Как нам выдержать друг друга?

      — Чертов Конь, что ты тут делаешь?       Дино неловко застопорился в дверях, переводя взгляд с направленной на него Беретты на обладателя этого самого пистолета. Не только лицо Дино, но и вся его поза выражали крайнюю степень удивления.       Во-первых, не далее как три дня назад в бою представителей самого Дино тяжело ранил Джагер, поэтому спрашивать, что он делает в больнице, было по меньшей мере глупо. Во-вторых, эта больница полностью зависела от спонсирования семьей Каваллоне, поэтому спрашивать, что босс Каваллоне делает именно в этой больнице, оказывалось глупо в квадрате. А в-третьих, сейчас босс Каваллоне пришел в палату своего друга детства и никак не рассчитывал, что в этой палате его встретят с огнестрельным оружием. Впрочем, то, что это была палата именно Каваллоновского друга детства, встретивший его человек вполне мог не знать, и это немного умаляло степень дурацкости вопроса.       Выглядел Занзас паршиво. Не настолько паршиво, как вчера, но достаточно, чтобы не выпускать его из палаты еще пару недель. Пистолет он держал левой рукой, правую же носил на перевязи и, судя по виду и поведению, рука еще не обрела не только чувствительность, но и подвижность. Как Занзас дополз до палаты Скуало из своей, Дино боялся предполагать, поскольку костылей нигде не наблюдалось, а ходить с перерезанными мышцами не смог бы даже Занзас. Впрочем, это всё никак не меняло того факта, что Занзас был здесь, Занзас был очень зол, и у Занзаса был пистолет.       — Что ты тут делаешь? — повторил он вопрос, но уже гораздо медленнее, чуть ли не по слогам, как для слабоумного.       Дино сглотнул, перевел взгляд с чуть дрожащей в руке у Занзаса Беретты на кровать. На подушке виднелась россыпь то ли белых, то ли уже седых волос, а чуть дальше — край кислородной маски. Скуало еще не пришел в сознание, и спасать Дино от Занзаса было категорически некому.       — Он снова в коме? — это было скорее утверждение, чем вопрос. На деле, Дино уже знал, что произошло со Скуало — это Ромарио рассказал ему первым, как только босс проснулся.       Когда подчиненные Дино привезли Скуало в больницу, консилиум из четырех врачей единогласно решил, что пациент скорее мертв, чем жив, и гуманнее его добить, то есть отключить от аппаратов искусственного жизнеобеспечения. Но семья Каваллоне прекрасно знала об отношении босса к данному конкретному пациенту, и поэтому уперлась рогом. Ромарио пригрозил сократить вдвое финансирование, если раненного не поставят на ноги, и врачи зашевелились.       Каким именно образом в груди у Скуало вдруг образовалось сердце, в суете так никто и не понял и спрашивать не решился. Знал об этом только Мармон, за нескольких часов проштудировавший всю возможную медицинско-анатомическую литературу, а потому щеголявший огромными синячинами под глазами. Но, что показательно, счет за потраченное время так никому и не выставил, даже собственному капитану, на которого это время потратил.       Внезапно обзаведшийся сердцем Скуало стремительно пошел на поправку и всего через пару часов не только пришел в себя, но и принялся демонстрировать отнюдь не улучшившийся после ранения характер. К утру второго дня он уже сидел и старательно игнорировал увещевания врачей, самый пожилой из которых, по всей видимости, мысленно уже защищал докторскую диссертацию, посвященную первому в истории медицины случаю чудесного исцеления пациента со сквозной дырой в груди.       А к утру третьего дня Скуало благополучно выбрался из палаты. Это Дино узнал лично, когда встретил его, запыхавшегося и взмокшего, в палате Занзаса, искренне этому ужаснулся, но вмешаться не решился.       Почему Занзас не прогнал своего заместителя сразу, Дино так и не понял. Возможно, потому, что после проигрыша Джагеру и существенного урона самомнению, характер Занзаса окончательно опаскудил, и теперь варийскому боссу стало совсем наплевать, кто и в каком состоянии носится вокруг него. Хотя куда более вероятным Дино казался другой вариант: Занзаса, ежеминутно терявшего сознание от боли, накачали морфием, так что теперь он видел мир в несколько извращенной форме. И очевиднейшей частью этого мира был носящийся в досягаемой близости Скуало. Занзас попросту не сумел вовремя соотнести желаемое с действительным и осознать, что почти умерший Скуало сейчас должен быть в постели под капельницей, а не где-то между его палатой и ларьком. У Луссурии и Леви-а-Тана проблем было еще больше, чем у Занзаса — на них вдруг свалилась вся Вария с её обширной бухгалтерией, отчетностью и прочей дрянью — и у них тем более не дошли руки до капитана.       