Алиса в чужой стране

Дрожащие пальцы не сразу набрали нужную комбинацию цифр. Со второй или третьей попытки, я не помню точно, дверь открылась, и я зашла внутрь, с каждым шагом всё меньше уверенная в том, что мне вообще следует подниматься и возвращаться в квартиру. Я же могу уйти. Билет у меня в рюкзаке, вполне могу улететь хоть сейчас. Могла бы, если бы не нужно было оповещать о вылете по открытой дате билета заранее. Но эти два дня я могу провести в каком-нибудь дешёвом отеле. Могу же? Деньги на карте у меня есть. Мне незачем возвращаться, по сути. Я могу перестать быть проблемой. Ведь этого я хотела все эти дни? Не быть проблемой. Не быть обузой. Облегчить жизнь всем вокруг и голыми руками зарыть саму себя в землю. Так что тебя останавливает? Пока не зашла в лифт — разворачивайся и иди прочь. Ищи отель. Заряжай телефон и звони в авиакомпанию. Нажимаю на кнопку лифта, захожу в тут же открывшиеся двери. Я не могу не попрощаться. Не поблагодарить. Да, благодарила я раз сто уже. Но просто взять, уйти и не вернуться — по-свински. Джаред этого не заслуживает. Расскажу ему всё, поблагодарю, попрощаюсь — и в какой-нибудь отель. Чтобы не занимать ни секунды его времени больше. Надеялась, что лифт будет везти меня вечность, или, может, трос оборвётся по пути, и мне и не придётся ничего Джареду говорить. Проблема решится сама собой. Никакой Алисы — никаких проблем. Только остановился на нужном этаже он меньше, чем за полминуты, и вот я уже стою перед незапертой дверью, которую Джаред мне, видимо, открыл, услышав по домофону. В голове вырисовывается, как я захожу и прямо с порога — «Я тебе солгала». Джаред опешит, и пока он будет в состоянии немого шока, я объясню всё быстро. Скажу, что мне жаль. Обниму его на прощание, развернусь, и уйду искать убежище на ближайшие дни. И ни слезы, поняла? Он не должен видеть, что тебя выясненная информация раздавила и превратила в непонятное месиво. Не должен тебя жалеть больше, никогда. Ты сама во всем виновата. Столько винила вселенную и неизвестно кого за произошедшие с тобой события, но на самом деле виновника ты можешь видеть, смотрясь в зеркало. Удобно — идти далеко не надо. Странно ему, должно быть, будет меня видеть в моей собственной куртке. В одолженном им свитере и моей куртке. Это выглядело неправильно, потому что объединяло в себя два разных мира, которые и не должны были пересекаться никогда. Он ждал меня в прихожей, когда я наконец осмелилась войти. — Наконец-то, — выдыхает он, когда дверь открывается. — Я уже боялся, что что-то случи… Бросает фразу на полуслове, потому что взглядом останавливается на рюкзаке, висящем на моём плече поверх кожаной куртки. Часто моргает, хмурясь, будто пытается понять, кажется ему или нет. Не кажется. Позволь залезть к тебе в голову сейчас и понять, о чём ты думаешь. Мне правда до жути интересно. Что я купила эти вещи? На те две купюры, что ты мне дал? Или… или что, Джаред? Что ты думаешь, скажи мне? Действуй по плану — говори уже те злополучные три слова, что крутила в голове всю дорогу до квартиры. Я солгала тебе. Вслух, Алиса, вслух. — Я… я… Лямка сползает с плеча, и я не ловлю падающий на пол рюкзак. Негромкий шум не заставляет Джареда отвести взгляд и посмотреть. Он вглядывается в моё лицо, наблюдает за моими жалкими попытками сказать хоть что-то. Я даже уже не могу повторять это бессмысленное «я», пытаясь начать предложение, вырывается только судорожный вдох. Перед глазами всё плывёт, но я пытаюсь рассмотреть в этой мешанине лицо Джареда, запомнить, впитать в себя каждую черту, каждый миллиметр, потому что я не увижу его больше, и я забуду его лицо, если не вырежу тупым ножом его у себя на черепной коробке. А я не хочу забывать. Внутренности трещат по швам, а я всё пытаюсь найти в себе силы сказать хоть слово. Ты разве ещё не поняла? В тебе нет сил. Ты слабая. Твоя слабость привела тебя ко всему этому. Я хватаюсь рукой за ближайшую стену, потому что перед глазами всё продолжает вращаться, как на дурацких американских горках. Куда делся весь кислород? Ноги едва ли держат, и из глаз текут слёзы. Откуда они? Всё это время глаза оставались сухими. Ты обещала самой себе, что не будет ни слезы. Обещала. Слабая. Это слово бежит по венам и жестоко терзает органы изнутри. Я почти полностью прислоняюсь к стене, повернувшись к Джареду спиной. Стена — единственная опора. Упираюсь в неё лбом, сжимаю ладони в кулаки. Слёзы стекают по щекам беззвучно, хотя хотелось кричать и бить кулаками до крови. — Эй, эй, эй, — бормочет Джаред, протягивая ко мне руки. Осторожно берёт меня за запястье, отлепляя от стены, и позволяет мне сделать его своей опорой. И мне и не остаётся ничего — хватаюсь за него дрожащими пальцами, тщетно пытаясь оставаться на ногах. Меня всё больше тянет к полу — упасть и не вставать, до дня вылета. Не делать ничего. Не говорить ничего. Не чувствовать ничего. — Элис, что случилось? Скажи мне, что случилось? Колени в конечном итоге просто подкашиваются. Джаред не помогает мне держаться на ногах — просто легонько придерживает и сам садится на пол вместе со мной, всё ещё держа меня в своих руках. Гладит по волосам, прижимает мою голову к своему плечу. Лучше бы ты сразу выгнал меня, Падалеки. Как только увидел в новой/старой куртке и с рюкзаком — вытолкнул бы за дверь и запер её, вырезав меня из твоей жизни. Зачем ты жалеешь меня? Зачем утешаешь? Зачем, а? Зачем?! Я не заслужила, Джаред, господи, я же не заслужила. — Утром я… — всхлип. Морщусь, пытаясь проглотить ком в горле. Я должна сказать, должна. — я… я солгала, мне… Беззвучный пару секунд назад плач превратился в рыдание. Я вздрагивала от всхлипов в его руках, а он всё продолжал успокаивающе гладить меня по спине, по волосам и плечам. — Я догадался, Элис, — совсем тихо, куда-то мне в затылок. — Всё в порядке. Плачь. Тебе полегчает. Плачь, вот так. Я рядом. Конечно, догадался. Джаред не был глупым, сложить два и два — проще простого. Его голос, тихий, тёплый, бархатный, выворачивающий наизнанку, заставлял рыдать ещё больше. Джаред не должен меня успокаивать. Не должен. И так уже утешал непозволительно часто. Я и так рыдала слишком много, слабая и безвольная, позволяющая проблемам растаптывать меня, как насекомое. Из моих слёз за эти дни уже можно наполнить целую ванную. Он же даже не знает причины. Просто видит, что мне плохо и пытается помочь. Вот так вот всё просто. Для него — просто. А другим было бы плевать. Но будет он меня жалеть так же, когда узнает правду о причинах моего пребывания здесь? Не помню, сколько мы так просидели. Точно не дольше того времени, которое я просидела одна на улице, не решаясь идти в подъезд. Но долго. Только когда рыдания наконец затихли, а всё новые слёзы перестали стекать, он слегка отстранился и посмотрел мне в глаза. Это было жестоко, на самом деле. Я не могла, да и не пыталась, разобрать, что читается в его взгляде, просто смотрела, не моргая. А вот он в моих глазах явно что-то высматривал, будто хотел ответить на свой же не озвученный вопрос. Что ты думаешь обо мне сейчас, Джаред? Он налил мне чай. Это уже было традицией — выпить кружку успокаивающего чая, когда всё катится к чертям. Я нервно сжимала её в руках, хотя чашка была горячей и слегка обжигала ладони. Смотрела перед собой и не решалась поднять глаза на Джареда, стоящего у кухонных тумб. Он не стал расспрашивать меня. Знал — или, может, надеялся — что я скажу всё сама, и давить не хотел. Просто ждал в тишине. Рукав свитера раскатался, и я подправила его, будто