Игра на выживание

Голова болела как с сильнейшего похмелья. Сначала Мэйбл подумала, что шевелиться не может от боли в затылке и висках, но вскоре её неподвижности нашлось более простое объяснение: большие жёсткие верёвки болезненно впивались в кисти рук и щиколотки. Когда она с трудом приоткрыла слипшиеся глаза, то даже почти не удивилась тому, что привязана. Иначе псих вроде него не умеет удерживать людей. Постепенно картинка перед глазами перестала вращаться, как карусель, и Пайнс смогла разглядеть то место, где она поневоле оказалась. Это был явно не её дом. Скорее помещение напоминало какой-то огромный и жуткий подвал. Сыро и прохладно. Рядом с её ногой торопливо проползла мокрица, отчего Мэйбл бросило в дрожь, и вдруг стало так холодно, что она покрылась мурашками, резко осознав то, что вся её одежда куда-то делась. Серые пустые стены, полумрак. Рядом находился стол, намертво привинченный к полу, как и стул, на котором она сидела. Чуть дальше, в углу, ещё один столик, своим видом наводивший на мысль об операционной. Вверху одиноко покачивалась мигающая лампочка. Вдруг раздался какой-то слабый шорох — Мэйбл инстинктивно быстро обернулась на звук. Там, справа, небольшой перегородкой отделялся ещё один зал подземелья, в котором ей удалось увидеть нечто наподобие алтаря в церкви — весь угол был заставлен фотографиями и свечами, а рядом одиноко стоял манекен, как две капли воды похожий на неё саму. Чей-то силуэт, что сидел в том углу на полу спиной к ней, пошевелился и встал, вынырнув из тьмы уже около её стула. Лаковые ботинки постукивали по полу при каждом шаге, и этот звук многократно усиливало эхо. Светлые волосы. Растянутая улыбка-оскал. Жёлтая рубашка, бабочка… Какой-то излишний лоск и пафос. Он с нескрываемым удовольствием рассматривал её. Мэйбл попыталась сжать бёдра и наклониться пониже, чтобы длинные пряди волос прикрыли наготу, но у неё вышло лишь вызвать ухмылку на его лице. — Ты очнулась, дорогая? Уже? Отлично! — хлопнул в ладоши похититель. Голова Мэй от резкого звука едва не взорвалась. — Пить… — еле выдавила она. Он с пониманием засуетился. Вскоре её сухих потрескавшихся от жажды губ коснулась мокрая тряпка, белая, но вся в пятнах машинного масла. Отвратительный привкус бензина вызывал непреодолимый приступ тошноты. Билл выжал несколько капель в её приоткрытый рот и со шлепком отбросил тряпку на место. — Почему?.. — Что ты имеешь в виду, дорогая? — все его конечности нервно подёргивались, он то и дело поправлял рукава и волосы, постукивал носком ботинка по полу или наклонялся к ней. — Почему… Ты это сделал? — слабо спросила Мэйбл. Мысли разбегались. Слишком много вопросов. — Почему… Почему я здесь? Зачем тебе это нужно?.. — Разве это не очевидно? Ты казалась умнее… Ох, должно быть, твой мозг ещё не до конца включился после отключки, так что это простительно! Разумеется, ты здесь для того, чтобы мы были вместе навеки! — Я… не об этом… Почему похищение? Ты же… Ты даже не пытался завести нормальные отношения, чёрт побери! — Думаешь, у меня был бы шанс? Она всмотрелась в него. Соображалось плохо. Если бы они не были сейчас здесь, а где-нибудь в совсем, совсем другой обстановке, она, пожалуй, даже сочла бы его красивым… Но только не сейчас, нет, нет, нет. — Может… может быть… — Вот видишь! «Может быть». Мне нужны гарантии. К тому же… Что ты скажешь на это? Билл наклонился к ней почти вплотную и вдруг откинул волосы, что скрывали половину острого лица. Тёмно-коричневатое с красно-розовым оттенком опухшее пятно вместо кожи отвратительно гноилось — чуть желтоватая влага поблёскивала на краях огромного ожога. Маленький из-за опухших алых век, похожих на куски сырого мяса, глаз был мутен, радужка скрывалась под тонкой беловатой плёнкой. Уголки губ Мэйбл невольно дрогнули, и она отпрянула, вжавшись спиной в спинку стула. Он усмехнулся и опустил чёлку обратно. Густые пряди скрыли уродство. — Что это? — Ох, это мой маленький секретик! Ты единственная, кому я его