Поэтому, благодаря такому вот всеобщему недосмотру, Скуало провел день в беготне со второго этажа на первый и в препирательствах с охранником, который почему-то не хотел выпускать больного на улицу. А ночью Скуало уснул на кушетке в палате Занзаса. И не проснулся.       О дальнейшем Дино знал только по рассказу Ромарио, поскольку сам он в это время спал беспробудным сном человека, полностью уверенного, что всё закончилось тотальным хэппи-эндом.       В восемь часов утра тревогу подняла медсестра, не обнаружившая подопечного на положенном месте. Больница встала на уши, и спустя пять минут пропажу нашли на той самой злополучной кушетке. Вот только признаков жизни там уже не наблюдалось. Зато наблюдались признаки обезвоживания, внутреннего кровотечения, острого воспаления и полного отсутствия сердца.       К счастью, угроза сократить финансирование вновь подействовала. Скуало отправили не в морг, а в реанимацию, где за час с лишним привели в условно-выживаемое состояние, подключили к аппарату искусственного кровообращения и ввели в кому. А там и Вонгольские иллюзионисты в полном составе подтянулись.       В чем именно состояла проблема, они разобрались минуты за три. Но решить её не смогли и через час.       Загвоздка была в том, что Скуало чуть ли не с рождения прекрасно видел сквозь иллюзии. А еще слышал сквозь иллюзии. И чувствовал сквозь иллюзии. Это было чем-то сродни сверхспособности, которую другим приходилось развивать изнурительными тренировками, а к Скуало она прилагалась по умолчанию. Иногда Дино даже завидовал, но вот сейчас зависть как-то притупилась.       Иллюзорное сердце работы Мармона никто не отличил бы от настоящего. Кроме Скуало. Его выздоравливающий организм быстро распознал подмену и опрометчиво поспешил от нее избавиться, чуть не угробив себя. Проблему не решали даже реальные иллюзии, поскольку реальными они оставались не более двух суток, а дальше их поджидала судьба обычной иллюзии.       На этом месте консилиум из четырех иллюзионистов зашел в тупик и направился в столовую заедать проблему завтраком. А Скуало остался в коме.       Как на случившееся отреагировал Занзас, история умалчивала. Хотя, конечно, Дино предполагал, что даже варийский босс не мог обрадоваться тому факту, что его собственный заместитель умирал в паре метров от него, пока сам он мирно спал.       Но, как бы там ни было, а сейчас злой Занзас с пушкой наблюдался на стуле рядом с кроватью Скуало. И выглядел он так, словно этой самой пушкой собирался лично угробить всех незваных гостей, а потом и самого Скуало, если тот очухается. В смысле, когда тот очухается. Отчего-то сейчас формулировки имели значение.       Вопрос-утверждение Дино про скуаловскую кому отнюдь не разрядил обстановку. Беретта перестала дрожать в руке Занзаса и уже куда увереннее нацелилась в грудь.       — А ты ко всем пациентам своей клиники в палаты приходишь и здоровьем интересуешься, — почти ласково процедил Занзас, — или только к нам по большому блату заглянул?       Дино молча проглотил выпад, склонил голову набок, окинул Занзаса долгим и, он надеялся, тяжелым взглядом.       Правда ли Занзас не знает о старом знакомстве босса семьи Каваллоне и капитана Варии или просто страдает фигней с почесыванием собственного эго? Дино не удивился бы ни одному, ни второму. Всё-таки, несмотря на двадцатипятилетний возраст по паспорту, на деле Занзас оставался семнадцатилетним подростком, так что игрища с мерением авторитетом были вполне в его духе — в этом Занзас поразительно напоминал Хибари Кею. И Скуало никогда не заблуждался насчет биологического возраста и поведения варийского босса, а потому мог и не посвятить его в тонкости своих отношений с бывшими одноклассниками.       Однако в глазах Занзаса Дино так и не удалось найти следов самодовольства и насмешки. Зато там отчетливо читалась враждебность и едва прикрытая настороженность.       