Не тот улов

      Занятый исключительно своими страданиями душевными, не замечал я того, что вокруг творилось. А творилось много чего и, в основном, с батей, а точнее, из-за бати. Иногда шторм вокруг острова ослабевал, но совсем не прекращался и вот за него благодарил всех богов, демонов, ну и духов домашних на всякий случай. Потому что корабль с невестой моей приплыть к острову не мог, а значит — помолвка моя затягивалась, и свадьба откладывалась на неопределенный срок.       На третий день после того, как мы из Гиблого места вернулись, рыбаки к бате на аудиенцию явились. Выловили они в прибрежной воде батино кольцо с рубином. Все какие-то напуганные и по сторонам дико озирались. Самый старый из них кольцо отдал и шепотом: — Велено тебе, государь передать. Монарх наш кольцо забрал, даже не забыл рыбаков поблагодарить. А потом всех разогнал и из тронного зала прямиком отправился на берег, к скалам. Телохранители его следом увязались под предлогом службы, но на самом деле — любопытства ради и потом, конечно же, разболтали, что увидели. Забрался на самую высокую скалу, долго что-то нецензурное сквозь рев волн и вой ветра орал, с высоты в воду плюнул и кольцо в пучину морскую бросил. На следующий день все повторилось. Те же рыбаки пришли, и опять с кольцом. Батя кольцо забрал, поблагодарил и выпроваживать вежливо стал: — А не пойти ли вам еще порыбачить?! Тогда самый старый из них сказал: — Из волн, государь, мы голос… бабий слышали и сердитый… — Идите вы уже восвояси! — рявкнул король наш. Но рыбак договорил: — Просили, августейший, сказать тебе, шторм не утихнет, пока подарок обратно не примешь. Ничего им батя на это не ответил, а когда ушли — опять к скалам подался и кольцо в море выкинул.       Огромная волна поднялась и всю скалу, вместе с батей окатила. Схлынула — а батя — вот дела — на вершине остался, водорослями вонючими покрытый, а рядом — кольцо.       До Осеннего Бала два дня оставалось, море вообще озверело и взбесилось, но в замке у нас особого внимания на сей факт не обратили: к торжеству надо было готовиться: выбивать из настенных гобеленов пыль и выскребать из углов паутину, да еще и большую люстру хрустальную в зале бальном протереть. И здесь работа для Береники: слуг с тряпками мокрыми к потолку левитировать, а то у нас лестница поломалась. Всеми забытый, пробрался я к Дэму в комнату. Матушка уборкой была занята, а то без ее руководства слуги… «ну нихрена охламоны сделать не могут!». — Вэлиант… Думал, с ума от счастья сойду, когда голос его услышал. Но сказать ничего не успел — поцелуем мне хитрец рот заткнул. Извелись уже оба от ожидания, а потому до кровати не добрались — на ковер его повалил и прижался, так, что дышать обоим трудно стало. Теплый, упругий… И весь мой! Хоть с рыбьим хвостом, хоть с ногами человечьими! Целовал его… До одури, чтоб губы саднило. Остановиться не мог. Его кожа… и сравнить с чем не знаю. У людей такой гладкой не бывает. Ну, может, это только мне, до близости голодному, так казалось. Но… вдыхал и дурел от него все сильнее. Соленый, морской бриз… Свежесть… Поцелуй разорвал… Точно, бриз. Словно море вокруг, в погожий день. Лизнул его… в шею. Спину мою ласкал и сквозь рубашку ладони его горячие чувствовал. А когда рука его на пояснице остановилась, а потом на бедро мне скользнула — застонал… От предвкушения… От желания… В губы его влажные в который раз впился и сам не заметил, как он инициативу перехватил. Но позволил… И сладко так стало… От близости его, от прикосновений, от поцелуев. Но когда мы друг-друга от одежды избавляли, дверь настежь распахнулась — запереть-то ее забыли — и на пороге появился… батя! Не сразу мы его заметили, но он, в мысли свои невеселые ушедший, будто и не заметил того, что между нами творилось. Кхекнул и дверь громко захлопнул. Вырвался из рук Дэма и во весь рост нагло перед батей встал. А он на меня и не глянул. — А ну признавайся, нечисть морская! Шторм — твоих плавников дело?! — строго так спросил, но мне показалось, с надеждой. Русал мой, резко онемевший, головой отчаянно замотал. И батя… сник. — Точно?! — переспросил еще раз сурово. — Чего это, ты, батюшка, ему не веришь?! — иногда тоже молчать не умею. — Вон отседа! — только сейчас о присутствии моем вспомнил. Эх, и страшно заорал венценосный родитель мой! Вздрогнул, но и шагу не сделал — придется меня тащить, а сам не уйду. — Да я… сейчас... Но так и не узнал, что именно собирался батя сделать. Воздух в комнате ледяным стал. Дверь распахнулась и монарха нашего, что-то очень нецензурное оравшего, порывом ветра ураганного подхватило и за порог выкинуло. — Нечисть морская! — вскочил батя на ноги и удирать, да во все лопатки. А я, ни слова не сказав, дверь запер.       