Не тот улов

      Уплывал Дэм надолго и возвращался каждый раз все мрачнее. И теперь с собой брать отказывался. И наотрез. И… никакие уговоры не помогали. Вот совсем никакие. — Если, двуногий, с тобой что-то случится — следом отправлюсь. Говорил тихо, почти шепотом. Но я ему верил и не настаивал больше. Дни на острове однообразно проходили, а уж когда Дэма ждал — время и вовсе бесконечно тянулось. И так больше двух недель. И вот, русал мой совсем обнаглел: явился затемно, и довольный. Едва на берег выбрался, ластится принялся, будто котяра какой. И поводов разъяриться на гада морского предостаточно было. И за отсутствие, и за молчанки его. — Завтра, Вэл, — а у самого улыбка до ушей и зубы от радости заострились. — Вернем батю твоего! Знал, что до северных звезд ему моя семейка безумная и только заради меня старается. Но все равно на шею кинулся. С поцелуями, с объятиями. Разве что не удушил. — ДЭМ!!!       Ночью штормило и утром сердитые волны с пенными гребнями на берег набегали. — Подождем, когда успокоится, — русал мой заявил и таким тоном, что спорить никакой надежды. — Море нам сейчас не радо.       Ведь ты сразу понял, что говорил не только о море. И ты не послушал. Разделся и полез в воду. И не остановил тебя, дерзкий двуногий. Залюбовался. В темной воде, в клочьях седой пены, ты стал еще прекраснее в своей дерзости.       Но я не мог отпустить тебя одного навстречу волнам. А потому дождался, когда отвернешься, не в силах больше выносить моего тяжелого, мрачного взгляда, и метнулся вперед, торопливо шепча заклинание.       Как же позабавило меня твое изумление, когда ты обнаружил меня рядом. Нагого, но все еще в человечьем обличии.       Иногда мои сородичи так завлекают неосторожных двуногих. Так проще увлечь вас на глубину и вы, простодушные, слишком поздно понимаете, кто оказался рядом. Схватил тебя за руки. Ты даже сморщился от боли, когда сжал запястья. И если бы ты захотел освободиться — вряд ли бы у тебя получилось. Но ты не хотел.       На мгновение ощутил настолько сильное желание причинить тебе боль, что сам испугался, хотел сбежать… чтобы не натворить непоправимое. Но потом вгляделся в твои глаза. Ты не испытывал страха, ты верил мне. И я разделил твою веру. Я больше не хотел никуда бежать, но и терзать тебя, впиваться острыми зубами в твое беззащитное тело, больше не хотел. Мое желание убийства сменилось совсем другим желанием — любить тебя, мой Вэл. Всегда так безрассудно провоцируешь меня. И боюсь… тебя… или себя… нас обоих… А вот ты не боишься ничего — веришь мне и вера становится нашей общей. Все еще в человечьем обличии, увлекаю тебя на глубину. Моя добыча, моя жертва, моя любовь. Поцелуи. Жадные, ненасытные, болезненные и грубые. Ты победил меня, сделал своим и теперь… не смогу отпустить… потому что разлюбить не смогу. Прикосновения никогда не превратятся в привычку. Мне мало… Всего тебя. Позволяешь. Принимаешь мои ласки и… не боишься.       Мне все труднее сохранять человечий облик, но я цепляюсь за него… хоть для тебя он уже и не важен. Вэл?! Что же ты делаешь со мной?! Моей природой хищника?! Целую, сжимаю в объятиях и все глубже утаскиваю на глубину. Вот чем обернулась для тебя эта милая игра в прибрежных волнах и морской пене, свидетельства недавнего гнева стихии! Впрочем, не одной только стихии…       Моя страсть, твоя покорность… Все это слишком и я превращаюсь в настоящего себя. Если бы ты почувствовал страх, хотя бы на мгновение, я бы знал. Но ты доверяешь мне и принимаешь… любого.       Тепло твоих рук, крепость объятий. Мой Вэл. Ты так уязвим сейчас и… ненавижу себя за то, что делаю, но… Прокусываю кожу на плече. Совсем немного, чтобы почувствовать солоноватый вкус твоей земной крови и… опьянеть. Но не настолько, чтобы, поддавшись безумию, растерзать тебя… быстро, не позволяя себе передумать.       