***
Намджун до дрожи в пальцах любит наблюдать за сонным мягким Юнги. За тем, как тот тянется, как жмурится от пасмурного света, как ему лень натянуть одеяло выше и поэтому под бок жмется, прячет ледяной нос в ребрах альфы. Как обвивает своими тонкими руками, теснее придвигается и совершенно не желает вылезать из уютного тепла. Намджун до дрожи любит своего омегу и мир к его ногам стелет, сам ложится, сам всех кладёт, устилает дорогу лепестками. Всё ради его малышей. И этот день Намджун не против провести дома, нежа и нежась в объятиях любимых рук. Греясь у камина, распивая на двоих чай за просмотром фильмов. Намджун так давно этого не делал, так давно скучает по домашнему теплу, по спокойствию. Он давно построил своё королевство, давно отвоевал свои земли. Обзавелся семьёй. И в тишину бы уйти, остаться теперь рядом с самым ценным, что есть в жизни. Но нет. Рано ещё, и впереди новая битва, новые риски. Впереди главное и финал. А после Намджун уйдёт, после весь мир может идти мимо. У него есть они, и он никогда свою семью на власть не променяет. Намджуну нравится голая спина Юнги, что сидит перед зеркалом. Метка своя нравится и смешанный запах шоколада и яблок. Мятные волосы и бледная кожа, полуулыбка из-за плеча, собственные губы на этом плече. Намджуну нравится. Очень. — Ещё не решил? — Я не хочу идти, — шепчет Юнги, пока отстраняется и снова на них в отражении смотрит, мужчиной любуется. — Ты можешь остаться, я не заставляю, — Ким мнет плечи омеги, от чего у Юнги прикрываются глаза и тот едва слышно выговаривает: — И оставить тебя там одного? Среди этих чудовищ? Намджун хмыкает, пока Юнги под его пальцами растекается в маленькую лужицу. — Нет уж! Всё, отстань! Юнги дёргает плечами и гонит альфу взашей собираться самому, возвращается к шкафу и замирает перед ним, в раздумьях, что надеть. Юнги абсолютно параллельно на этот ужин, на этих глав и ведущиеся там разборки. После того, как он отошёл от дел, все стычки и войны его не интересовали. Взамен проявился инстинкт защищать и максимально сглаживать все острые углы в отношениях, в характере, в решениях и выборах Намджуна. Дикого Монстра приходилось переучивать, делать немного человечнее, учить любить что-то кроме железа. И пусть Юнги сам любить не умел. Вместе они научились. Омега гладит ещё плоский животик, жмурится отчего-то смешно и останавливает выбор на синем костюме двойке и белой рубашке. Ему весь встраиваемый фарс вокруг этого вечера не нравится, как и менять что-то в себе. Если выходить в свет с Монстром, то соответствовать необходимо. Намджун в гостиной допивает кофе и на Юнги взгляд все ещё тёмных глаз останавливает, едва ли не облизывает каждый миллиметр любимого, но туго ком сглатывает, поднимается навстречу. — Прекрасно выглядишь, — целует пальцы и в изгиб плеча зарывается, целует. — Прекрати, — Юнги смеётся и альфу толкает. — Помнешь костюм. Свой. Ким только хмыкает в ответ, омегу не отпускает, за собой тянет к кортежу, помогает в бронированный Мазерати сесть, сам за рулём. Юнги от гула мотора дрожит едва, но пальчики на руке альфы, чуть выше тяжёлых часов, устраивает и поглаживает темную ткань пиджака. — Ты готов, малыш? У Намджуна ухмылка на губах и ямочки, Юнги безвозвратно тонет и всплывать даже не пытается. — Если вместе. Всегда. Альфа кивает и с места стартует, к ресторану выдвигается, пальчики омеги на себе ощущает, где-то внутри слышит бит двух родных сердец, и улыбается. Впереди главное и финал, но улыбка сквозь тянущее предчувствие проступает, Юнги успокаивает. Впереди и сзади Мазерати охрана и личный отряд Монстра. В папке в столе фотографии, пересланные Джином. Напротив ресторана снайперы и абсолютно каждый под прицелом. Монстр никогда не прощает угроз.***
