Два часа. Эти два слова перемалывали кости и шептали, шептали о том, что время подходит к концу. Хотела хотя бы ещё ночь провести с Джаредом? Получи и распишись — два часа.
Зато поспала. Выспалась.
Поздравляю.
На негнущихся ногах иду к коридору, хватаюсь за стены, потому что помещение перед глазами качается из стороны в сторону. Громко и ритмично стучу в его дверь.
Просыпайся же.
— Джаред! — голос дрожит.
Скрип его кровати. Продолжаю стучать, до боли в кулаке. Во рту пересохло. Шаги. Я затаила дыхание в ожидании. Дверь распахивается и передо мной он, сонный, без футболки, с растрепанными волосами. Хмурится, не понимая, к чему я его разбудила.
— Сейчас семь утра, — бормочу я, будто это должно объяснять причину.
А нужно ли объяснять?
Я говорила ему, во сколько вылет. Я говорила, когда. Как он мог позволить мне заснуть? Как он мог проспать сам?
Ищу виноватых, потому что всё опять катится по наклонной. Мне нужны виноватые.
Я планировала провести с ним вечер в тишине и спокойствии. Лечь пораньше. Отоспаться к пяти утра. Иметь достаточно времени с утра, чтобы морально подготовиться к отъезду и в долгих очередях нормально попрощаться с Джаредом.
Я планировала! Хотела! Почему всё идёт наперекосяк?
Он непонимающе смотрит на меня.
— Сейчас не семь утра, — говорит так, будто это я что-то путаю. Будто я спросонья не разглядела время на часах. Признаться, я очень хочу, чтобы всё оказалось так. — Я ставил будильник на пять.
Уверенность в моих глазах сбивает его с толку, пошатывая
его уверенность. Качает головой, будто отмахиваясь от сомнений, и идёт к телефону. Пытается включить — не выходит. Пытается снова — без толку. Смотрит на меня, будто это я должна знать, что с его мобильником. Тяжело дышит. Подключает зарядку.
— Аккумулятор сел, — выносит он вердикт. Кладёт руку на лоб, прикрыв глаза. — Я не поставил его вчера на зарядку.
Ладно. Ничего. Всё в порядке. Приезжать заранее в аэропорт — это же не закон. Негласное правило. Его можно не соблюдать. А на рейс можно и успеть спокойно, если выехать прямо сейчас и если очередей не будет.
Вдох-выдох. Вот так. И ещё раз — вдох-выдох. Спокойнее?
Если бы.
Подрываюсь с места и чуть ли не бегу в свою комнату, перед глазами по-прежнему всё плывёт. Как я могла так облажаться? Кидаю в рюкзак все попавшиеся на глаза вещи. Телефон с наушниками и зарядкой, расчёска, банковская карта, документы. Врываюсь в ванную комнату — предметы личной гигиены, всё сгребаю внутрь.
До аэропорта без пробок ехать почти сорок минут. Регистрация заканчивается за сорок-шестьдесят минут до вылета. И у меня, получается, есть всего приблизительно сорок минут на то, чтобы отстоять все очереди. Предел моих мечтаний.
Пока я собирала вещи, стараясь ничего не забыть, Джаред уже наспех оделся и стоял в коридоре. Я кинула рядом с дверью рюкзак и быстрым шагом пошла к двери гостевой, чтобы тоже переодеться. Уже почти вошла в комнату, когда Джаред окликнул меня. Резко развернулась.
Руки рефлекторно поймали кинутые мне ключи. Недоумевающе посмотрела на Джареда, нахмурив брови. Это ещё что?
— Я сейчас быстро в магазин и потом ещё нужно будет завести машину. Встретимся на парковке.
У меня не было времени возражать или остановиться и хотя бы подумать о том, что он прямо сейчас доверяет мне ключи от собственной квартиры.
Просто киваю и захожу наконец в комнату, одновременно с тем, как Джаред выходит из квартиры.
Трясущимися руками стягиваю с себя одежду и надеваю джинсы с футболкой. Перепроверяю несколько раз, не забыла ли документы, билет и карту. Всё, теперь на выход.
