A Dangerous Game To Play

Tina Я резко села на кровати, дыхание сбитое, тяжёлое, а по телу градом бежит пот, простыни прилипают к ногам, вызывая неприятное ощущение, будто меня обволакивают в какую-то плёнку. Шеннон мирно спит рядом, просунув руки под подушку, лишь ресницы слегка подрагивают, наверное, ему тоже что-то снится, и очень надеюсь, это не какой-то кошмар, как у меня. Пальцами легонько коснулась щеки мужчины, провела подушечками пальцев по шее и, сбросив с себя ненавистное одеяло, тихо выскользнула из кровати, на цыпочках прошла через всю спальню к двери, открыла её, проскользнула в коридор; быстрыми, но бесшумными шагами спустилась вниз, зашла на кухню, достала небольшую баночку вместе с туркой из шкафчика и начала варить себе кофе, за который можно душу продать, особенно если его делает Шеннон. Со дня пожара прошло две недели, а мне всё это время снятся кошмары по этому поводу. В первые дни я не могла оставаться одна, неизвестно почему, но меня поглощал жуткий страх, когда никого не было рядом, уснуть я могла только, когда Шеннон крепко обнимал меня, иногда даже что-то напевал; каждый раз, когда я резко просыпалась, меня охватывала истерика, Лето сразу прижимал меня к кровати, успокаивал, усаживал рядом с собой или себе на колени, заключал в крепкие объятия, целовал в голову, шептал на ухо, что всё хорошо, я дома с ним, все живы и здоровы, а это был всего лишь дурной сон. На первый же день после взрыва, Шенн начал время от времени звонить в полицию, чтобы всегда быть в курсе дела, часами сидел на кухне, пил кофе литрами и курил сигарету за сигаретой, строил догадки: почему всё случилось именно так, именно сейчас — местный Пуаро. А ведь, действительно странно, не прошло и недели со дня, когда мы с Максом поругались и расстались, как взорвался мой дом. Я, конечно же, ни на что не намекаю, Макс оказался настоящей скотиной, но вряд ли он опустился бы до такого: мстить мне, сжигая дом. Может быть, это и правда была всего лишь утечка газа и мне, как всегда, просто не повезло. Хотя, это с какой стороны посмотреть на это: я жива и, слава Богу, здорова, поэтому мне повезло, а дом — это не беда. Можно немного накопить и купить новый или, хотя бы, небольшую квартирку. Я ещё долго сидела, смотрела в окно, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой — сигарету, за которую, если бы меня сейчас увидел Ше, мне бы хорошенько влетело, потому что я нарушила собственное правило: не курить в доме. Потушив сигарету, выбросила её, помыла кружку и начала рыскать по шкафчикам в поисках муки и прочей ерунды для готовки. Спать совершенно не хотелось, а ложиться не было никакого смысла, ведь всё равно не усну, как бы не старалась, наоборот буду ворочаться и тем самым разбужу Лето, а сон — это то, что ему сейчас надо, ведь до тура оставалась всего лишь жалкая неделя, а он всё время репетирует. Когда я наконец-то нашла всё, что мне надо, прошла в гостиную, чтобы поискать свой телефон, но нашла iPod Шеннона и схватила его, — Лето знает толк в хорошей музыке. Я стояла за столом, в коротких шортах и одной только рубашке Шенна, вымешивала тесто для печенья, порой постукивала ногой по прохладному полу в такт песням Metallic-и, Led Zeppelin, Depeche Mode и другим знаменитым старым и новым исполнителям. Когда мне надоело ногами отбивать ритм, на самом деле я просто устала от этого, просто начала кивать головой (кажется, это влияние Шеннона), а потом подняла левую ногу и ступнёй коснулась внутренней стороны правой ноги, в общем, стояла как фламинго, который задирает свою лапу. За этим занятием я совсем потеряла счёт времени и перестала обращать внимание на весь окружающий мир, его будто вообще не существовало: музыка и готовка поглотили меня целиком и полностью, единственное, что меня отвлекало — это моя грёбаная чёлка, которая всё время