— Какой можете посоветовать?
Девочка-подросток низкого роста задумчиво рассматривала чайно-кофейную карту, наклеенную на поверхность стойки. Увидев, что малюсенький краешек отклеился, я с нажимом провела по карте указательным пальцем, приклеивая обратно. Бесполезно, всё равно отклеился. Надо будет сказать Саше, что заменить придется.
— Ну, — начала я, слегка наклонив голову вбок, — даже не знаю. Каждый по-своему хорош. Мне самой нравится с облепихой и имбирем.
Она страдальчески вздохнула, будто выбор был непосилен, и посмотрела на свою подругу, что занимала место около большого окна во всю стену. Когда та скинула с себя куртку и подошла к стойке, девочки перекинулись несколькими словами.
— Давайте с мятой и лимоном.
Сколько бы ни советовала посетителям с облепихой и имбирем — всё бессмысленно. Всегда берут стандарт. Мята и лимон. Скучно.
После моего короткого кивка две подруги пошли к занятым ими креслам, и я принялась за готовку. Движения уже были отточены, и готовилось всё скорее на рефлекторном уровне, пока моим мыслям было милосердно позволено улететь куда-то далеко за пределы кофейни.
Из-за этого неожиданно громкий смех подруг заставил вздрогнуть, а стеклянная кружка звонко ударилась о соседнюю такую же. Не разбилась, к счастью.
Обе кружки — на небольшой серый поднос, пухлый прозрачный чайничек — туда же. Несмотря на мои старания уместить на нём всё вместе, пришлось идти в два захода. Сначала отнесла чайник, наполнила пустые кружки мятным чаем, и потом вернулась за корзинкой с выпечкой. Пожелала приятного аппетита, получила в ответ довольно сухое «спасибо» и пошла обратно за стойку.
Удобно уместившись на стуле, взяла из рюкзака книгу и продолжила читать. В отличие от предыдущих нескольких тяжелых смен, сейчас здесь было идеально спокойно: только две посетительницы, и то, уже всё заказавшие. Болтают, но тихо, почти не слышно. Ненавязчивая музыка из колонок где-то в углу и то громче их разговора. Если не считать редких вспышек звонкого смеха.
Тишина и покой, к сожалению — или может, к счастью — длились недолго. В кофейню влетел запыхавшийся парень, по пути стягивая с себя шарф и расстегивая длинную светлую куртку.
— Ты моя спасительница, Алис, — говорит он, вешая верхнюю одежду на напольную вешалку. Его лицо неслабо покраснело, и дыхание сбито не меньше. Я смотрю на него наигранно укоризненно. — Прости, — он поднял ладони, как бы сдаваясь.
Попросил заменить на полсмены и опоздал на несколько часов к установленному нами вчера вечером сроку. Я-то всё понимаю, с кем не бывает, но заплатят-то мне ровно за полсмены, без бонусных просиженных здесь часов.
Ладно. Ссориться не хотелось, а молча обижаться — бессмысленно. Сегодня он, завтра я. Когда-нибудь меня заменять будет.
С коротким смешком я откладываю книгу, а он тем временем осматривает кофейню.
— Оплатили или пока нет? — шепотом, кивая головой на девочек-подростков.
Отрицательно качаю головой и встаю со стула, разминая почему-то ноющую спину.
— Рассчитай ты, ладно? Там чай, большой, и два круассана с шоколадом. И не забудь, когда уходить будут, карточки с шестым кофе в подарок предложить.
— Понял. Ты опять, что ли, на инглише читаешь? — спросил он, когда взгляд зацепился за иностранные буквы на обложке книги, которую я убирала в рюкзак. — И прям всё понимаешь?
Я застегнула рюкзак и потянулась к куртке.
— Неа, половину не понимаю.
Он нахмурился, слегка отведя голову назад. Девочки снова засмеялись, и я рефлекторно перевела взгляд на них, засовывая руки в рукава. Странно, на самом деле, что так мало посетителей, пятница же. У школьников уроки уже закончились. На улице холодно, да, но на то здесь и кофейня, чтобы после долгих зимних прогулок греться кофе.
— И в чем прикол тогда?
— В том, чтобы самой додумывать. — Я застегнула молнию и, закинув рюкзак на плечо, принялась надевать серые теплые перчатки, слегка колющие кожу из-за шерстяной текстуры. — Это интересно. Попробуй, Жень. Голову неслабо забивает.