Джин застёгивает последние пуговицы на спине Чимина и в основание шеи целует, берёт из футляра тонкую цепочку, аккуратный замок защелкивает, поправляет. — Совершенство, — на полувздохе выдыхает, когда Чимин лицом поворачивается, на альфу из-под пушистых ресниц смотрит. — Моё совершенство. Чимин краснеет и губу прикусывает, сам галстук мужу поправляет, и на кадык смотрит, когда Джин за поясницу, голую абсолютно, ближе прижимает. — Не бойся, Чимин, — альфа шепчет на ухо и себя отдергивает, чтобы за цепочку серёжки не дёрнуть игриво. Видит состояние омеги, и давить — последнее, чего он хочет. — Ты не будешь один, никогда. Я не оставлю тебя одного. Гладит щёку и к себе лицо поднимает, утирает слезу, когда Чимин котёнком жмется, прячется от всего мира в руках мужа. — Мне страшно, — и это впервые, когда именно так, когда до сковывающего ужаса и дрожи в коленях, когда хочется вцепиться и не отпускать ни на шаг. Впервые так поглощающе страшно. Чимин едва держится от позорной истерики. — Мне очень страшно, Джин. Они там будут. — Тихо, — Джин садится на постель сам и омегу на колени утягивает. — Не бойся, Чимин. Я знаю, каково это, каково бояться за свою семью. Верь мне, они ничего не сделают. Никому из нас. Это просто ужин, не более. — Почему ты должен идти? — Нотки истерики проступают в голосе омеги. — Мы всегда появляемся там вдвоём. Мы вместе построили свою империю, вместе лишились всего в начале, вместе обрели семью. Я не оставлю его без поддержки. Намджун мой брат. — Это опасно. — Именно поэтому я нужен ему. — Но ты и мне нужен, — шёпотом в ворот пиджака, и Джин почти не слышит, только по волосам гладит, в висок целует. — Нам нужно ехать, Чимин. Ты собрался? Омега на коленях съеживается и будто ещё меньше становится, но кивает, пытается пальцы от альфы отцепить. Джин его почти выносит, всё к себе прижимает, каждый вздох и всхлип слышит, успокаивает. Будто бурю внутри Чимина чувствует, усмирить ее пытается, совладать со стихией, зверя своего в ней укрыть. Заставляет все утихнуть и за любым движением следит. Джин не отдаст, ни за что не отступит, не дрогнет. Чимин на коленях у Джина и в джипе, в шею дышит, свои пальцы с длинными пальцами мужа переплел, по оголённой спине чувствует поглаживания, что успокаивают самую малость. Внутри всё дрожит и скручено до предела. Струна натянута и держится на честном слове. У Джина в руках Чимин, за спиной брат и весь клан, впереди игра. У Джина в ухе передатчик и свои люди на высотках поблизости. У Джина на мушке вся семья Пак. У Джина полное отсутствие сострадания и жёстко работающий мозг. Джин готов к войне. Ждёт лишь отмашку.***
Вечер на город опускается слишком быстро, накрывает пасмурной волной, оставляя в просвете едва намечающийся месяц луны. Тучи клубятся где-то у горизонта, низкие, тяжёлые и неповоротливые. Тэхен уверен, они будут здесь через пару часов. В самый разгар шоу явятся, собой укроют. Отлепляет взгляд от окна, когда врач просит одеться. Натягивает халат на голые плечи, едва запахивается, смысла не видит. Сидящий здесь же Чонгук мгновенно хмурится, взглядом приказывает прикрыться. Тэхену плевать на Чонгука и его выходки за гранью нормальности. Как и на повышенную жестокость. Тэхен смотрит на врача и ждёт результаты осмотра, пока удушливые волны одна за одной разливаются по телу, оседая внизу живота тугим комом. — Каков вердикт? Чонгук нарушает молчание первым, взгляда с омеги не сводит, на языке его вкус отличает даже в пяти метрах, сильнее пистолет сжимает, который сжал с прихода врача, так и не отпустив, готовый в любой момент всадить свинец в старшего омегу. Врач переводит взгляд с одного на другого, вздыхает, и обращается к Чонгуку, решив, что жизнь ему важнее уважения к пациенту. — Эмоциональный фон нестабилен, я наблюдаю сильные