лезет в глаза. Только я хотела сдуть этот злосчастный комок волос, как его убрали, затем последовал лёгкий, почти невесомый поцелуй в щеку, по телу разлилось невероятное тепло — я узнаю эти губы, эту манеру целовать из тысячи, из миллиона, так умеет только Шеннон Лето. Я выключила музыку, положила iPod на стол и посмотрела на мужчину. Шенн стоял в одних только шортах, соблазняя всем своим видом, ещё и улыбался так хитро и мило, что я даже на мгновение растерялась, не знала, что делать: поцеловать его или просто обнять. Выбрав и то и другое, я обняла Лето за шею, посмотрела в его тёмные глаза, большим пальцем правой руки поглаживала его по затылку, а потом нежно поцеловала, слегка прикусила его нижнюю губу и потянула её, улыбаясь краешком губ. Он дрогнул, обнял меня за талию, сжимая в своих объятиях, прижимая к себе, так, будто хотел впечатать в себя, чтобы я растворилась в нём, стала одним целым с ним. Если признаться совсем честно, то за эти две недели я влюбилась в Шеннона так сильно, как никогда прежде ни в кого не влюблялась, правильнее сказать, что я полюбила его так, как никого до него. Я пропустила через себя то чувство, которое так старалась похоронить внутри себя, не позволить этому случиться, только не по отношению к Лето, но всё случилось так, как случилось. Я без ума от него, я люблю этого мужчину, доверяю ему, наконец-то чувствую себя рядом с ним женщиной, которую можно любить даже с таким скверным характером, как мой. И нет, я ни капли не изменилась, я всё так же ворчу, если меня что-то бесит, ругаюсь с Шенном, если он доводит меня, едва ли не до белой горячки, но в тоже время, рядом с ним, я научилась вовремя закрывать свой рот, смогла научиться успокаиваться, мириться с ним, впрочем, как и Шенн; он тоже стал более спокойным, сдержанным и всегда знал, когда надо подойти ко мне, схватить за руки, не дать мне ни малейшего шанса заехать ему по лицу и поцеловать, поцеловать так, чтобы мне хотелось затащить его подальше от всех и поддаться безумию, а не ругаться с ним. Единственное, что изменилось во мне кардинально, так это то, что я снова научилась проявлять свои эмоции и свою слабость. Хотя, может быть, это не самая лучшая метаморфоза моего характера или же это просто следствие того, что случилось со мной, со временем, может быть, я снова стану девушкой, которая не плачет при ком-либо. Которая вообще не плачет. Но тем не менее, мы стали тем, кем стали за эти две недели: сумасшедшими любовниками, которые любят, проходят проблемы вместе, которые всё так же ссорятся, но при этом — находят пути к примирению, мы не боимся проявлять свои чувства друг перед другом, но скрываем всё на глазах у других. Мы, незаметно для самих себя, что-то в себе изменили. А Шенн стал для меня настоящим спасением. — Ты чего не спишь? — звучит хриплый голос, врываясь в поток моих мыслей, горячее дыхание Шеннона обжигает кожу, а по телу пробегается стадо, нет, армия мурашек. — Не могу, Шенн. Мне надо к психиатру обратиться что ль? Я боюсь, что усну и не проснусь, эти сны настолько реальны… Сегодня, снилось, как я открываю дверь, ты меня зовешь, я отхожу от дома на несколько шагов, он взрывается и последнее, что я вижу, перед тем, как уснуть навсегда — твоё лицо и глаза, в которых застыл ужас. Шеннон, я схожу с ума… — Тише, ну ты чего, глупая? Я же рядом, с тобой. Тина, детка. Ты со мной, ты в безопасности. Шеннон потащил меня в гостиную, включил приглушённый свет, посадил меня себе на колени, пальцами провёл по щекам. Его пальцы слегка шершавые, кожа грубоватая, он не из тех мужчин, которые маниакально ухаживают за собой, следят, чтобы где-то, не приведи Господь, появилась морщинка — он обычный мужчина, который не боится стареть, ведь у братьев Лето есть свой секрет молодости и никакая ерунда им не нужна. Я внимательно рассматривала