляет и воскрешает, не даёт абстрагироваться, ломает тянущей болью и удовольствием, к себе прижимает, высвобождает себя, разбивая Тэхена на тысячи осколков. Собирает с каждым пламенным оргазмом. Тэхен в конце лишь слабо стонет, свешивает ноги с дивана и лениво тянется, пока Чонгук гладит его спину и носом в пепел волос зарывается. Тэхен на фоне разгромленной гостиной в тусклом свете ламп, с отметками Чонгука на коже, прекрасен до боли в зубах. Чонгуку огромных усилий стоит не приковать его к себе и везде касаться, всегда ощущать, что он рядом. Пепельные волосы ловят медовые отблески света, расчерчивают профиль, выделяют губы. Чонгук любуется им и своей работой, не отказывает в удовольствии смотреть на омегу. Тэхен медленно поднимается, откидывает сброшенные вещи и идёт в ванную, сверкая ягодицами. Чонгук присоединяется через пару минут, вжимает в стенку, обещает, что расскажет то, что обещал. Тэхен кивает и сам поворачивается, под струями воды тянется за поцелуем, привстает на носочки и обхватывает бёдра альфы, стоит Чонгуку подхватить его под задницу. Тэхен отдается, сам себе обещает, что ему абсолютно плевать. Они лежат, сплетённые телами, уставшие, тяжело дышащие, потные. Тэхен не смог остановиться в сжигающем наслаждении и сам начал вести, сам требовал разрядки, исступлённо насаживаясь, отказываясь думать о том, кому отдается. Мысли мешали, Тэхен заставил их уйти под напором Чонгука, под его поцелуями и укусами, под звуки двух горячих тел. Мысли возвращались, и Тэхен отвлекается, тянет: — Закон? Чонгук пожимает плечами, перебирает волосы парня и начинает говорить, отрешается от действительности, погружаясь в то время, когда он сам узнавал это в клане Чао. — Закон составлен верхушками кланов пяти континентов, непреложные правила, жестокие наказания. Когда правосудие не властно и ты чувствуешь себя всесильным, то Закон режет твои крылья под корень. Суд для мафии, — Чонгук хрипло смеётся, чувствуя, как хмурится в непонимании Тэхен. — Суд? За что? За предательство? — Отчасти. Это мелочи. Закон вмещает много правил. И если ты имеешь ввиду недавнее, то в отношении Хосока будет действовать Закон. — Его посадят? — В голосе ни грамма уверенности в своих словах. Впрочем, это справедливо. — Посадят? — Чонгук хмыкает. — Это вряд ли поможет. Главы вынесут решение по его проступку. Хосок нарушил правила, запрещающие стычки в последний месяц года. В это время кланы проводят подсчёты и зачистки, убирают следы, налаживают контакт с общественностью, чтобы не натравить на себя федералов. Хосок распотрошил улицы Намджуна. Тэхена пробирает дрожь от безжалостной жестокости мужа, он смаргивает слезинки, вспоминает новости и зацензуренные репортажи, где и так всё видно: кровавую кашу ничем не смыть. — Это значит, что он сам себя подставил? Его уберут? — Нет, на ужине вынесут предупреждение и штраф клану. Могут заморозить источники дохода, буквально кинув на произвол судьбы. Конечно, Намджуну выгоднее выставить всё именно так. — Ужин? — Тэхен заинтересовывается, приподнимая голову. — Отец… отец ходил на ужины в конце года. С эскортом. Чонгук на пару минут замолкает, обдумывая свои слова. — На ужин приходят главы кланов с парами или теми, кто их заменяет. Придти одному — проявить неуважение к обычаям. — Ты тоже ходил? С кем? Тэхен не знает, зачем ему это, только сжимает пальцы на чужой руке сильнее, пока ждёт ответа. — Ходил пару раз. Потом надоело… В этот раз, — смотрит на омегу, улыбается хитро, от чего у Тэхена внутри булыжник льда и предчувствие из самых плохих, — пойду. Тэхен знает его следующие слова, прекрасно знает. Но спрашивает все равно: — С кем? Чонгук молчит, прижимает