Дино вдруг подумалось, что в битве представителей именно Вария понесла самые серьезные потери. Все офицеры, кроме Мармона, оказались либо серьезно ранены, либо при смерти. А Вонгола, ЦеДеЭФ и даже Кокуё мало того, что отделались легким испугом, так потом еще и с готовностью простили весь этот отвратительный фарс с Виндиче и пустышками. Когда Шахматноголовый с такой легкостью нарушал собственные же правила. Когда в игру пустили Бермуду — того, кто заведомо не мог выиграть, поскольку вообще не имел отношения к семи типам пламени Тринисетте и, даже более того, много лет назад избавился от проклятия единственным доступным способом. Когда на все нарушения и бермудовские атаки со спины успешно закрывали глаза. И после всего этого Десятый босс Вонголы с царского плеча выдал им прощение, просто потому что мог, не потребовав ни объяснений, ни извинений за всю ту опасность, которой Виндиче подвергли хотя бы его собственную мать. Как это должно было выглядеть со стороны Занзаса? Как тупое аннулирование всей крови, пролитой буквально ни за что, а просто потому, что Шахматноголовый, Виндиче и Талбот не сумели вовремя и без посторонней помощи договориться?       Дино даже не представлял, как бы он сам вел себя в такой ситуации. Если бы, например, сейчас в реанимации и с минимальными шансами выжить был не Скуало, а Ромарио. Или если бы сам Дино, а не Занзас, лишился правой руки и на многие месяцы стал легкой добычей для врагов. Возможно, он уже палил бы по своим и требовал… чего-то. Дино не знал.       Но, конечно же, ничего подобного он не стал говорить вслух. Вместо этого он попросил:       — Занзас, убери пушку.       Хорошо так попросил, спокойно и твердо. Реборн бы оценил. Но Занзас не повелся — только брови иронично изогнул и снял пистолет с предохранителя.       — Иди к черту, Конь. Я тебе не Савада, в братишек играть не буду.       Не прокатило. Что ж, вполне ожидаемо. Хотя Дино до последнего надеялся, что ему ничего не придется объяснять Занзасу за спиной у Скуало. Во-первых, это само по себе было задачей нетривиальной — переговоры с Занзасом. Возможно, именно поэтому на всех официальных встречах присутствовал варийский капитан, а не босс. А во-вторых, не из личной же блажи об этом не распространялся Скуало.       Но теперь объяснять придется. Занзас так просто не оставит того, чего не понимает. И в палату не пустит, и уйти не даст по-хорошему. А по-плохому Дино сам не пойдет — не настолько еще выжил из ума, чтобы начинать вражду с Варией.       — Занзас, как ты думаешь, во время конфликта Колец я просто так вытащил твоего капитана из пасти акулы? — издалека начал Дино. — Если ты вдруг забыл, формально мы были врагами. Так с какого хрена мне вдруг это понадобилось?       Похоже, поняли его не совсем верно. Занзас фыркнул в сторону, точно рассмеялся:       — Я не провидец, что приказал тебе Девятый, не знаю. От меня ты компенсации затрат не дождешься, спрашивай с мелкого Савады.       Дино тяжело вдохнул, выдохнул… и призвал себя к терпению.       — Я не Вонгола, чтобы подчиняться приказам Девятого, — напомнил он. — И сюда я не счет выставлять пришел, — и, чтобы окончательно расставить все точки над «i», пошел по наиболее короткому пути: — Занзас, не тебе одному небезразлична жизнь Скуало, пора бы уже это понять и смириться.       Занзас смерил его долгим и нечитаемым взглядом. Оставалось только гадать, что сейчас творится у него в голове, в какой именно форме он услышал сказанное и какие выводы сделал. Правильно говорят: «Душа человека — потёмки». У Занзаса там были не просто потёмки, а холодная мгла космоса, полная лавкрафтовских чудищ.       Наконец, он пришел к каким-то вполне удовлетворившим его выводам, чуть отвел пистолет и спросил:       — Конь, тебя что, Савада покусал? Ты эту патлатую бестолочь сколько раз в жизни видел? Три? Четыре? Мне похрен, что у вас там в будущем творилось, что ты за ним в горящее убежище полез. Может, вы вообще гомиками были, мне похрен. Но сейчас-то тебе почему не насрать?       По мере того, как Занзас говорил, лицо Дино вытягивалось. К фразе про гомиков он уже напоминал полноценного коня, разве что от бурного возмущенного ржания пока держался. Но вот то, что крутилось на языке с момента прихода сюда, всё-таки сорвалось:       — Идиот! — простонал Дино, хватаясь за голову. И, что даже странно, не получил за это пулю мимо уха. — Ты вообще хоть что-то о своих подчиненных знаешь?! Ну хоть что-нибудь?! Учились мы с ним вместе, понимаешь?! Семь лет в одном классе!

