Моему сердцу твое имя.

И снова я навел марафет, ведь мне казалось, что это что-то определенно бы значило. Весь день чувствовал себя, будто бы на иголках. Совместных пар с Уэем не было, да и в коридорах я его видел достаточно редко, что меня печалило, так как я любил, все же, смотреть на него. Нехотя преодолевая путь до аудитории, в которой должна была пройти моя последняя пара, я наткнулся глазами на то, чего бы мне видеть не хотелось: объект моей симпатии был зажат в углу как раз тем парнем, но вовсе не сопротивлялся, а даже наоборот, охотно способствовал поцелую. Это буквально разбило мне сердце. Я не думал, что когда-нибудь буду чувствовать что-то подобное, это было действительно странно и неожиданно для меня. Сбив дыхание, постоянно забывая делать вдохи, я развернулся и ушел, чтобы меня не видели, засев в дальней части студенческого кафе с чаем, я переваривал мысли о том, что надо было давно подойти к нему. Я корил себя за то, что это не я был на месте того парня. Я был очень зол, зол на себя, на Уэя, на того ни в чем не виноватого молодого человека, на весь мир. Я был печален, ведь я, видимо, правда что-то чувствовал к мальчику, что заставляло мое сердце предательски сжиматься каждый раз, когда я вспоминал то, что видел некоторое время назад. Собрав всю волю в кулак, я, все равно уже пропустив пару, направился к выходу, легко накинув куртку, поплелся к машине, выжидая Джерарда, ведь уговор-есть уговор. Я не мог его нарушить, ведь, по сути, ничего не знал о том, что он, видимо, уже занят. Я нервно стучал по рулю пальцами, подрагивая то одной ногой, то другой, усердно пялился на входную дверь университета в ожидании белобрысой головы в толпе, которую я должен был успеть выловить, так как он вряд ли знал, на какой я машине. Я был настолько наполнен злостью, что решил, во что бы то ни стало, отбить Уэя, ведь я же не мог его просто так отпустить, это слишком просто. С десяток минут пролетел, как одна. Я искусал губы, но смог рассмотреть ангела, подозвав его, я сделал лицо как можно более приветливым, чтобы ни единой мышцей лица не выдавать себя. В машине царила на столько напряженная атмосфера, что, казалось, воздух можно было осязать руками, столь он был вязкий от молчания. Я кидал нервные взгляды на парня, который пялился в колени и перебирал край куртки, явно чувствуя себя плохо рядом со мной, от чего мне самому не становилось легче. Спустя полминуты неловкости, я легко спросил, куда бы молодой человек хотел отправиться, ведь к тому времени я, как, должно быть, и он, забыл о том, что хотел отвести его в кино, а потом в парк, на что тот глянул в окно на медленно лишающуюся прохожих людей улицу и покачал головой. Я неловко улыбнулся и решил, что пока нам хватит развлекательного центра, так как для парка, куда я изначально хотел отправиться, было слишком холодно сегодня, как мне и подсказывало чутьё, с утра трескучий мороз настолько проел улицы, что даже моргать и дышать было тяжело, будто в мёрзлой воде. Нам повезло, что мы не попали ни в одну пробку, в течение получаса добравшись до точки назначения. Я смог разговорить его, это было удивительно. То, что он говорил, и как он это говорил, просто завораживало меня, я особо не задумывался над тем, насколько меня пробирает от удовольствия, когда я слышу его голос. Наверное, виной тому то, что он в принципе редко говорит. Мы обсуждали все на свете, преодолев барьер, он, кажется, даже перестал меня бояться. Избегая тем, которые бы затрагивали отношения или то, что я сделал, мы говорили о музыке, фильмах, сериалах, книгах. Я и представить не мог, что могу с кем-то поделиться частичкой своего мира, при этом не стыдясь того, что кто-то может меня осудить. За вечер мы смогли посетить почти каждое развлекательное место, что было в центре, поесть сахарную вату, которую он, как оказалось, очень любит. Я чувствовал себя счастливым, как никогда еще не чувствовал себя до этого. Мне действительно было хорошо и тепло с мальчиком, он был будто родной мне. Я даже брал его за руку, а он, кажется, не был против. Меня колотило, будто в лихорадке, каждый раз, когда я ощущал его кожу своей, он, как тогда, таял, но теперь не от того, какой я разгоряченный и настойчивый, а от того, что между нами все столь нежное. Я безумно не хотел, чтобы этот день кончался. Казалось, мы были в этом мире одни. Я судорожно копался в голове в причинах оставить белокурого с собой подольше. Я повел его в кафе, так как тот, по всей видимости, кроме ваты ничего и не ел. Я смог сесть рядом и быть совсем близко, даже не боясь того, что это мог бы кто-то увидеть, а Уэй и не был против. Его будто бы что-то тянуло ко мне, но при этом пугало и отталкивало, поэтому случались моменты, когда он отстранялся или убирал мою руку дальше от себя, что меня немного задевало, но я успевал вовремя вспомнить, что виной всему, как не сложно было догадаться, то, что он не свободен. Я накормил его всем, что он пожелал взять, так как пихать в него что-то насильно не было смысла, но он все равно съел так, будто он маленький воробей, и это для было необычно. На этом мы решили закончить, так как было уже довольно поздно, а завтра обоим на экзамен. Я отвез его домой, дав свой номер, после чего, выйдя из машины, чтобы попрощаться, был ошарашен поцелуем в щеку, что был столь наивным и детским, что я не смог сдержать умиления. После этого Уэй забежал в подъезд, а я, подняв руки в ликовании, счастливо посмотрел в небо и выдохнул, от чего струйка белого пара поднялась ввысь и растворилась, не успев преодолеть и метра.