показываю. Знаешь, как я получил его? Я поджёг этих мелких ублюдков, которые смеялись надо мной. Называли кроличьим душителем… Кидались в меня всяким мусором. На уроках. И ни одна тварь не заступилась. Да я и не нуждаюсь в чьей-то защите! Я полил бензином эту проклятую палатку, в которой они все собрались продавать какое-то дерьмо вроде лимонада… Наивные детишки. Вспыхнуло всё разом! Но я допустил ошибку. Не учёл фактор ветра… В итоге пострадал сам. Урод! Отныне и навсегда. Ха-ха! Получили по заслугам! «О чём это он? «Детишки»? Он сжёг детей?! Господи! Он же… Псих. Совершеннейший псих.» — Ты сам виноват в этом. Ты и только ты. Это явно его задело за живое. Поджав губы, он сухо ответил вкрадчивым голосом: — Точно так же, как и ты виновата в том, что оказалась здесь. — Ч-что? — Ты виновата в том, что подох твой ненаглядный братик. Ты виновата в том, что ты останешься здесь. Словно её ударили. Первый удар был намного больнее второго. — Диппер… — Маленькая сосёнка сломалась… Да и чёрт бы с ней! Главное, что всё падает. Вот и Звёздочка упала в моё уютное любовное гнёздышко… — Какая к чертям любовь?! Ты рехнулся? Хотя нет, это был не вопрос! Ты чокнутый! Отпусти меня немедленно! Наверняка кто-то видел тебя, полиция скоро будет здесь! — Никто. Никогда. Не заберёт. Тебя. У меня. Никогда. — отчеканил он, на каждое слово постукивая ногтём по столу. — Ложь! Пощёчина. Мэйбл быстро заморгала. Боль в щеке отдалась в голову, и на миг у неё потемнело в глазах. Он демонстративно потряс кистью и потёр её другой рукой. — Я стараюсь быть терпеливым, дорогая, но ты выводишь меня из себя! — И что? Что ты мне сделаешь? Ты, поехавший урод! Что ты мне ещё сделаешь? Ты и так забрал у меня всё, что было! Моего брата, мою семью, друзей, дом, свободу, всё! Он наклонился к ней так близко, что она почувствовала на себе его мертвецки-холодное дыхание и запах крови. В его глазу заблестел недобрый огонёк. — Ты думаешь, что мне больше нечего забрать? Я докажу тебе, как сильно ты ошибаешься, дорогая. — тихо произнёс он. И тогда на Мэйбл накатила ледяная волна ужаса. Её голос испуганно дрожал. — Послушай… Давай договоримся? Как тебя там… Билл. Ладно? Не надо нервничать… Мы ведь очень взрослые люди, правда? Ты просто отпустишь меня домой, и я никому ничего не скажу… Всё будет как раньше! Я не буду больше выбрасывать твои подарки… Всё будет хорошо! Ладно?.. — Скажи мне, моя Звёздочка, ты любишь меня? — Что?! — Ты хочешь, чтобы я причинял тебе боль? — Нет! Конечно, нет! — Тогда я предлагаю тебе сделку. Пока ты не полюбишь меня, я буду вынужден делать тебе больно. Поверь, при этом мне больнее в сотни раз! Видеть твои страдания — самая сильная мука для меня… Но что я могу поделать, если ты сама просишь?.. — Что за бред ты несёшь?! Выпусти меня! Какая, к чёрту, любовь, ты, псих?! — Ты сама попросила. Пока она в истерике кричала и билась в своих путах, он отошёл к дальнему столику и что-то взял оттуда. Он вернулся, и Мэйбл услышала лёгкий щелчок, с которым на её запястьях застегнулись наручники. Только после этого он стал развязывать путы. Она попыталась укусить его в плечо, за что получила сильный удар локтём по лицу. В ушах зазвенело, что-то тёплое и сладковато-солёное потекло в рот. Кровь. Он взял её на руки и понёс куда-то в тёмный угол рядом со столиком. Завоняло старой мокрой тканью, кровью и мочой. Под ней скрипнули пружины. Кровать. Приковав её руки и ноги к столбикам так, что она напоминала собой букву «Х», он почему-то замер. — Нет! Отвали от меня! Диппер… Мама! Кто-нибудь! Ты не имеешь права! — металась Мэйбл, оглушённая страхом и скрипом старых ржавых пружин. Простыня рядом с ней была в тёмно-коричневых засохших пятнах крови. Билл снова ушёл к столику. В его руках что-то мерцало. — Я не хочу заклеивать твой прелестный маленький ротик, но, раз ты не хочешь его закрывать, то придётся мне прекратить это безобразие. Её челюсти с силой разжали, и в язык воткнулась тоненькая иголка шприца. Затем туда что-то ввели. Мэйбл