Я обошла стойку и плотно обмотала шею шарфом, чтобы ни одного голого участка кожи не осталось. На улице ледяной Ад.
— Странная ты, — ответил Женя, уперевшись локтями в кофейную карту, наклеенную на стойку, и делая что-то в мобильнике.
— Так, значит, ты со спасительницей разговариваешь? Которая, к тому же, старше тебя. Что за неуважение?
Он театрально закатил глаза, улыбнувшись. Посмотрел на меня, и я с шуточным вызовом приподняла подбородок. Ну, что? Что ответишь?
— Всего на пять лет.
— На целых пять лет!
Уже почти выйдя из помещения, вспомнила, что забыла сказать. Придерживая рукой стеклянную дверь, попросила:
— Скажи Саше, что у нас карта отклеивается опять.
— А она придёт сегодня? — не отрываясь от телефона.
— Не знаю. Если придет, скажи. Давай, пока.
Услышав ответное «Пока», я наконец вышла, обошла эскалатор и спустилась по нему быстро, как по лестнице, на первый этаж торгового центра. В шапке, с шарфом и перчатками становилось уже катастрофически жарко, поэтому я почти бежала в объятия того снежного ужаса на улице, чтобы сделать глоток свежего воздуха, пусть и опаляющего горло.
Шапка и волосы почти моментально покрылись мелким снегом, а мороз стал беспощадно щипать лицо уже через десять метров, пройденных от входа в торговый центр. Всё равно лучше так, чем жара, правда ведь? Да и что ожидать от середины января?
Если бы не промозглый ветер, было бы даже неплохо. Но он был, и был кровожаден, задувая снег даже в укромные уголки шеи, которые, казалось бы, были тщательно закрыты шарфом.
Автобус принял меня дружелюбным теплом и почти полным отсутствием пассажиров. Ехать недолго, но я всё же достала книгу и даже успела что-то да прочесть. Что странно — в этой главе пробелов, появляющихся из-за незнания каких-то слов, почти не появлялось. То ли слог становится проще с каждой страницей, то ли я умнею. Склоняюсь к первому варианту.
Мы остановились на светофоре, и я зачем-то посмотрела в окно: на улицу, где люди, всё сильнее кутаясь в одежду, идут ускоренным шагом, чтобы быстрее добраться до своего пункта назначения или хоть куда-то, просто спрятаться от ветра и холода.
Будь у меня способность внушать людям мысли, определённо внушила бы «Нет, поворачивайте, идите назад, там за поворотом есть ТЦ. И кофейня. Вот там хорошо, прячьтесь там». И им комфортно, и кофейне больше выручки.
Черт, ну как же не хочется домой. Хочется послушать свои же невербальные наставления и вернуться туда, на работу. Сейчас дома пусто. Конечно, найдется, чем занять себя на несколько часов, но всё равно не та атмосфера. В кофейне пахнет травами, или кофе, — когда как. Бывает, ещё свежей выпечкой. И огромное окно в пол позволяет наблюдать за постоянно меняющейся погодой и людьми.
Вот же странно, ещё месяца четыре назад, если бы мне сказали: «Ты найдешь место, где тебе понравится работать», я бы просто устало вздохнула в ответ на эту попытку успокоить и молча согласилась бы. За первые месяцы в Москве я оббегала тысячу и одну кофейню, но нигде не задерживалась настолько, чтобы считать это место полноценной работой. Скорее подработкой, как у студентки или школьницы.
Был промежуток времени, когда я загоняла себя в могилу лихорадочным темпом. Параллельно два места работы. Одна смена в одной кофейне, другая, сразу после первой, в другой, на другом конце города. Спала по пять часов, если не меньше. Иногда засыпала прямо за стойкой на деревянном стульчике в углу, за что неоднократно получала штрафы. На заработанной сумме денег это сказалось несильно, но почти ежедневные перепалки с непосредственным начальством жестоко расстреливали любой, даже небольшой подъём настроения, не давая тому подняться ни на сантиметр. Иногда в такие моменты застрелиться хотелось мне самой, лишь бы избавить от мучений бедное настроение.
Долго я так не продержалась.
Дольше всего я проработала, наверное, в самой первой моей кофейне. Если говорить точнее, это было скорее из-за включенных туда дней стажировки.
