***
Ночь незаметно накрыла стан своим огромным крылом. В шёлковом, мягком шатре Великого Хана тихо трещали свечи, напоминая сверчков каким-нибудь спокойным летним вечером. Тёплая юрта напоминала огромный, массивный, но безмолвный золотой дворец, величественно, по-царски возвышающийся посреди холодной степи. Эта картина завораживала, притягивала, манила своей особой атмосферой, которая, будто шёлковыми нитями, связывала между собой всё и всех вокруг. Хан Батый не спал. Размеренными, плавными шагами он ходил по своему роскошному убежищу, обдумывая сегодняшний день. Чёрное, как ночное небо, кимоно сменилось ярким и глубоким фиолетовым цветом, напоминающим необычной красоты цветы, описанные лишь в сказках и древних историях про сотворение мира, цветы, которые никто и никогда не видел. На столе ручной работы лежали свитки и карты, вертикальное письмо которых завораживало красотой своих изгибов, изящных линий, поворотов. Шкуры, украшающие и создающие тепло в юрте, манили своей мягкостью, будто призывая прикоснуться к себе, прилечь, погружаясь в их гладкий омут. А подушки, расшитые райскими узорами, нежно шептали о глубоком сне. Во всём вновь царила та самая бесподобная гармония, присущая лишь таинственному Востоку. Хозяин степи был чем-то обеспокоен. Будто тонкая тень тревоги осторожно касалась его спины своими нежными руками. Всё читалось в глазах. В его глубочайших, угольных глазах, которые могли как уничтожить в одночасье, так и подарить жизнь. Он аккуратно взял в руку серебряный кубок, украшенный драгоценными камнями, и поднёс к губам, а потом всё также бесшумно поставил его назад, отпив глоток своего напитка. Одиночество, витающее в шатре, никак не доставляло неудобств Бату-хану. Он любил быть один, любил тишину, любил смиренный покой. Это уже был не тот маленький мальчик, который когда-то в детстве боялся оставаться один в темноте, нуждаясь в том, чтобы его окружали люди, даря ему заботу и тепло. Сейчас его окружает половина мира… мира, который готов преподнести к его ногам абсолютно всё: землю, людей, золото, драгоценности, шелка, веру, правду, преданность, любовь, уважение, страх, почтение, вставая перед ним на колени, склоняя свою огромную голову. Хан Батый обдумывал слова Тухай, ступая по своему одинокому шатру. Конечно, сейчас уже взрослый, волевой, сильный мужчина очень редко, когда прислушивался к ним, воспринимая многие её речи и предостережения за старческий бред, который она так часто обрушивала на него. Но что-то глубоко внутри беспокоило его, окутывая его холодное, ни для кого недосягаемое сердце. Накинув на свои широкие плечи тёплую шкуру, он вышел из юрты. Стражники его степного дворца тут же взволнованно выпрямили свои спины, готовясь проследовать за своим повелителем куда угодно, куда он только пожелает идти, хоть на край земли, хоть в саму преисподнюю. — Оставайтесь тут, — чуть ли не шёпотом произнёс Великий Хан, давая характерный знак кистью своей руки. Один, он проследовал вперёд от своего роскошного шатра. Ордынцы поклонились своему хану, но продолжили внимательно следить за каждым его шагом, за каждым его движением, всё также готовые в любую секунду кинуться защищать и отдавать свои жизни во имя своего владыки. Будто бесшумная змея, мудрая, скрытная, опасная, хан Батый двигался среди шатров и юрт своего стана. Воины, охваченные ночным бдением, следившие за порядком и безопасностью стана, кланялись при виде величественного повелителя, выказывая ему своё уважение в каждом шевелении своего тела. — Великий Хан, — склоняясь, осторожно произнёс ордынец, боясь заговорить, — Вы чем-то обеспокоены? Хозяин степи равнодушно посмотрел на своего воина и молча проследовал дальше, а тихая ночь, будто оберегая его, осторожно шла за ним, засыпая его следы мягким, белым снегом.***
— Я знала, что ты придёшь, Великий Хан, — тихо проговорила пожилая монголка, когда правитель зашёл в её юрту, — Я ждала тебя. — Пошли прочь, — монотонным и ровным голосом проговорил хан, даже не взглянув на трёх служанок, окружающих Тухай. Те, в свою очередь, поклонились ему и быстро вышли из шатра, будто одним мгновением уносимые сильным ветром. — Что значили твои слова? — хан направил свой ледяной взгляд на старушку. — Какие именно слова, Великий Хан? Я многое говорю, о многом пытаюсь тебя предупредить, многое тебе рассказываю, но ты никогда меня не слушаешь, — ответила монголка, — Воспринимаешь мои слова как… — Ты понимаешь, о чём я, — стальным тоном прервал её хан Батый, будто топором обрубая женские причитания. Старушка сидела на подушках в центре своей юрты, смотря снизу на своего правителя. Великий Хан плавно повернул голову в сторону и сделал несколько шагов, будто заинтересовался чем-то, пытаясь это разглядеть. — Я слушаю тебя, Тухай, — бархатный голос заполнил шатёр. Пожилая монголка поднялась со своего места и подошла к хозяину степей, осторожно и с особой нежностью беря его за мужественную ладонь, будто призывая посмотреть ей прямо в глаза. — Духи хотят предупредить тебя… Эта девушка не просто так появилась в твоём стане. Она послана предками, — заговорила старая женщина, — Послана, чтобы изменить что-то к лучшему, чтобы поменять русло судьбы, чтобы исправить прошлые ошибки… Я не могу ответить на все твои вопросы. Пока что не могу… Но я знаю, я чувствую, что она должна выжить… Мой сон был не просто так… Тот волк, который пытался укусить тебя и загрызть, не сулит ничего хорошего, как бы ты ни относился к моим словам. Могучие предки протянули тебе руку помощи… Значит, это необходимо именно сейчас, Бату! Значит, так надо. И не реагировать на знаки, пренебрегать ими — большая ошибка. Великий Хан пристально смотрел на пожилую монголку, внимательно слушая то, что она пытается донести до него. — Не убивай её, не казни, Бату, — продолжала Тухай, — В ней заложено нечто большее, чем ты успел разглядеть. Нечто судьбоносное. Я прочитала это в её глазах. Они будто море, будто целый океан… И ты это почувствуешь. Ты обязательно это поймёшь… когда придёт время.