гормональные всплески. Советовал бы воздержаться от сильных потрясений, что может грозить срывом. В плане физического здоровья — полное восстановление. Накладывается активная половая жизнь, что так же влияет на усиление рефлексов и потребностей организма. Плюс, начинающаяся течка, — омега поправляет очки, слегка смущаясь того, что говорит не с пациентом. — Очень сложное сочетание в связи с нестабильностью психики. Я бы рекомендовал использовать подавители, пока фон не восстановится… — Исключено, — мгновенно отрезает Чонгук, замечает вскинувшегося уже Тэхена, но омегу игнорирует. — Кроме подавителей? Врач оглядывается на омегу, смотрит с жалостью, сам понимает, чего альфа ждёт и почему против лекарств. Мужчина не скрывает обеспокоенности: — И всё-таки, подавители… Чонгук психует и пистолет взводит прямо на врача, Тэхена к месту приколачивает одним: — Двинешься в его сторону, и получишь ещё один труп. Блондин замирает, ненавистью опаляет, уже жалеет о решении провести осмотр. Врач в одной с ними комнате белее полотна и дышит с явным трудом, потеет и стареет на глазах, не в силах отвести глаз от дула пистолета. — А теперь я снова повторю вопрос, — Чонгук дышит через рот, смещается в кресле, чтобы хотя бы силуэтом врача закрыть Тэхена во все ещё распахнутом халате. — Кроме подавителей? Что можно? Что не опасно для организма? Тэхен сам ждёт ответа, хотя всё ещё рассчитывает на то, что у врача хватит мозгов не говорить альфе очевидное и соврать, чтобы тот разрешил использовать лекарства. Тэхен молится всем богам. И не помогает. — У моего пациента был длительный сбой в цикле и огромное нервное потрясение, что вылилось в депрессию и последующую разрушающую активность в сексуальном плане. Всё привело к тому, что истинная личность омеги возвращает свои права вразрез с циклом. Это сопровождается агрессивным характером течки… — Проще, — торопит Чонгук, взмахивая рукой с пистолетом. — Проще… проще говоря… течка будет болезненной, и необходимо присутствие именно личного альфы, истинного, если можно так сказать. Не чужой, не множество мужчин. Течка голодная, агрессивная, как я уже сказал. И сущность не примет чужого. Врач слышит лишь, как за его спиной что-то с грохотом падает и далее звон стекла. Оборачивается только под рык альфы «вон!» и видит, как омега среди осколков сидит, себя окровавленными пальцами обнимает, пачкая халат и плечи в алых каплях. И сразу же коридор, где двери захлопываются, и его уже выводят из квартиры. Омеге крайне жаль своего пациента, и помочь хотелось безумно. Но жить тоже хочется. И тоже безумно. Тэхен не чувствует, как оседает на пол, и как саднят колени по стеклу, как подушечки разрывает острая крошка и плечи внезапно тёплые и липкие. Мутно видит опустившегося рядом Чонгука, жёсткую хватку на запястье и резкий рывок вверх. Как к разбитому зеркалу прижимает, за челюсть на себя заставляет смотреть. Шипит что-то, рычит и почти орёт, вроде. Тэхен будто сквозь мутную воду смотрит, слышит сквозь толщу воды, вкуса и цвета не ощущает. Лишь запах, что кроет по всем нервным окончаниям. Замирает на губах альфы и к ним всей сущностью тянется, борется с собой, проигрывает схватку за схваткой, сдаётся. Думает, что вот немного нужно, и отпустит, протрезвеет мозг и желание спадёт. Кусается и нормальным поцелуем это назвать можно с натяжкой, похрипывает, когда Чонгук не сдерживается и ногу себе на бедро закидывает, в себя вжимает, за волосы назад дёргает, шею обнажает. Мажет языком широко и мокро, до низкого скулежа Тэхена, до врезавшихся в рубашку ногтей. Тупая боль отрезвляет, и Чонгук удерживает омегу от посягательств, от себя отстраняет, ладони сжимает. — Приди в себя, — сквозь зубы цедит, трясет немного омегу, пока у того зубы не клацают по языку. Тэхен с писком