это имело значение. Куртку я уже сняла, повесила на крючок в прихожей. Должна была уйти уже давно, по плану, но план разваливался по кускам. — Я солгала тебе. Смотрю на него, прикусив губу. Он кивает — уже слышал. Знает. Скажи что-нибудь поновее. Его интересуют причины. Скажи ему их. Но какие тут могут быть причины? Я паршивый человек, и этим, в принципе, всё уже сказано. — Помнишь того мужчину? «Преследователя», — голос безжизненный, будто и не мой вовсе. Джаред шумно вздыхает, и в глазах у него — догадка. Я же говорила — он не глупый. — Ты же не… Киваю, и он сжимает челюсть. Так, что желваки по скулам заходили. Злится. Пускай злится — заслужила. Может накричать на меня. Или, наоборот, не разговаривать со мной больше. Мне и не нужно, я должна лишь рассказать всю правду, чтобы не оставлять его в неведении, и уйти. Все будут счастливы. Он устало проводит ладонями по лицу. Смотрит куда-то в сторону, думает. Медлит немного и садится за стол, напротив меня. Я всё ещё грею не замёрзшие руки кружкой. — Почему ты не рассказала мне? Прячу взгляд в кружке и нервно кусаю губу. Ничего не отвечаю, потому что слова встали где-то поперёк горла и жгли язык. Даже плечами не пожимаю, потому что ответ-то у меня есть. — Он запретил тебе? Может быть, мне даже не придётся ничего и говорить. Джаред сам может заполнить пустые пробелы в информации, которая у него есть. Кивок. Молчание какое-то время. Он вглядывается в меня, будто хочет что-то прочитать по моему лицу. — Если бы ты сказала мне, — делает паузу, ткнув пальцев в стол, — мы бы что-нибудь придумали. О чём ты думала… боже, да я ни за что не поверю, что ты не представляла, насколько это может быть опасно. Придумали бы. Вместе. Не пришлось бы врать. Придумывать правдоподобную ложь полночи и так и не придумать ничего стоящего. Переживать, что Джаред всё поймёт. Ты могла просто рассказать. Алис, ты тупая или да? Всё было бы нормально, если бы я просто решилась с ним поговорить. С чего я вообще решила, что он бескомпромиссно решит пойти со мной, причём в открытую? Да что вы от меня хотите, последние сутки у меня будто мозг из черепной коробки вынули и запихали вату. Теперь я пожимаю плечами. Потому что на эти его слова у меня ответа нет. Джаред раздражённо выдыхает, не дождавшись от меня и слова, и переводит взгляд куда-то в сторону. Сделанный глоток чая обжигает горло. — Так, что ты узнала? Вот и самая интересная часть. Теперь уже заговорить придётся, и одними кивками я не отделаюсь. Ещё один глоток чая. Давай. Рассказывай и покончи уже со всем этим. Мысли в голове смешались в какую-то несвязную кучку и не давали и рта раскрыть. Джаред молча сидел и ждал, не торопя. Думал, наверное, пока о своём, и я бы всё отдала, чтобы на какое-то время стать телепатом. Только на время и только для мыслей Джареда — остального мне не нужно. — Это всё — моя вина. Слова дались труднее, чем я представляла. Выжженные у меня под веками, они казались горькими до боли в горле на вкус. Джаред хмурит брови, не понимая. Я сама не понимаю, поверь мне. Не понимаю, как можно быть настолько безвольной, чтобы согласиться на подобное. Ждала, что он начнёт задавать вопросы, на которые я смогу ответить, потому что нужно от чего-то отталкиваться. Но я сказала слишком мало, чтобы появилось больше хотя бы одного вопроса. Вот и выкручивайся теперь. — Я здесь, — начинаю и тут же закусываю губу до саднящей боли, — потому что решила поучаствовать в эксперименте, — не смотрю на Джареда, взгляд пустой — в поверхность стола. — Мне удалили воспоминания, потому что я попросила об этом. И я… я получила за это деньги. Теперь, Джаред, можешь меня ненавидеть. За то, что вся твоя жалость ко мне, забота, переживания — впустую. Я не заслужила. Сама подписалась на то, отчего страдала. Взгляд поднять я точно не решусь — страшно. Не хочу видеть его реакции. И так могу представить её у себя в голове — стиснутые кулаки, ходящие желваки, глаза, полные злости. Картинки в воображении достаточно, а пересекаться с ним взглядом не осмелюсь. — Это всё — эксперимент, — зачем-то повторяю я, судорожно выдыхая на последнем слове. Насколько я вообще могу судить по боковому зрению — он не двигается. И молчит. Дышит ли вообще? Сидим, как две статуи. В очередной раз. Да по всем моментам, когда мы оба замирали, как камень, можно собрать целый музей наших скульптур с девизом «Долой любое движение». Он неожиданно встаёт, и я вздрагиваю. Делает несколько шагов в сторону и замирает там, устало потирая шею. Его спина напряжена, а сам он смотрит куда-то по направлению к окну. Ну же, скажи мне, Джаред, о чём ты думаешь? О том, насколько я поехавшая? Или жалеешь обо всех потраченных на меня часах? — Это всё просто не имеет смысла, — поворачивается и разводит руками в стороны. — Каким вообще образом ты оказалась на улице? Как? Это не вяжется с тем, что ты рассказывала раньше. У меня даже рот от удивления приоткрылся. Ловила ртом воздух, абсолютно не уверенная в том, что он действительно сказал то, что я услышала, а не ты и твой поганый эксперимент испортили мне нормальный человеческий отпуск. За всё это время у меня и крошечной мысли не возникло, что, возможно, Джаред будет задавать вопросы. Что, возможно, мне придётся на них отвечать. — И твоё состояние… — не унимался. Рассуждал вслух. — Ладно. Хорошо, это может быть побочным действием твоей амнезии. Но почему этот мужчина следил? Чтобы что? Наблюдать за последствиями? Молча смотрела на него, дожидаясь, когда череда вопросов оборвётся, а в голове — пустота. Ни единого ответа. Даже думать сил не было. — Если это «мероприятие» такое официальное, то почему он не мог так же официально подойти и спросить сам? Зачем преследовать, как маньяк? Я не хочу врать, клянусь — ну не хочу. Утра мне было достаточно по горло. По идее, «недоговорить» — это не врать, так же? Я же не стану придумывать какие-то оправдания Ржевскому, не стану придумывать новую историю, переворачивать её верх дном. Но одно дело, Алис, промолчать, а другое — сказать «Я не знаю» — а именно это у меня сорвалось сейчас с губ в ответ на все его вопросы, — и это уже ложь. Потому что всё ты знаешь. Я же и не себя защищаю, в принципе. Если бы защищала себя — да, мерзкий поступок, признаю, можете ненавидеть меня ещё больше. Но я не хочу, чтобы Джаред узнал, что меня кинули, потому что с его развитым чувством справедливости он не оставит это всё просто так. Ему же будет хуже. Больше проблем, больше стресса, ему это не нужно. Я и мои проблемы ему не нужны. — Я узнала только основное, — продолжаю бормотать себе под нос, не решаясь поднять на него взгляд. — А задавать больше вопросы я не хотела. Хочу просто забыть об этом всём, понимаешь? Это уже недалеко от правды. Я действительно не задавала особо вопросов. Я действительно хочу вычеркнуть этот эпизод про эксперимент из своей головы навсегда. Джаред не отвечает ничего — снова думает, рассуждает, теперь уже молча. Пытается, наверное, сложить по пазлам цельную картину, но у него вряд ли получится, потому что в картине остаётся огромная чёрная дыра. Я слегка отодвигаюсь от стола и поворачиваюсь к Джареду всем телом, подперев спинкой стула плечо. Даже интригует, чем закончится этот разговор. Уйти мне придётся, да, но на какой ноте? — Ты помнишь, что тебя заставило это сделать? Я… я просто не совсем понимаю, что тебя могло на это подтолкнуть. Хотела бы не помнить и не знать. Быть уверенной, что на стирание памяти меня подтолкнули ужасные события, быть способной жалеть себя, мысленно гладить по