Выключив везде свет, я закидываю рюкзак на плечо и, выйдя из квартиры, запираю дверь. Лифт, как назло, не хочет приезжать в ту же секунду, как была нажата кнопка. Жму на неё раз сто, нервно и с упорством, пока двери наконец не открываются, и я не проделываю всё то же самое уже с другой кнопкой — первого этажа.
Пока лифт медленно спускает меня с этажа вниз, пытаюсь прийти в себя — вдыхаю полной грудью. Легче не становится.
Если рассуждать, то что, вообще, будет, если я не успею? Придётся купить билет на ближайший рейс. А у меня есть на него деньги? Я же даже ни разу не взглянула на свой счёт, сколько там мне перевёл Ржевский в качестве «вознаграждения». Не думаю, что у него мало денег, так что сколько он мог мне дать? Тысяч сто, я не знаю. Знать бы ещё, сколько билет в Россию отсюда стоит.
Но я не опоздаю, ладно? Ещё есть время. Пробок быть не должно, сейчас утро субботы. А в аэропорте, надеюсь, очереди не особо большие. Успею.
Из подъезда — бегом. До парковки, до уже привычной машины. Джаред уже за рулём.
Кидаю рюкзак в ноги, слишком громко захлопываю дверцу и, уперевшись локтями в колени, закрываю лицо ладонями. Почему именно со мной всегда так? По-человечески же всё пройти никак может.
Уже заведённая машина подорвалась с места, как только я села.
— Возьми, — говорит Джаред, и я отнимаю руки от лица. Он протягивал мне какую-то булку и показывал вдобавок на стоящий на панеле кофе. — Ты не завтракала и, возможно, не скоро сможешь.
Только сейчас осознаю, насколько я голодна. Мысли о завтраке ушли на второй план, потому что на него времени не было бы точно.
— Спасибо. — Принимаю из его рук свой перекус, чувствуя ноющую тяжесть в животе.
Пробок, как я и думала, не было. Мы проезжали улицы с чуть большей скоростью, чем следовало бы, и я хотела бы возмутиться, потому что Джаред может из-за меня влезть в неприятности, но слова сформировались в неприятный ком в горле, и я не могла и рта открыть. Да и он бы не послушал. Когда он слушал-то?
Было стойкое ощущение того, что я что-то забыла у него всё же. Свободной рукой пошарила по сумке: документы, карта, билет — всё есть. Что тогда?
Душу свою я оставила у него в квартире. Она запротестовала отъезду и вцепилась в привычные стены, не желая отпускать. Аккуратно отцепить её пальцы по одному времени не было, пришлось оставить, потому что запланированные несколько часов перед аэропортом я пустила на ветер, позволив себе поспать.
Думать сейчас о том, что я никогда больше не зайду в эту квартиру равносильно вжать сейчас педаль тормоза в пол и со всей скорости головой — в лобовое стекло. Разбить до осколков, и повсюду кровь, кровь.
Смотреть на Джареда — ещё хуже. Лучше представлять, что это не он сидит рядом, что это не человек, с которым придётся попрощаться совсем скоро.
Лучше на время отключить чувства — это не трудно, душа-то осталась в квартире — и оставить включённым только мозг. Рационально думающий мозг, а не все эти депрессивные мысли.
Я выскакиваю из машины в ту же секунду, когда она останавливается на парковке. Сильно хлопаю дверцей и, дождавшись Джареда, бегу ко входу. Прикусываю нижнюю губу изнутри до боли, чтобы не подпускать раздирающие в клочья мысли слишком близко.
Увидев аэропорт изнутри, я, скажу честно, растерялась. Я точно именно сюда прилетела из России? Мышечная память же должна работать. Ну же, тело, ты же помнишь — куда сейчас идти-то? Ни черта оно не помнит. Ни тело, ни мозг. Чудесно.
— Я помогу, — тихо говорит Джаред, видя мои, как у потерявшегося щеночка, глаза. Осторожно тянет меня за запястье вперёд, в нужном направлении.
А очереди, хочу сказать, огромные.
На что я надеялась?
Когда я более или менее разобралась, где стойка регистрации и прочее, уверенность начала скапливаться в лёгких, и я спокойно подходила к людям в очереди и говорила наподобие — извините, скоро начнется моя посадка, я могу пройти?
