Спасение.

Следующий день с самого начала обещал быть тяжёлым. Пир прошёл помпезно, торжественно и слишком весело, как и принято у монголов, и закончился лишь под утро, поэтому с первыми лучами солнца проснувшиеся ордынцы, которые поспали от силы часов пять, были крайне разбиты: усталость, окутанная головной болью, дрожь в теле и абсолютное, безграничное желание отдыхать и ничего не делать. Выпитое ночью красное вино, выпитая ночью архи давали о себе знать с помощью тотально отвратительного самочувствия мужчин. Стан будто погрузился в какую-то тишину, так не свойственную ему, словно его захватил в плен глубокий сон. Воины напоминали призраков, бесшумно блуждающих по снежной глади, медленно и неторопливо. Казалось, что даже снег падает с большей скоростью, полностью застилая своим ковром степные земли. Единственное, что, пожалуй, спасало и заставляло хоть немного оживать, это сильный мороз, который будто хватал каждого своими ледяными лапами и приводил в чувства. — Эти земли охраняются нашими воинами настолько пристально и тщательно, — обволакивая роскошную юрту, звучал волевой, мужской бас одноглазого ордынца, — Что ни одна птица не может пролететь незамеченной! Это однозначно, Великий Бат-хан! В тёплом шёлковом дворце несколько военочальников во главе с ханом Батыем сидели на мягких подушках, окружив древнюю, старую карту, словно стая диких, голодных волков, и тщательно изучали её. — Да, повелитель, — раздался голос другого мужчины, — Субэдэй-багатур полностью прав. Нет просто ни одной возможности, что враги смогут пройти незамеченными! — Хорошо, — спокойно проговорил хозяин степи, склоняясь над картой и проводя по ней своими тонкими пальцами, — Тогда каким образом в моих окрестностях оказались те ничтожества, что пытались напасть на нас? — Это явная случайность, — возмущаясь, отвечал ордынец. — Что-то тут не чисто, — проговорил одноглазый воин, поднимая свой искалеченный взгляд на своего хана, — Эта грязная девка что-то не договаривает! Она явно лжёт Вам, мой… — Охранять мои земли от врагов — не её обязанность, — прервал его речь Великий Хан, взглянув ему прямо в лицо и не давая даже закончить свою мысль, — А твоя. Разве не так? — Да, Великий Бат-хан, но… Охрана усилена, послано больше воинов, — выдыхая и вновь смотря в карту, ответил полководец, словно не мог найти слов в противовес своему повелителю. — Великий Хан, скорее всего, этот жалкий отряд состоял из людей, которые выжили после разорения одного из близлежащих городов, — громко проговорил один из военочальников, — Каким-то образом им удалось сбежать в лес, избежав смерти от наших острых мечей! А потом Вы отправились на охоту… Как мерзкие и жалкие крысы, они посчитали разумным напасть сбоку, полагая, что останутся незамеченными. Никчёмные глупцы! Тем более… Та девка, пленница… Она ведь тоже рассказывала, что ей удалось сбежать. И потом она встретила тех пятерых в лесу. Великий Хан, это действительно странно… Если удалось сбежать ей, как она утверждает, то и другие люди могли быть вместе с ней. А потом, — ордынец задумался, погружаясь в свои мысли, — Могло что-то случится, и в лесу она с остальными беглецами могла разбежаться в разные стороны, например. Паника, страх, желание выжить. Много факторов могло сыграть, Великий Хан. Я не верю ей! Она лжёт. Не бывает таких совпадений. Хан Батый смотрел на своих преданных воинов холодным, пронизывающим взглядом, но внимательно слушая каждого. Складывалось впечатление, что он ведёт допрос с провинившимися мальчишками, которые где-то и в чём-то допустили серьёзный промах. — Значит, вы утверждаете, что она мне лжёт? — спокойным и ровным тоном спросил хан Батый. — Утверждать этого нельзя, конечно, — проговорил всё тот же военачальник, — Но подумайте сами, Великий Хан! Воины замечают в лесу отряд из нескольких человек. Среди них оказывается женщина, которой удалось сбежать, но которая их даже не знает, ссылаясь на то, что встретила их по дороге, и они радушно позволили идти вместе с ними. Но она даже не спросила у них, кто они, куда держат путь, откуда… Как она сама говорит. Что за ерунда?! Мужчин убивают доблестные ордынцы. А её приводят в стан, чтобы поглумиться над ней, а после убить. Но Вы великодушно, Великий Бат-хан, сохраняете ей жизнь… А после на Вас совершается нападение! Людьми, которые точно также, как и те крысы, были и находились в этом же лесу. Это крайне странно… Повелитель! Во всей этой истории чувствуется какой-то подвох. — Позвольте мне допросить её, Великий Хан, — проговорил одноглазый полководец стальным голосом, — И Вы убедитесь, что она Вас обманывает! — Нет, — хозяин