Вэлиант… На руки меня подхватил, будто ничего и не весил. Целуя, понес к кровати и… свалились на нее... вместе. В этом незнакомом теле… все по-другому. Почувствовал робость. Сжал его плечи.       Торопится. Он всегда торопится. Если бы не страх, тугим узлом закрутивший внутренности, засмеялся бы. Виновато улыбается. Остановился, будто спрашивая разрешение. — Дэм… — Весь твой. Ждал, что набросится, одежду разорвет… Ведь голод в глазах, но… Он ничего не сделал, почувствовал. И разозлился. — Не могу… так… — тихо и сквозь зубы. Весь сжался. Морская ведьма! Лишь бы… не ушел! А он… рассмеялся. Красивый… у него смех. — И все-то у тебя не по-людски! Поцеловал, но осторожно, будто девицу. А когда, от губ не отрываясь, под ремень в штаны полез… Совсем оробел. Беззащитным себя ощутил вдруг. Ох уж… Это человеческое тело! Люди… уязвимые и чувствительные. Только это и успел подумать. А потом забылся… От любимых губ, от пальцев, грубых… торопливых. Просто от того, что рядом был. Вцепился в него. Что-то замычал в поцелуй. Выгнулся дугой. Никогда… не чувствовал так в своем истинном обличии. Будто в огне… Весь. Темнота в глазах. Вэл!!! Оросил семенем его пальцы. Он поцелуй прервал. Взглянул на него и забыл, как дышать. Не зря боялся… Никогда и не с кем так не было. Хотел рассказать ему, что чувствую, но… Слова ушли, сбежали из моей безумной головы и только смог выдавить едва различимое, придушенное: — Вэл… — А в море ты смелый! Не то, что на суше… Ответить бы что-нибудь ехидное! Только что?! Грохот прервал мои раздумья.        Матушку закрытая дверь, как всегда, не остановила — плечом ее привычно выбила. Вломилась и с порога: — Куда девку дели?! Вот тут начал ржать. Не мог остановиться, даже, когда она под кровать заглянула. Дэм смутился и покраснел, мило так. — Здесь, ваше величество, девок нет, — сказал и как можно громче, не оборачиваясь. Она, похоже, поверила. Но молча, естественно, не ушла. — Что б и твоего духу здесь не было!!! Стражу к дверям приставлю! Дэм вздохнул и горестно так, что захотелось немедленно его утешить и, конечно же, поцелуем! Ну, не только поцелуем… Но от губ моих увернулся — только и смог, что по щеке, от смущения розовой, скользнуть. — А забирай меня с собой, в море? — спросил, хоть уже и ответ знал. И не ошибся: потупился русал мой — да, не получится у него забрать-то. — Мои здесь жизни не дадут, — и так очевидно, но все равно сказал. — Все честно должно быть, — прошептал и в глаза мне посмотрел. — Хочу, чтоб приняли они меня… Не удержался и опять полез его целовать, а он, подлый, опять отвернулся. — Понравиться им хочу… И вот меня по-новой на смех прорвало. — Да уж ты и понравился! — ну невозможно тут не съехидничать над простодушием таким! — И матушке особенно! То-то она сеструху мою за тебя выдать собралась! Вздыхает. Эх, сейчас глупость какую-нибудь скажет. И не ошибся. — Неправильно это! Против их воли! И не приходи! — Да они тебя женят, дурень! — Теперь уже не смогут! Так, не буду в русальих хитростях разбираться… — С твоими-то способностями, Дэм! — молчит, только в глаза сердито смотрит, правильный мой! — Да расшвыряешь часовых этих и глазом не моргнешь! Молчит и вздыхает. — Ну, или я! Драться за тебя буду! Хоть со всей батиной армией! У бати нет армии, только Дэм об этом не догадывается. Молчит, как рыба. Вот совсем голову мне заморочил! Неправильно, да против воли! Уж я-то родных своих знаю! И… не одумаются они! — Ну, раз так, то и не приду! — вроде, сдался. — Правда… не придешь?! — сомневается русал мой. — Ага! К двери твоей ни ногой! — еле сдержался, чтоб пальцы на удачу не скрестить, врать никогда не умел. Подозревает. Вот и правильно! В дверь приходить запретил. А есть еще и окно…