Некоторые люди понимающе уступали. Остальные люди — мудаки.
Я понимаю, что никто никому ничего не должен — сама виновата, к тому же. Но раздражение так и кололо иглой под кожей, заставляя шумно вздыхать и закатывать глаза на каждый отказ.
Тем не менее я прошла регистрацию чуть раньше, чем опасалась. Багажа у меня не было, только ручная кладь, это облегчало задачу. Оставалось только пройти контроль, паспортный и таможенный, и желательно как можно быстрее, потому что совсем скоро уже начнётся посадка.
Дальше Джареду идти было нельзя — контроль могла пройти только я и зайти в зону ожидания тоже.
Он замедляет шаг, сам понимая, что дальше уже нельзя, и я слегка обгоняю его, повернувшись к небольшой очереди для контроля спиной.
Вот и всё. Вот и прощание.
Я говорила, что если уехать раньше, а не через неделю, будет проще? Забудьте. Я не знаю, что было бы через неделю, но сейчас — сейчас желание никуда не уезжать встало поперёк горла, закрывая доступ к кислороду. И смотря на него, на лицо, которое я не увижу никогда больше, я задыхалась.
Трудно было осознать, что это правда конец. Казалось, что я приеду ещё, что мы ещё посидим вместе за шахматами и кружкой чая, что я ещё услышу его голос. Какое же болезненное заблуждение. Не услышу. Не посидим. И не увижу — никогда.
Надо бы что-то сказать, но в голове вязкая пустота, и я была бы очень рада, если бы она перебралась и в грудную клетку, туда, где всё скребётся и рвётся по швам сейчас. Чтобы не чувствовать ничего больше.
— Что ж, — начинаю всё же и тут же поджимаю губы. Я не знаю, что говорить в таких ситуациях. Хоть кто-то знает? Хоть кто-то попадал в
такое? — Это время, которое я провела с тобой… господи, это лучшее, что было в моей жизни. — И усмехаюсь, нервно. Смотрю куда-то в ноги.
— Ты не можешь знать наверняка.
Киваю несколько раз, всё также нервно улыбаясь, а уголки губ-то дрожат.
Да уж, не могу. Он прав. Всегда он прав.
— Спасибо тебе огромное. За всё, — и снова не смотрю на него. Отвожу взгляд куда-то в сторону, на толпящихся неподалеку людей. А в глазах печёт.
Поражаюсь тому, как у меня хватает сил хоть на какие-либо слова. Ведь было желание только лечь на пол и рыдать, рыдать, рыдать, пока слёз не вытечет так много, что я умру от обезвоживания. Неплохая перспектива.
Джаред не говорит ничего, просто кивает, принимая благодарность. Да и что тут можно сказать? «Всегда пожалуйста»? «Не за что»? Это смешно, потому что тут есть,
за что.
Мы стояли так, в метре друг от друга, будто только пару часов назад познакомились, и он просто помог мне и подвёз до аэропорта. Будто мы не жили бок о бок ровно две недели. Будто не проводили время в компании друг друга буквально каждый час, не считая сна. Да что там — порой даже и спали в одной кровати, так что во время сна, считай, тоже были рядом. Про поцелуй и сказать нечего.
Но всё вернулось к тому, с чего начали. Чёртовы незнакомцы.
Нет бы обнять его, сказать, как он стал мне дорог. А стал ли?
Такие громкие слова. Непривычные. Подходят для человека, который две недели назад и не знал обо мне ничего? В квартиру которого я поначалу даже боялась идти, потому что это был незнакомый мне мужчина? Обычный прохожий.
Теперь
обычный прохожий никак не вяжется с человеком, образ которого я вижу, закрывая глаза.
Который стал для меня всей жизнью. Я даже не могу сказать, что это просто красивые слова, которые часто используют писатели. Это самая что ни на есть буквальная правда. Всё, что я помню — он. Я проснулась без единого воспоминания в голове и встретила его. Он заполнил всю мою память моментами, связанными с ним, четырнадцать дней он заполнял каждый час, каждую минуты моей жизни.
Болезненно сейчас даже не это. Болезненно — я для него жизнью не стала.
Он для меня всё, а я — крохотный отрывок его жизни, наполненной другими событиями, другими людьми.