голове и шептать «Это не твоя вина, после случившегося было бы трудно не согласиться». Но жалость к себе я уже как несколько часов засунула в дальний ящик и заперла всеми возможными замками. С меня уже достаточно. — В этом весь смысл, — я усмехнулась почему-то, совсем не весело. Неуверенно подняла на него глаза и ногтями сжала тонкую кожу на ладони до боли. Чтобы фокусироваться на ней и не плакать больше, как маленькая девочка. — Мои проблемы… они были неважны. Глупы. Совсем несерьёзны. Я просто не справилась… я… Джаред сел на корточки напротив меня, и я чисто физически не смогла продолжить фразу. Запнулась, прикусив губу, потому что он коснулся моих пальцев своими. Положил свою ладонь поверх моих, крепко сжав. Зачем ты это делаешь? — Почему ты так строга к себе? Я не строга, я смотрю на ситуацию трезво. Но почему он этого не видит? Почему не видит, насколько я слабая? Почему, вместо того, чтобы накричать, утешает? — У людей бывают проблемы серьёзнее. Смерть близкого человека, болезнь… да что угодно. То, что было у меня — пустяки. Это было неважно, это… Продолжать сил нет. Будто что-то давило на грудь, мешая говорить. Он задумывается о чём-то, смотря в одну точку. Я сижу, не шевелясь, боюсь потерять обжигающее прикосновение его руки к моим пальцам. — Знаешь, — начинает он, всё ещё смотря в одну точку. — Не помню, кто именно, но кто-то мне однажды сказал, — поднимает взгляд и смотрит мне прямо в глаза, будто добавляя своим дальнейшим словам веса: — человек, утонувший на глубине пяти метров, не живее человека, утонувшего на двадцати. Любая проблема важна, Элис. Если ты решилась на это, значит, у тебя были причины. Качаю головой, не соглашаясь. Он раздражённо выдыхает, убирая ладонь с моих рук, а во взгляде — какая же ты упёртая. Хотелось вцепиться в его руку, сказать: не убирай. Пожалуйста, не убирай, это глоток воздуха, пожалуйста. Я задохнусь, ты этого хочешь? Сама виновата — прекрати препираться и стоять на своём, как подросток. Ты можешь быть не согласна с ним, но просто молчи и ничего не отвечай, поняла? Пусть говорит, что хочет, а ты просто вежливо слушай. Но что я могу поделать? Джаред, ты не видишь ситуацию целиком. Ты смотришь через розовые очки. Он усмехается почему-то, вырвав меня из мыслей. — Ты тогда — через чёрные. Через слишком чёрные очки. Только не говорите, что про розовые очки я сказала вслух. Ещё немного — и я просто сойду с ума. Он всё ещё сидел передо мной. Так близко, что мне даже руку полностью вперёд вытягивать не нужно, чтобы докоснуться его грудной клетки. А хотелось очень — коснуться. Просто кончиками пальцев, провести незатейливый узор по его вздымающейся от дыхания груди. Но нельзя. Неправильно. Незаконно. После всего — просто не могу. Если он захочет меня коснуться — пожалуйста, я не буду против, это меня уничтожит изнутри в очередной раз, но я буду только рада. Но я сама — не могу, мне не дозволено. Его волосы были растрёпаны слегка. Одна прядь падала на глаза. А он не убирал. Смотрел на меня своими непонятного цвета красивыми глазами и не убирал. Почему ты её не уберёшь, Джаред? Мозг ещё не успел отглючить и вовремя среагировать, когда я протянула руку и провела по его волосам, убирая мешавшие пряди назад. Его волосы такие мягкие. Почему он так часто прячет их под шапкой? Алис, ты пьяна? Отдёрни руку и проваливай отсюда — у тебя план был, если ты не забыла. Рассказать и уйти. Ты рассказала. Второй шаг какой? Правильно, уй… — О чём ты сейчас думаешь? — мой голос такой, словно и вправду пьяна. Тихий. Неуверенный. Язык слегка заплетался. Столько мысленных вопросов, и тут раз — в лоб. Непозволительные прикосновения, непозволительные вопросы — да кто ты такая, Алис, что ты вообще делаешь? Тебя здесь и вовсе быть не должно. С другой стороны — я уеду и забуду это всё. Я уеду, и он забудет меня. Можно ненадолго и побыть в пьяном бреду на физически трезвую голову. — Я злюсь на тебя, Элис, — говорит таким тоном, будто не злится вовсе, а убаюкивает перед сном. — Но я могу тебя понять. — Ты о лжи или об амнезии? — всё ещё касаюсь его волос пальцами, не убирая руку. Заворожённо смотрю на то, как свет, проникающий в комнату через не закрытые шторами окна, переливается в его тёмно-русых прядях. — Обо всём. Он вдруг ловит мою руку. Ладонью обхватывает запястье, будто собираясь отстранить мою руку от себя, но не отстраняет. Просто держит, невесомо и крепко одновременно. На секунду мне показалось, что он собирается приблизиться. Может, он просто качнулся, потому что в его положении сидеть не особо удобно, я не знаю, но мне правда показалось, что он сейчас привстанет, приблизится, и кто знает, что ещё сделает. Скорее всего, просто чересчур разыгравшаяся фантазия выдавала желаемое за действительное. Тем не менее, внутри всё равно всё застыло в напряжённом ожидании. Даже дыхание затаила практически. Он вдруг закрывает глаза и шумно выдыхает, ослабляя хватку. Через мгновение и вовсе выпускает моё запястье из своей руки, встаёт и в несколько шагов оказывается у окна. Я тоже выдыхаю вслед за ним, заторможенно, но всё же — будто и не дышала до этого вовсе. Болезненным взглядом слежу за тем, как он каменеет, каменеет, снова погружаясь в свои мысли. Что я снова натворила такого, что ты прячешься от меня в свои размышления? Убедилась, что не сказала этого вслух — прикусила язык. Себе я сейчас доверять не могу, ляпну что-нибудь. Когда молчание затянулось, я допила остывающий чай в несколько больших глотков и встала из-за стола, неуверенно покосившись обратно на Джареда, который задумчиво скрестил руки на груди. — Мне жаль, что я отняла твоё время, — неловко топчусь на месте, а он только голову поворачивает. — Я бы хотела его тебе вернуть, но не могу. А деньги все я постараюсь вернуть, обещаю, — делаю спиной несколько шагов назад, к коридору. — И, эм, чтобы больше не создавать проблем, я пару дней поживу в отеле. До вылета. Уже почти развернулась и ушла. До коридора — два шага. Потом до прихожей, взять рюкзак, куртку, и оставить Джареда наконец в покое. — Ещё чего. Это ещё чего леденящими руками обхватило лёгкие и сжало, так сильно сжало, что я только и могла, что остановиться, замереть, как очередная скульптура в нашем маленьком с Джаредом музее. Я должна была повернуть голову и спросить через плечо «Что, прости»? Но не обернулась. И слова застряли на уровне горла. Шумно дышала, и мои плечи поднимались в такт дыханию. — Если ты сама хочешь уйти — потому что я тебе надоел или что-то в этом духе, — то я не могу тебя удержать. Иди, — его голос ближе, чем был до этого. Уже, значит, повернулся ко мне. И подошёл на шаг, или два, ближе, я не могу разобрать точно. — Но если ты собираешься уйти, потому что «ты проблема», — повторил мои слова таким тоном, будто это несусветная чушь. Как назвать собаку семейством кошачьих или ещё что-то нелепое, — то иди и разбирай вещи. Странная реакция, но мне хотелось рассмеяться. Облегчённо выдохнуть, запрокинув голову назад, взглядом к потолку. Только я молчала, не издавала и звука, и едва ли дышала. В какой-то степени это завораживает — видеть, как другой человек переходит намеченную черту. Не ты, а кто-то другой. Я перешла её уже миллион раз, но мы всегда возвращались к началу, а после сегодняшних событий мне вовсе казалось, что эта черта — теперь не просто полоска, тонкая граница, а огромная китайская стена. Это же просто Джаред. С которым мы стебёмся над акцентами друг друга, с которым смотрим не всегда смешные фильмы и всё равно смеёмся над этими несмешными