***
На автобусной остановке никого не было, только крутилась поземка на засыпанном снегом асфальте. Ничего удивительного: автобус только ушел, это из него вытекла та жидкая вереница людей, которую Вера встретила по пути сюда. — Пришли, — донесла она очевидное до обитателя своей головы. А то вдруг окончательно в себя ушел и не заметил. — Что дальше? — Оглядись, — коротко приказал тот. Как-то между делом Вера отметила, что этот человек еще ни разу ни о чём не попросил. Ни разу не сказал «пожалуйста». Он только отрывисто приказывал и не сомневался, что всё будет беспрекословно исполнено. Наверное, он настолько привык приказывать, что делал это автоматически. Его тон в большинстве случаев не был приятен, голос странно похрипывал — вероятно, так проявлялась дисфония. В общем, за те пять часов, что Вера знала этого человека, для себя она решила, что ни разу в жизни не встречала кого-либо, более отталкивающего. И более запоминающегося. Потому что не выполнить его приказа странным образом было совершенно невозможно. Ближайшая к общежитию автобусная остановка Вере не нравилась по двум причинам. Во-первых, автобус тут ходил всего один и не чаще раза в пятнадцать минут. Конечно, автобус этот забивался сверх меры, и студенты не всегда могли влезть в первый подошедший, но даже если и влезали, за этим следовала получасовая поездка в душной и потной толпе. А во-вторых, остановка располагалась точно посередине между широкой и оживленной четырехрядной трассой и абсолютно плоским пустырем, за которым серели пятиэтажки района. Чтобы попасть на остановку, этот пустырь следовало пересечь наискосок по узкой дорожке, но отнюдь не это в итоге оказывалось самым неприятным. Самым неприятным оказывалось стояние на остановке в ожидании автобуса. Потому что над абсолютно плоским пустырем, кое-где поросшим невысоким кустарником и утыканным стеблями борщевика, как поле брани — копьями, гулял абсолютно промозглый ветер. Ничего удивительного, что уже через пару минут и Вере, и её соседу по голове хотелось поскорее закончить с остановкой и сбежать куда-нибудь, где потеплее. Поиски хоть каких-нибудь следов ночного приключения ни к чему не привели. Вера огляделась, обошла вокруг остановки, даже в мусорку заглянула, надеясь, что этого никто не увидел. Ничего. Не осталось ни пустых бутылок, ни, тем более, коробочки от «фейерверка». Хотя, быть может, всё уже убрали дворники. — Это бесполезно, — не понимая, что делать дальше, Вера сдалась. Её нижние зубы едва попадали на верхние, а идея спрятаться от холода в первом же магазине стала почти навязчивой. — Тут уже ничего нет, и всё замело. Нет смысла искать. — Подожди, — ей показалось, или мужчина у неё в голове тоже стучал зубами? — Что там дословно говорила твоя подруга? Вообще-то Вера этого уже не помнила. Но холод и желание уйти с него очень помогали в напрягании памяти. — Что-то вроде: салют пролетел над моим плечом и взорвался в пустыре так, что машины засигналили, — припомнила она. Похоже, нужные выводы пришли к ним одновременно. Во всяком случае, его «посмотри на пустырь!» и её взгляд туда практически совпали. — Какие машины? — вслух удивилась Вера, рассматривая частокол борщевика. Она не понимала, почему это не пришло ей в голову раньше, да даже сразу во время разговора с Никой, потому что вещи очевиднее просто не существовало. Здесь, над пустырем, было абсолютно нечему сигналить из-за взрыва. Рядом с остановкой стоял запрет на парковку, да и не было идиотов парковаться в таком месте. А ближайшая парковка находилась вообще во дворе первого дома, и сигнализация оттуда попросту не добивала до остановки — слишком далеко, да и свист ветра всё заглушал. — Пойдем-ка лучше к тому месту, которое помнишь ты, — буркнули в голове. — Что-то я не вижу здесь следов обещанных огненных шаров и взрывов. Вера нервно сглотнула, прикинула, сколько отсюда идти туда, оценила состояние промерзших даже в варежках пальцев и ужаленного морозом носа… И спросила: — А может, лучше сначала греться? Некоторое время ей не отвечали. Похоже, сосед по голове разрывался между чувством долга и желанием убрать отмороженные конечности в тепло. — Нет, — в конце концов, отрезал он. Видимо, чувство долга оказалось развито сильнее инстинкта самосохранения. — Сначала туда, — а потом дал поблажку то ли Вере, то ли себе самому: — А затем греться.Часть 6.
11 февраля 2018 г. в 15:01
Вера не знала, почему этот человек уступил ей тело. Он совершенно точно не хотел и не собирался этого делать, ну или, по крайней мере, ничем не выдавал подобного желания. Он просто внезапно словно бы потерял с ним связь, и Вере пришлось спешно ловить саму себя, когда она вдруг принялась заваливаться носом в снег.
— Дальше сама, — раздалось уже из головы, и Вера поняла, что руки, ноги и голос вновь подчиняются исключительно ей.
Что ж, у неё снова было достаточно пищи для размышления. До происшествия с потерей контроля над телом она ни на миг не усомнилась, что голос в голове был исключительно плодом воображения, среднестатистической такой второй личностью. Ничего необычного, со всяким может случиться, если слишком много зубрить конспекты. Но руки, двигающиеся сами по себе тогда, когда Вера вполне осознавала себя, лежали где-то за гранью среднего.
Насколько вероятно, что человек у неё в голове действительно является… человеком, как бы это ни звучало? В другой ситуации Вера сказала бы, что это абсолютно нереально. Не бывает такого, чтобы одна личность вдруг оказалась в голове у другой. Но тогда как объяснить вот этот вот выверт с подъемом и походом «по своим делам», о которых Вера знать не знала? Когда её вторая личность вообще успела обзавестись своими делами?
