***
— Знаю, знаю, я опоздал. Прости за это. Машина заглохла, надо было кое-что исправить. Две недели прошло с того раза, когда я был у него первый раз, и я не могу сказать, что в наших отношениях огромный прогресс, но он со мной. Так или иначе. Всё чаще может выйти со мной покурить, иногда звонит, когда идёт домой с магазина, и даже в университете, несмотря на постоянно окружающих меня людей, я могу присесть к нему, и он уделит мне внимание. Очень медленно, но со временем перестаёт спорить со мной по поводу того, что я заезжаю за ним, когда ему нужно иногда ездить на работу и отвозить некоторые статьи лично. Вредничает, конечно, до последнего, но я уверяю, что так будет быстрее и удобнее, и мне его ждать не придётся. Всё же ему неловко каждый раз, но уже полегче в этом плане. В некоторых моментах я могу быть убедительным и настоять на своём, и в этом охуенный прогресс, по моему мнению. В остальном же Эдди очень осторожен. Слишком подозрителен, и как только мы начинаем ходить по тонкому льду, сразу берёт бразды правления в свои руки и возвращает меня за землю. Но иногда и его заносит, не без этого. Я же вижу, что он не настолько холоден, каким хочет показаться. — Всё в порядке, — обводит взглядом мою кофту, измазанную в моторном масле, и зачем-то рукой оттягивает ткань, трогает, — и я говорил, что мог и сам доехать. Увиделись бы уже сразу у меня. Снова-здорово. Ну да, блять, заставлю я его ехать на общественном транспорте, когда могу чуть подзаебаться, сделать крюк и забрать на машине. Ничего не отвечаю, потому что моё неуместное желание заботиться о нём хрен придушишь. Тянусь за ремнём безопасности, перегибаюсь через него по привычке, чтобы пристегнуть, и его губы врезаются в мою шею. Слишком близко сидел рядом, и я его немного снёс своим движением. С каменным лицом прищёлкиваю ремень, и мурашки бегут по спине от того, как он сопит мне в ухо, вдыхает мой запах и замирает, даже не двигается. Я почему-то совсем не думаю, что со стороны это выглядит, будто я тянусь обняться, и с трудом отодвигаюсь. Постоянно врываться в зону комфорта, видимо, моя фишка. — Очень быстро заеду домой, чтобы переодеться, и поедем к тебе. Завожу мотор, игнорирую дрожь в пальцах и в который раз убеждаюсь, что у меня невыносимо хреново получается с ним дружить. Родители уехали на очередную конференцию, поэтому я спокойно открываю дверь, пропускаю Эдди вперёд. Он с такой осторожностью разглядывает комнаты, внимательно смотрит по сторонам, словно ожидает, что кто-то может выскочить в любой момент. Я с улыбкой, глядя на его лицо, говорю: — Никого нет, расслабься. Родители вечно в разъездах из-за своего бизнеса. — У тебя такой потрясающий дом. Очень... уютный. Отвожу взгляд, чтобы не промелькнула досада, что моя первая мысль, когда пришёл к нему, была абсолютно противоположна. Думаю, что Каспбраку неуютно как раз-таки из-за того, насколько всё не похоже на то, что он привык видеть. Насколько всё по-домашнему тепло, от этого дома просто разит атмосферой семьи, и раньше меня это не смущало. Сейчас, когда я понимаю, что он этого лишён, почему-то некомфортно. Стою около лестницы и оборачиваюсь, думаю, что он последует за мной, но он стоит в коридоре и хочет подождать меня здесь. — Пойдём, спальня наверху. Одного я его точно не оставлю, он себе может столько передумать, пока я отлучусь на минуту. Беру его за руку и тащу наверх. Самая обычная спальня, как по мне, никаких дорогих выкрутасов. Разве что огромная кровать, которая, возможно, чуть больше (гораздо больше), чем у обычных парней. Открываю шкаф, чтобы достать чистую рубашку, краем глаза смотрю, как мягко Эдди улыбнулся, бросив взгляд на кровать. Бля, я не вожу сюда парней, чтобы трахаться днём и ночью, мне просто нравится спать с комфортом. Закатываю глаза и снимаю испачканную в масле кофту. Он облокачивается на письменный стол и рассматривает фотографии на противоположной стене. Очень много фоток со школьной скамьи, с отдыха за границей, фотографии ещё с первого курса. В этой комнате изрядно частичек меня, по которым