шутками, с которым играем в шахматы так, будто это игра не на жизнь, а на смерть. Я — не предатель, оказывается. Можете в это поверить? Не лгунья, не последняя сволочь, не тряпка. Можете? Потому что я — не могу. Не могу поверить. Но я же пообещала самой себе. Если я останусь, то, может, и не буду безвольной в его глазах, наверное, но в своих — буду. А не плевать ли уже? В моих собственных глазах я уже не могу быть хуже, ниже падать просто некуда. Я оборачиваюсь и быстро — пока мозг ещё не успел подумать и остановить меня, а он точно остановит, в этом я уверена — подорвалась к Джареду, почти врезаясь в него, ему даже рефлекторно маленький шаг назад пришлось сделать, чтобы сохранить равновесие и не упасть вместе со мной. Обхватила руками его плечи и уткнулась лицом куда-то в шею. «Китайская стена» трещала по швам, и мой рассудок вместе с ней. — Два дня, — приглушённо заявляю я. — Ты сама выбираешь, когда улетишь? — уточняет он, положив ладонь мне на затылок. Я киваю. Боже, его сердце так стучит, я могу его слышать, чувствовать, даже не прижимаясь к его груди особо сильно. — Тогда неделя. Я так понимаю, я тут схожу с ума не одна? Джаред, ты мазохист или что, какая ещё неделя? — Три дня. Максимум. Я не могу. — Пять. — Три, Джаред. Тебе не хочется побыть одному в свой отпуск? Уже побыл. Провёл время в одиночестве, а потом притащилась я с новостью — сюрприз, я только что беседовала со сталкером. Ему определённо нужны беззаботные дни. Когда можешь посидеть один и не переживать при этом, где шляется та, за которую ты, вроде как, ответственен, раз приютил ненадолго. И он, видимо, подумал о том же. — Хорошо, — совсем тихо, шёпотом. — Три дня, — и невесомое касание губами моих волос. Первым делом я позвонила в авиакомпанию и назначила дату вылета, чтобы не было пути для отступления. Лучше чётко знать, сколько времени мне здесь осталось, пусть сердце от этого и саднит. Когда мой телефон полностью зарядился, я попросила Джареда сказать пароль от вай-фая. Не потому что мне хотелось посидеть в интернете или что-то в этом роде, нет, я полторы недели спокойно провела без мобильника, даже и не вспоминала бы о нем, если бы мне его не вернули. Просто под кожей таилась малюсенькая надежда, что я могу что-то узнать о себе в соцсетях. Должна же я быть в них зарегистрирована, в конце концов? Двадцать первый век, всё-таки. Пока телефон включался до раздражения медленно, я нервно барабанила по столу пальцами. Джаред налил нам по кружке чая. Наконец, на мобильнике высветились обои с изображением пейзажа, и я подключилась к нужной сети, введя пароль. Сердцебиение участилось, и в пальцы будто напихали ваты. На рабочем столе целая папка с названием «социальные сети» — ВКонтакте, YouTube, Инстаграм, WhatsUp. Первым делом я зашла ВКонтакте. Особо ни на что не надеюсь, потому что наверняка там будут только одно-два непрочитанных сообщений. Обычно у людей за неделю отсутствия в соцсетях набирается сообщений намного больше, но судя по той видеозаписи — вряд ли у меня особо много людей, желающих со мной переписываться. Я терпеливо смотрела на диалоговое окно, ожидая, когда наконец-то загрузятся сообщения. Телефон к новой сети, наверное, ещё не до конца подключился. Только через несколько долгих секунд до меня дошло осознание, что в верхнем левом углу написано не «Обновление» или «Ожидание сети», а «Сообщения». Уже всё давным-давно загрузилось. И ни одного входящего. Последний диалог по дате был даже не двадцать второго июня, когда я улетала в Канаду. Он был в конце мая. По мне будто грузовик проехался. Туда-обратно, несколько раз. В принципе, чего я ожидала? Что у меня будет диалогов так десять, в которых каждый обо мне беспокоится и спрашивает, куда я пропала? Что кого-то вообще волнует, где я? Но, чёрт возьми, меня нет в России, в родном городе, уже две недели почти. Я надеялась хоть на одно. На одно сообщение. Ради интереса тыкнула на последний диалог, который был в мае, и бегло просмотрела сообщения — судя по всему, незнакомый мне в жизни человек. Мы обсуждали какого-то блогера и шумную тему вокруг него. Диалог первая начала я, с предлогом просто немного пообщаться. И это было больше месяца назад. Но я не унываю, ещё ведь есть WhatsUp, верно? Может быть, людям из моего окружения удобнее общаться там. Я уже успела облегчённо выдохнуть, когда увидела справа от какого-то диалога число «67», значащих, что шестьдесят семь сообщений не прочитано. Но это оказалась группа. Не личные сообщения. Личные тоже есть — диалог чуть ниже, с какой-то «Натальей Дмитриевной», три сообщения. Но я сперва нажимаю на диалог с названием «Магазин», он новее, и читаю, слегка ссутулившись. Там три участника группы попеременно пишут какие-то более или менее официальные базовые сообщения по типу «Задержусь», «Извините, мне нужно уйти раньше сегодня немного» или «Кто может заменить?». Я читала бегло, пока не наткнулась на свою фамилию. «Ира»: Кто может вместо меня сегодня на смену выйти? Я потом тоже за кого-нибудь выйду. И с меня шоколад. «Наталья Дмитриевна»: Опять? Ларёк мой, а работаю на сменах больше вас с Настей вместе взятых. И куда пропала Токарева? Хоть бы предупредила. «Ира»: Ну в сети она уже три дня не появлялась. Ей писал кто-нибудь? «Настя»: Рекорд. Она ж даже на работе телефон из рук не выпускала. «Наталья Дмитриевна»: Я писала. Не отвечает, естественно. И это — единственное упоминание обо мне за шестьдесят семь сообщений. Они переключились обратно на тему, кто выйдет на смену вместо этой Иры. Я зашла, не знаю зачем, в диалог с Натальей Дмитриевной, хотя уже понимала, что увижу. «Почему ты не пришла сегодня? Магазин полдня закрытый простоял, предупредить сложно было?» «Ты вообще собираешься появляться?» «Поздравляю, кое-кто в этом месяце остаётся без зарплаты» И ни одного сообщения, выражающего, ну я не знаю, переживание? Мысль о том, что со мной могло что-то произойти? Да я пропала на две недели. На две. Недели. Это, может, не так уж много, по сравнению с месяцем или вовсе годом. Но никого даже не смутило, что я и в сети не появляюсь. Если бы я просто заболела, я бы ответила. Ладно, Алис, не унывай. У нас ещё остался инстаграм. Может быть, ты общаешься с кем-то в директе? Но, конечно же, я не общаюсь ни с кем в директе. Слишком наивное предположение после двух неудач до этого. У меня двадцать три подписчика — сомневаюсь, что я знаю кого-то лично — и почти сотня подписок. Полистала — почти все являются какими-то звёздами с миллионной аудиторией. Актёры, певцы, блогеры. Вау, я даже на Эклза подписана была? В директе — ни одного сообщения, даже ни одного диалога нет. Да это просто до смешного нелепо. Я будто персонаж ситкома, унылость жизни которого сценаристы пытаются передать самыми гиперболизированными способами. Желание уезжать обратно в Россию понизилось ещё больше. Оно и так было на уровне трёх-пяти баллов — по стобалльной шкале, — но сейчас оно ушло просто в минус. Я там никому не нужна. Абсолютно. А здесь? У Джареда своя жизнь. Я и так вклинилась в неё, как лишнее, ненужное звено правильно составленной цепи. Чтобы не испортить цепочку окончательно, лучше уж выдернуть это звено клещами, и побыстрее. Поэтому, как бы я ни хотела, я не могу остаться на неделю. Чем быстрее, тем выдёргиваться будет безболезненнее. И цепи, и звену. Я планировала эти три дня посидеть тихонько в четырех стенах, совершенно безвылазно, даже в магазин не выходя и настраиваясь на ближайший отъезд, смотря какие-нибудь фильмы. Как выяснилось, у Джареда планы были другие. — Ты правда хочешь последние дни в Канаде провести сидя взаперти? Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Дышу глубоко и смотрю прямо на него, держа руку на ремне безопасности, потому что планировала вообще-то уже отстегнуть его и выйти из машины. Последние несколько минут я говорила ему о своих «планах», и он ничего не отвечал. Я и успела уже подумать, что он просто со мной соглашается. И мысли не было, что может не согласиться. Ему же хуже будет, если я вдруг воспряну духом и захочу таскаться по разным уголкам Ванкувера. — А ты правда хочешь возиться эти дни с той, кто… — Да перестань ты уже, я слышать больше уже этого не могу. Я сто раз тебе уже сказал — мне плевать. Ты всё та же Элис. Ладно? Я молчу несколько секунд, смотрю на него, не моргая. До этого он отвечал на моё нытьё спокойнее, и я это уже стала воспринимать как само собой разумеющееся. И с какого такого чёрта? Даже такой терпеливый человек, как Джаред, не выдержит, если просто ныть, ныть и ныть. Особенно если повода как такового нет. Что с тобой не так, Алис? Внутренний голос противно запищал, протестуя — мол, отвращение я чувствую от прошлой себя, все мои проблемы из-за неё, а это уже повод. И что с того? На то это и «прошлая» я, чтобы просто скомкать эту забытую личность, как черновик, и забросить в дальний пыльный ящик. Не вспоминать больше, никогда. — Ладно, — выдаю я всё же спустя долгое молчание. — Извини. Он усмехается. Я нервно сглатываю, брови слегка дёрнулись. — И извиняться прекрати. Одного раза было достаточно. Но то было другим «извини». Это же разные вещи. До этого я просила прощения за всю эту ситуацию в целом, потому что ну ясное дело я виновата. А сейчас — за нытьё. Вслух я этого говорить не стала, просто кивнула, поджав губы. Отстегнула ремень наконец и вышла из машины на улицу. Прикрыв глаза, я шумно вдохнула прохладный воздух, проветривая запутанные мысли. Нужно вернуться к мысленному списку дел, который я пыталась составить, сидя в очереди час назад. В авиакомпанию позвонила. Этот пункт был выполнен ещё до составления плана, но всегда приятно зачёркивать, пусть и мысленно, очередное выполненное дело. Из полиции заявление забрала. Хотела вернуть тот англо-русский словарь, подаренный в первый день моего пребывания здесь, но того полицейского в участке не оказалось. Попыталась попросить другого полицейского передать тому, но тот сначала очень много говорил по телефону, а потом был так чем-то раздражён, что я струсила просить его об одолжении. Джаред сказал не расстраиваться — вряд ли тот человек ожидал, что словарь ему когда-нибудь вернётся. Пусть будет подарком, своего рода сувениром из Канады. Получается, пока два пункта зачёркнуты только. Ещё осталось: Забрать заявление из консульства. Молюсь, лишь бы они ещё не начали работать над делом. Пусть там у кого-то более срочные дела были, и меня оставили на потом, так что я никого не заставила работать зря. Попрощаться с Дженсеном и Дэннил. Всё же они были очень добры ко мне, а Дженсен вовсе помог навести порядок в голове в какой-то степени. Посмотреть Девочек Гилмор. Я не знаю, зачем. Просто возникло вдруг в голове это желание, и выбросить из головы не удавалось. Навести в гостевой комнате после себя порядок. И последний, самый, наверное, важный пункт всё никак не хотел формироваться в слова и принимать чёткие очертания, как предыдущие. Одна только малюсенькая мысль о нём заставляла внутренности завязаться тугим узлом, который, как ни пытайся, сам не развяжешь Как бы я ни хотела, мне этого не избежать. Прощание с Джаредом. — Ну, пойдём? — с энтузиазмом спрашивает он. Я смотрю на кремового цвета здание и волей-неволей вспоминаю свою первую встречу с этим местом. — Волнуешься? — А ты как думаешь? В тот раз я боялась, что меня, из-за неимения с собой хоть каких-то документов, вышвырнут из здания, не дав никакой помощи. Сейчас я боюсь, что меня отчитают, как маленького ребенка, за то, что я потратила их драгоценное время, хотя документы найдены и даже билет домой есть. «Я буду рядом с тобой», — сказал тогда мне Джаред, и мне стало легче. Скажет сейчас? Успокоит? Он молчит. Ждёт, наверное, когда я решусь уже сделать хоть шаг к кремовому строению. Ждать придётся долго, потому что я просто не могу, ну не могу, я не знаю, что меня там ждёт. С меня вообще могут потребовать штраф? Если какой-то штраф и существует, уверена, далеко не маленький. Джаред берёт меня за руку, без слов. Я шумно вздыхаю и неуверенно иду ко входу на ватных ногах. Джаред рядом.

***

Никогда не пойму, зачем люди — и я в том числе, естественно — так сильно себя накручивают, если потом всё оказывается не таким уж и плохим? Очерняют все события, погружаясь всё больше в какую-то безнадёгу, и все нервы, по сути, треплются как раз-таки из-за размышлений, а не из-за происходящих событий. Я же осознаю каждый раз, что всё не так плохо. И всё равно добровольно загоняю себя в какую-то клетку, как запуганного зверька, в огромный сплошной тупик, и даже и не думаю о положительном исходе. Зато какое же сейчас облегчение — зачеркнуть ещё один пункт в вымышленном списке, понимая, что ничего страшного не произошло. — Посмотри-ка на меня, — говорит он сразу же, как только мы вышли на улицу. Оглядывается перед этим, будто боится, что услышат. Хочется спросить, что случилось, но не успеваю. Он, вглядевшись в моё лицо, облегчённо выдыхает: — А, нет, всё нормально. Боялся, что у тебя нос вырастет. Чего? Какой ещё нос? Хмурю брови, так и оставшись стоять посреди дорожки к парковке. Я пока с той женщиной разговаривала, он выпить успел? Выглядит адекватно. И говорил серьёзно, кажется. Наконец он не сдерживается и смеётся. Я развожу руками в сторону, всё ещё ни черта не понимая. — Да ладно тебе. Ну Пиноккио же. Очень смешно. Я цокаю языком, качая головой, но тихого смешка сдержать не удалось. Дурак. — А что я могла сказать? Правду? Да мне бы даже вряд ли поверили. В голове сегодня был кавардак, поэтому я не смогла за короткое время толком придумать убедительную ложь касательно находки документов. Сказала, что сумку с документами, "как оказалось", я потеряла где-то в парке, в котором проснулась без памяти. И только совсем недавно какая-то женщина нашла наконец мою сумку и позвонила по оставленному в обложке паспорта номеру телефона. В этой истории было очень много дыр. Потому что на момент моего первого посещения консульства телефона у меня с собой не было, так что как бы мне позвонили сегодня? Каким образом вообще можно потерять сумку так, что её никто не сможет найти в течение почти двух недель? Были же дожди, как эта сумка вообще выжила на улице? Поэтому, когда пауза после моей потрясающе продуманной истории затянулась, у меня все внутренности до боли сжимались в ожидании потока вопросов, обличающих моё вранье. Благо женщина то ли была слишком занята огромным количеством других дел, поважнее моих, то ли просто не желала вдаваться в подробности, но в итоге она, видимо, поверила и просто отпустила меня. С филиалом в Москве, к тому же, связаться ещё не успели, мои "молитвы" были услышаны. — Так, — начинаю я, не торопясь садиться обратно в машину, хотя дверь уже открыла. — Чем мы займёмся, если не будем сидеть дома? Джаред задумчиво вытягивает губы, смотря куда-то в сторону. Усмехается каким-то своим мыслям и, прежде чем сесть на водительское сидение, бормочет: — Есть одна идея. Пока мы ехали, интрига пожирала меня до самых костей, но сколько бы я ни спрашивала Джареда, он молчал, а мне только и