Стажировка. Это слово неприятно скоблит по коже, вызывая не лучшие воспоминания.
Конечно, меня сначала вовсе не хотели принимать ни одни работодатели, потому что опыта нет, умений нет. Так ещё и не амбициозная юная студентка, а тридцатилетняя девушка, до этого работавшая только в магазинчике на углу дома.
Однако спустя долгих, иногда казалось, что бессмысленных поисков нашлось всё-таки место, где меня всему научили. Обучала меня девчонка лет на семь меня младше, считавшая меня, почему-то, в разы ниже неё самой, хотя она была всё тем же баристой, на должность которого я и устраивалась. Даже не менеджер, администратор или ещё кто-то в таком же духе.
На меня, как на новенькую и неопытную, сваливали большинство муторной работы, при этом редко допуская к изготовлению кофе клиентам. Даже после того, как я уже, казалось бы, научилась всему необходимому. Платили минимально, относились паршиво, работать было нужно чрезвычайно много.
Нередко были моменты, когда я, после длинной смены, приходила домой обессиленная и плакала в кровати, как маленькая девочка. Хотелось бросить всё и вернуться в тот магазинчик, откуда я ушла уже через пару дней после прилёта. Перетерпеть унижения первое время (потому что мой уход был не самый мягкий), но работать по-старому, без перемен и экспериментов. Сколько бы я ни пыталась копаться в спутанном клубке из мыслей, я так и не поняла, что именно меня удержало от соблазна.
Через время, конечно, всё же уволилась, но упрямо пошла дальше, а не вернулась на несколько больших шагов назад.
За полгода я поменяла достаточно мест работы и поняла одно: сетевые кофейни — зло. Первая моя попытка и стажировка как раз-таки и проходили в сетевой. Сейчас работаю в небольшой кофейне с терпеливой начальницей Сашей, которая открыла это заведение пару лет назад. Иногда кажется, что я сплю, иначе становится непонятно, чем я могла заслужить работу здесь.
В подъезде снова сломали ручку у внутренней двери. Потянув за оставшийся обломок, я зашла внутрь и поднялась на второй этаж по лестнице. Исписанные словами стены, которые кто-то усердно замазывает краской еженедельно, уже стали чем-то привычным. Не знаю, кто именно занимается этим своего рода вандализмом, но, может, стоит его хоть за воображение похвалить. Каждый раз что-то новенькое.
Лай был слышен уже около лифтов. Легкая улыбка скользнула по губам ещё раньше, чем я успела открыть дверь в квартиру. Когда открыла — улыбка стала в разы шире.
— Приве-ет, — протянула я, проводя пальцами по мягкой рыжей шерсти. Нина счастливо виляла хвостом и терлась об мои ноги и руки. — Такая красивая собака, а назвали Ниной, — в очередной раз тихо ворчу я, сделав акцент на кличке. — Ладно, пойдём, дам что-нибудь вкусненькое.
Отрезав на кухне небольшой кусочек колбасы, кинула его собаке, и она на лету поймала его. Проглотила, будто и не жевала вовсе. Посмотрела на меня умоляющим взглядом. Я покачала головой, усмехнувшись, и она склонила голову вбок.
— Не смотри на меня так.
Пройдя через коридор в свою комнату, я с непередаваемым удовольствием наконец стянула с себя джинсы и свитер, переоделась в домашнее и небрежно завязала волосы в хвост первой попавшейся резинкой. Из-за отопления духота обволакивала со всех сторон, не давая дышать полной грудью, так что не открыть форточку было почти физически невозможно. Сев на кровать поверх покрывала, я закутала ноги в колючий плед и снова взяла в руки книгу.
Над Москвой уже сгустилась темнота, когда в дверях громко зазвенели ключи. Я ещё пару раз провела веником по полу, прежде чем разогнуться и убрать прядь волос с лица.
— Стой! Аккуратнее, — и указываю веником на небольшую кучку пыли и шерсти, чтобы не разнести случайно.
Мама кивает и тихонько закрывает за собой дверь.
— Мне, конечно, приятно, — говорит она, расстёгивая пуговицы теплого пальто, — что ты у нас хозяйка. Но ты сама после смены. Отдыхать не пробовала?
Я снова нагнулась, смела весь мусор в совок и выбросила с помощью него в заранее подготовленный пакет. Сдула снова попавшие на лицо волосы.
