Абордаж

Глеб сидел в машине и кутался в пальто. Он уже практически забыл, когда он спал в последний раз нормально. — Итак, все ясно. Щас вот приедем на какой-нибудь фестиваль и там устроим всеобщие посиделки и поседелки, посидим, поседеем, попоем, покурим, поспрашиваем. Окажется, что всем, кто что-нибудь когда-нибудь развалил снится или кажется какая-нибудь ересь. Очевидно ж, что так и будет. — Глеб рассуждал вслух как заправский ясновидящий, однако, Рудольфыч старший с ним не соглашался. У того были совсем другие мысли. — Нет, Глеб, про такое спрашивать некрасиво как-то, что ли… Надо аккуратно выяснить, — Вадим, если честно, считал, что и выяснять ничего лучше не надо, потому что ну мало ли как к этому люди относятся — может, им в кайф, когда их пугают, может, их это вдохновляет. Вон, некоторые люди от такого вдохновляются, от чего нормальных людей и стошнить может. — А почему и правда вот не собрать Агату, Вадик. Понимаешь? Без всяких этих… Ну ты понял. Или не понял? — Вадим покачал головой, он ещё думал над этим. И назло всем богам именно сейчас ему не хотелось никаких Агат Кристи, никакого экшена от жизни, и вообще очень хотелось спать. Разговор с Вячиком особо ничего не дал ответов и результатов, а только больше сгустил тучи над и так черным небом рок-н-ролла. Ему уже на самом деле давно стало все равно, он, казалось, переместился на точку зрения брата и ему оно не вперлось. Он думал, что, в принципе, Глеб прав. Агата перестала существовать как единый организм, где селезенка, печень и сердце уже давно проданы и сданы в музей или в институт. Он думал и над тем, что если они уж ее похоронили, то к чему вся эта противная эксгумация обглоданного мышами и всякой дрянью трупа? Так же он размышлял над тем, что сам же все это и делает, не хочет, а делает, потому что без этого не может совсем. Он не может придумать новое красивое название коллективу, потому что всю жизнь ходил под названием Агаты Кристи, но ему и… Не хочется? Машину тряхнуло, Глеб заверещал и с силой толкнул Вадика в плечо, тот с испугу нажал на тормоз и остановился. — Твою мать, ты че? Уснул? Вадим потряс головой. Не уснул, а задумался. Забыл, что он не дома, а в машине и гонит некую круглую цифру по кольцевой. Он некоторое время помолчал, не отзываясь на вопросы Глеба, и снова продолжил путь. — Ты меня до дома закинешь, нет? Вадим кивнул, но тут же вспомнил, что где сейчас обитает Глеб не знает. — А зайдешь? Вадим вновь кивнул. Надо бы сказать Глебу, что куда ехать он не знает и предложить ему сесть за руль. Глеб с минуту пилил взглядом брата: — Может лучше я поведу? А то ты так в Мексику меня увезешь. Останови коней, жокей. Они поменялись местами. Вадим сел и уставился в окно. Мимо со страшной скоростью пролетал город и его пустые улицы. Глеб несся по центру Москвы, забив все, что можно забить на правила. Постепенно веки Вадима начали сдавать позиции и он засыпал. Глеб с тревогой посмотрел на брата. Тот оперся головой на стекло и пока еще никаких особых эмоций не показывал.

***

Ему снился большой, когда-то, верно, богатый, но ныне заброшенный дом. Ни звука, ни шороха, будто вокруг все умерло и ничего здесь кроме оставленного когда-то давно дома не было. Скрипя гравием, Самойлов прошел в дом. Везде под ногами валялись битые стекла, какие-то следы жизнедеятельности, бумажки, старая мебель, покошенные двери и облупленные стены. Справа послышались шаги — он обернулся, но никого не заметил. Шаги послышались в противоположной стороне. Он снова никого не увидел. Самойлов вздрогнул, повел плечами, запустил руки в карманы пальто и решил пройти дальше. В одной из комнат на полу сидел человек, он смотрел на разведенный костер, в нем медленно горела ножка стула и какие-то бумажки. Мужик, не глядя назад, проговорил: — Эх, Вадик-Вадик… Все проебал, да? Вадим с непониманием уставился на фигуру сидящую перед ним. — А ведь такая группа была! И тексты такие — ух! и прямо вот смотришь на вас и радуешься, что такие люди на такое дело пошли, значит руки откуда надо, значит голова на месте. А вы… Эх! Ну, че смотришь? Садись. — Как завороженный, Вадим зашагал вперед — Че делать будешь, а? Глеб тебе все рассказал же, да? Самойлов все еще не сказал ни слова, он с теми же эмоциями смотрел на человека, не имея к нему никаких вопросов и тем более ответов. Голова была пуста. — Молчишь. Видишь, это костерок, а ты знаешь из чего я его развел? А посмотри-ка назад. Знакомые фотки, да? Это я тебя тогда фоткал, по всей стране за тобой ездил. Мне главный сказал, вон, Витька, смотри какая фигурка-то у нас в роке получается классная, надо его поснимать. А я тогда лучшим фотографом был, с камерой навороченной, все как надо — он меня потому и позвал. — Вадим проглотил ком в горле, — Че, неприятное зрелище, да? Ну есть такое, ага… Но ничего, ты привыкнешь. Сзади из какого-то задрыпанного темного угла вышел огромный бугай, мужик ему кивнул. Тот, приняв знак, быстро подошел к музыканту, повалил его на пол и сел на него сверху, придавив ребра. — Ну, Вадик, выбирай: тур или смерть? — Самойлов покачал головой, ногами он попытался достать до бугая, но тот был мощнее, да и горло уже болело знатно. — Не молчи, а то я попрошу его и… и все. — Вадим хотел закричать, но снова обнаружил, что голоса нет никакого. — Ты че, онемел что ли со страху? — Самойлов кивнул, но тут же его шею снова давил второй. Мужик достал из кармана револьвер. Красивый, черный, с номером на боку, по нему не было ясно заряжен он или нет. Но что-то подсказывало музыканту, что ничего хорошего сейчас не произойдет. На лбу выступил пот. — Может ему, эт, ну, хватит? — спросил первого бугай, — А то он какой-то не в кондиции немного будет. Нужно оно нам? Мужик покачал головой, направил оружие на Вадима, тот зажмурил глаза. Его кто-то сильно толкал в плечо, он боялся, что сейчас его кинут в костер к тем фоткам, которые так любезно грели это место.

***

Вадик распахнул глаза. Перед собой он увидел испуганное лицо брата: — Ну ты и орал конечно… че те снилось, крейсер Аврора? — старший потряс головой. — Потом расскажу, пойдем.