отдёрнула голову, как только поняла, что пальцы исчезли с её лица, и почти сразу же поняла, что её язык буквально за считанные секунды разбух так, что едва помещался во рту. Её охватил страх. Вместо криков выходило лишь неразборчивое мычание. Билл казался довольным. На этот раз он вернулся с молотком. На тыльной стороне бойки были чьи-то прилипшие тёмные волосы. — Прости, сейчас будет больно. Но ты сама попросила. Не переживай, ты выживешь. Несмотря на ярое сопротивление, Билл крепко сжал её левую руку, немного повернув её, и, замахнувшись, ударил по локтю. Мэйбл замычала изо всех сил, затрепыхалась, ослеплённая болью, и тут последовал следующий точный удар в плечо. Рука онемела. Она не могла пошевелить и пальцем. Проделав то же с правой рукой, Билл спустился к ногам. По лицу Мэйбл градом катились слёзы. Молоток ударил в ямку рядом с коленом, а затем сбоку, в бедро. Сквозь плотно сжатые зубы Мэйбл взвыла. Кажется, он бил по нервам, так что боль разносилась остро и быстро. Теперь она была полностью обездвижена и не могла даже самостоятельно стоять. Билл унёс молоток, вместо этого вернувшись со скальпелем. Настоящим, мать его, скальпелем. — Замечательно! Вот это праздник! Теперь ты никуда не убежишь. В ближайшее время, по крайней мере, я могу быть спокоен. Потом нам придётся повторить эту процедуру. Возможно, когда-нибудь мы избавимся от неё, и ты сможешь гулять здесь, и даже по дому, но не сейчас, не сейчас… Время! — Мммпх… Мм! — Мэйбл яростно затрясла головой, расширенными от ужаса глазами наблюдая за приближавшимся скальпелем. Билл с улыбкой провёл большим пальцем по её щеке, стерев слезу, а затем облизнул его. — Ты должна хорошенько запомнить моё имя, дорогая. Билл Сайфер. Билл. Просто Билл. Больше тебе напрягать свою память незачем. Он вжал скальпель в бледную кожу, покрытую тонким слоем пота, заставляя её расступиться под давлением острого лезвия. Капельки крови выступали наружу. Бок, где он увлечённо вырезал буквы своего имени, кололся и болел. Мэйбл старалась задерживать дыхание, чтобы не потерять сознание — малейшее движение причиняло боль. Какое-то время он любовался своей работой, после чего склонился ниже и языком провёл по свежим ранам. Потом указательным пальцем надавил на один из порезов, ногтём проникая внутрь. Краем глаза он следил за её реакцией, и улыбнулся, когда она поморщилась. — Думаю, пока что хватит! Но нас обязательно ждёт продолжение. Это вынужденная мера, дорогая! Ты же знаешь, как дрессируют диких кошек. Боль, и только боль — и лишь за кнутом может последовать пряник. Он бросил скальпель к другим инструментам (Мэйбл не хотела думать о том, что там было ещё), и начал судорожно раздеваться. Она закрыла глаза. От соли болели веки, но крупные слёзы всё ещё выползали наружу. «Господи, ну за что? За что?..» — Посмотри на меня, дорогая! Посмотри на меня! Он, отбросив в сторону скомканную одежду, нависал над ней со своей безумной улыбкой. Мэйбл зацепилась взглядом за шрамы, которые покрывали почти всё его тело — глубокие светлые полосы на руках, животе, узкой костлявой груди, бёдрах… В целом, его телосложение нельзя было назвать некрасивым — скорее наоборот, однако ожоги от сигарет (или от чего-то другого?), рваные шрамы и подрагивание пальцев, головы и век придавали ему вид сбежавшего шизофреника. Мэйбл сглотнула. — Это наша первая ночь вместе. О, ты бы знала, сколько я ждал этого! Сколько я ждал! Сжав руками её голову, он жадно впился в сжатые сухие губы, слизывая с них засыхающую кровь. Краем сознания Мэйбл подумала, что это даже хорошо, что её язык потерял чувствительность. От него слабо несло спиртным и потом, а ещё он весь мелко дрожал. «Самый отвратительный первый раз из всех, что могли произойти.» Она абстрагировалась, закрыв глаза, пока её безжизненное тело вдалбливали в кровать. Ритмичный скрип над самым ухом и боль в суставах помогали отвлечься от неприятного ощущения чего-то лишнего внизу живота. Было почти не больно, скорее — тошно. Мэйбл