— Считай, отрабатываю своё жилье, — в шутку говорю я, и мама смотрит на меня, как на дуру, но всё же улыбается. Идет по коридору в ванную комнату, включает воду.
— Мы обсуждали это сто раз, — отвечает она чуть громче, чтобы было слышно сквозь шум воды. Я оперлась плечом о дверной проём.
Обсуждали действительно много, иногда бессмысленно много, ведь ничего не менялось. Я говорила, что хочу помогать по дому, чтобы не сидеть на шее, а родители — что я и так делю с ними оплату коммунальных услуг (что было также вопреки их просьбам), так что ничем больше не обязана. А мне помочь хотелось.
— Как там маленькие паразиты?
— Просила же не называть их так. — Мама выключила воду и вытерла руки полотенцем, висящим возле раковины. — Всё в порядке. Писали сегодня сочинения, буду все выходные проверять опять.
Я недовольно цокнула языком и посмотрела через плечо, на прихожую: да, мамина и без того большая сумка опять выглядит объёмнее прежнего.
— Слушай, давай я буду встречать тебя, когда у меня нет смены? С твоей спиной…
Она отрицательно покачала головой, проходя на кухню. Налила в чайник воду, нажала на кнопку. Я стояла в дверях.
— Я ещё не такая старая, какой кажусь.
— Разве я это сказала? — Я скрестила руки на груди. — Просто хочу помочь.
— Посмотрим. Не хочешь сочинения завтра со мной проверять?
Мой согласный кивок сопроводился смешком. Мне, конечно, нравилось проверять школьников, но приходилось беспрерывно уточнять что-то у мамы — ни черта не поймёшь, где авторский знак, а где просто незнание правил. Зато проводили время вместе.
Мама разлила чай по двум чашкам, и я, достав из шкафчика упаковку с печеньем, разложила его аккуратно в корзинку, накрытую салфеткой. Почти как в кофейне. Села за стол, согнув под себя ногу.
— Иногда смотрю на тебя и ощущение, будто тебя подменили, — сказала она, коротко усмехнувшись, и, поднеся чашку к губам, сделала глоток. — Где та другая Алиса?
Слова, такие простые и не несущие огромного смысла, подлезли под кожу и неприятно кольнули сразу в нескольких местах, заставив легкую улыбку поблекнуть.
— Прости. — Мама отставила чашку и устало протерла лицо ладонью. — Я не хотела, я…
И посмотрела на меня. С глубокой жалостью, которую я не переносила.
— Да всё в порядке, — соврала я и успокаивающе махнула рукой. Слегка нахмурила брови, облизнула губу, помедлив. — Дело не в амнезии же, мам. Просто повзрослела. Наконец-то.
Иногда мне казалось, что новость о моей потере памяти ударила родителей сильнее, чем меня саму. Меня-то хоть этим ударом с ног не снесло, а они в первое время и взглянуть на меня без этой непрошенной жалости не могли. Да и это, как ни посмотри, жутко, когда смотришь на человека и осознаешь, что вас связывает миллион воспоминаний, а он в ответ смотрит на тебя, и у него в памяти чернота. Только отдельные факты и совсем краткие воспоминания связывают его с тобой.
Даже спустя полгода я могу в деталях вспомнить выражения их лиц, когда я заявилась на пороге их квартиры, моей родной квартиры, уже спустя пять дней после прилёта. Я не хотела оставаться в своей съёмной квартирке, в которой мое необъятное одиночество казалось самым страшным чудищем из-под кровати. Не хотела и потому, что с ней меня связывало одно единственное воспоминание: Макс. Ничего хорошего в ней я не помнила, сколько бы усилий вспомнить ни прикладывала.
Это было легкомысленно — съезжать со своей квартиры до самого разговора с родителями. Они могли меня просто не простить за всё, что было раньше. Однако же всё прошло —относительно — неплохо. Атмосфера в первый час была напряженной, почти наэлектризованной, и я удивлялась, как искры не метались. Родители помнили и все наши ссоры в том числе. Я — нет.
В конечном итоге, родители чуть ли не сами настаивали на том, чтобы я осталась с ними — «после такой-то ситуации…».
