Не тот улов

      Когда бате ради улова хорошего вздумывалось подальше в море заплыть, остров этот всегда стороной обходили. Течения там сильные и если вовремя не свернуть, на скалы бросит. А еще и штормило с ним рядом. Солнце и на море гладь. И ни с того, ни с сего: тучи, ветер ураганный и волны огромные. Ну, это со слов других капитанов. Когда батин корабль мимо плыл, такого обычно не случалось.       Со штормами теперь все ясно стало: Дэм сознался. Нагонял их, чтоб людей от острова распугать. А вот зачем… — Надеялся, однажды тебя сюда притащу, — сказал и потупился. — Украду и притащу. — Да я б сопротивлялся, наверное, — тоже смущение почувствовал. — Ну, потому и не украл. Боялся, возненавидишь.       Оказывается, к острову подплыть можно было, во всяком случае, Дэму это труда не составило.       Выбрались на берег. Опять хвост в ноги превратил красавец мой. Быстро это у него теперь получалось. Заклятья прошептал: мою одежду высушил, а себе, к разочарованию моему вящему, новую наколдовал. Я-то размечтался… без одежды на него полюбоваться… А ноги у него стройные, хоть и двигается на них пока неуверенно.       Мда, хорошее место он для меня выбрал: источник с пресной водой, правда, холодной, да настолько, что зубы сводит, и лесок небольшой с дичью. Хорошо бы мне, краденному здесь жилось. — На таком-то острове и с кражей бы смирился, — в очередной раз попытался молчуна моего разговорить. — Это еще не все, — за руку схватил и за собой, ну не потащил разве что.       Да споткнулся — в ногах запутался, но я упасть ему не дал. Ну, и само-собой так получилось, что обнял и к губам потянулся. Он, вроде, и не сопротивлялся, и целовать себя разрешил. Но, когда ластиться к нему стал, когда по спине ладонью провел, а хотел не только по спине… Высвободился из рук моих и только буркнул сердито: — Позже. Обиду вновь почувствовал: голодный-то не только до еды был! Но решил этого его «позже» дождаться. — Вот, — больше ничего мой Дэм не сказал, да больше и не надобно было. Осмотрелся. Заклятьем мощным запечатанная — почувствовал, будто чего горячее тронул — пещера и просторная. И столько добра… сухопутного в нее натаскано!       Больше всего мне понравилась кровать. Из мореного дерева, с периной и шелковыми простынями. Такой бы и придирчивая Энаис не побрезговала! Узкая, но мы с Дэмом на ней вполне уместимся, и не будет ему больше никакого «позже»! Еще и столик. из единого куска дерева выточенный, и с резными ножками. У нас на весь остров только один такой был и даже не у бати в замке! И еще… подушки по каменному полу разбросанные, такие только однажды в книжке мудреной на гравюре видал, вроде они в заморских странах вместо стульев. — И это… сам все сюда приволок?! — да, глупый вопрос: с его-то возможностями… — Здесь на берег выходил, когда хвост первый раз в ноги превращал, — тяжело Дэму слова давались. — Вообще не собирался этого делать… Но из-за тебя. А на пещеру случайно наткнулся. — Ну?! И?.. — Ну… и кузен с кузиной мне помогли. — А ты их надоедами кличешь!       Когда заметил нишу с серебряной посудой — челюсть отвисла. И опять не мог не спросить: — А откуда же ты столько о жизни людской знаешь, если на суше только раз и был, да и то — на этом острове?! — У нас есть… — Дэм замялся и понял тогда я — сейчас что-то тайное и запретное скажет, — перевертыши, — и замолчал. — Кто-кто?! — Они… долго на суше быть могут и ноги им… что хвост, тихо заговорил, почти что зашептал. — А зачем?! Им на суше долго-то?! — Среди вас живут и изучают, — еле расслышал его слова. — Вот у них и выспрашивал.        Ох, и боялся его одного в море отпускать! Соблазнить пытался, прижимался, излапал его всего, но на хитрость мою не повелся! Тогда дурным голосом на него орал и все самые грязные ругательства припомнил, но русал мой, благовоспитанный, все равно ни одного из них не понял! Чуть не подрались! — Упечет тебя папаша опять в темницу! — Пока ты рядом — не нападет, — заявил и к воде направился.       Силой его не удержать. И оставалось мне, ну разве что попеременно ругаться и молиться всем богам и демонам, которых знал и которые к роду моему дружественны были. Не знай кто из них сжалился или и вправду Дэмов родитель злобный чего убоялся, но вернулся мой русал быстро и с огромной рыбиной жуткой. Отродясь на батином корабле ничегошеньки подобного в сетях не вытягивали, даже если и закидывали их глубоко. Дэм на берег вылез и рыбину, кусануть его попытавшуюся, о камни прибрежные стукнул. — Чё за страшилище?! — спросил его недоверчиво. — С глубины, — ответил и радостный, улыбается во весь белозубый рот: удивить меня смог. — А… не ядовитая?! — снова глупые вопросы задаю. — Неа! И вкусная! — и опять улыбаться! — Костер разводи! А я почищу!       