степи медленно поднял свою голову, отрывая свой взор от древней карты, — Я сам допрошу её. — Но хан, — продолжил сильный мужчина, — Я развяжу ей язык! Я заставлю сказать её правду! — Хватит, — хан Батый плавно наклонился в сторону собеседника, заглядывая ему прямо в лицо, — Ты полагаешь, что я, Великий Хан, повелитель половины мира, правитель самой могущественной Империи мира, не в состоянии выяснить у женщины то, что мне необходимо? Воцарилось молчание. Одноглазый полководец смотрел на своего повелителя, словно внушая ему, что он хочет помочь, быть полезным, сделав всё для великой монгольской Империи. — Оставьте нас с Субэдэем наедине, — бархатный голос промчался ветром по роскошной юрте, словно сдувая всех остальных мужчин. Ордынцы быстро поднялись, поклонились хану Батыю, после чего спешно вышли из шёлкового дворца, оставляя их вдвоём и выполняя приказ своего хана. Одноглазый полководец величайшего в мире войска был немного встревожен подобным желанием хана. Он не знал, что ему думать. Тот самый страх, который он вчера испытал от слов Великого Хана, что ударили по нему и по его самолюбию словно жёстким, рассекающим плоть кнутом, снова одолел его, дотрагиваясь до самой души. Он не знал, чего ему ожидать от своего хана. Нервное напряжение возрастало всё больше и больше, заставляя сердце стучать с неистовой силой. Великий Хан медленно поднялся со своего мягкого места, сделал несколько плавных шагов и сел рядом с крепким ордынцем. — Что с тобой происходит? — хозяин степи пристально смотрел на воина, а в его голосе проносились стальные ноты, окрашенные неким раздражением, — Последние дни ты сам не свой. Рассеянный, нервный. Постоянно перечишь. — Великий Хан, — аккуратно и крайне осторожно проговорил одноглазый полководец, — Я чувствую тревогу… — В чём причина этой тревоги, Субэдэй? — заглядывая ему прямо в лицо, вновь своим бархатным голосом спросил хан Батый. — Повелитель, эта девка, которую привели воины… — Опять ты об этом?! — резко перебил его повелитель половины мира, — Тут нет ни одного повода для тревоги! Мне уже порядком надоело слышать о ней из твоих уст. У тебя нет других забот? Тебе разве нечем заниматься?! Великий Хан быстро поднялся, проследовал немного вперёд, словно змея, грациозно проползающая по своей территории, принадлежащей только ей, и обернулся в сторону своего собеседника. — Моя обязанность — защищать Вас, Великий Бат-хан, — глядя в пол, ответил беспокойный воин, — Как когда-то я защищал Вашего доблестного, непобедимого деда Чингисхана. Это мой долг перед Вами. Мой долг перед Вашим дедом. — Вчера во время пира пленница вышла из своей юрты, — проговорил хан Батый, плавно приближаясь к своему трону, — Одна. Самовольно. Хозяин степи бесшумно взял в свою руку драгоценный кубок и сделал несколько глотков, вновь обращая свой завораживающий, глубокий, пронизывающий взгляд к полководцу. — Я обнаружил её около своего шатра, — величаво усаживаясь на свой мягкий, шёлковый трон, продолжал повелитель, — Приставь к ней воина, который будет следить за ней, следить за её передвижениями. Меня крайне возмущает, что эта никчёмная девка, как ты выражаешься, свободно разгуливает по моему стану. — Да, Великий Хан, — опуская голову перед своим владыкой, ответил одноглазый полководец. — Иди, — мягкая, снежная, но такая холодная лавина звуков вновь пронеслась по роскошной юрте. Сильный ордынец поклонился хозяину степи, взял в руку свою тёплую шкуру, спасающую его от степного, колючего мороза, и твёрдыми, волевыми, чёткими шагами вышел из шёлкового шатра. Стан потихонечку оживал. Ордынцы уже не напоминали тех бесшумных и медлительных призраков, которые ещё утром блуждали по снежной глади, разбитые и удручённые. Каждый уже выполнял свои обязанности, которые возлагались на их мужские плечи. Степное небо сменило свой лазурный, глубокий, красивый синий цвет, окрашиваясь в серые, местами в тёмно-серые тона, словно подстраиваясь под настроение воинов повелителя и под настроение самого Великого Хана, будто чувствуя и ощущая его. Снег усиливался, падая на юрты и шатры, укрывая, как от холода морозной ночью, их своим ватным, белым одеялом. Полководец твёрдо ступал по снегу, выйдя из роскошного, шёлкового, тёплого шатра хозяина степи, заставляя заснеженную землю хрустеть под своей тяжестью. Он посмотрел по сторонам, словно оценивая всё, что происходит вокруг, наблюдая за воинами, будто проверяя и убеждаясь, что ни одна душа не остаётся без дела. Это был крепкий, плотный мужчина, облачённый в красивые, блестящие, железные доспехи с синими и серыми переливами, которые напоминали