оставалось, что, нервно закусив костяшку, смотреть в боковое окно. Когда мы остановились на парковке у «Hastings park», я нахмурилась, не понимая, в чём именно заключалась его идея. Я за всё это время уже успела надумать себе многое, и в основном это были не самые положительные для меня варианты времяпровождения, а тут всего лишь уже привычный мне парк. — Если у тебя старческая амнезия, — тихо говорю я, не отводя взгляда от лобового стекла, — то мы гуляли здесь уже сто раз. — Тебе напомнить, что ты всего на шесть лет младше меня? — усмехается он, упиваясь тем, что наконец может и про мой возраст шутить. Расстёгивает свой ремень. — Целых шесть лет! Это не мало. Выключает играющую в салоне музыку и закрывает своё боковое окно. — Это не мало, — передразнивает меня и выходит из машины. Я закатываю глаза, но улыбаюсь. Выхожу следом. Было поздно, и на улице уже начинало темнеть. Казалось, что встреча с Ржевским была не днём, а несколько дней назад, а то и неделю. За сегодняшний день произошло слишком много. Это был третий вход в парк. Первый — тот, через который я вышла в первую ночь, второй — тот, через который мы заходили каждый раз, потому что Джаред понимал мое нежелание входить через первый. И вот, третий. О его существовании я и не предполагала до этого. Неужели этот парк правда такой огромный? Джаред оплатил парковку, и мы зашли на территорию. Сначала я думала, что мы пойдём правее, ближе к реке куда-нибудь, но он повернул налево, к парку развлечений. Я видела его давно ещё с другой стороны парка — трудно не заметить огромное колесо обозрения и часть американских горок, но не думала, что хоть раз буду к нему там близко. — Куда мы идём? Вопрос тупой, соглашусь, но что я могла поделать — надо как-то привлечь его к себе внимание, пока мы ещё не вошли на территорию, откуда я вряд ли силой смогу его вытащить. — К аттракционам. — Зачем? — Для чего ещё человек может идти к аттракционам, Элис? Ну не надо. Какие ещё аттракционы? Зачем? Тратить деньги ради детских развлечений? Я свою банковскую карту дома оставила — Джаред сказал, что она мне всё равно не понадобится, мы до участка, потом до консульства и обратно, всего-то. На это и был расчет? Чтобы я оставила свои деньги дома, и он мог в очередной раз за меня заплатить? Кошмар какой-то. — Джаред, я… Он разворачивается резко, так, что я едва ли не врезалась в него, потому что до этого я откровенно от него отставала — ноги-то у него длиннее, и это делает его намного быстрее меня. — Неа, — и угрожающе выставляет передо мной указательный палец. — Цыц. Не говори ничего. Мы договаривались, что ты перестанешь жаловаться. — Мы договаривались о времяпровождении, а не о деньгах. Аргумент же, ну? Не отвечает ничего, смотрит на меня, не моргая, и в этом взгляде снова — какая же ты упёртая, господи. Я бы и согласилась на то, чтобы провести с ним время на всяких аттракционах. Но позволь ты мне заплатить! И так столько денег уже на меня потрачено. Мне надоело сидеть на шее, беззаботно свесив ноги. — Хорошо, давай так. Я покупаю билеты на нас двоих. Но если ты так не хочешь туда идти, я просто выкину второй. Договорились? — Это нечестно. Какой же он упёртый, господи. Он усмехается. — Я пошёл, — кивает в сторону кассы, разворачивается и идёт туда. Чёрт возьми. Да столько же интересных занятий есть, где не нужны деньги, а он выбирает то, где нужно тратиться. Можно же, например, ну… фильмы посмотреть. Или ещё что-нибудь. Я театрально вздыхаю и иду следом за Джаредом, ускорившись, чтобы догнать. Когда я с ним поравнялась, он самодовольно улыбнулся. Я ткнула ему в бок локтем. Это нечестно. — С чего начнём? — держа в руках два билета, позволяющих опробовать любые аттракционы, спрашивает он. Я равнодушно пожимаю плечами. Джаред меняется в лице. — Слушай, ты правда больше хочешь сидеть дома? Пришлось буквально прикусить язык, чтобы не сказать ничего ни про деньги, ни про то, что он снова возится со мной, как с ребёнком. Набираю в лёгкие воздуха и вместе с тем натягиваю улыбку. Нужно чтобы Джаред тоже нормально провёл этот вечер, а не выслушивал то, что слышит двадцать четыре часа в сутки. — Давай начнём с того, — и наугад тыкаю на цепочную карусель чуть поодаль. Мы прошли не особо большую очередь — всё-таки вечер буднего дня — и заняли места рядом друг с другом. У меня не было какого-то сладостного предвкушения перед поездкой на карусели, потому что, ну чёрт, какой-то детский сад. Я рада, что Джаред пытается сделать мои дни здесь живее, но мне было бы достаточно сидеть с ним на кухне, пить чай и болтать. Зачем это всё? Но когда он посмотрел на меня, я снова налепила на лицо счастливую маску. Аттракцион заработал, и нас слегка приподняло вверх. Карусель начала медленно кружиться, и я подумала, что выбрала самый скучнейший из всего парка. Но мы начали ускоряться. И подниматься выше. Не то чтобы было совсем высоко, но в груди появилось тянущее чувство, а руки крепче сжались на цепях. Словно по щелчку у меня в голове что-то переключилось. Крики детей, боящихся такой скорости, приглушились, будто меня засунули под воду, и я стала смотреть не только перед собой, на передние места, а на весь парк в целом. На детей, тянущих своих родителей куда глаза глядят, на парочек, на компании друзей. Здесь было красиво. Я не замечала этого, когда мы просто гуляли. Фонари были включены, потому что уже темнело, и переливающиеся перед глазами огни смешивались в одну яркую картину. Огромная штуковина, название которой я не знала, держащая цепи, стала раскачиваться из стороны в сторону, наклоняя то одну сторону аттракциона, то другую. Некоторые дети закричали ещё громче. Мне вдруг стало противно от самой себя. Если до этого я ненавидела «прошлую» себя, то сейчас осознала, что нынешняя ничем не лучше. Господи, да я же только ною и ною. У меня всё прекрасно. За мной никто больше не следит, так что невидимые оковы сняты, и я свободна. Я нахожусь в Канаде, в стране, куда наверняка мечтали бы попасть многие люди, но нет возможности. Я рядом с актёром, о встрече с которым грезят девчонки разных возрастов. Я в парке, катаюсь на аттракционах, вместо того чтобы сидеть в четырёх стенах. Осталось совсем немного времени здесь, в этой стране, с этим человеком, и я должна жить в полной мере. Жить настоящим, а не мыслями о будущем или прошлом. Эти мысли такие очевидные и банальные, но я наконец прислушалась к ним только сейчас. Вдохнув наконец полной грудью, я откинулась слегка назад, вытянув руку в сторону, тянувшись к этим огням, к сумеречной красоте. Это было похоже на транс. Всё перед глазами вертится, расплывается, а я смотрю на огни фонарей, и в голове — ни одной мысли. Пусто. Я счастлива. Следующим «нашим» выбором были американские горки. Я сказала, что не хочу идти на страшные аттракционы, а он — «Это же самое интересное». Даже мой очень убедительный контраргумент «Ну для меня нет» не сработал, потому что выбирать-то была его очередь. Поэтому я проглотила страх, стиснула зубы и прошла на одно из свободных мест. Джаред сел рядом, и я едва ли слушающимися меня пальцами застегнула ремень безопасности. Видя ужас на моём лице, он только рассмеялся. — Если мы умрём... — укоризненно начала я. — То станем призраками и будем пугать здесь детишек. Я не сдержала смешка. Какого-то нервного, но всё же. — Ладно, такой расклад мне нравится. Перспектива остаться в этом парке навсегда, ещё и с Джаредом, была довольно заманчивой. Но когда все расселись по местам и механизм пришёл в действие, я была готова вернуть все свои