Ты вздрагиваешь, но подавляешь крик и снова не даже не пытаешься освободиться. Захмелев, целую мягкие, теплые губы, скольжу ладонями по твоей тонкой, гладкой коже. Сейчас ты полностью в моей власти и ты счастлив… не меньше, чем я. Мой хвост привычно обвивается вокруг твоих ног, окончательно лишая возможности двигаться. Сжимаю… восторженно чувствуя живую, упругую, жаркую плоть. Опять впиваюсь в истерзанные поцелуями губы. Ты отвечаешь. Грубо. Нетерпеливо. Ты жаждешь того же, что и я… Безмолвно умоляешь меня… И я всегда выполняю все твои желания. Теперь тебя не надо долго подготавливать к близости, ведь мы так часто любим. Мои руки все равно немного дрожат. Все еще боюсь причинить тебе вред, пусть и невольно. Ты жаркий. Никогда не ощущал такого, когда прикасался к себе подобным. — Дэм… — тихо между поцелуями, едва различимо. Моя возбужденная плоть появляется из-под чешуи. Прикосновения становятся судорожными, торопливыми. С трудом, но мне все же удается освободить тебя, мой хвост больше не сдерживает твои стройные ноги. И теперь же… Ты… крепко сжимаешь мое тело. Чешуя ранит твою беззащитную тонкую кожу и от капель темной крови, мгновенно растворяющихся в морской воде, пьянею еще больше. Все мое естество хищника беззвучно кричит внутри, требует убийства. Не пытаюсь убежать — ты удержишь меня и никакая магия тебе для этого не понадобится. Ты удержишь меня, хоть ты и слабее. И мне ничего не остается, кроме как повиноваться. Вздрагивать, всхлипывать. Когда дотрагиваешься до меня без страха и сомнений, когда заглядываешь в глаза. Когда направляешь в себя. Всегда выполняю твои желания…       Вот совсем не удивился, когда вместе с Дэмом к тем красным водорослям отправился. Со мной не разговаривал и не оборачивался. И тогда понял — опасается, что глупостей наделаю. — Жди здесь, — под водой голос у русала моего непривычно звучал. Подчинился и к водорослям не поплыл. И даже не заорал радостно, когда Дэм батю из водорослей выволок. — Помогай! И не сразу опомнился. Похоже было, что от хмельных возлияний родитель мой заблаженствовал. Глаза закрыты и улыбался бессмысленно. Ну, для него не редкость. Из-за водорослей девица русалья вынырнула, но приближаться не стала. А я от любопытства чуть глаза не высмотрел. Вроде, стройная. Вроде, хвост серебряный, только на дэмов не похож — темнее. Вроде, волосы чернющие и длиннющие. А еще грустная она и злая — вон хвостом-то взмахивает резко. А по своему уж выучил — явный признак: жди бурю. — Отвернись! — злобно Дэм рявкнул. Спорить не стал. Но уверился, что к батиному исчезновению эта особа имеет самое непосредственное отношение. И от нее дэмова родня удрала и позорнейшим образом. А значит… — ВЭЛ!!! Дэм родителя моего бессознательного за плечи ухватил и поволок.       Кузены Дэмовы из-за водорослей вынырнули и за нами следом поплыли. Батю с ними попеременно тащили. Вот тогда и понял, почему Дэм их недолюбливает — трещали без умолку. Мол, родитель мой тяжелый такой потому, что сухопутный и в чуждой ему стихии. И обидно за батю стало — он ведь волк морской! И речей их дерзких не слыхал, а продолжал улыбаться блаженно и пузыри изо рта пускать. — Имейте уважение к монарху! — вспомнил вдруг, что принц и хотел укорить их величественно и холодно, как особам королевских кровей и положено. Но не получилось — трещетки эти морские принялись хихикать и мерзко так, что самого на смех пробило! От досады драться с ними полез. Трусливые! Хвостами огрели и удирать. А плавают-то быстро и не угнаться! Ну что мне оставалось-от?! Только ругаться на них грязно. А потом схлопотал и от Дэма — его-то одного оставили батю волочь. — Так, бездельники! А ну хорош зубоскалить!!! — вот не подозревал, что у Дэма и такой командный голос прорезаться может. Кузены его резко замолчали и вернулись. На меня с притворной опаской поглядывали, а Дэм на них без лишних слов батю бессознанного взвалил. Плыли на глубине, течением подводным тащило и все быстрее. Течением подводным тащило и все быстрее. Вода холоднее стала и понял, что течение магией русальей зачаровано. Наверное девица та морская боялась