Однако я всё же, как накоплю на свою собственную, несъёмную квартиру, съеду, не жить же с ними до старости. Причем коплю даже далеко не с нуля: Ржевский оказался намного щедрее, чем я предполагала. Вместо ста тысяч, на которые я надеялась, он оставил на моей карте в десять раз больше.
Признаться, я не то чтобы горю желанием накопить как можно раньше. Может, это странно — жить в тридцать лет с родителями. Но из этого уютного кокона не хотелось куда-то выбираться. Зачем, если я уже знаю, каково жить полностью одной? Я попробовала оба способа проживать свои дни, и в компании родителей мне нравится больше. Теперь больше.
***
Назойливый солнечный свет бил яркостью в глаза через окно во всю стену. Всё ещё январь. Солнце, ты откуда?
Сделав из одной ладони небольшой козырек, чтобы не щуриться, другой рукой я быстрыми движениями протирала столик от следов кофейных чашек. Когда тот оказался полностью чист, девушка с парнем поблагодарили меня и сели на высокие стулья.
Кивнув, я вернулась за стойку. Меня уже ждала небольшая очередь посетителей, состоящая из двух человек. Мужчине — ореховый раф, девушке — латте с маффином. Обоим с собой. Главное не перепутать. Такое бывало, когда народу много.
Вечно всё из крайности в крайность. То людей вовсе нет, то посидеть не успеваешь.
Обслужив как можно быстрее обоих клиентов, я стала оттирать кофейную машину от засохших кофейных капель. Ноги, как и шея, начинали уже изрядно ныть. Сдув с лица выпавшую из хвоста прядь волос, я одной рукой помяла плечо возле шеи. Ни черта не помогает.
Замеченный боковым зрением силуэт заставляет вздрогнуть.
Это была посетительница, занявшая излюбленное многими место около большого окна, на кресле. Если не ошибаюсь, она то ли подруга, то ли одноклассница одной из двух девочек-подруг, что были здесь в пятницу. Той низенькой. Один раз они зашли сюда целой компанией, и я мало кого запомнила, но низенькая была чуть ли не постоянным гостем здесь, тяжело не запомнить.
— Закажете что-то ещё? — спросила я, отложив в сторону тряпку.
Она переминалась с ноги на ноги, держа в руках телефон. Заторможенно покачала головой.
Я закаменела на несколько секунд. Смотрела на неё, почти не моргая. Неприятное предчувствие кололо в груди.
— Извините за странный вопрос… — начала она и снова помедлила. Часто поморгала, посмотрела на экран своего телефона. Всё не решалась. — Но это случайно не Вы?
И протянула мне свой телефон.
Я сначала не рассмотрела фотографию — это была какая-то статья, фото нельзя было нормально приблизить. Приблизив сам экран к глазам, присмотрелась.
С уже почти зажившей полностью ранки будто содрали кожицу, заставляя ту болезненно кровоточить. Я шумно втянула носом воздух, всё ещё смотря на экран чужого телефона, будто бы могли быть сомнения, кто именно на фотографии.
— Нет, не я, — и, поджав губы, протянула телефон его хозяйке.
Она тут же приложила ладонь к груди в извиняющемся жесте.
— Извините, пожалуйста. — Ещё раз посмотрела на свой телефон и на меня, сравнивая. Едва заметно прищурилась. — Просто она так похожа на Вас. Правда. Простите, ещё раз!
— Ничего. — Натягивать улыбку было почти больно.
Когда она вернулась к двум своим ровесницам, я судорожно выдохнула, слегка качнувшись назад, будто все силы незамедлительно расплавились под ярким солнцем.
Спокойнее, Алис, спокойнее. Просто вопрос. Просто ответ. Не увязай в воспоминаниях, даже не проходись по краешку этого болота, всё равно упадёшь.
Это же даже не первый раз, когда видишь совместную с ним фотографию в интернете. Он же звезда, не забыла? Конечно, тебя фотографировали. Тебя обсуждали. О тебе писали, даже не зная, кто ты такая.
Не сидеть в соцсетях и, в целом, в интернете казалось решением всех проблем. Никаких напоминаний, никаких фотографий, никаких мелькающих имен, дробящих кости в труху.
Уже даже появилось призрачное ощущение того, что всё было сном. Выдумкой, фантазией. Всё происходило не со мной.
Кто мог предположить, что когда-нибудь напоминание придет извне?