слова обратно, быстро отстегнуться и выпрыгнуть наружу, пока мы ещё не отъехали слишком далеко от платформы. С нагнетающим обстановку звуком мы поднимались всё выше и выше. Я даже дыхание затаила, до боли прикусив нижнюю губу. Ну вот, отлично, совсем немного, и мы полетим вниз. А там ещё жуткие резкие повороты и прочее. Прекрасно. Благо всяких петель нет, я бы совсем умерла. Джаред протягивает мне руку. Почти как спасательный круг мне кидает. Я благодарно киваю и заключаю свою ладонь в его. Он крепко сжимает мои пальцы, стараясь успокоить. Как будто нарочно пугая, эта громадина остановилась на несколько секунд, предоставляя нам возможность во всей красе разглядеть высоту. Меня сейчас стошнит, господи. Механизм снова заработал, и мы начали перекатываться вперёд, сначала медленно, а затем просто полетели вниз. Почти все без исключения завизжали. Кто-то закричал отборным русским матом, и возможно это была я, но страх не давал мне включить мозг и во всем разобраться. Джаред рядом засмеялся. На что я согласилась? Когда мы прикатили к финишу, у меня было ощущение, будто из моего тела вытащили душу, простирнули в стиральной машинке на особо жёстком режиме и засунули обратно. Пальцы теперь не слушались совсем — мой ремень пришлось расстегнуть Джареду — и ноги тем более. Как я встала и вышла за территорию этого маленького Ада — загадка. Зато радуюсь жизни. Зато не сижу в четырёх стенах. Когда мы отходим слегка в сторону, я слегка пошатываюсь, потому что ноги едва держат. Джаред озабоченно смотрит на меня, легонько протягивая руки, на случай если я вдруг упаду. — Ты в порядке? Тебя… — я не смогла перевести продолжение фразы. Молчу, дыша через рот. — Прости, мне не стоило. В твоём состоянии… Точно. А что если мне вообще нельзя в таком участвовать, после того эксперимента? Препарат же нехило пошатнул моё здоровье. Да и плевать. Жива — значит всё в порядке. — Это было круто, — неожиданно признаю я и расплываюсь в улыбке. Меня почему-то пробирает на смех, и я смеюсь беспрерывно, как сумасшедшая. Виноватое выражение лица Джареда сменилось сначала непониманием. Затем — облегчением. И вот он, как и я, стоит и смеётся. Он говорит что-то, но я разбираю только «У тебя было такое лицо!». Подозреваю, с каким ужасом на лице я ехала. Я втянулась во всю эту парковую атмосферу, и за остаток вечера мы побывали в зеркальном лабиринте, в котором я постоянно чуть не врезалась в стекло, покатались в автодроме с электрическими машинками, где я в месть за американские горки несколько раз хорошенько врезалась в Джареда, и на колесе обозрения. Ему, видимо, понравилось видеть моё испуганное лицо, потому что он периодически раскачивал открытую кабину. Хоть я и осознавала, что вероятность отсюда выпасть минимальная, я всё равно вцеплялась пальцами за всё, что попадётся под руку, и цедила сквозь зубы: «Я тебя убью, если не прекратишь». — Да ладно тебе, весело же было, — отрывая от сладкой ваты кусочек, говорит он. — Ты был как ребёнок, — беззлобно отвечаю я. Двухметровый ребёнок, да. Парк скоро должен был закрыться — всё-таки мы не днём сюда приехали, а парк не круглосуточный, поэтому нужно было выбрать последнюю нашу остановку. Я выбрала тир. — Ты же говорила, что плохо видишь, — прищуривается, неуверенно смотря на небольшой тир, где пока маленькая девочка пыталась попасть по шарикам. — Мне просто хочется попробовать. Он пожимает плечами, и мы встаём в очередь, сразу за той девочкой, которая стреляла довольно-таки метко. Будет стыдно ни разу не попасть после того, как ребёнок почти до выигрыша смог настрелять. Судя по вывеске, на среднюю игрушку (тут было только два вида — средняя и совсем большая, которую получаешь при всех попаданиях) ей не хватило то ли одного, то ли два шарика. Когда пришла моя очередь, пневматическое оружие довольно привычно легло в руки. Я прицелилась, закрыв один глаз, и уже была готова нажать на курок. Джаред тихо поддерживал, стоя сзади. Говорил, чтобы я не спешила. Неожиданно всё вокруг закачалось из стороны в сторону, будто мир разваливался по кускам. Яркая картинка перед глазами слишком не вовремя сменила реальность. — Вот вы где! — мамин голос с отдышкой. Я поворачиваю голову и вижу, как она спешит к нам с двумя большими одноразовыми стаканами холодного лимонада. — Опять тир? — Тшш, не отвлекай её, — отвечает ей папа и с некой гордостью кладёт мне руку на макушку. — Малышке осталось всего две мишени, и игрушка у нас в кармане. Мама недовольно цокает, и я крепче сжимаю слишком тяжёлое для детских рук оружие. Мужчина, хозяин тира, терпеливо ждёт чуть правее. Сзади очереди не было — это будний день, все либо в школе, либо работают. Родители разрешили не идти в школу из-за моего десятого дня рождения. — Давай, принцесса, ты справишься, — обращается папа уже ко мне мягким, бархатным тоном, слегка наклонившись. — Помни: глубоко дышать и крепко держать. И не спеши. Я киваю и снова прицеливаюсь. Выстрел. Попадание. И ещё раз — ещё одно попадание. — У Вашей дочери талант, — заявляет мужчина, снимая с витрины огромного плюшевого зайца нежно-розового цвета. — Ты настоящая чемпионка, — он мне подмигивает, и я широко улыбаюсь. Беру в слегка болящие после оружия руки протянутую мне через стойку игрушку и спрыгиваю со специально поставленного для меня стульчика — иначе я не дотягивалась. — Ещё бы! — горделиво подтверждает отец, и я с зайцем в руках крепко его обнимаю. Он поднимает меня и кружит в воздухе. Всё перед глазами крутится, как на аттракционах, и на его руках так высоко, что не визжать по-детски от восторга было трудной задачей, с которой я и не справлялась. — Все дети как дети, катаются на карусели, а Алиса ходит по тирам, — констатирует мама, но я не могла разобрать, с недовольством это было сказано или нет. Отец опускает меня на землю, и я, крепко стискивая в одной руке заслуженный приз, беру у неё из рук стаканчик. — На карусели игрушку не заработаешь! — деловито отвечаю я и делаю глоток освежающего в жару лимонада. Громкий выстрел выдёргивает меня из несвоевременного воспоминания. Я часто моргаю, пытаясь прийти в себя, испуганно оглядываюсь — откуда звук? Джаред уже оказался совсем рядом — забирает из моих дрожащих рук оружие. Зрение быстро сфокусировалось обратно. Выстрелила, очевидно, я, только не по мишеням, а куда выше — в стену чуть ли не около потолка. Ноги подкашиваются, и я хватаюсь руками за стойку. — Воспоминание? — спрашивает Джаред обеспокоенно. Я киваю, чувствуя, что не смогу и слова сказать из-за того, что во рту совсем пересохло. — Извините, — обращается он к человеку с той стороны стойки. — Всё нормально, — нервно сглатывает и кивает головой в мою сторону. — Она в порядке? Спрашивает он у Джареда, но тот смотрит на меня, тоже задаваясь этим вопросом. — Да, я в норме, — отвечаю обоим с хрипотцой. — Стреляй вместо меня, — указываю дрожащей рукой на пневмат и отхожу в сторону, чтобы не мешать. Дышу глубоко, почти насильно запихивая в лёгкие свежий вечерний воздух. Я уже отвыкла от этих чёртовых воспоминаний. Последнее из них было будто вечность назад. Это было особенным. Оно не было омрачнено какими-то ссорами, негативными эмоциями. Просто счастливый десятилетний ребёнок, выигравший игрушку под руководством отца и обнимающий его потом. Что-то здесь было не так. Что-то не складывалось. Это воспоминание — как кусочек, фигурка из другого пазла, не из этого, моего, не из моей жизни. Оно не впихивалось, было неправильным, и выглядело это комично. Не потому что я не могла представить, что у