лицо Шеннона, и, как всегда, засмотрелась на его глаза: зелено-карие. Всегда казалось, что они карие, но стоит присмотреться, и можно уловить в них зеленоватый оттенок, хотя карий — доминирует. Он внимательно смотрит на меня, одна его рука спокойно лежит у меня на бедре, другой он водит по спине поверх рубашки, но я всё равно чувствую, какой жар исходит от его прикосновений, он будто обжигает меня, разжигает пламя внутри. Подняв руку ещё выше, он запускает пальцы в мои волосы, притягивает к себе и целует: целует страстно, властно, не оставляя никакой возможности отступить, вырваться, прекратить это, впрочем, Шенн всегда знает, что я слишком слабая, чтобы дать ему отпор, именно поэтому он главный, всегда и везде. Он не демонстрирует своё превосходство, как другие мужчины, он всегда даёт мне свободу действий, свободу выбора, но если ему что-то не понравится, он сделает всё, чтобы помешать. Шеннон не будет действовать напористо или ставить ультиматумы, он просто покажет, что я ошибаюсь, это будет сделано случайно, как бы невзначай, но я соглашусь, тем самым, он снова покажет, что он может заставить меня сделать так, как хочет он и я сделаю это абсолютно добровольно. Вот в чём состоит его сила. — Шенн, что ты делаешь? — улыбнулась я, разрывая поцелуй. — Ну, прекрати, паршивец. — М-м-м-м-м, что прекратить? — Лето игриво улыбался, начиная блуждать руками по всему телу, разгоняя кровь по всему организму. — Мне разве нельзя ласкать свою девушку? Детка, хватит ёрзать у меня на коленях, или шило в попе мешает? — Ты, старый извращенец, прекрати, — я перехватила его руки, сплелась своими пальцами с его пальцами, слегка навалилась на него, и Шенн спиной прислонился к спинке дивана. — Я с удовольствием сейчас провела бы несколько страстных часов на этом диване, но тесто оставлять нельзя. — А меня, значит, можно? — он надул губы и отвернулся, точно, как ребёнок. Этот гад специально повернул голову влево, он прекрасно знает, как манит его триада на шее. Что в ней такого? В чём состоит её такой магнетизм? Поддавшись этой уловке, я губами коснулась его шеи там, где было тату, а потом слегка прикусила кожу. — Иди спать, Ше, а я как закончу — приду к тебе. — Ну уж нет, детка. Пошли готовить вместе. Буду, как настоящий парень, отвлекать, дразнить и, — он снова впился в мои губы дерзким поцелуем. — Целовать тебя. — Ты невыносим, Шеннон Кристофер. Shannon — Ты невыносим, Шеннон Кристофер. «Кто бы говорил, детка», подумал я, наблюдая за тем, как быстро Тина уходит на кухню, чтобы вернуться к тому, от чего я её отвлёк. Эта девчонка стала для меня смыслом жизни, как когда-то — музыка. Почти 20 лет назад из наркотической ямы меня вытащила музыка, она стала для меня якорем, который держит меня, а сейчас — я обзавёлся вторым таким якорем, который ещё сильнее держит меня от возвращения к прошлому. Я опять смог найти в себе силы, чтобы завязать с этой дрянью, которая каждый час убивает людей. Если бы кто-то раньше сказал мне, что я по уши влюблюсь в эту девочку: вредную, невыносимую, упрямую, дерзкую, которая постоянно идёт со мной на конфликт, сводя меня с ума, из-за которой у меня будет срывать тормоза — никогда бы не поверил, только рассмеялся бы в лицо тому, кто это сказал. Я подошёл к Тине, обнял её за талию, поцеловал в шею, слегка потянул рубашку, и оголил плечо девушки, губами коснулся его, вдыхая аромат геля для душа. Тина ловко скручивала тесто с вишнями в небольшие рогалики, намазывала их взбитым яйцом и посыпала сверху сахаром. Кажется, должно получиться очень вкусно. Я включил духовку, запихнул в неё противень с рогаликами и принялся варить кофе. Всё равно спать мы уже вряд ли пойдём. Где-то через 20 минут я достал противень, на котором красовались румяные рогалики, а запах наполнял всю кухню, а у меня даже слюни потекли от этого аромата.