Так что я должна уехать сейчас, как можно скорее. Мне нужно наполнить свою жизнь также чем-то другим, потому что иначе это превращается в жестокую по отношению ко мне зависимость. Я в полной зависимости от человека, стоящего передо мной, от него к моей коже идут крохотные, незаметные нити, что поддерживают меня сейчас на ногах, что добродушно позволяют дышать.
Помнится, я считала себя наркоманкой. Спустя полторы недели забавно узнать, что всё так и есть.
Времени всё меньше, а я всё ещё не знаю, что ещё говорить. Это прощание, которое я ждала с таким ужасом несколько дней, а когда время наконец пришло, на ум не идёт ничего. Пусто. Я старалась оставить включенным мозг по пути сюда, а оставила в итоге включенными эмоции.
Стоим, снова, как две статуи. Наш маленький музей статуй, помните? Он закрывается, просим посетителей покинуть залы.
— Мне пора идти, — на выдохе. Всё ещё не смотрю на него. Не могу. Не заставите. Так будет лучше.
Мне пора идти? И это всё?
Как жалко это выглядит, аж до тошноты.
Перед тобой, Алис, тот, кто тебе буквально жизнь спас, вытащив с улицы в нормальный дом! Который! На тебя! Четырнадцать! Дней! Потратил! Своей жизни четырнадцать дней, Алис!
Он мог не возиться с тобой, сама же знаешь.
А ты — мне пора идти.
Столько раз благодарила его, что теперь уже слов не осталось. Стоило молчать и припасти все слова на сейчас.
Джаред ничего не отвечает, молчит, и мне ничего не остаётся, кроме как, кивнув зачем-то и прикусив до боли щеку, повернуться спиной. И делаю первый шаг, от него. Второй.
Он поймал меня за руку на третьем и развернул к себе. Смотрю на его пальцы, сжимающие мое запястье, как на что-то, имеющее сокровенный смысл. Вглядываюсь в его кожу, касающуюся моей. Отстраненно и не понимая.
Поднимаю на него растерянный взгляд. Пытаюсь прочесть что-то в его глазах, но не выходит. Зачем ты остановил меня, Джаред?
Пожалуйста, раз уж остановил, не отпускай мою руку, никогда не отпускай, не отпускай меня на самолет, попроси остаться, пожалуйста.
Мои мысли казались мне самой же чужими и неправильными. Такими жалкими. Я сама назначила дату. И сама решила вернуться домой как можно скорее.
— Думаешь, я дам тебе попрощаться вот так? — его усмешка кажется нервной. Я набираю в легкие воздуха, чтобы хоть что-то сказать, хотя сама не знаю, что. — Иди сюда, — и тянет за руку, которую держал, на себя.
Не успеваю опомниться, как утыкаюсь лицом в его плечо, а его руки крепко сжимают мою талию, удерживая близко к себе.
Запах цитруса и корицы. Как в его машине, как в его квартире. Я так и не смогла понять, откуда он, но он стал уже таким привычным.
Это какой-то новый вид мазохизма. Обнимать его, чувствовать его дыхание и ритм его сердца, перед тем, как улетишь и не увидишь его больше никогда. Будто пытаясь влить себе дозу заранее, словно это может помочь на какое-то время. Но перед смертью не надышаться.
— Всё будет хорошо, — тихо, бархатно, успокаивающе. А мне только больше рыдать захотелось.
Будет, конечно, будет. Но уже по-другому хорошо. Не так, как с тобой.
Я прикусываю кончик языка, сильно и ужасно болезненно, стараясь не разреветься. Смотрю на людей в аэропорту, чтобы отвлечься, не думать. Люди, совершенно разные, идут, стоят, разговаривают, громко и тихо, бегут на рейс, встречают близкого, прощаются, забирают багаж. Столько разных жизней.
Только не думать, не думать, не думать. Не представляй свое ближайшее будущее, не представляй себя одну, в пустой квартире, в незнакомом для новой себя городе. Не вспоминай всё, что связывает тебя с человеком, которого ты обнимаешь. Сотри себе память на время. Вспоминать будешь потом, а сейчас — не дай себе разреветься на его плече. Хватит уже.