меня могли быть счастливые в жизни моменты. Просто оно противоречило одному из предыдущих воспоминаний. Я не могла вспомнить, какому и как именно, и непонимание царапало грудную клетку. Обнимающий. Объятие. Вот противоречие. Воспоминания о воспоминаниях прокручивались перед глазами, как будто отматывалась назад видеозапись. Нажали на паузу. Прокрутили ещё раз один из самых ярких моментов — ссора с родителями и уход из дома. Я чётко помню те ощущения и мысли о том, что отец не обнимал меня никогда. Один только раз — после окончания школы на отлично. И что это тогда за объятие после выигрыша в тире? Если мой отец был таким холодным, каким я его помнила во время ухода из дома, то стал бы он тогда мне помогать выиграть чертову игрушку? Отмечать со мной мой день рождения в каком-то парке и водить по тирам, потому что я это любила? Ничего не понимаю. Джаред тем временем заменял меня и заменял с успехом — пока ни разу не промахнулся. Мне слегка полегчало — земля под ногами уже была устойчивее, и руки не тряслись так сильно, — и я подошла ближе. Последний выстрел — и тоже в цель. Получается, только один промах, мой. — Мои поздравления! — говорит мужчина за стойкой, аплодируя. — Выбирайте приз, — и указывает рукой на средние игрушки. Джаред посмотрел на меня и взглядом показал, чтобы я выбирала сама. Не долго думая, я махнула рукой в сторону белого зайца с красным бантом. Мужчина протянул его Джареду, а тот в свою очередь вручил приз мне. — Ты как? Я тяжело вздохнула, проводя пальцами по мягкому длинному ушку игрушки, и пробормотала — «Нормально». В голове неразбериха, но всё в целом нормально. Неожиданно возникшая мысль заставила резко поднять взгляд и осмотреть людей вокруг. Их было не особо много, поэтому я быстро нашла свою цель. — Слушай, — начинаю я слишком громко для самой себя, отчего голова отдаётся резкой болью в правом виске. Морщусь и облизываю пересохшие губы. Продолжаю тише: — я понимаю, что это неправильно и невежливо, но… Джаред уже поймал мой взгляд и смотрел туда же. — Я тоже об этом думал, — он засовывает руки в карманы джинсов. — Но хотел сделать тебе приятно. Сжимая в руках игрушку, поворачиваюсь к нему. Смотрю виновато и умоляюще в одинаковой степени. — Мне правда приятно. Я очень это ценю. Но посмотри на неё, она совсем малышка. Он усмехается и кивает. Молча машет рукой в равнодушном жесте, давая мне добро. — Спасибо! — благодарю с улыбкой и делаю сначала несколько шагов назад спиной, а затем разворачиваюсь и ускоряюсь. Я не знаю, зачем. Правда. Не имею ни малейшего понятия. Просто какой-то голос внутри сказал, что это будет правильным, а я ж безвольная, я и послушалась. Когда я подошла совсем близко, её папа перевёл на меня взгляд и вопросительно приподнял брови. Увидел игрушку в моих руках и, возможно, уже догадался, потому что не стал ничего спрашивать или говорить, когда я присела на корточки рядом с его дочерью. — Держи, ты это заслужила. Она посмотрела на зайца в моих руках, как на маленькое сверкающее сокровище. Широко улыбнулась и, приняв подарок, крепко прижала его к своей груди. Даже прикрыла глаза от счастья. — Что нужно сказать девушке? — тихонько напоминает мужчина дочери. — Спасибо! — и она обнимает меня за шею, чуть не свалив с ног. Я осторожно кладу ладонь на её спину, будто она была фарфоровой и могла сломаться. Её отец также тихо поблагодарил меня, и я прошептала одними губами: «Не за что». После увиденного в её глазах счастливого блеска сомнений, поступила ли я правильно, не осталось. Всё же мне эта игрушка ни к чему, с ней будет неудобно ехать домой. Безумно приятно, что Джаред выиграл её для меня, но переживу. Главное, чтобы я этим его самого не задела. Мне-то всё равно, а ему? Он же ни разу не промахнулся, а я просто отдала победу другому. Почему нельзя сделать добро сразу двум людям? Меня не хватит на сразу два хороших поступка, разорвусь? — Ты не обижаешься? — виновато спрашиваю я уже после, вернувшись обратно. Усмехается, легонько качает головой, поджав губы. Это совсем не выглядело, как однозначное "Нет, не обижаюсь". Да конечно я его задела, глупо было спрашивать даже. Хотела сказать "извини", но не успела: — Я не буду обижаться, — специально делает паузу, — если получу свой приз, — и наклоняется, подставляя щёку. Я усмехаюсь и касаюсь его щеки губами, почти невесомо. Парк развлечений уже потихоньку закрывался, поэтому мы пошли на выход, в другую часть Хастингс парка, где гуляли обычно до этого. Я чувствовала себя намного младше. Не то чтобы в остальное время я чувствовала себя старухой, но всё же сейчас я не ощущала себя на свой возраст. Сегодня я каталась на аттракционах, ела вредную еду и стреляла (ну или почти стреляла) в тире. Бесилась с Джаредом, как ребёнок. Не было ощущения того, что мне почти тридцать, а ему — тридцать пять. Просто два подростка, проводящие летние каникулы в парке аттракционов. Всё, что было до — дневной разговор, слёзы в коридоре, страх прощания, полиция и консульство — как в другой жизни. Как вообще за сутки может столько произойти? Мы набрели на деревянный мостик, проложенный от одного берега реки до другого. Ноги уже сильно ныли, поэтому я попросила немного посидеть, и мы уместились на краю моста, свесив ноги вниз. — Слушай, я редко рассказываю тебе о своих воспоминаниях, — неуверенно начинаю я спустя пару минут тишины, заламывая пальцы. — Но могу я тебе рассказать кое-что? — Разве могу я сказать «Нет»? — усмехается он, и я едва заметно улыбаюсь. — Расскажи, конечно. Как бы начать? Я ему вроде бы рассказывала только о том, как от меня ушёл Макс, и то я была не в себе в ту ночь, тот кошмар просто выбил меня из колеи, и я не контролировала, что говорю. Мысль о том сне заставила вспомнить и о том, что следовало позже. В груди засаднило, и больших усилий потребовалось, чтобы я не посмотрела на его губы. — Я ушла от родителей, когда училась в университете, — устало потёрла шею, слегка ссутулившись. — И в тот момент я помнила или чувствовала, я не знаю, будто мой отец всегда был холоден ко мне. Никогда не обнимал. Не интересовался моей жизнью. Но сегодня я вспомнила ещё один момент моей жизни. В нём отец был добр. Он обнял меня, — я взглянула на Джареда, молча слушающего меня. Прикусила щеку, помедлив. — Как это возможно? Я-я помню отчётливо оба воспоминания, тут не может быть ошибки. Он молчит какое-то время, переваривает полученную информацию. Я отворачиваюсь, переведя взгляд на гладь воды, которую теперь тревожил появившийся лёгкий ветер. В глади я вижу отражение неполной луны и поднимаю глаза к небу. Звёзды сегодня яркие. — Я больше склоняюсь к тому, что твой второй сон правдивый. Который был сегодня. Стоило отвести от неба взгляд и посмотреть на Джареда, невежливо всё-таки во время разговора пялиться куда-то не на собеседника. Но не могу — небо красивое, блин. — Возможно, тебе просто казалось, что отец всегда был холоден. Ты была обижена на родителей и собиралась уйти. Конечно, тогда проще вообще не вспоминать ничего хорошего. Чтобы ничего не держало. Наверное, он прав. Наверное, мои родители не были такими плохими, какими казались после первых воспоминаний. Просто память почему-то не подкидывала мне счастливые моменты, будто добивая в определённых мрачных ситуациях. А сейчас, когда у меня всё было хорошо, хорошее воспоминание и всплыло. Я шумно вздыхаю и киваю, соглашаясь. — Спасибо, — и осторожно кладу голову ему на плечо. Он в ответ на это берёт мою ладонь в свою. Хотела бы я, чтобы этот момент никогда не заканчивался.