— По каким таким своим делам ты решил внезапно пойти? — стребовала ответа Вера, уткнувшись носом в ворот куртки. В принципе, это было даже удобно — если говорить достаточно тихо, со стороны всё выглядело так, будто она греет замерзший нос.
— Твои воспоминания, — лаконично и чуть недовольно ответили в голове.
«Ага, как же», — во внезапно просыпавшуюся тягу к детективным расследованиям Вера никогда не верила, поскольку видела такое исключительно в женских детективах, которые по выходным её бабушка смотрела на СТС.
— Ты же говорил, что тебе на меня похрен, — напомнила она. — За час что-то изменилось?
В голове тяжко вздохнули.
«Такое впечатление, что…» — все эти заминки ужасно что-то напоминали. Вера кривовато усмехнулась, поняв, что именно. Ну да, точно, поразительное сходство. Примерно так тянет время школьник, которому в дневник поставили пару, и он теперь мучительно придумывает, как бы объяснить это матери, стоящей над ним с ремнем. Вот точно так же, как тот школьник, вздыхал голос в голове.
Такое впечатление, что этому человеку очень не хотелось никого посвящать в «свои дела». Только реализовать это, сидя в чьем-то чужом теле, было довольно затруднительно.
И тут Веру осенило. Помнится, в разговоре с Никой прозвучало кое-что, на что сама Вера вообще не обратила внимания, но к чему прицепился голос в голове. Тот странный салют.
— Коробочка? — попыталась угадать Вера.
— Что «коробочка»? — подозрительно отозвался голос.
— Ты хотел спросить о ней у Ники, — объяснила Вера. — Мне сейчас показалось, что ты… ну… что-то об этом знаешь. Или не в первый раз о таком слышал, — и, наконец, обрывки информации стали складываться воедино. — Тебе наплевать на мои воспоминания и на воспоминания Ники. Но тебе почему-то важно знать, была ли эта коробочка реальной. Я права?
В голове усмехнулись:
— В общих чертах. У нас не тот случай, когда коробочку можно отделить от твоих проблем с головой или от проблем твоей подруги. Это всё связано. Мне было бы гораздо проще, если бы я не застрял у тебя в голове, — «всем было бы гораздо проще», — поправила Вера. — Если бы у меня было моё тело и хоть немного информации. Но, похоже, у нас нет времени, чтобы решать проблемы по очереди, так что придётся решить их все вместе.
Вера чуть помолчала, переваривая.
Между тем, ноги довольно быстро несли её к остановке по привычной дороге. Конечно, идти туда ей всё еще не хотелось, но почему-то казалось, что в следующий раз тело ей могут уже не вернуть, вздумай сейчас она двинуться назад к общежитию. После такой мотивации идея по-быстрому дойти до остановки и обратно становилась куда более привлекательной.
— Значит, у тебя действительно есть свое тело, — это было скорее размышлением, чем вопросом. — И ты действительно знаешь, что это за коробочки. Это ведь не салют?
— Не салют, — согласился голос.
— И тело у тебя есть? — всё-таки решила уточнить Вера.
— Есть, — он не стал отпираться, но прозвучало это как-то обреченно. Словно бы он думал, что она сейчас снова начнет истерически его прогонять.
Но у Веры были более мирные планы:
— А как ты у меня в голове оказался?
Облегченный вздох она буквально услышала. Хотя, наверное, правильнее было бы «почувствовала». У неё вообще словно открылось шестое чувство — способность «читать» эмоции мужчины в собственной голове как у настоящего, живого собеседника. Только вместо мимики и жестов в её распоряжении были звуки и смутные ощущения.
— Вероятно, я умер, — ответ был на удивление кратким.
— Ты помнишь, как это произошло? — Вера так удивилась, что даже высунула нос из воротника. Почему-то она была уверена, что этот человек не должен помнить ничего из своей «прошлой» жизни. Откуда вообще у него памяти взяться в её-то теле? — Ну, я имею в виду, что ты именно умер. Свет в конце туннеля, там, адские котлы и чертиков…
В голове громко и бессовестно, но как-то слишком коротко и невесело заржали. Определенно, не над тем, что сказала она, а над какими-то своими мыслями. И не ответили.
«Ладно. Это была плохая шутка», — признала Вера. Особенно плохая, если он действительно умер. А он ведь мог, пусть даже и сказал «вероятно».
— Но есть хоть небольшой шанс, что твоё тело всё ещё живо? — предприняла она ещё одну попытку. — Или ты теперь навсегда в моей голове?
— Шансы есть, — судя по его мухобойному скепсису, это было крайне оптимистичное утверждение. — Небольшие. Очень небольшие, — как-то необычно для себя помолчав, он продолжил, постепенно повышая голос: — Я думаю, моё тело в коме. Вот прямо сейчас настоящий я лежу в больничке. Или сижу, кто знает. Как чертов тупой овощ. И просто нихрена не могу! Только жру и моргаю!
Вера молчала. Она не знала, что ему сказать. Отчасти потому, что на пути встречалось всё больше людей, и говорить было опасно, а отчасти потому что теперь ей казалось, что этот человек вполне имеет право на такую вот тихую, злую и очень личную истерику. Да даже на нетихую имеет, и даже гораздо больше, чем она сама, потому что у него поводов выше крыши. Почему он до сих пор держался, она не понимала.
И еще где-то на самых окраинах, в самых скрытых частях её сознания ей становилось — совсем немного! — его жаль.