можно сложить определённое мнение. Медленно обходит всю спальню, не спеша подходит ко мне, и взгляд падает на мой торс. Меня вообще ничего не смущает, я даже не подумал выйти в другую комнату. Мне даже любопытно вызвать в нём хоть какие-то эмоции по отношению ко мне, кроме вежливой учтивости. — У тебя на шее... Осекается и указывает пальцем на капельку машинного масла. Но не притрагивается, одёргивает руку в миллиметре от моей кожи. Хочу, чтобы сам прикоснулся. Непонимающе поднимаю брови, будто сам ни за что не справлюсь. Глубоко выдыхает и кладёт тёплую ладонь на шею. Проводит большим пальцем, убирая грязь. И снова. И снова. Стою, как вкопанный, по позвоночнику словно раскалённая лава разливается, даже не дышу. Не смотрит на моё лицо, завис глазами на этой капле, которую убрал ещё с первого раза. Он думает о чём-то своём, заставляя моё сердце делать кульбиты. И вдруг просто останавливается и просто держит руку уже без всякой на то причины. Придвигаюсь ближе, не могу оторвать глаз от его лица, настолько не хочу прекращать эти случайные касания. Вместо того чтобы скинуть руку, опускает её, небрежно проводит по груди к животу. Я начинаю тяжело дышать и придвигаюсь ещё на сантиметр. — Теперь чисто? — опаляет те участки кожи, где прикасается пальцами. Хочу ещё ближе, хочу, чтобы сделал так ещё раз. — Теперь да, — еле слышно раздаётся, и он отходит на шаг назад, скрещивает руки на груди. Упорно не смотрит мне в глаза. Улыбаюсь краешком губ и набрасываю на себя чистую рубашку. — Дай мне ещё минуту, сейчас поедем. Эдди молчал всю дорогу, пока мы ехали к нему, и я не стал допытываться, в чём дело. В тот вечер он держался особенно холодно и сдержанно, ни разу не прикоснулся ко мне даже в рамках приличия и не позволил себе говорить ни о чём постороннем.***
Не в его привычках опаздывать. Обычно всегда Эдди меня очень терпеливо ждёт, потому что я просто не в состоянии прийти вовремя. Мне иногда кажется, что он чересчур вежлив, и даже уже я бы устроил себе скандал по этому поводу. Уже заказал второй кофе, пролистал всю ленту в телефоне, но его всё нет. И предупреждения, что отменил нашу встречу тоже нет. Нетерпение переходит в тревогу, и я взволнованно начинаю трясти ногой. Это точно не что-то между нами, потому что ещё вчера всё же было хорошо. Правда ведь? Прокручиваю в голове прошедшие события и не нахожу того, за что можно зацепиться, в чём я облажался. Как ни странно, вроде бы, ни в чём. Сегодня мы должны последний раз прогнать материал проекта и искоренить оставшиеся недочёты. Понятия не имею, что будет потом, но так надеюсь, что наши встречи заложили хоть шаткий фундамент в дальнейшем нормальном общении. Но гарантировать, что он не воспринимает всё действительно, как только совместную работу не могу. Мне кажется, что даже ежу было бы понятно, что это был очень натянутый повод, но Эдди, казалось, и глазом не моргнул. То ли действительно чувствует себя обязанным, то ли в упор не видит, как я смотрю на него. Зная себя, я абсолютно не способен держать свои чувства под контролем, и была куча моментов, когда можно было уже понять моё отношение. Как я отдёргиваю руку, когда прикасаюсь к нему, когда первый отвожу взгляд, если мы смотрим слишком долго друг на друга, но разыгрываем вид, что работаем вместе и на этом всё. Может он и пытается сделать наш проект адекватным и делает бо́льшую часть работы, но я, в основном, думаю больше о том, как увижу его, а не как преподнести найденную информацию интересно. Когда Каспбрак отменяет встречи из-за занятости, я реагирую абсолютно нормально, это кажется привычным, но когда одним утром он садится ко мне за парту в универе, горло сжимает и кажется, что нет ничего более серьёзного, способного хоть как-то разрушить этот день. Эдди просто однажды подходит и просит разрешения вместе сесть, и у меня отнимает язык, могу только кивнуть. Думал, что буду первым из нас, кто предложит это, но, видимо, он не стерпел раньше. Будет слишком нагло, если я сам к нему приду? Не могу утерпеть, расплачиваюсь за кофе и очень надеюсь, что