— Ты стебешься, — чересчур громкий голос, вырывающий меня из мыслей. Я повернула голову на звук и поняла, что болтают о чем-то те три девочки, среди которых была виновница моих наплывших сейчас воспоминаний. — Они предупреждают за год обычно, а тут за два месяца? Фейк какой-нибудь, сто процентов.
Не слушай, не слушай, не слушай. Подслушивать чужие разговоры — невежливо. Неприлично и неправильно. Переключись, сейчас же.
— Да и сколько раз они в России-то были? Ноль? Кто-то неудачно пошутил, а ты веришь, — сказала вторая.
Было желание закрыть уши руками и забиться где-нибудь в угол, за стойку, спрятаться. Потому что самой перестать слушать не получалось физически. И сердце почему-то забилось быстрее.
Алис, ты в порядке? Ты даже не знаешь, о ком речь. Успокойся. Отвлекись. Протри дурацкую кофемашину. Ты на работе или где? Нет больше важных занятий, кроме как подростков слушать.
— Да какой блин фейк? У Коллинза в Твиттере написано.
В руку будто ваты набили, но я всё же взяла тряпку, уже слегка высохшую. Подставила её под кран, промыла и выжала, уже почти переключившись. Я прямо чувствовала, как ещё несколько маленьких шажочков к успокоению, и всё снова вклинится в прежнюю рабочую колею. Ещё несколько шажочков.
— У Коллинза да, но ты-то нам про Эклза с Падалеки говоришь. Они не всегда вместе разъезжают.
— Ну так Джаред репостнул к себе. Зачем ему это на его странице, если он не поедет?
Ледяная рука медленно и безжалостно сжимала легкие. Конечно же, обязательно нужно обсуждать этих людей, называть эти имена здесь, рядом со мной. Какая реакция была бы у этих подростков, если бы я сказала, что,
да, это я? Что я видела их кумира вживую? Да что там
видела. Для описания произошедшего слово
видеть — самое неподходящее из возможных.
Я же уже почти забыла всё. Отпихнула мучительно яркие воспоминания в тёмный уголок, заперла на надёжный замок и оставила в прошлом. Нет, нужно напомнить. Дважды за пять минут.
Некогда плотно закрытая крохотная форточка в, как уже казалось, совсем не мою жизнь, распахнулась настежь. Закройте. Дует.
— Извините, можно лавандовый раф? — спросила новая посетительница, подошедшая к стойке незаметно. Я прикрыла глаза на секунду, сделала вдох, пытаясь унять сильную внутреннюю дрожь.
— Конечно, — и надела на лицо прочную маску, улыбнувшись. — Какого Вам объема?
***
Длинный коридор, комната, белая. Всё белое.
Он что-то объясняет, что-то показывает. Обтянутое кожей кресло посередине. Пустые шприцы и полные пробирки. Паника, паника. Желание уйти, отказаться. Пока не поздно. Искусственный яркий свет. Входит девушка. В белом халате.
Я распахнула глаза, будто сама себя за шкирку выбрасывая из сна. Сбитого дыхания нет, учащенного сердцебиения нет. Уже привыкла. Сложно не привыкнуть.
За окном — глубокая зимняя ночь. Я села в кровати, ссутулившись. Провела ладонями по лицу, уперевшись локтями в согнутые колени. Сонливость растворилась быстро и, чувствую, надолго.
Перед глазами — картинки из кошмара. Образы, которые вытягивают из вен, будто бы теми самыми шприцами, все силы. Когда всё закончится?
Во рту катастрофически сухо. Поморщившись, я со страдальческим вздохом слезла с кровати и вышла из комнаты. В тапочках прошла на кухню, включила свет и налила себе большой стакан прохладной воды. Руки слегка тряслись — полностью, всё же, привыкнуть к
такому нельзя.
Звук когтей по полу. Я обернулась: Нина проснулась и, видимо, пришла на звук. Увидела меня и тихонько завиляла хвостом. Я поставила стакан в мойку и села на корточки, она — рядом со мной. Принялась активно вылизывать мне руки, изредка проходилась языком по лицу.
Улыбка на лице появилась сама по себе. Я почесала ей за ушком, а она всё продолжала по-своему проявлять свою любовь, не унималась. Обхватив её руками, прижавшись к небольшому тельцу, я уселась прямо на пол.
К глазам внезапно подступили слёзы. Без причины. Просто без причины задрожали губы и без причины появился ком в горле.