передумать и совсем батю моего не отпустить. Иногда вдалеке ее видел, но сразу исчезала, когда замечала, что смотрю на нее. — Прекрати! — Дэм рявкнул и злобно так. И чем ей не угодил?! Ведь и не знаю ее даже. Да еще и Дэм рычит. И чего — непонятно. Остаток пути тащили батю молча и попеременно: то мы с Дэмом, то кузены его. И всякий раз, когда Итар и Мари лыбиться начинали или рты открывали с явным намерением чего мерзкого изречь, под тяжелым взглядом Дэма улыбки их увядали, да и рты закрывались и поспешно. Окончательно уверился, что на течение магией русальей воздействовали. Вот если б корабли наши так быстро перемещаться могли! Не успел и глазом моргнуть, как до острова моего родного добрались. Вынырнули мы с Дэмом у берега. Все в дымке серой, волны чуть заметные, но у скал клочья пены и куски водорослей бултыхаются. А значит, шторм был. И даже знал, чья в том заслуга — девица русалья, батю отпустившая, осерчала. Матушку на берегу увидал. Вроде одна, но слуги наши демонические наверняка неподалеку спрятались, чтоб чего интересного не пропустить. Дэмовы кузены так ни слова и не сказав, удрали. — Верни мужика в семью, шалава морская! — завопила королева наша и камешек в прибрежные волны запустила. — У него тут дети!!! Дэм батю вперед подтолкнул и поплыл августейший монарх наш, все еще глаза не раскрывая и блаженно улыбаясь. Хотел было за ним, но русал мой за плечо схватил и грубо. — Тебе нельзя, — а в голосе отчаяние. — Если сейчас ей покажешься, обратно ко мне уже не вернешься. Но все же заклятие невидимости нашептал и ближе мы, никем среди волн незамеченные подплыли. Очнулся батя у самого берега. Забарахтался смешно, воды нахлебался, отплевался и, конечно же, выматерился. Матушка же по прибрежным камням скакала и что-то вопила про новые туфли, мол, не хочет в воде морской их замочить. Потом запуталась в юбках, свалилась и начала охранные заклятия выкрикивать. Это на случай, если дух какой зловредный батей обернулся. Ну, они, конечно же, не подействовали. Только монарх наш на берег вылез — одежда на нем сухой сделалась. А был он в том же наряде, что и в день состязания злополучного, когда бесчестная девица морская его с корабля родного умыкнула. И не успел Дэму в благодарностях рассыпаться, как услышал это его резкое: — Не я! А… Значит, русалка та сумасбродная! — Фред Окаянный!!! Ты ли?! — истошно матушка завопила и без всякого пиитета за бороду супруга венценосного схватила. Наверное чтобы в море обратно не сбежал. — Да кому ж еще быть-то?! — рванулся батя, но высвободиться не смог. Ну дальше было как обычно. Оттаскала матушка его за шевелюру, надавала тумаков. И батя тоже в долгу не остался. А когда надоело им драться — а надоело быстро — уселись оба на камень прибрежный и на море уставились. — Чего ж там-то не остался?! — спросила матушка, об этикете позабывшая. И тут-то красноречие на батю напало. — Женушка родная!!! Страшная аль нет! — от хука матушкиного увернулся, — злая аль не очень! А вот здесь-то король я!!! А тама — приживалка сухопутная! И власти лишен, и титула!!! — Страшная значит?! — из всего им сказанного матушка только это и услышала. Батю зло разобрало и опять они передрались. Засвистел вокруг воздух — это слуги наши демонические поудирали. Больше ничего интересного не намечалось, а на драки венценосных супругов они уже давно насмотрелись. — И нам пора, — Дэм меня за плечо тронул. — Не будем мешать примирению. — Может, вмешаться надо? — спросил и неуверенно. — Нет, не надо, — рассмеялся. — Наверное брат или сестра у тебя скоро появится. Прежде, чем нырнули, успел заметить вдалеке среди волн ту нахальную девицу русалью, красивую и злющую. Мда, немудрено, что бате она не полюбилась. А потом… понял. Ну в нашем семействе все не шустро соображают. Красные водоросли… жилище-то чье?! И батю… оттуда вытаскивали… — Дэм, да ведь это… — Молчи!!! Небо тучами затянуло свинцовыми, ветер завыл и море заревело. Шторм лютый начинался. И устроил его точно не Дэм.