не запутаю всё ещё больше, когда подхожу к его дому. Перед входом останавливаюсь на мгновение, даже не могу придумать достойную отмазку, почему я припёрся сразу, если мог просто позвонить. Дверь приоткрыта, что заставляет меня побеспокоиться. Внутри тихо, и я осторожно открываю её, прохожу внутрь. В коридоре темно, но слышу на кухне какое-то движение. Еле переставляю ноги от страха за него и иду на звук, в ушах бесперебойно слышу стук учащённого пульса. Эдди стоит спиной ко мне возле кухонной тумбы и не знает о моём присутствии. Громко облегчённо выдыхаю, прикрывая глаза. Не вздумай меня больше так пугать, едрить твою налево. Слышит меня и испуганно оборачивается, проливает воду, которую наливал в стакан. — Ричи, боже, ты меня испугал. Выдаёт мне хриплым голосом, и я уже хотел возмутиться, что это ты, блять, чуть сердце мне не выжрал своими выходками, но когда замечаю внешний вид, то замолкаю, едва успев открыть рот. Руки трясутся, глаза воспалённые из-за слёз, а на лице проступают характерные красные пятна. Застываю и ощущаю, как в грудь словно ударили, когда вижу его таким. — Прости меня, пожалуйста, я не специально опоздал. Я уже собирался к тебе, когда они позвонили, и я просто... Голос дрогнул, он отворачивается от меня, не хочет, чтобы я видел его лицо. Печёт внутри от того, как хочется обнять его. Не понимаю, почему я так остолбенел и не могу и вдохнуть. Подхожу ближе, но не прикасаюсь. Смотрю на его спину, как быстро вытирает лицо руками и крепко надавливает на глаза, словно силой хочет остановить поток слёз. Я первый раз вижу Эдди в таком убитом состоянии, и меня поражает, как это передаётся мне, насколько невыносимо, что я помочь не могу. — Всё нормально, это всё подождёт. Говорю ему и всё же заставляю себя переступить границу. Не думаю, что сейчас правильный момент, чтобы думать, палюсь я в очередной раз или нет. Подхожу к нему вплотную и провожу ладонями по рукам, ощущаю, как его трясёт, и он вздрагивает, когда я прикасаюсь. Разворачивается ко мне лицом, облокачиваясь о столешницу. Держу его за плечи, и дыхание сбивает. Он настолько уязвим сейчас, что мне даже не верится, что меня не прогнали или не оттолкнули. Кто я такой, чтобы вламываться, быть свидетелем настолько личной сцены. Но он позволяет видеть свою слабость, и меня это привязывает ещё крепче. Наверное, ему сейчас абсолютно не до того, чтобы думать имею ли я право стоять так близко, прижиматься так тесно. Он ниже меня, ему нужно запрокинуть голову, чтобы посмотреть мне в глаза, но Эдди этого не делает, всё ещё избегает зрительного контакта. Наоборот опускает голову ниже и прислоняется лбом к моей груди, ощущает, как скачет сердце внутри. Это не похоже на объятие, но эффект, видимо, возымело. Он понемногу успокаивается, как будто впитывает спокойствие от меня. Боюсь даже слово произнести, чтобы не разрушить этот момент. Так непривычно видеть, как Каспбрак, всегда держащий себя в руках, сейчас жмётся ко мне, кладёт руки мне на талию, притягивая ближе. — Мы можем уйти отсюда, пожалуйста? Даже дышать здесь трудно. Просит, крепче сжимая меня ладонями. Столько вопросов в голове, но забрасывать сейчас ими явно не лучшая идея. Набрасываю на него куртку, сам закрываю его дверь, потому что он ужасно рассеянный сейчас. Нам обоим нужен свежий воздух, меня словно за горло сдавили, а в голове такой рой мыслей, которым не могу дать выхода. С его стороны абсолютное молчание, ни звука не произносит, и меня это разрывает. Даже не наблюдает, куда мы идём, просто следует за мной, не обращая ни на что внимания. Несколько раз приходится схватить его за руку, когда хочет идти на красный свет. Кто бы ему ни позвонил тогда, я уже всей душой его ненавижу. Привожу нас на набережную уже скорее по привычке, потому что всегда гуляю здесь, когда нужно побыть одному. Народу почти нет, уже слишком поздно. — Давай сделаем остановку. Не выдерживаю, останавливаю его и поворачиваю к себе. Он вообще как будто не со мной, отрешённый, и мне кричать хочется, чтобы он очнулся и перестал смотреть такими пустыми