моргает, во рту вкус крови, и языку больно. Бёдра сводит от подступающего желания, и жарко, душно невыносимо. Смотрит на Чонгука и свои ладони в его, руки отдергивает, сам отшатывается, когда понимает, что могло случиться сейчас. — Отойди от меня, — надломлено шепчет, взгляд не прячет, в тьму смотрит. Чонгук отпускать не хочет, и себя буквально отдирает от идеальной кожи, в борьбу со зверем вступает, просит подождать, совсем немного. Ещё чуть-чуть, и омега полностью окажется во власти его монстра. — Я не хочу, чтобы ты был рядом. Я не хочу… не хочу делить себя с тобой, — Тэхену слова даются тяжело, и пусть они звучат странно, но он уверен, что альфа понимает, о чём он говорит. — Ты не тронешь меня, — смотрит золотом плавленным, просит и приказывает одновременно. — Что ты хочешь — мне абсолютно плевать, — Чонгук с деланным спокойствием отходит, рубашку поправляет, через осколки переступает. — Твоё тело принадлежит мне. Тэхен по стеклу за альфой ступает, сам его прижимает к стене, почти стонет от ощущения сильного тела, себя еле держит. — Моё тело — да. Но не течка. Я ни с кем их не проводил. Никогда. По Чонгуку признание бьёт молнией и пониманием, тесным удовольствием, которому в теле места оказывается мало, бьёт неожиданно и крайне сильно, простреливает до кончиков пальцев. Он едва омегу в охапку не сгребает, лицо держит. — Всё случается впервые, — жмёт равнодушно плечами, мимо к двери проходит, мимо замершего Тэхена с поникшим видом и жухлой уже какой-то ненавистью. — Будь готов через два часа. Чонгук из комнаты выходит, приказ прибраться и обработать раны омеге отдаёт, сам едва не рычит от желания и невозможности пока что взять своё. Внутри исполосовано от сдерживаемых эмоций, от напряжения и ожидания. И сводит истомой от осознания, что Тэхен, низко павший, чист, кристальный до боли в глазах и не запятнан никем. Никого не знал во время своей истинности. Чонгуку физически больно себя держать, морально кромсает на куски. Но желание принятия печет мозг, и зверь хочет омегу себе полностью, хочет прочное равновесие и дом, а не оболочку. Чонгук сможет. Немного осталось. Вопрос в том: выдержит ли Тэхен? Течка может начаться в любой момент, и идея с подавителями уже не кажется такой плохой, как сначала. Чонгуку достаточно вспомнить, что на вечере будет Хосок. И пусть тот и на шаг к омеге не подойдёт, Чонгук не уверен, что сам Тэхен сдержится. Сам не падёт. Будто в подтверждение его мыслей в комнате снова поднимается шум, и когда альфа заглядывает внутрь, то Тэхен среди хаоса стоит, в осколки зеркала смотрит, пальцы вытирает краями халата. Спокойный до невозможности, отстраненный, совершенно другой, нежели несколько минут назад. «Нестабильный» — понимает теперь слова врача Чонгук. Дверь прикрывает, приказывает снова исполнять все разумные прихоти омеги. Оставляет подарок на полке у выхода и сам собирается на ужин. Они должны приехать раздельно, и Чонгук отправляется первым, уже с эскортом едет к снятому на вечер ресторану, видит множество машин, в том числе и картеж Намджуна, джип Джина. Видит автомобили других семей и глав, Хосока взглядом выискивает, в уме Тэхена держит, сообщения от охраны проверяет, созванивается каждый раз. Омега рядом явно недоволен, что Чонгук отвлечен, пытается на себя внимание обратить. Чон же отмахивается, даёт понять, что никаких планов на парня не имеет и вообще, пусть мебелью притворится. Чонгук на сопровождение лишь раз посмотрел и забыл имя в первую же секунду. Омега из агентства не привлёк и даже не зацепил. Да и нечем. Чонгук планировал снова использовать Феликса для вечера, что делал последние несколько лет. Только мобильный омеги не отвечал, и в отеле сказали, что парень съехал. Чонгук на то лишь фыркнул и забыл, увлечённый