Сколько раз я уже хотела остановить или хотя бы замедлить время? Сейчас это желание как никогда кстати, ведь посадка начнется совсем скоро. И, увы, мы не можем простоять вот так, в объятиях друг друга, вечность.
Я отстраняюсь, не смотря на него. А он смотрит — я чувствую его взгляд. Может, хочет встретиться со мной наконец глазами. Но не могу, я не могу на него смотреть.
— Спасибо тебе за все эти дни, — говорит он, на удивление, а не я. Благодарить? Меня? За что? — Это был… необычный отпуск.
Он усмехается, и я не сдерживаю смешка тоже. Да, необычный. Не так, я уверена, совершенно не так он представлял себе свободное от работы время.
И тем не менее благодарил. А от его слов под кожей расползалось приятное, греющее изнутри тепло. В глазах на время перестало щипать, и я не могу перестать улыбаться. А изнутри меня трясло, сильно трясло.
Он не отпускал мою руку. С того момента, как я отстранилась, он держал мою ладонь в своей. Это было и огромным мучением, и огромным счастьем — всё ещё касаться его кожи.
Ещё немного, и мой рассудок помутится. Останусь. Буду жить на лавочке возле его дома, но останусь.
Благо я ещё способна судорожно цепляться за хоть какие-то остатки здравого смысла и понимаю, насколько это жалко, унизительно и просто-напросто тупо. Мне домой нужно. К своей, моей собственной жизни. И он вернется к своей.
Он смотрит куда-то за мою спину, в сторону контроля. Сжимает губы в полоску. Я невольно оглядываюсь тоже: времени осталось мало. Мне нужно идти. Или же действительно останусь, но не как мне хотелось бы, а до следующего, ближайшего рейса, ведь этот пропущу.
— Удачи, Алиса.
В лёгкие почти насильно врывается кислород. Я слегка приоткрываю рот, наконец взглянув ему в глаза, растерянно, почти жалобно. Алиса. За что он так со мной?
Моё собственное, настоящее имя как удар по лицу. Сильный, безжалостный удар. Это звучало так неправильно, так неестественно из его уст, с его английским акцентом.
Глаза, конечно, незамедлительно наполняются слезами. Но я улыбаюсь. Уголки губ дрожат, я улыбаюсь и слегка сжимаю его пальцы, будто в благодарность.
Это
Алиса — как толчок туда, на родину, в самостоятельную жизнь. Я ведь не Элис. Моё место, увы, не здесь.
Вздыхаю напоследок и делаю шаг назад. Наши пальцы всё ещё переплетены, но если я сделаю ещё хоть шаг, наши руки разъединятся. Господи, как же я не хочу делать этот шаг, но я должна. Должна же я хоть раз поступить, как взрослый человек. Быть сильной, а не безвольной. Перестать быть жалкой куклой.
Едва заметно киваю головой и отступаю назад, теряя прикосновение к его коже. Одними только губами, не вслух, говорю: «Прощай». И, развернувшись, стараюсь как можно быстрее дойти до контроля на будто бы свинцовых ногах, не чувствуя пола под ногами, не чувствуя себя живой с этой секунды.
Поскорее бы дойти до самолета. Дойти и не упасть в рыданиях.
***
—
Вы в первый раз летите? — спрашивает женщина слева от меня. Я как-то дёргано поворачиваю голову. Не думала, что со мной заговорят. Растерянно качаю головой, немного заторможенно. —
Просто такой испуганной выглядите, — поджимает губы. —
И бледная.
Это была приземистая женщина с низким лбом и прямыми, тонкими бровями. Русые волосы были аккуратно уложены в каре. Взгляд приветливый, но какой-то, вдобавок, любопытный. Ей будто хотелось с кем-то поговорить, вот и начала разговор с ближайшей соседкой.
Я равнодушно пожала плечами, не зная, что на это ответить. Свое лицо я видеть не могла сейчас, да и не хотела. Хотела смотреть в одну точку — или в иллюминатор — и увязать наконец в собственных зыбучих мыслях, которые отгоняла давно.
Может быть, хотела зря, ведь полёт из-за этого выдался тот ещё. На первое место худших событий в моей новой жизни точно не войдет, но в топ-5 попадает стопроцентно.