глазами. Подходит ближе к перилам, устремляет взгляд на воду. Слежу за ним, мало ли какую глупость учудит, и достаю пачку сигарет. Он слышит, как я щёлкаю зажигалкой, и разворачивается, садится на невысокую каменную колонну. Подхожу впритык, становлюсь между его ног и прикуриваю ещё одну сигарету. Смотрит на тлеющий огонёк и приоткрывает рот, чтобы я дал затянуться. Вставляю сигарету между его губ, будто сам Эдди неспособен этого сделать и кладу руки на его бёдра, придерживаю, чтобы не завалился назад. Не думаю, что ему так уж сильно нужна моя опора, но это нужно мне. Он делает глубокие затяжки, пока я глажу по дрожащим ногам. Не хочу вкладывать никакого подтекста в своё действие, чисто успокаивающий жест, но представляю, что выглядим мы со стороны явно не по-дружески. — Каспбрак, ты можешь со мной поделиться. Вообще любой хернёй, которая тебя тревожит. — Даже говорить тупо об этом. Я чувствую себя идиотом, что вообще надеюсь на что-то касательно них. Хмурюсь и забираю его сигарету, потому что уютнее выкурить одну на двоих. — Они - это?.. — Родители. Даже несмотря на то, что я уже в сотне километров, они умудряются воздействовать на меня. Наверное, это никогда не прекратится, неважно, сколько лет мне будет. Вспоминаю, как вскользь он ответил, когда я первый раз спросил о родителях, когда увидел пустую квартиру. Больше я не заикался об этом, боясь наступить на какую-то мозоль. — Ты поэтому перевёлся в другой универ? На четвёртом-то курсе? — В другой универ, в другой город. Чем подальше от них, тем лучше. Это было самое лёгкое решение. Как только появилась возможность, свалил и меня никто не держал. Тогда это чувствовалось правильно. Говорит так спокойно об этом, будто сменить всё в его жизни не является чем-то серьёзным. Щёки всё ещё блестят от недавних слёз, и я не успеваю подумать, прежде чем дотрагиваюсь до его лица, вытираю мокрые дорожки большим пальцем. Блики фонарей отражаются в глазах, смотрю в них, как загипнотизированный. — Как тебя можно так просто отпустить? — шепчу, озвучиваю мысль, которую стоило оставить при себе. — Всё давно шло по пизде в наших отношениях, но последней точкой, с которой они не стали мириться было, конечно, моё признание в том, что я гей. Знал, что не стоит им быть в курсе этого, но выпалил в очередной ссоре, не подумав. Снова наворачиваются слёзы, и он часто моргает, пытается их сморгнуть. — Знаешь, говорят, родители всегда видят, если их ребёнок нетрадиционной ориентации, ещё с детства чувствуют. Забавно, но они ни хера не видели. Горько усмехается, перехватывает с моих губ сигарету и докуривает до конца. — Моим тоже было нелегко привыкнуть, но спустя какое-то время всё устаканилось. Ты просто ставишь перед фактом и даёшь им время, чтобы осознать, — заверяю его. — Не то. Не тот случай. Времени было достаточно, и шансов я тоже давал, как никому другому. Это просто выше их понимания и принятия. — Но они же всё ещё звонят, интересуются? Значит не так уж и пофиг. Безумно грустная улыбка трогает его губы, и он поворачивает голову в сторону, погружается в себя. Мне не хочется, чтобы он замолкал, чтобы сносил всё один на один. Его выражение, когда я зашёл, ещё долго не сотрется из моей памяти. Понимаю, что никогда больше не хочу видеть этого на его лице. Глаза Эдди постепенно снова каменеют, слёзы полностью выветриваются, и он приобретает свой обычный, холодный вид. — Мне уже давно должно стать пофиг. Большего, чем ежемесячную оплату счетов, нельзя от них требовать. Им самим стало легче, что я уехал. Они были рады, что так просто решили эту проблему. Не знали, как вести себя со мной, хотя я, блять, совершенно не изменился, кроме того, что теперь в их глазах первое, что они видят, то, как я трахаю парней. Это всё, с чем я ассоциируюсь теперь у них. Сжимаю пальцами его бёдра и притягиваю ближе. В шаге от того, чтобы поцеловать. Если поднимет лицо повыше, тут же столкнётся с моими губами. Колени немного начинают дрожать, и я крепче ухватываюсь за него, словно уже мне нужна твёрдая почва. Он сжимает меня по бокам