Как нам выдержать друг друга?

      — Вот то место, которое я помню последним, — Вера остановилась на тротуаре, что узкой белой змейкой тянулся вдоль ряда одинаковых подъездов. — Вон там мусорка, к ней Слава отошел, чтобы бутылку выкинуть. Из-под «Балтики», по-моему.       Такая бутылка действительно нашлась на дне мусорки, под еще одной бутылкой и оберткой. Хотя та это бутылка или другая, Вера не знала. Мало ли люди пьют пиво? Бутылки небось в каждой московской мусорке валяются.       Пискнул домофон, вышедшая из подъезда женщина брезгливо покосилась на Веру. Та вдруг поняла, что только что при свете дня и у всех на виду копалась в мусоре. Но было так холодно и так мокро от залепившего всю куртку, джинсы и сапоги снега и так хотелось побыстрее со всем этим закончить, что раньше она как-то не сообразила. Пришлось поспешно натягивать невозмутимое выражение лица и прикидываться шлангом. Только женщина, конечно, ничего не сказала: просто окатила Веру долгим и неприятным взглядом и двинулась прочь.       — Я нас поздравляю, из-за тебя меня посчитали бомжом, сдающим бутылки, — прошипела Вера, когда случайная свидетельница отошла метров на двадцать.       — Я не просил тебя копаться в мусорке, — резонно открестился голос в голове. В его тоне отчетливо слышалось «сама виновата».       Кроме бутылки, никаких следов их вчерашнего пребывания здесь Вера не нашла. Да и были ли вообще следы, был ли салют из коробочки? Ведь на самом деле здесь могло произойти что-то совершенно другое.       — Вряд ли это то место, где всё произошло, — между тем, у Вериного соседа по голове были свои соображения на этот счет. — Куда вы могли пойти дальше?       От общежития до клуба Вера с Никой ходили одной дорогой — самой короткой, срезая через детские площадки. Наверное, этой дорогой Вера смогла бы пройти даже с закрытыми глазами, настолько хорошо она знала каждый поворот и каждую лестницу.       Сначала по узкому тротуару вдоль подъездов семнадцатого дома, потом несколько метров по тропинке через газон и в арку. Вера шла, оглядываясь. Обидно было бы провести столько времени на морозе и пропустить что-то по невнимательности.       Затем из арки через дорогу и в обход вдоль ограды школьного двора. Раньше они срезали через двор, но вот уже несколько месяцев охрана закрывала школьные калитки на ночь, и приходилось обходить. Несмотря на ежедневные метели, тропинку утоптали на совесть — местные ходили тут до метро.       За школой начиналась более новая часть района, одинаковые бело-оранжевые многоэтажки. Когда-то они считались элитными, пока не обнаружились какие-то дефекты в фундаментах и изоляции. Теперь это был обычный район середины девяностых, полностью достроенный и устоявшийся.       — Если выживу, никогда в жизни не поеду в Россию, — как-то неочевидно-депрессивно пробубнили в голове.       Вера усмехнулась, не забывая, тем не менее, оглядываться. О причинах такой нелюбви к её родине она догадывалась. Ноги мерзли. Нос мерз. Пальцы окоченели. На горизонте вполне реальной перспективой маячила простуда. Любви к России это всё не добавляло, особенно если этот турист поневоле привык жить в южных широтах.       — Ты откуда? — вопрос вырвался сам собой. Она, в общем-то, не хотела этого знать. Из всей информации о соседе по голове ей было интересно только то, как от него избавиться.       — Из Италии, — чуть помолчав, ответил он.       — А на русском говоришь, как на родном, — хмыкнула Вера. В общем-то, истории про русских бабушек у итальянцев на её памяти встречались, но на этот раз что-то заставляло сомневаться в подобном совпадении.       — Никогда не знал этот язык, — сомнения тут же подтвердились. — Скорее всего, так вышло, потому что я в твоей голове.       — То есть ты хочешь сказать, что если бы я была в твоей голове, я резко выучила бы итальянский? — ничего не скажешь, удобно. Надо бы взять на заметку способ стать полиглотом. Но следом за оценкой приятных перспектив появились закономерные вопросы. — А сейчас ты можешь говорить по-итальянски?       Сосед усмехнулся:       — Я до недавнего момента думал, что говорю по-итальянски. Только когда ты на улицу вышла, осознал, что эта дыра точно не в Италии, — Вера молча проглотила «дыру» и решила пока ему не говорить, что эта «дыра» — Москва. — По-японски могу, по-английски тоже. А итальянский на нуле.       «Японский, английский… Он что, лингвист?»       Этого Вера, конечно, тоже вслух не сказала, хотя интересно было.       В этом человеке вообще обнаруживалось всё больше необычного. Странная комбинация знаний и выводов в сочетании с необычной манерой речи и привычкой делать всё одной рукой. Что-то среднее между студентом-старшекурсником и военным. Непонятно только, в какую категорию убежденную праворукость записать.       Вера не сразу сообразила, что раздавшееся над ухом «Девушка, вы не заблудились?» было сказано уже не в голове, а в реальности. Сначала она попыталась съязвить тихо и в ворот, но услышала предостерегающее шипение и осознала, что предыдущий вопрос был задан другим, женским, голосом. Пришлось быстро выскребать себя из своих мыслей и ориентироваться в ситуации.       Перед Верой стояла невысокая женщина лет сорока-пятидесяти и смотрела выжидающе, но со всё крепнущей подозрительностью.       Должно быть, Вера просто забылась и стала озираться слишком уж явно. И случайная прохожая, заметившая это, решила подойти и помочь. Разубеждать её как-то не хотелось — взгляд женщины становился всё более неприветливым с каждой секундой заминки.       — А, да… — Вера постаралась выдать смущенную улыбку. — Не подскажете, как до метро пройти?       Женщина показала, оценивающе оглядела Веру. И, по-видимому, не найдя в ней ничего подозрительного, сказала:       — Только вы бы осторожнее были. Тут сегодня ночью какое-то хулиганье гуляло. Взорвали что-то, полрайона перебудили. Не нарвитесь.       «Взорвали?» — зацепилась Вера.       — Взорвали? — она округлила глаза, всем видом выражая готовность выслушать такую крайне занимательную историю.       — У нас стекла в кухне аж задребезжали, — по свежим впечатлениям принялась делиться женщина. — Прямо во дворе бахнуло, я уж думала — всё, придется окно менять. Но, вроде, не треснуло. Хлопушку, наверное, какую взорвали. Сейчас их много, под Новый год-то.       Еще пара минут ушла на обмен мнениями о происшествии — оказывается, там даже кто-то милицию вызвал, но ничего и никого они не нашли. А потом женщина пошла по своим делам в ближайший магазин, а Вера повернула туда, куда в запале указывала её случайная помощница.       — Я вам почти завидую, — проворчали в голове. — Взрыв хлопушки — уже повод для разговоров на целый день.       — У нас тихий район, — Вера спрятала нос под ворот куртки, отогреваясь дыханием. — Тут даже ночью можно спокойно ходить, никто не тронет. Машины только часто угоняют, раз там в месяц или два.       Сосед как-то странно хмыкнул, но ничего говорить не стал, так что дальше они шли без риска нарваться на косые взгляды.       Направление, куда указала женщина, лежало в стороне от обычного маршрута до клуба. Если Вера правильно помнила, это был двадцать четвертый дом, они с Никой заходили сюда в прошлом году в июне. В здешнем подвале был отличный магазин карнавальных костюмов.       Дом как дом, двор как двор. Ничего подозрительного.       Вера обошла детскую площадку кругом, осмотрелась. Ничего. Народу только нет, но и это неудивительно для послеобеденного часа.       — Наверное, следующий дом, — предположила она. В ответ ей промолчали, что Вера расценила как согласие.       Снег все еще падал, в некоторых окнах уже зажегся свет. На город наползли глухие серые сумерки, ватные и тяжелые, «полярный вечер», как говорила бабушка. Они нагоняли сонливость и скуку. Вера устала, постепенно ей становилось безразлично. Неизвестно откуда взялась непробиваемая уверенность, что сегодня она уже не сможет ничего найти, и ничего не произойдет. В самом деле, что может произойти в такой тихий вечер?..       Голос в голове тоже молчал, и всё крепло ощущение, что весь сегодняшний день — это одно большое, странное недоразумение, а завтра всё пройдет само собой.       И тем неожиданнее было зайти под арку и вдруг поскользнуться.       Вера налетела на сплошную ледянку, проехалась на одной ноге. Сонливость как рукой сняло, в голове словно щелкнуло. Мигом пропало ощущение ватности, куда-то делась уверенность в обычности вечера. Зато сосед дал знать о себе:       — Осторожнее!       «И без тебя знаю, — мысленно огрызнулась Вера, изворачиваясь и всё-таки оставаясь на ногах. — Какой идиот разлил тут воду?!»       В полумраке большая замерзшая лужа, чуть припорошенная снегом с ботинок прохожих, удачно мимикрировала под расчищенный асфальт. Судя по снежным разводам и полосам, Вера далеко не первая попалась. Идиота, соорудившего лужу, разумеется, поблизости не нашлось, зато нашелся источник лужи — откатившаяся к стене бутылка.       — Ты в порядке? — как-то подозрительно заинтересованно спросили из головы. Вера заторможенно кивнула, не совсем понимая, почему у неё это спрашивают. Она просто поскользнулась, это же не конец света. Но, похоже, её сосед имел в виду что-то другое: — Мне не нравится то, что сейчас произошло у тебя в голове. Надо вернуться и оглядеться. Очень осторожно.       Ощущения от перспективы возвращаться оказались странными. Во-первых, слово «осторожно» от соседа здорово напрягло. Он не создавал впечатление человека, который будет осторожен без серьезной на то причины. А во-вторых, Вере самой, определенно, не хотелось идти назад. Шевельнулось что-то, неприятно дрожащее, что-то скрытое за пеленой отсутствующих воспоминаний. И вот теперь стремящееся на поверхность.       — Надо вернуться, — словно угадав Верино состояние, настаивал голос в голове. — Надо идти туда, где тебе больше всего не хочется быть.       Вера обернулась, глянула из арки на детскую площадку. Где ей больше всего сейчас не хотелось быть?.. Она не могла сказать с уверенностью. Ей не хотелось оставаться здесь, в арке. А еще ей не хотелось идти на детскую площадку или к парковке. Да ей вообще на улице оставаться не хотелось! Но нет, пойти домой просто так, ей конечно не дадут! Обязательно надо вернуться и всё осмотреть!       Вера фыркнула, пытаясь отогнать усталое раздражение. Всё равно бесполезно злиться, возвращение домой это не ускорит.       Она еще раз внимательно оглядела ровные ряды иномарок на парковке, одинокие жигули посреди дороги в арку. Затем взгляд переплыл на двор, прошелся по синим перекладинам турника, тяжелому облезло-красному остову качелей, матовому куполу «грибка» над песочницей.       А потом вдруг что-то пошло не так.       Всего на мгновение закружилась голова, перед глазами рассыпались мерцающие точки. И Вере показалось, что одна из перекладин турника как-то странно зарябила и поплыла, точно в некачественно прорисованном кадре какого-то мультфильма.       — Вот оно! — почти радостно заявили в голове.       Не слушая, Вера зажмурилась, отгоняя назойливых мерцающих червячков. Это ж надо было так устать — до кругов перед глазами и турников, застрявших в текстурах! Не удивительно — после ночных-то злоключений и удара головой. Только в обморок упасть прямо посреди улицы не хватало.       — Вой! — но обитателя её головы, похоже, не интересовали Верины проблемы. Затыкаться он не собирался. — Открой глаза! Слышишь меня?!       — Отстань, — почти простонала Вера. Что за ненормальный! — Не видишь, мне плохо?!       — Это не тебе плохо, — не собирался сбавлять обороты сосед. — Всё, что ты видела до этого, — это иллюзия. А теперь она начинает спадать. Открой глаза, иначе она успеет восстановиться!       Вера скептически хмыкнула. Версия казалась даже не нереальной. Это было полноценное порождение больной фантазии. Но глаза Вера всё-таки открыла.       Мерцающие точки всё ещё были, но теперь они сконцентрировались где-то на периферии зрении. Зато турник стал совершенно нормальным и больше не удивлял выпадающими из общей картины частями.       — Ну и где твоя иллюзия? — не смогла не поддеть Вера. — Или мне надо сказать «абракадабра»?       В голове вполне довольно усмехнулись:       — Сейчас увидишь. Выйди из арки.       Это всё ещё не убедило. Но Вера пошла — не стоять же здесь из упрямства, в самом деле? А так она хоть на десяток метров станет ближе к теплому родному общежитию.       По широкой дуге Вера обошла лужу, потом обогнула жигули и направилась к детской площадке.       — Стой! — только дойти туда ей не дал голос в голове. Остановил сразу за жигулями.       — Я еще слишком далеко, — вполне резонно возразила Вера. — И вообще, любой ребенок знает, что самый верный способ убедиться в реальности турника — это потрогать турник.       — Любой ребенок знает, что иллюзии лучше всего работают вблизи, — отрезал сосед. — Иллюзорный турник чувствуется как турник, выглядит как турник и даже пахнет как турник. Но он остается иллюзией. И только если смотреть издали и на фоне того, что реально, можно отличить иллюзорный турник от настоящего. Любой иллюзионист совершает ошибки, часто именно характерные ошибки называют почерком. Иллюзионисты не могут создать идеальное повторение реальной вещи, всегда остаются какие-то ракурсы с неправильной перспективой или неправильные световые пятна и тени, которые ни один человек не может рассчитать в точности. Это видно не сразу, а только если смотреть на картину в целом. Поэтому на иллюзии всегда смотри издали и на фоне чего-то реального, если хочешь увидеть сквозь них.       Только когда голос в голове замолчал, Вера отмерла. И поняла, что она неподвижно стоит посреди дороги, глазеет на турник и слушает, забыв об отмерзающих пальцах и носе. Причем слушает то, что нереально и реальностью быть не может. Но вот подается оно так, что почти верится и в иллюзорный турник, и в то, что ей, в самом деле, когда-нибудь понадобится «видеть сквозь иллюзии».       — Да тебе… — начала Вера, но её перебили:       — Сейчас всё увидишь.       «… нужно романы писать», — закончила Вера про себя.       — Найди какую-нибудь точку за турником, в реальности которой не сомневаешься, — продолжал давить сосед, похоже, допуская, что Вера может просто развернуться и уйти. В принципе, это было недалеко от истины. И поступить так Вере не давала именно убедительность и то, что ей попросту не давали вставить слово и заново убедить себя в своей правоте. Пришлось искать ту самую точку.       Думала Вера не особо долго, почти наугад уставившись в стену дома, где-то на уровне второго этажа. Этот дом она тут уж полтора года видела, вряд ли приходилось сомневаться в его реальности.       — Хорошо, — похоже, её выбор вполне одобрили. — А теперь смотри туда и постарайся расфокусировать зрение.       Сначала не происходило ничего. Вера разглядывала веселые зеленые шторки в окне второго этажа и чувствовала себя тихим сумасшедшим. Она даже люстру в чужой квартире успела рассмотреть, краем глаза наблюдая за детской площадкой, а обещанная иллюзия всё не исчезала. А потом Вера наклонила голову, устав стоять неподвижно. И это простое движение словно сместило фокус, детская площадка бросилась в глаза непривычно резко. И неприятно-чужеродно.       Всё вдруг поплыло, детская горка принялась двоиться. Голова вновь пошла кругом, мерцающие точки выбрались с периферии зрения, заметались. Вера пошатнулась.       — Хорошо, — заявили в голове таким тоном, точно предобморочное состояние на улице в мороз было просто пределом мечтаний. — А теперь я скажу «абракадабра», и иллюзия исчезнет!       И точно эта «абракадабра» действительно имела силу, точки вспыхнули ярче. И рассыпались.       А после вокруг стало твориться что-то невообразимое.       Турник дрогнул, по нему прошла крупная рябь. А затем медленно и неотвратимо турник принялся таять, как снег по весне, точно кто-то невидимый стирал его ластиком. За турником последовал «грибок» и песочница, потом горка. Детская площадка растворялась в воздухе, а вместо неё появлялись черные пожжённые останки другой, очень похожей, детской площадки.       Вера стояла, не в состоянии сдвинуться с места.       Это просто нереально. Немыслимо. Это что-то за гранью разумного. Она просто потеряла сознание, и это всё ей привиделось!       Она даже зажмуривалась и мотала головой, пыталась себя ущипнуть или ударить, но ничего не помогало. Детская площадка исчезала. Там, где она была, появлялось покореженное от жара, оплавленное железо, в котором с трудом угадывались качели, турник и горка. «Грибка» не было вовсе — огнем его съело до основания, только короткий столбик торчал из песочницы.       Точно поле после взрыва. Точно ночью началась война, и кто-то скинул сюда бомбу.       К счастью, в голове никак не комментировали Верины ухищрения по возвращению себя к реальности. За всё то недолгое время, что иллюзия таяла, голос сказал всего одну фразу.       «Это хуже, чем я думал».