Мы сидели так долго. Я не видела часов, не знала времени, но чувствовала: долго. Я плакала тихо: без всхлипов, с одними только слезами. А Нина то облизывала меня, иногда стараясь слизать с лица слезы, то терлась мордочкой.
— Алиса, пол холодный, — сонный голос отца. Вздрогнула. Поспешно вытерла влажные щёки рукой.
— Мне нормально. Я тебя разбудила? Прости.
Он стоял в тёплом серо-чёрном халате. Волосы с проседью слегка взлохмачены. Непривыкшие к свету глаза щурятся.
— Нет, не ты, всё в порядке. Ты чего тут одна сидишь?
Обойдя меня, он налил себе воды и выпил большими глотками. Графин благодаря нам двоим опустел на половину за эту ночь.
— Не одна. С Ниной вот, — и невесело усмехнулась. Погладив напоследок ещё раз её по мягкой шерсти, я поднялась на ноги и размяла ладонью шею. — Пап?
— М?
— Почему Нина?
— Ты спрашивала уже.
Я села за кухонный стол, согнув одну ногу в колене и поставив её на краешек стула. Уперлась подбородком в колено.
— Да, и ты уже отвечал. Но я не помню, что именно отвечал.
После амнезии в памяти должно было освободиться большое пространство. Заполняй не хочу. Все детали теперь должны запоминаться с точностью. Так мне казалось. Но мозг сказал мне «обойдешься» и поступал наоборот. Это некритично, обычно забываются малозначимые мелочи, но иногда неприятно.
Мелочи забываются быстро, а то, что я усердно пытаюсь уже полгода — ни черта.
— На соседку с первого похожа, Нину Ивановну. — Папа поставил стакан в мойку и сел напротив меня. — Обе лают постоянно. Только наша хоть изредка по делу, а другая — хрен.
Я улыбнулась, втянув носом воздух. Вот завели бы питомца всего на два месяца попозже, и всё могло бы быть иначе. Дала бы нормальное имя для красивой собаки. Какое-нибудь необычное, может быть зарубежное.
Когда я подняла глаза, встретилась взглядом с папой. Он внимательно вглядывался в моё лицо, рассматривал. Заметил всё, наверное.
— Опять кошмар? — Я медленно кивнула. Он недовольно покачал головой, помедлил, думая о чем-то своем. — Ещё одно воспоминание или просто?..
— Не то чтобы новое. Скорее дополненное деталями.
— Чего нас с мамой не разбудила?
Я пожала плечами, уставившись взглядом в поверхность стола. Потому что не знаю. Правда не знаю. Они двести раз говорили мне, чтобы я их будила, когда мне кошмары или воспоминания снятся. Ни разу их так и не потревожила ночью за эти полгода.
***
Форточку в прошлую, уже далекую, жизнь открыли, и так и не закрыл никто, хотя я просила, пыталась. От неё было холодно. Теперь не получалось выкинуть из головы ни имя, ни образ, навеянный именем.
Жилось же нормально. Счастливо. Комфортно.
Пальцы не слушались мозга, действовали сами, следуя какой-то глупой, непонятной идее. Разблокировали телефон, вбили в поисковик «Твиттер» и напечатали знакомые буквы, образующие знакомые имя с фамилией.
Увидев его фотографию на аватарке в кружочке, нервно сглотнула. Всё это неправильно, так не должно быть. Сейчас смотрю на его страницу, как фанатка, обычная девушка, любящая популярный сериал, который я так и не включала ни разу.
Немыслимо, что когда-то я смотрела на него иначе.
Рана, с которой на днях жестоко содрали почти зажившую кожу, закровоточила в разы сильнее. Красная струйка текла по самым болезненным закромам, окрашивая всё в алое.
Я пролистала страницу ниже. На стене действительно был репост записи Коллинза. А чуть выше, что я случайно пропустила, пролистнув, уже его собственная запись. С расписанием конвенций в разных странах и городах. Ближайший в Феврале, в Сиэтле, США. Далее — две конвенции в Марте. Первая в Дюссельдорфе, Германия, и вторая в Москве, Россия.
Значит, не глупый фейк, распространяемый подростками. Значит, правда.
Вслед за той крохотной форточкой распахнулось большое окно, и ветер стал в разы сильнее. Холоднее.