Тэхена ближе, устраивает подбородок на его плече и засыпает, исключая любые попытки омеги выбраться. Тэхен слушает размеренные биты сердца, гладит пальцами татуировки и собственную кожу, двигается удобнее и прикрывает глаза. За его спиной спит зверь, закрывший от другого. За его спиной альфа, нарушивший Закон. За его спиной Чонгук, враг детства, хозяин настоящего. За его спиной тот, кто плавит прикосновениями и взглядом, кто перекрывает кислород и пьет крики, кто возносит на вершины из бездны. За ним Чонгук, бережно прижимает к себе и дышит его запахом. Тэхен чувствует, что пропитывается им, что внутри просыпается новое, страшное предчувствие. Внутри все сводит узлом и почти лопается. Тэхен его любовник. Тэхен на грани сознания думает, почти засыпает: он хотел бы быть большим, чем ненавистью и желанием. Тэхен никогда себе не признается в этом, но под биты чужого сердца засыпает без кошмаров.***
Хосок валяется на полу и смотрит в потолок, в мыслях перекатывая шарики воспоминаний, прошлого, будущего. Хосоку не хочется шевелиться, ему плевать на гнев отца, на резко урезанный бюджет, на предстоящий ужин. Хосоку настолько плевать на всё. Он проиграл. И с каждым проигрыванием этого момента в памяти в нём рвутся все остатки нитей. Все сдерживающие затворы хрустят ржавой сталью, сыпятся под ноги, и в живот упирается голова монстра. Хосок по шерсти гладит, обещает немного подождать. Стоит только дать отмашку: разорвет в клочья, ни капли не оставит после себя. Хосок слушает отца и его план, смешанный с матом и шипением, когда Чон отвлекается. Дживон раздражен на появившуюся в кабинете прислугу и шлёт прочь, если это ебучие журналисты. Он хочет подорвать собственный двор, лишь избавиться от бесячих писак. — Я уже сказал, что не даю интервью, — рычит было Дживон, как бета отрицательно мотает головой и указывает на Хосока, бездумно пьющего коньяк. — К господину Хосоку пришёл омега. — Мне похуй на этих шлюх. Пусть убирается, — вновь взрывается Дживон, но Чон поднимается и следует за бетой, ощущая на нём запах гостя. В спину летят угрозы отца, Хосок чихать на них хотел. Гость стоит в огромном холле и лениво осматривается, оставаясь в закрывающей лицо маске и кепке. Омега чувствует присутствие и ощущает на себе тяжесть взгляда, поворачивается к альфе с алыми волосами. У того небритое хмурое лицо и аура безумия давит на всё вокруг. На всё, кроме омеги. — Слушаю, — кидает Хосок, обходя омегу по кругу, принюхивается, касается, отмечая, что парень не дёргается даже. Становится напротив него, желая неожиданно узнать, как тот проник через прессу. Смотрит в холодные карие глаза и надменно повторяет. — Слушаю, конфетка. Омега стягивает маску, демонстрируя оскал и отвечая не менее надменно. — Думаю, ты будешь не против узнать кое-что о своём муже, Чон Чонгуке и некоторых интересных вещах. Хосок вскидывает брови и подаётся вперёд, почти вжимая омегу в стену: — Кто ты, чтобы говорить это мне? Сладкий на запах мальчик не кажет страха, Хосок в нем отражение своего безумия видит, вдыхает его аромат вместе со сладостью ванили. — Скажем так, я — бывший Чонгука. Феликс. — И с чего же мне верить тебе, Феликс, — Хосок мурлычет почти, обнажая морду зверя. — Почему бы мне не прикончить прикормыша Гука? — Может, потому, — Феликс сам шагает ближе, наслаждаясь исходящей от Хосока силой, упирается в его горячее тело и почти шепчет, — что я знаю, как победить его? Феликс отстраняется, глазами сверкает, оставляя Хосоку шаг до выбора. С надрывным воем лопаются цепи. Хосок слышит скрип железа и стук когтей, слышит бьющееся бешено сердце. Шагает ближе. — Давай, конфетка, расскажи мне всё…