Меня постоянно клонило в сон, но погружаться в завлекающе вязкую черноту получалось далеко не с первого раза и не с первых минут. К тому же, дремала я недолго: меня быстро выбрасывало обратно в реальность, каждый раз со вздрагиванием и паническим глотком воздуха, врывающимся в легкие. Пыталась принимать разные положения, ворочалась, насколько это было возможно в самолетном сидении, но всё без толку. Вдобавок мешала ноющая боль в каждой (по крайней мере, так казалось) мышце тела. Сказывались последние чересчур активные деньки.
Когда я не дремала, женщина предпринимала повторные попытки заговорить со мной. Сначала я не понимала, почему она предпринимает эти попытки по отношению именно ко мне, но потом увидела, что сидящий левее неё худощавый парень был ещё неразговорчивее: надел объемные наушники и делал что-то в ноутбуке.
Я не слушала её. Кивала, изредка натянуто улыбалась или еще как-то реагировала на её слова, опираясь только на её интонацию. Её, кажется, устраивало только говорить и не получать ни слова в ответ.
А перед глазами — образ. Образ, который болезненно выцарапали у меня под веками и стереть который будет непросто.
Когда я заходила слишком далеко в собственных мыслях, глаза начинало неприятно щипать, а губы — дрожать. В такие моменты я либо отворачивалась к окну, либо, если всё совсем плохо, выходила в туалет, что происходило довольно часто.
В какой-то момент я поняла, что пора переключиться с постоянных бессмысленных размышлений о будущем и прошлом, достала из рюкзака наушники и, покопавшись какое-то время в телефоне, нашла какую-то игру-головоломку, на которую убила приличное количество времени.
Однако зарядка на телефоне не бесконечная. А лететь ещё долго. Телефон, должно быть, понадобится мне ещё, когда я прилечу, потому что я, хоть и знаю свой адрес, не знаю, как туда вообще добираться. Лучше оставить и занять себя другим.
Хотела полистать англо-русский словарь, но его в рюкзаке не оказалось. Зато по ошибке, видимо, взяла похожую по обложке книгу на английском. Потрясающе. Я стащила у Джареда Падалеки книгу.
Делать было нечего: попыталась прочесть. Многих слов я, конечно, не знала, но пытаться восстановить незнакомые пробелы и воспроизвести в голове цельную историю забивало мозг даже сильнее, чем та дурацкая головоломка.
***
Время тянулось, казалось, всё медленнее с каждой минутой. Оно должно было сокращаться, а в итоге увеличивалось в геометрической прогрессии. Я не была уверена, что я хотела прилететь скорее домой. Но я определенно уже хотела покинуть этот самолет. Хоть прыгай из него — всяко лучше, чем было во время полета.
Голова раскалывалась, и нередко закладывало уши. Изредка тошнило. Несколько раз разносили еду, но в горло не лез ни кусок. Женщина говорила, что я уже не просто бледная, а зеленоватая. И обратила внимание на мои припухшие веки и покраснения под глазами. Я едва ли удержалась, чтобы не сказать, что это аллергия на её болтовню.
Когда мы приземлились, на удивление, я не почувствовала облегчение, ступив на бетонную поверхность домодедовского аэропорта. Думала, что, как только я избавлюсь от общества соседки, вдохну побольше воздуха, почувствую ногами землю, мне сразу станет лучше, весь кошмар закончится, и неподъемный груз, сковывающий грудную клетку, ослабнет. Реальность оказалась более жестокой.
Первое, на что я обратила внимание: было жарко. Июль. Разгоряченный за утро асфальт отдавал тепло в двойном размере, создавая некомфортную духоту. Передние пряди волос, ставшие влажными от жары, пришлось убрать в неряшливый хвост. От рюкзака на плечах ныла спина, а от долгого неудобного сидения - шея. Слегка тошнило. И ноги будто набили ватой. Болезненные от частого плача глаза остро реагировали на яркий солнечный свет.
Я мало помню из того, что было в аэропорту, как я прошла контроль. Помню только себя уже на улице, растерянную и не знающую даже, в какую сторону идти.
Знала только одно: страна чудес позади. Впереди — реальность и второй шанс построить новый «дом», на месте старого, едва стоящего. Снесённого.
