Я так больше не могу, заверни меня в фольгу Ольга Арефьева и Ковчег — Про фольгу
— Вадик, ну я так больше не могу, ну они меня достали, ну сделай ты что-нибудь! — Глеб уже начал ныть, собственно, в детстве это прокатывало, что называется, на «ура». Но не в этот раз явно. — Я же с ума сойду, ну неужели ты не понимаешь? Вадим закатил глаза. — Бля, ну ты и подлец, конечно, — наконец сказал Глеб и тут старшего ударило по мозгам. Подлец, значит, да? Ну хорошо, раз подлец, то хорошо. Раз вот так, то будет так же. И что-то поднялось внутри этого человека, а стал мир добрее и чище, и ничего не оставалось делать, как только идти к самому близкому другу на этой планете. Ладно, не на всей планете.***
В машине было тихо. Спокоен был на светофорах старший, храпел на заднем сидении младший. Ему снилось, что он все еще один в лесу, все еще никого нет, он оглядывается замечает под елкой какой-то сверток. В голове голос говорит, что-то типа: нет, Глеб, остановись, нет, не стоит это подбирать. Но Глеб уже пошел. Руки его потянулись к пакету, который издалека особо шуршащим не выглядел. Кто-то идет сзади, но Глеб в позе рака под елкой этого не слышит. — Интересно что там, да? А ты открой. Или лучше на надо? Вот, тут надо подумать. Черт, может все же из-под елки вылезти. Глеб дает задний ход. Ему на спину опускается нога, почти придавливает его к земле. — Открывай. Голос какой-то непонятный, его раньше слышал, кто это тоже не знает. Глеб открывает пакет. Глаза невольно намокают, в пакете лежат диски, расхреначенные в ничто. — Эт сердца, твоих поклонников. — Да что ж ты делаешь, ирод, — нога стала давить сильнее. Самойлов застонал и закрыл глаза.***
Вадим обернулся на стон. Губы изогнулись в улыбке. Дом Вячеслава Геннадича предстал перед ними в чистейшей прелести чистейшего образца. Будить Глеба или нет Вадим еще думал долго. Может, это все правда? Может и правда ему что-то снится? Да ну, бред какой-то… Вадим вышел из машины, открыл заднюю дверь и непристегнутый Глеб чуть не вывалился из салона. У забора уже стоял и курил Бутусов, он лишь улыбнулся, увидев эту картинку: — - Кондиция у него не та, чтоб разговаривать, не находишь? — Он спит. — Вадим обернулся, — И стонет, кстати. Слава засмеялся: — А что же он еще с тобой делает? — и тут в него полетела увесистая палка, которая лежала под ногами старшего Самойлова, — Ладно-ладно, извини. — Глеб, вставай, приехали, — тот промычал что-то, — чего? не хочешь? Ну пусть тебе дальше вся эта муть снится, я тут не при чем ведь даже! Глеб нехотя приоткрыл глаз, вышел из машины, закутался в пальто, снял перчатку и протянул руку Бутусову, обменялись рукопожатиями: — Бля, Глеб, ну че ты как неродной! что за официальность? заходите! Во дворе играли дети, бегал с ними пес. Слава взъерошил шерсть загривке пса и прошел в дом. Самойловы прошли за ним. Вадим немного отстал: — Глеб, это конечно не мое дело, но… — он помедлил, — Ты во сне стонал. Глеб закатил глаза и выдал подзатыльник. Затем получил ответный. Все счастливы, все довольны. Если бы не следующий разговор