Спасение.

Проводив крошечную старушку бесстрастным взглядом, Великий Хан поднялся с колена и плавно направился к тому месту, которое ещё несколько минут назад служило обителью для дум и размышлений. Усевшись как можно удобнее на мягкие подушки, он снова взял в руки старые документы и карты, продолжив своё пристальное изучение. Руки хана будто с особой нежностью и с особой осторожностью перебирали древние пергаменты, которые переходили из поколения в поколение. Во всём снова царил величественный покой. Покой, который можно сравнить лишь со спокойным, размеренным течением глубочайшей реки. Царственная юрта потихоньку стала заполняться более ярким светом. Зимнее, но всё же греющее солнце окончательно и полноправно заняло своё центральное место на голубом небесном покрове. Посуда на столах заиграла серебряными переливами, будто общаясь друг с другом и между собой на своём тайном языке, понятном лишь ей. С проходящими лучами солнца всё в шатре оживало и начинало дышать с новой силой. Казалось, что даже фрукты начинали источать более сладостный, более притягательный аромат, напоминавший благовония. Во всём чувствовалась гармония… Особая гармония. Это была гармония Востока, неподвластная ни времени, ни стихиям, ни чувствам, ни самой огромной силе, которую только можно представить. Гармония, которую можно лишь понимать, гармония, с которой нужно родиться в своей душе. Великий Хан погружался в свои мысли, всё также величаво склоняясь над свитками. Его благородное, красивое лицо не выдавало ни одной эмоции. Оно было беспристрастным. Лишь в глазах можно было заметить то самое пламя, которое было способно сжечь до тла, обращая в пепел абсолютно всё, те самые искры, которые были способны сжечь десятки городов, раздувая беспощадные пожары. Это и пугало. Никто и никогда не мог понять и разобрать, о чём же в ту или иную минуту думает его повелитель, но и в глубочайшие, чёрные, будто могилы, глаза Бату-хана далеко не каждый осмеливался заглянуть. Все боялись потеряться там навсегда. Великий Хан шумно выдохнул, после чего поднял голову и посмотрел по сторонам. Он совсем не заметил, как пролетело время за работой и раздумьями. Аккуратно сложив древние документы, он поднялся и плавно, будто лебедь, плывущий по стеклянному озеру, направился к выходу. Его походка была уверенной, твёрдой, решительной, хотя в то же время была наполнена особой эстетикой, которую невозможно было не заметить. Он распахнул ткани шатра и вышел на улицу. Ордынцы, до сих пор стоящие у входа в юрту, поклонились своему хану, приняв тут же грозный вид, давая понять каждому, даже пролетающей мимо маленькой птичке, что в любой момент они готовы заколоть любого даже за один неуважительный взгляд в сторону хозяина степи. Тут же почувствовалось дуновение ветра, будто сам воздух приветствует Великого Хана. Ничего нового правитель не увидел: всё та же суматоха, всё те же преданные и верные солдаты, всё те же тёплые юрты, тот же шум, та же жизнь. Он собирался сделать первый шаг, чтобы пройтись по своим владениям, но крепко сложенный мужчина, покрытый железом с ног до головы, вдруг появился перед ним, словно вырос из-под земли, преграждая путь. — Великий Хан, — смиренно склонив голову, заговорил ордынец, — Мне было велено передать Вам, что воины, которым Вы приказывали добить наших врагов, вернулись.