цвет сегодняшнего неба. На его голове красовался шлем тех же оттенков, украшенный синими и чёрными перьями, которые с особой красотой развивались на ветру, словно какая-то огромная птица взмахивала своим крылом. Его пояс был украшен ножнами, в которых прятался большой, острый, опасный, безжалостный меч, коронованный чёрной, словно золотом цвета угля, удобной рукояткой, до которой полководец дотрагивался чаще, чем можно было представить, потому что этот воин прошёл бесчётное, бесконечное, огромное количество битв и сражений во имя Великой монгольской Империи. Он служил Чингисхану, выполняя его приказы, сражаясь с ним бок о бок, рубя головы и плоть его врагов, орошая их кровью степи. Чингисхан неимоверно ценил его и уважал, потому что этот воин порожал до глубины души своим бесстрашием, своей отвагой, своей доблестью и своей преданностью. И имя ему было Субэдэй. Имя, которое вызывало страх и панику у всех ордынцев. Про его жёсткий, своеобразный нрав знал абсолютно каждый. Этот человек наказывал беспощадно практически за любую провинность, требуя от своих воинов дисциплины и безропотного выполнения всех приказов Великого Хана. Он мог запросто отрубить голову любому из своих воинов, что уж говорить тогда о врагах Великого Хана. Они умирали мучительной, страшной смертью. Субэдэй напоминал огромного, сильного, страшного медведя, который в любой момент готов был кинуться на любого человека, на любое существо, угрожающее хотя бы чем-то хану Батыю, снимая с каждого скальп и перегрызая горло своими клыками. Складывалось впечатление, что даже если бы на его пути встал сам небесный Бог, оскорбивший хозяина степи, он бы не задумываясь разрубил его пополам своим мечом, бросая его тело к ногам Великого Хана. Особую яркость его образу добавляло то, что у него не было одного глаза, и была искалечена рука, которой он не мог свободно и полноценно пользоваться. Эти увечия лишь ещё раз подтверждали, насколько этот ордынец отдавался войне во имя Великой монгольской Империи, вызывая у каждого воина почёт, уважение и сильный страх. Зная хозяина степи с самого детства, старше его почти вдвое, он любил Великого Бату-хана. Какой-то особой любовью, словно по-отцовски. И в душе бесстрашного, одноглазого полководца, вопреки величию, статусу, непоколебимости хана Батыя, он всё равно оставался для него семнадцатилетним юношей, за которым просил его приглядывать сам Чингисхан, опасаясь и переживая за своего внука. Умирая, Великий Чингисхан, основатель самой могущественной монгольской Империи, просил Субэдэя служить Батыю верой и правдой, защищая и помогая ему во всём, как он служил долгие годы ему. И одноглазый полководец поклялся выполнить эту просьбу, совершая свой долг. Субэдэй, шагая по хрустящему снегу, погружённый в свои мысли, тёмные и неизвестные никому, грузно ступал по стану. Он дошёл до небольшой юрты, у которой толпилось несколько воинов, переговаривающихся между собой, увлечённые обсуждениями. — Тархан, подойди ко мне, — жёстко произнёс одноглазый военочальник, обращаясь к одному из воинов, стоящих перед ним. Ордынец беспрекословно, быстрыми шагами подошёл к полководцу, склоняя перед ним голову, а потом внимательно слушая. Это был молодой человек, на вид лет двадцати пяти, высокий, стройный, крепкий. Вопреки своему молодому возрасту, он сумел доказать и показать свою доблесть и свою силу в боях и сражениях. А также свою преданность, которая так чтилась среди монгольской армии. Он всегда безропотно выполнял приказы своего военочальника и Великого Хана, именно поэтому был на хорошем счету у Субэдэя, вызывая такое необходимое доверие. — Великий Хан приказал следить за этой ничтожной девкой, — повелительным тоном произнёс военочальник, — И это будет твоей обязанностью. — Как прикажете, — молодой ордынец вновь склонил голову перед одноглазым полководцем. — Ты должен следить за каждым её движением, за каждым её словом, — продолжал Субэдэй, подходя как можно ближе, словно угрожая воину, — За её юртой. Ты должен превратиться в её тень! И не забывай, что она пленница! Враг твоего Великого Хана! Поэтому никакой мягкости, ни единой поблажки! Юный ордынец вновь поклонился одноглазому и страшному мужчине, давая понять, что услышал его приказ и готов выполнять все поручения. — И не дай Бог ты нарушишь приказ или упустишь её из виду, — громко произнёс Субэдэй, крепко хватая воина здоровой рукой за его плечо, — Я лично накажу тебя! Смертью. Слова бесстрашного, опасного, жестокого Субэдэя пронеслись по воздуху, словно ужасное, безжалостное пророчество, нагоняя ужас и панику на людей, слышавших его речь.