Тэхеном. Заказал омегу из эскорт услуг. Тот, наверняка, очарователен, с остальными омегами глав раскланивается и улыбается ослепительно. Но Чонгуку на него плевать, он свою добычу ждёт, высматривает знакомую макушку. — Ты привёл не его. Неожиданно, — Юнги подходит со спины, обнимает легко и на парня рядом с Чоном цыкает, чтобы скрылся. — Совершенно не твой вкус, — хмыкает Мин вслед разобиженному таким хамством парню. — Добрый вечер, хён, — Чонгук не сдерживает улыбки при виде старшего и тут же находит Намджуна, что пробирается сквозь толпу к ним. — Вечера, Чонгук, — Намджун обнимает Юнги, оглядывается по сторонам. — И где твоя пассия? Где он? Мужчины обмениваются рукопожатием. — Кто? — Тэхен, — шипит почти Ким, и лицо Юнги мрачнеет. — Ты ведь хотел притащить его сюда. Юнги смотрит на альф как на идиотов и от комментария не удерживается: — Какого Тэхена, Намджун? Его порвут здесь. Хосок в первую очередь. — Не порвут, — в разговор вклинивается четвертый участник, и Намджун одобрительно кивает Джину и Чимину рядом с ним. — Вечера. Разговор сползает с темы Тэхена на Юнги, и Чонгук благодарен впервые Чимину за то, что увел тему. Омега невероятно бледен, жмется к мужу и не отходит ни на шаг. Заговаривает с Юнги о клинике, которую тот выбрал, и в разговор омег встревает желающий все знать Намджун. Чонгук слушает с лёгкой полуулыбкой, переглядывается с одобрительно кивающим Джином, который так же кого-то ищет взглядом. В какой-то момент альфа напрягается, и Чимин замолкает, прикрывая глаза. Становится будто ещё меньше, переплетает пальцы с Джином и очень медленно поворачивается на вежливый кашель. Поворачивается к своему кошмару. Чимин не отпускает руки Джина, везде таскается с альфой, а тот слово держит, не оставляет одного, собой от любопытных взглядов закрывает. Защищает, и Чимин уверен, что все уже просчитал, что наверняка выставил людей и о его жизни и жизнях всех, кто входит в его семью, печется как минимум целая армия. Но какой бы не была уверенность и поддержка, как бы сильно Чимин не хотел верить в лучший исход. Он знал. Он очень хорошо знает своих родителей. Вежливый сухой кашель прошивает позвоночник током, и пальцы сами сжимаются на запястье мужа, привлекая его внимание. Запах, знакомый с детства, пропитывает воздух подобно кровавым пятнам, и Чимин не уверен, что это не нарывы на его лёгких распускаются от той боли, что он вспоминает. Поворачивается к ним медленно, и вообще хочет сбежать, скрыться и никогда больше не видеть, не чувствовать. Но должен это закончить. Раз и навсегда. — Доброго вечера, — Джин, готовый к этому, приветствует первым, заставляя пару напротив отвести взгляды от омеги. — Не ожидали увидеть здесь семейство Пак. Тан дёргается словно от пощечины, смотрит на крепко сцепленные ладони и сжавшегося Чимина, переводит взгляд на Джина и почти улыбается. — Доброго вечера, — повторяет с плохо скрываемым презрением. — Почему же? Наша семья довольно давно претендовала на звание клана. Пусть в нашей семье трагедия, но мы смогли удержаться на плаву. — Какая же трагедия произошла? — Джин интересуется со всем возможным интересом, слышит, как затихает за его спиной Юнги, признав знакомые голоса. — О, — альфа взгляд от сына не отрывает, когда говорит, — у нас сбежал ребёнок. Неразумное глупое дитя. И я очень хочу, чтобы он одумался и вернулся, пока не поздно. Джин чувствует, как расслабляются пальцы в его ладони, видит, как Чимин, ущемленный этими словами, поднимает голову и вперёд шагает. — Как ты смеешь, — начинает омега и останавливается не рукой Джина, но Юнги. Мин обходит Намджуна и встаёт рядом с Чимином, в упор на Паков смотрит, всю кипучую ненависть выплёскивает в нескольких словах. — Какие же вы твари. Яд долетает до цели, и шагнувший в порыве ярости