сильнее, точно бы втирается в меня, и обхватывает цепкими пальцами ткань куртки. Всё ещё жду, когда же меня оттолкнут, когда укажут на преступленные грани, но у него сейчас как будто нет сил выяснять отношения ещё и со мной. Позволяет мне вдыхать его запах, дышать одним воздухом на двоих, чуть ли не соприкасаясь губами. — Что они тебе сказали? — еле слышно спрашиваю его. — Я хотел приехать к ним на Рождество, но мне ласково указали, что моё присутствие нежелательно. Что там будет вся семья, и мне незачем их позорить. Но квартира будет уплачена, если что. Это то, что они делают неукоснительно. Наверное, с их точки зрения я должен быть им благодарен хотя бы за это. Поднимает голову и сталкивается с моим шокированным взглядом. — Нет-нет-нет. Так ты смотреть на меня не будешь. Моргаю и недоуменно поднимаю брови. Эдди вмиг напрягается и отлипает от меня. Прикусываю губу изнутри и отвожу взгляд. Понимаю, что он может выдержать буквально всё, кроме жалости, а она сто процентов промелькнула у меня в глазах. — Забей на то, что я сказал, ладно? Абсолютно ничего нового не произошло, не стоит придавать этому такое значение. Он делает сотню шагов назад этими словами, нить между нами рвётся, и я чувствую сожаление. Что сказал, что показал вырвавшиеся эмоции, что выдал такое, что я не смогу забыть или пренебречь. По рукам как будто холод идёт там, где касаюсь его. — Это важно, Эдди. Всё, что ты чувствуешь по этому поводу, охренеть как важно и то, что ты поделился - правильно. Он как будто соскальзывает с крючка, и я теряю его, растворяется в мутной воде, и уже ничего не вижу, ни по его лицу, ни по его поведению. Вмиг закрылся. Берёт мои руки в свои, сжимает и убирает от себя. Лучше бы он дал мне пощёчину, не было бы так обидно. До него, наконец, доходит, что он сказал и кому. — Нам ещё проект закончить, совершенно вылетело из головы. Тихо произносит, а я смотрю на него стеклянными глазами и в какой-то степени опускаюсь на землю. Это просто момент слабости, которым я тут же, как недоумок, воспользовался. Выдыхаю и отхожу от него. Сразу чувствую, как холодно и зябко на улице. — Там остались мелочи, я закончу. Отдыхай. Как будто вырвали что-то из груди, но виду не показываю. Взъерошивает свои волосы и бросает на меня взгляд. Стараюсь не выдать ни одной эмоции. — Я не хочу подводить тебя, мы закончим вместе. — Каспбрак, ты сейчас пойдёшь домой и будешь отдыхать, или я силой тебя потащу. Он засовывает руки в карманы и слабо кивает. Понимает, что толку от него сегодня не будет. Я сам еле на ногах стою, но вовсе не от усталости физической. В этом моя проблема. Как бы я себя ни обманывал, с самого начала это не было просто работой. Это был способ сблизиться. Приблизил его, чтобы потом нахуй разбиться на миллиард кусочков. И винить даже некого, только своё глупое сердце, которое бежит впереди меня. Всегда надо держать дистанцию, мозгом понимаю, а руки тянутся. Эдди Каспбрак заставляет меня делать, а потом думать, и это охуеть как неправильно. Стараюсь даже рукой не касаться, когда возвращаемся к нему домой. Несмотря на то, что чувствую себя, словно побывал в эмоциональной мясорубке, должен проследить, чтобы добрался в целости и сохранности. Блять, как выкинуть его из головы ума не приложу. То, что я рядом с ним постоянно, явно не помогает. Даже не пытаюсь завести хоть какой-то разговор, рот открыть для меня кажется непосильным трудом. Подвожу к дому, но дальше с ним не иду. — Увидимся завтра. Даже не даю ему первому слово вставить, не смогу в очередной раз уверить, что всё в порядке, и я справлюсь сам. Уже не знаю даже, в каком я порядке и с чем в первую очередь нужно справляться. Просто очень хочу уйти сейчас, оторваться от него, и не только в физическом плане. — До завтра. Еле слышно раздаётся, когда я уже ломанулся обратно, даже не взглянув на него. Дома доделываю презентацию, отмечаю, что каждый из нас будет говорить, и отключаю компьютер и телефон, отрезая желание как-то связаться с ним. Утром проверяю, нет ли пропущенных, когда включаю мобильник. Эдди не звонил.