***

      Минут десять они сидели молча. Дино нашел еще один стул, поставил его рядом с Занзасовским, сел. И всё. С тех пор тишину реанимации нарушало только монотонное пиканье какого-то прибора.       Дино поймал себя на мысли, что сейчас они с Занзасом напоминают дальних родственников богатого и бездетного умирающего дядюшки. Как правило, такие родственники упрямо сидят рядом с постелью больного, стараясь лишний раз даже не глядеть друг на друга и надеясь только в нужный момент оказаться поближе к завещанию и адвокатам. И каждый рассчитывает пересидеть второго.       — Это к тебе в прошлом месяце он ездил на какую-то там годовщину? — наконец, спросил Занзас.       Дино коротко кивнул.       Правда, это была не годовщина, а День всех Святых и отцовский поминальный банкет.       Девятый дон Каваллоне знал Скуало. Отец вообще старался интересоваться школьными друзьями сына — отчасти, чтобы затянуть свежую кровь в Семью, отчасти, чтобы вовремя одернуть Дино, если тот свяжется с плохой компанией. Скуало с первого класса был этой самой «плохой компанией». Хотя правильнее было бы сказать не «плохой», а «неподходящей», но, по причине какой-никакой тактичности, дон Каваллоне никогда такого не говорил.       Как бы ни было обидно это признавать сейчас, а в первом классе Скуало не представлял собой ровным счетом ничего, как и его семья. Вообще-то, до первого дня в школе Дино даже фамилии такой не слышал ни разу — «Суперби», что было, мягко говоря, странно, поскольку фамилии всех остальных одноклассников так или иначе мелькали в речи отца. Да и имечко у пацана было — зашибись. Это ж надо было родителям додуматься — назвать сына акулой!       В остальном же неулыбчивый и хамоватый мальчик ничем не выделялся среди сверстников, разве что итальянский язык давался ему чуть проще, чем другим. И этим Дино, не друживший с учебой от слова «совсем», не постеснялся воспользоваться: пересел за соседнюю парту и бесстыдно списывал всегда, когда мог списать.       Конечно, делая это, Дино не задумывал ничего плохого. Просто в силу возраста и природной наивности забыл, что за списывание в любой приличной школе дают по ушам, даже в школе мафии. А еще в школе мафии безотказно действовало одно нерушимое правило. Правило происхождения. Никто и ни за какие прегрешения не стал бы отчитывать наследника мафиозной семьи, какой бы погрязшей в долгах семья ни была.       За списывание получил Скуало. Сначала от учителя, которому в процессе отстаивания своей чести Скуало нахамил, потом от директора, который не поощрял хамства учителям, а потом от отца, которого вызвали в школу. Правда, после того инцидента синьора Суперби в школу больше не вызывали, что бы его сын ни вытворял.       Высокий, уже стареющий мужчина, на которого Скуало был похож как две капли воды, избил сына до полусмерти и бросил на улице, не удосужившись даже до лазарета дотащить. И уехал.       Такие «теплые» семейные отношения оказались для Дино настолько в новинку, что он почти сутки ходил как в тумане. На него-то отец ни разу в жизни руку не поднял, а тут такие неожиданности. И виноват в этом был не кто-нибудь, а, можно сказать, сам Дино.       Но идти признаваться в списывании он все равно боялся.       Скуало очнулся только через два дня. А через три затащил Дино в глухой сад за школьное общежитие и разбил ему нос. Буркнул: «Попадешься еще раз — все зубы выбью», и ушел.       Дино так и не понял, было ли это разрешением на списывание, но списывать продолжал, правда, старался больше не попадаться.       Теперь это всё казалось почти сном. Почти другой жизнью, в которой не было необходимости думать о репутации Семьи, о том, какое знакомство и какая дружба окажется политически выгодной, а какая — нет. Возможно, если бы Дино встретил Занзаса в то время, он бы и его сумел затащить к себе в друзья. И даже не нарвался бы на обвинения в расчетливости и неискренности.       Занзас на соседнем стуле пошевелился.       Дино покосился на него, наскоро оценивая состояние. Будет плохо, если Занзас свалится тут в обморок. После случая со Скуало раненых и так стали силком держать в палатах, и Дино боялся, что, стоит подобному повториться, и их всех попросту запрут. Попробуй, запри Хибари. Этот шпаненок всю палату разнесет, а потом будет делать вид, что так и задумано.       Но в обморок Занзас пока не собирался.       — А летом это с тобой он был в Венеции? — нехорошо усмехнулся он.       Дино опять кивнул.       Тогда в Венеции они закончили дела быстрее, чем рассчитывали. Дино подписывал контракт на оружие с семьей Томазо, а Скуало ездил с ним исключительно для внушительности и по причине общей неадекватности той семейки. Каждый раз при встречи с ними у Дино не пропадало ощущение цирка на выезде с прилагающейся клоунадой, конкурсами и фокусами, которые нередко оканчивались резким и внезапным исчезновением контрактов или повышением их стоимости для Каваллоне в два-три раза. С Дино дон Томазо частенько заигрывался таким образом, по всей видимости, считая его наивным молодняком, но вот второго Императора Мечей Томазо всей семьей дружно боялись, а потому дела решились без лишнего балагана.       Дон и донна Томазо впечатление производили неизгладимое, пожалуй, даже большее, чем их дурной сынок. Дон был маленьким и щуплым, в обтягивающем латексе и с ног до головы в пирсинге; донна — на три головы его выше и раз в пять шире. К мужу донна обращалась не иначе как «кнопочка», кокетничала с кем ни попадя, а Дино улыбалась так, словно, подобно самке богомола, намеревалась откусить ему голову. Предварительно изнасиловав обладателя головы.       Зрелище такое само по себе не забывалось, и вечером Дино со Скуало напились до невменяемости. Угнали гондолу и до рассвета катались на ней по каналам, горланя американскую попсу. На редких в четыре утра прохожих «Упс, ай дид ит эгэн» на два мужских голоса с более чем оперной громкостью производило неизгладимое впечатление.       А утром они проспали самолет. В три часа дня, когда первым проснулся Дино, их рейс уже заходил на посадку в Палермо. Еще через полчаса начал названивать Ромарио, телефонные звонки разбудили Скуало. Тот долго ругался, в темпе приводя себя в порядок.       Но, как бы Ромарио ни старался, договариваясь с авиакомпаниями, а в Венеции они застряли еще на сутки, и такое очень нетипичное для своего заместителя опоздание, конечно же, запомнил Занзас.       — Чертов кусок мусора, — только воспоминания эти, похоже, нисколько не улучшили его настроения. Цедил сквозь зубы он очень недобро. И еще что-то, весьма нетипичное для Занзаса, расслышал Дино в его интонациях.       Но разобраться, что же это было, ему не дали. Дверь в палату распахнулась так, словно кто-то очень нервный открыл ее ударом с ноги.       Обернулся даже Занзас, хватаясь за пистолет. А ведь всего неделю назад он бы даже не дернулся! Дино запомнился банкет Альянса двухмесячной давности: в вонгольском особняке прорвало трубу прямо во время приема. Хорошо рвануло, все вздрогнули и забегали. Кроме Занзаса. Тот так и не соизволил оторвать задницу от кресла. Встреча с Бермудой многое изменила, и оставалось только гадать, какой силы откат ударит по их будущему.       — Босс! — но за дверью оказался вовсе не гипотетический враг, которого стоило бы встречать пулями, а всего лишь Мармон, висящий в полутора метрах над полом. Он плавно спикировал под ноги к Занзасу и замолчал, уставившись на Дино. Через пару секунд спросил удивленно: — Босс?..       Дино усмехнулся. Не каждый день увидишь Занзаса, так спокойно сидящего рядом с кем-нибудь. Вон, даже его ближайшее окружение недоумевает.       Занзас не спешил с объяснением происходящего ближайшему окружению, Дино тоже молчал, и Мармону пришлось искать способ выкрутиться:       — Это касается капитана, босс, лучше обсудить без чужих ушей.       Что имелось в виду, Дино понял. Разумеется, у Варии были свои тайны. Как и у Каваллоне.       На людях Дино частенько играл роль идеалиста, глобалиста и еще всяких «-истов», ратующих за объединение и равенство, но на деле он прекрасно понимал: Альянс — альянсом, но каждая Семья внутри него так или иначе имеет скелетов в шкафу. У него самого была парочка скелетов, тщательно запрятанная от Вонголы, на случай, если кто-нибудь из крупных семей Альянса обнаглеет окончательно. Глупо было бы считать, что таких скелетов нет у Варии. В конце концов, они каким-то непостижимым образом сумели отмазаться от поголовного расстрела после Конфликта Колец. Дино боялся предположить, какой силы козырей выложил ради этого Занзас.       Поэтому, только услышав «без чужих», Дино начал подниматься, чтобы выйти. Конечно, никто не кинулся его останавливать.