Командует, будто право имеет! Захотелось, вот до демонов, чего грубого и обидного ответить, но промолчал. Для костра с лесной опушки мы с ним несколько коряг притащили. Уселся рядом с ними и притворился, что огнем занимаюсь, но… только чтоб его надурить. И была у меня на то причина.       А не смотреть на него не получилось. Головой вертел так часто, что шея заболела. Да, наверное, он бы эту рыбину сырой сожрал и с внутренностями, и с чешуей. Но нет! Для меня старался!       Когда у него на руках когти появились и начал он рыбу потрошить, я так изумился, что о костре забыл. Уж больно кровожадно он выглядел, когда тушу рыбью разделывал, еще и облизывался и зубы удлинились заметно. Но сырую при мне есть постеснялся, а когда заметил, что наблюдаю за ним и вовсе смутился. С разделкой он быстро справился. А у меня с огнем так и не вышло, но я и не старался особо. — Дээээм? — Огненной магией не владею! — уж больно поспешно ответил.       Ага, значит, все-таки смогу и я его удивить! Батя нас всех в детстве одному простенькому огненному заклинанию научил. Мол, окажетесь, бездари, на острове необитаемом и что тогда?! А ежели в замке чего по дурости подпалите — уши оторву собственноручно! Ну, уши, батиным стараниям вопреки, удалось сохранить, но и заклинание не забыл!       Вот его-то и прошептал. Не сразу, с третьей попытки удалось: слова картавил. Коряги ярким пламенем запылали, я выпрямился гордо и работой своей залюбовался. А Дэм в лице переменился, от ужаса затрясся, что-то непонятное заорал и в воду нырнул.       Не сразу понял, что это он так из-за магии огненной, хоть и простецкой! Даже испугался: вдруг насовсем сбежал-то?! Решил не вернется — топиться пойду, может, спасать приплывет, если совсем еще не опротивел ему. Но, вот только собрался топиться-то, Дэм из волн рядом с берегом вынырнул и сердитый. Стыдно ему: струсил ведь. — Чего рыбу не жаришь?! — Тебя жду! И по лицу его вижу: глупость сморозил. Наверное, от потрясения душевного, но все-таки, он не удержался и один кусок рыбы сырым уплел. И такой жуткий во время занятия этого сделался! Зубы опять заострились, а на руках — когти, он ими рыбье мясо рвал! Подурнело мне от зрелища такого! И отвернуться не успел — он бледность мою заметил! Начал, на него не глядя, торопливо рыбу на камнях, от огня нагревшихся, раскладывать. А руки-то затряслись. — Почему про огненную магию не рассказал?! — Да заклинаньице-то простенькое! — эх, оправдываться начал, будто и в правду виноват в чем! — При мне больше так не делай, ну… или предупреждай! — А ты… — эх, не умею сказать-то! Но Дэм все понял. — Извини, проголодался! Про"не делай» язык у меня не повернулся, уж больно несчастным русал мой выглядел. Пока рыба дожаривалась, он на берегу уселся, от меня и костра подальше и в молчании дожидался. А я, матюкаясь, когда руки обжигал, прутиками куски на камнях переворачивал. — Готова?! — сердито так спросил. — Угу! Есть пошли! Ни слова не сказал и в пещеру ушел. Злится все еще, наверное. Все так же молча с тарелками серебряными возвратился. — Дома на таких только по особым случаям едят, — сказал, чтобы паузу неловкую заполнить. — Скучаешь… по своим?! Страх в его голосе услышал, но ответил честно: — Ну, есть немного. Совсем он тогда сник. — Вернуться тебе нельзя, но увидеть их издалека не возбраняется. И больше о родне моей сухопутной не говорили. Кое-как по тарелкам, матюкаясь отчаянно, рыбу горячую разложил. Эх, дома-то все это слуги делали! — Есть давай! — на него, улыбающегося рявкнул — тоже приказывать умею! А то… весело ему! Рыба и правда вкусная оказалась. Но он от своего куска совсем чуть-чуть отщипнул и мне все отдал. Не любит жареную. Ну, я, понятное дело, не отказался… Когда рыбу прикончили, русал мой опять, ни слова не сказав, в пещере исчез и вернулся… с бутылкой вина, от времени потемневшей! — Вы… двуногие, любите, — сказал и мне протянул. Спрашивать откуда не стал — вдруг осерчает за любопытство и опять в море удерет?! А закупорили бутылку на совесть и если б не дэмовы когти — открыть бы не удалось. Сначала просто принюхивался. Старое вино и из южных виноградников! У нас на острове такое редко бывало — больно дорогое и везти далеко. А Дэм за мной наблюдал, и видно было, с трудом сдерживался, чтоб не заржать. — Что, не нравится?! — ехидно так спросил, ответ-то уже знал. — Да это же… — Южное и столетней выдержки. Вопрос