Тан встречается лицом не с Юнги, а с выступившим вперёд Намджуном. — Мелкий выродок, — шипит за спиной мужа Шинни Пак в сторону Юнги. — Один шаг в сторону моего омеги, и я сотру в пыль тебя и твой клан, урод, — у Намджуна в голосе грохот и обещание, подкрепленное уверенностью в собственной силе. Пак отступает, взглядом Юнги сверлит, к Чимину возвращается. — Я хочу поговорить с ним, — обращается почему-то к Намджуну, на что тот хмыкает. — У вашего пропавшего сына есть муж. Спрашивайте у него… — Но я не помню, чтобы в нашей стране супруг не имел права отвечать за себя, — зло встревает Юнги, от чего по лицу Пака проходит волна ярости и отвращения. Чимин чувствует, как одобрительно сжимает его ладонь Джин, и снова вперёд выступает. — Что вам надо от меня и моей семьи? Чимин с дрожью борется, прогоняет ее дальше, взгляд отца выдержать пытается, на папу не смотрит. Не может без истерических позывов и тех кадров в воспоминаниях. — Мы твоя семья, — подаёт голос Шинни. — Мы, Чимин. Ты не имел права уходить. Повисает тишина, в которую Намджун утаскивает Юнги дальше от назревающего скандала, а Чонгук перехватывает официанта с шампанским, чтобы лучше переваривать чужую драму. Или меньше думать о своей. Чимин моргает пару раз, молчит долго, и Джин уже хочет сам ответить и омегу увести отсюда, как парень будто маску срывает. — Семья?! Это вы?! Моя семья? Тебе самому не смешно врать спустя столько лет, папа? — Голос Чимина крепнет, твердеет с каждым словом. — Ты всю жизнь угождал ему, — кивок на покрасневшего от ярости Тана, — его принципам, его идеям. Я вот только не по плану получился. И Юнги не по плану. Потом вы, правда, нашли мне применение. Отличный товар вышел. Жаль, акция кончилась. Товар не желает возвращаться к производителю. Вы мне не семья! Чимин выговаривает всё, что накопилось, всё, что думает, всё, пока страх отступает, пока его впервые выслушивают. Пока за ним твердая поддержка. — Ты думал напугать меня этим? Думал, я прибегу и сразу стану удобным?! Сможешь продать меня кому-то другому? Или ты думаешь, я не знаю, кем изначально был? Чимин это отцу говорит, видит же в ответ только отвращение и полное неприятие, будто тот его и не слышит. Даже сейчас не воспринимает. Чимин едва держится, чтобы снова не заплакать, снова не показать себя слабым. Тогда будет больно. Тогда они снова заберут у него всё… Тан молчит, и на все слова сына смотрит твердо, равнодушно. Смотрит до последней фразы и замахивается. Чимин жмурится в ожидании удара… Парень не видит, как выступает перед ним Джин, как тот одним движением выворачивает ладонь отца Чимина и едва ли не ломает в суставе. Как орёт на весь ресторан альфа, и все поворачиваются к скандалу. Шёпот, что слышит Чимин, оглушает в тишине: — Я позволил тебе его увидеть, услышать и поговорить нормально. Я позволил тебе жить после угрозы в письме. Ты угрожал моей семье. Моей. И стоишь до сих пор тут. Только потому, что я сам хотел услышать ваш разговор. — Джин прижимает заткнувшегося уже Пака к ковру, на взвизгнувшего Шинни внимания не обращает. — И ты позволяешь себе это. Я за меньшее убивал. Народ вокруг смолкает, когда разглядывает всё-таки лицо альфы, стоит тому разогнуться и отпустить Пака. Толпа отшатывается, узнавая Ким Сокджина, и начинает расходиться, не желая влезать в дела брата Монстра. — Ты один из выродков, поднявшийся на страхе, — выплевывает Пак, отходя на пару шагов. — А ты больше не мой сын, — зло смотрит на Чимина, ищет в том хоть каплю сомнения, но перед глазами снова встаёт Ким, и Тан неосознанно отступает дальше, загнанным зверем выглядит. — Тогда у меня нет оснований сохранить тебе и твоей продажной семье жизнь, — равнодушно выдаёт Джин и резко к Паку подходит, вжимает его в колонну и держит пару секунд. Отпускает, и