***

Мы лежим на большой кровати, смотрим в потолок, и раскуриваем одну сигарету на двоих, открыв при этом окно, и запуская свежий воздух в комнату. Я готов ругать Тину за то, что она курит, даже порол бы по заднице, как провинившегося ребёнка, но это будет не Тина, если не сделает хотя бы одну затяжку, а такое раскуривание кажется мне особенным, интимным. Повернувшись на бок, Тина подпёрла голову рукой, смотрела на меня, а я, пускал кольца дыма. Она ладошкой коснулась моей груди там, где билось сердце, потом пальцами начала водить по груди, вниз по животу и обратно к груди, будоражила меня, разгоняла кровь. Взяв сигарету, она сделала затяжку и потушила её в пепельнице, потом слегка приподнялась и поцеловала меня в висок. И почему каждый такой её поцелуй — это как какой-то выстрел на поражение, он не оставляет тебе и шанса на спасение, после него я забываю обо всём, закрываю глаза и жду, когда она снова поцелует, жду, когда ещё одна пуля вонзится в меня. Тина не заставляет меня долго ждать, второй выстрел нацелен на шею, там, где тату «L490»: он такой нежный, почти невесомый, я невольно сглатываю, но тело всё так же расслаблено, может, даже парализовано, ведь пошевелиться я не могу, я будто в нирване какой-то. Тина касается моей руки своими пальчиками, проводит ими от плеча к ладони и наши пальцы сплетаются в замок. Я открываю глаза и вижу, как моя девочка смотрит на меня, её зелёно-карие глаза, такие же, как у меня, внимательно рассматривают меня, она будто пытается запомнить каждую черту моего лица, чтобы не забыть, никогда и ни при каких обстоятельствах. Я тоже смотрю на неё, вижу, как лёгкая улыбка касается её губ, как возле её глаз появляются морщинки, они мне нравятся. Большим пальцем провожу по её щеке, она закрывает глаза, я осторожно провожу указательным пальцем по брови девушки, потом так же нежно пальцем веду по её носу, кончик которого немного вздёрнут вверх и будто слегка укушен. Запускаю пальцы её в волосы, притягиваю к себе и целую: ласково, нежно, сладко, легко покусываю её губы, оттягиваю их своими губами или легко прикусываю зубами и тоже оттягиваю. Тина не остаётся в долгу и проделывает то же самое. Она в считанные секунды оказалась на мне, запустила пальцы в короткие пряди моих волос и полностью поддалась поцелую, в котором не было главного — мы были на равных. Мы просто дарили друг другу ласку, мы отдавали себя в этом поцелуе, демонстрировали, что мы равные друг перед другом, что мы любим, и никто из нас не соревнуется за первенство. Разорвав поцелуй, глубоко вдохнув, я чувствовал, что сердце стучит так быстро, будто сейчас выпрыгнет из груди, я знал, что сейчас, если Тина посмотрит мне в глаза, увидит, как их застилает пелена похоти и зверского желания. Она смотрит и видит это, улыбается мне, ведь знает, что я вижу то же самое в её глазах, но никто из нас не делает первого шага. Господи, как же я хочу её, но интуиция говорит, что это не та ночь, не тот случай, когда всё должно закончиться жестким сексом. Ничего не говоря, Тина ложиться рядом со мной, кладёт голову мне на грудь, обнимает за талию и большим пальцем поглаживает по боку, а я поглаживаю её по голове, перебираю пальцами её волосы. Я чувствую, как она плачет, тихо, не всхлипывает, просто её слёзы капают мне на грудь, а сердце начинает щемить, болеть, я не переношу женских слёз, особенно, если это слёзы человека, которого я люблю. Подтянув девушку к себе, я заключил её в крепкие объятия, поцеловал в лоб. — Поплачь, тебе это надо. Со мной ты можешь побыть слабой, сбросить свою маску, детка. — Шенн, я люблю тебя. Сильно, безумно. Люблю, — её голос совсем тихий, слегка хриплый. — Я тебя тоже люблю, малышка. Больше чем ты себе можешь представить. Через час Тина наконец-то уснула, крепко прижимаясь ко мне, не желая отпускать, даже когда я пытался приподняться, чтобы укрыть её. Наконец-то, хотя бы немного укрыв девушку, я заправил прядь её волос за ухо, которая упала ей на глаза, поцеловал в уголок губ и, осторожно поднявшись с кровати, вышел на балкон. Закурив сигарету, я спиной прислонился к балконному ограждению и смотрел, как Тина, свернувшись в позу эмбриона, зажала в своих объятиях кусочек одеяла. На самом деле она такая нежная, ранимая и слабая, но всегда хочет казаться сильной и независимой женщиной, которой никто не нужен — маленькая феминистка. Выбросив сигарету, я вернулся в спальню, оставив дверь балкона приоткрытой, чтобы в комнату попадал свежий воздух, тогда и сон будет крепче. Сейчас, когда Тина спит, я могу лечь рядом с ней, смотреть на неё и не волноваться о том, что она сейчас посмотрит на меня, недовольно нахмурит брови, будто я школьник, которого поймали на заднем дворе школы за курением. Ох, Тина… Маленькая, вредная девочка, что ты делаешь со мной? Если бы ты только знала, как много ты для меня значишь. Моё спасение. Мой якорь в этом мире.