опять на языке завертелся, но промолчал. — Бокалы? — спросил, будто на приеме светском! — Не, из горла. Пил мой русал мало и всякий раз, как бутылку ко рту подносил, морщился. А вот мне вино по вкусу пришлось! Еще бы, после молодой, дешевой кислятины, которую в замок батин с материка возили. А на острове виноградники не приживались и считалось, что виной тому проклятье мощное. Ну да, у нас всегда, как что случается, проклятья винят. Бутылка опустела и я, захмелев, полез к русалу моему обниматься, ну, конечно, надеялся не только на объятья. — Вэл… — тихо так он имя мое произнес, и от голоса его хмель будто еще сильнее в голову ударил. Говорить не хотелось, а вот целоваться… Что и сделал. К губам его приник, облизывал их, посасывал, даже куснул пару раз. Уцепился за него, покорного, ласкового и почувствовал себя… и пьяным, и счастливым. А он на поцелуи мои отвечал и гладил сквозь одежду… нежно… осторожно. Как тогда, в море, когда понял, что утопить меня не сможет. От поцелуев, от ласк дурел все больше… И понял тогда, насколько по нему изголодался. И когда он поцелуй прервал, когда отстранился от меня, застонал я и так, что сам устыдился. — Вэл. И опять цвет глаз его увидел. Теперь цвет ночного неба безоблачного. Да, наверное, это у них что-нибудь, да значит. Но больно мудрено для меня такое. А потому только целовал его и задницу упругую мял, не стесняясь. От вина или от близости его окончательно опьянел, и когда он прошептал: — На кровать идем… Только головой замотал — не мог я уже никуда идти. И тогда он на руки подхватил и понес. В очередной-то раз силе его изумился. Но… трудно в хмелю-то думать. И потому за плечи обнял. Он увернуться от поцелуев пытался и я совсем рассудок утратил и лицо его лизал: щеки, нос, веки — везде, куда языком попадал. А когда Дэм в пещеру заходил — споткнулся и чуть не грохнулся, ведь моими стараниями не видел, куда шел-то… Но все же сумел на ногах удержаться. На кровать меня, за него цепляющегося, не бросил, а уложил и осторожно. — Вэлиант… Теперь серебро в глазах его увидел, но не соображал уже ничего, только к себе его тянул судорожно, когда раздевал меня торопливо. И вот… теперь у него руки тряслись. — А ну иди сюда, хвост твой русалий!!! Повалил его на себя и опять в губы впился жадно. Но… что-то он со мной сделал и шевелиться расхотелось. А может… это вино… Но только и мог, что стонал сладко, когда он раны мои целовал. И чувствовал, как затягивались они. — Не надо!!! Сами пройдут!!! — разозлился почему-то, даже оттолкнуть его пытался, но куда там! — Залечу! Из-за меня ведь! — от шепота его в истоме задрожал. — Дэм!.. Он без слов понял. Плоть мою возбужденную ласкал, губами, языком касался, а я от желания, ну разве что не выл, дугой выгибаясь. Когда в рот взял, так хорошо стало, что почти сразу семенем ему в горло… Дэм, такой быстрой разрядки не ожидавший, закашлялся и зубами заострившимися меня царапнул. Ну, заорал, естественно, больно все-таки. За волосы его потянул, и он опять царапнул. Правда, тут же зализал. От языка его развратного, жаркого, снова возбудился, будто и не было ничего только что. Хмельной и совсем сдурел, а потому не удивился, когда одежда на нем исчезла, наколдованная ведь. К себе его, от желания вздрагивавшего, прижал и естество его жесткое, вполне человеческое, мне в бедро уперлось. — В этом теле… уязвимый, — хрипло, на ухо мне прошептал. — Твой… Весь… — заплетающимся языком с трудом выговорил. — Не таким и не здесь, — тихо, с сожалением.       Демон их разбери, русалов этих! И ведь хочет, и вижу, и чувствую… Больно пьяный был и ничего обидного, да злого ответить не придумал. Кончили друг другу в руки, и тогда он мне лицо облизывал и за плечо укусил и больно, наверное, от переизбытка чувств, а потом нас обоих рубашкой моей вытирал. К тому времени я, сонный, не соображал уже ничего, за руки хватал и в кровать тащил. А он ворчал: — Не мешай! — Споил!!! — обиженный, с укором прошептал. — Я что ль заставлял… всю бутылку за раз?! — и рубашкой хлестнул. Больно-то не было, но разобиделся еще больше. И спиной к нему повернулся, правда, не с первой попытки. Дэм усмехнулся, одеялом укрыл, а потом и сам под него забрался и ко мне прижался. Не возражал я. Даже, если бы и смог. А он на ухо прошептал: — Все равно… и такого тебя люблю. И в шею… губами теплыми поцеловал. Вот тогда обо всех пьяных обидах забыл и засыпал, улыбаясь глупо. Наверное, он меня перед родней морской стыдится! Вот и прячет от них на острове этом! Я для него - чудовище с рыбьим хвостом! О выборе своем уже сожалеет!