альфа мешком валится на пол, хрипит проклятья, за бок держится. Руки Шинни отбрасывает и в сторону Сокджина смотрит. — Что ты мне вколол, ублюдок?! Что это? Джин же возвращается к Чимину, с ужасом наблюдавшему за всем происходящим, к себе прижимает, просит прощения за шум и уводит от орущего Пака. Выкидывает ампулу с ядом и на передатчик нажимает, отдавая приказ о зачистке. Джину теперь всё равно. Он в своих догадках убедился, доклад о попытке выстрела по Юнги услышал, пока наблюдал за разговором Чимина с отцом. Хватит. Достаточно. Толпа скрывает вопящего Тана, но Чимин оглядывается, не сопротивляется уводящему его мужу, видит все махинации Кима и молчит. Не чувствует ничего. Совершенно. — Спасибо, — тихая благодарность и поцелуй в шею, когда на спине смыкаются пальцы. — Спасибо, за свободу. Спасибо, Джин. Джин не может сказать, что чувствует, но шторм они делят на двоих. Вечер раскрывается постепенно, то тут то там вспыхивают стычки и гаснут. И пока не слышно стрельбы или ругани, Чонгук лавирует среди толпы, остаётся незамеченным, почти инкогнито, как находит. Взглядом по толпе ведёт, мгновенно определяет направление и столь же быстро узнают его. Ухмыляется через весь зал, кивает стоящему недалеко Намджуну и ждёт. Ждёт, когда Хосок сам подойдёт. Когда альфа встряхнет волосами и, подцепив кого-то невысокого, сквозь толпу последует к Чонгуку. Чонгук отвлекается на сообщение от охраны, что машина Тэхена подъехала к месту и омега сейчас поднимется, нарочно игнорирует подошедшего уже Хосока. Хочет было сказать ядовитое приветствие не поднимая взгляда от телефона, как давится словами. — Вечера, Гук, — тянет сладко Хосок и к бутылке с виски прикладывается. — Весело тут, да? Ты мою тварь, случаем, не прихватил? Со своей вот познакомил бы… Хосок продолжает что-то пространственно вещать, уносимый крепким алкоголем и запахом сладости. Чонгук же блуждает по знакомым глазам, в лицо смотрит кукольное, молодое и совершенно искусственное. Не верит, не может понять. Вдыхает глубже, и губы омеги в улыбке растягиваются. Хочет уже сказать хоть что-то, но Хосок затыкается и явно давится виски, бутылку роняет, взглядом ко входу прилипнув. Чонгук как в тумане смотрит следом. Смотрит и хоронит всех и каждого мысленно в руинах этой высотки. Всех и каждого за каждый масляный взгляд, за каждую явно читающуюся мысль. Топит всех в крови. В их собственной. Слышит стон Хосока в повисшей тишине, слышит «блять» от Намджуна, слышит тяжёлое дыхание Чимина и свистящий выдох Юнги. Чонгук слышит своё собственное глухо бьющееся сердце, и за шумом его понять не может. Действительно ли весь мир замер, стоило Тэхену вступить сюда. Стоило ему прошествовать с холодной решительностью и сжигающей ненавистью. Стоило одарить каждого взглядом надменного золота, и, найдя Чонгука, не дрогнув при виде Хосока рядом, прошествовать к нему. Действительно ли Тэхен замирает рядом, позволяет Чонгуку на автомате прижать к себе ближе, сжимая алую рубашку. На носочки привстает и под утробный рык Хосока в щёку целует, упивается эффектом, в урагане танцует. Тэхен шепчет на ухо: — Скучал по мне? И демонстрирует, что и как он клал на Закон: с Чонгуком губами встречается перед лицом своего мужа, перед глазами глав кланов, на ужине, где царствует Закон. Тэхен целует и яд по телу пускает, разжижает мозг и все инстинкты вопят. Всё требует ответить. Чонгук отвечает под пристальным взглядом куклы. Под взглядом карих, светлых глаз. Отвечает, и глаза прикрывает от удовольствия и накрывающего адреналина. Отрезает их от мира, где напротив стоит Хосок и Феликс. Где напротив бывший любовник и точная почти копия истинного. Где напротив похоже до мелочей и даже запах. Отвечает и слышит, как в одном ритме с его бьётся чужое сердце.