не знала, сколько прошло времени, когда он, тяжело дыша, откатился. Будто неопытный школьник, в самом деле. Или он специально?.. — Мне нужно заняться кое-чем наверху, дорогая. Не скучай! Завтра с утра будем принимать душ. Спокойной ночи! Он быстро поцеловал её на прощание, провёл рукой вдоль всего тела от впадинки под горлом до лобка и, одевшись, скрылся вместе с лязгом тяжёлой металлической двери. Мэйбл смотрела перед собой пустым взглядом. Плакать не хотелось. Хотелось вывернуть себя наизнанку от отвращения. Он вернулся ночью, чтобы молча сидеть и сверлить её взглядом на протяжении нескольких часов. Мэйбл притворялась спящей. Он что-то бормотал и иногда сдавленно смеялся. Потом он разбудил её и осторожно отнёс в душ, который, как оказалось, тоже был в подвале, и представлял собой решётку в полу, куда стекала вода (судя по нескольким розовытым мягким комочкам между прутьями, туда пытались смыть и что-то более плотное), и шланг. Вода была ледяная. Мэйбл перестала чувствовать свои руки, ноги и губы. Билл долго тёр ее мочалкой с такой силой, что она вся покраснела — кое-где он даже стёр верхний слой кожи. После этого он промывал её длинные волосы с таким самозабвением, с каким маленькие девочки моют своих кукол. Билл отвёл её к маленькому корытцу, похожему на кошачий лоток. Как он объяснил, это был её туалет. Когда она закончила свои дела, он усадил её на кровать и принёс какую-то бурду, слабо напоминавшую кашу. Живот Мэйбл скрутило. Она едва заставила себя проглотить несколько ложек, а потом стиснула зубы. Стараясь сохранять спокойствие, Билл снова сходил наверх и принёс несколько платьев. Мэйбл безразлично смотрела на тряпки. Ярко, безвкусно. — Какое тебе больше нравится, дорогая? Молчание. — Если ты не ответишь, мне придётся ударить тебя. Я же старался. Постарайся проявить благодарность. Мэйбл молча указала кивком на розовое. Билл просиял и помог ей одеться. Несколько часов он расчёсывал её волосы и читал какие-то стихи о вечной любви, как поняла Мэй — собственного сочинения. Потом последовала ещё одна кормёжка и изнасилование. Билл снова спрашивал её о любви. Молчание его взбесило. Её язык уже вернулся в норму, и она могла говорить, но что-то внутри, подобное прочной преграде, не давало этого сделать. Билл принёс раскалённый добела железный кружок на длинной палке, и, сжав её рот каким-то специальным устройством так, что она не могла закрыть его, прижёг ей язык, а затем оставил ещё один ожог на груди, там, где сердце. — Если ты не будешь говорить правильно, то будешь молчать! Молчать! Он почему-то заплакал и, стоя на коленях, долго перед ней извинялся. Даже вытащил длинный нож и нанёс себе несколько глубоких порезов на руке. Мэйбл безучастно наблюдала за этим безумием. Так проходили дни. Она не знала, был сейчас день или ночь, прошли недели или месяцы. Он приходил не по графику, и понять время суток было практически невозможно. Он приходил слишком часто — она не успевала до конца погрузиться в мир грёз и блаженно забыться хотя бы на короткое время. Каждый раз он приходил в разном настроении, и оно могло поменяться за долю секунды. Иногда он начинал смеяться просто так, и хохотал до тех пор, пока не падал в судорогах на пол. Иногда он приходил в крови, и мог начать её душить без объяснения причин, чтобы потом обнимать её колени и умолять о прощении. Он пробовал её связывать, резать и наряжать в странные костюмы, как будто она была новой игрушкой. Мэй почему-то отметила про себя, что изнасилования стали повторяться реже. Один раз он разозлился и трахнул её рукояткой от ножа, после чего у неё ужасно болело всё, что было ниже талии. Похоже, у него были какие-то проблемы в постели, со слабым ощущением победы подумала Мэйбл. Любая его неудача хоть и едва заметно, но радовала её — если она вообще ещё помнила, что такое «радость». Однажды Билл ушёл, как всегда, оставив её одну на стуле. Шли часы, но он всё не возвращался. Постепенно Мэйбл начала охватывать паника. Она была крепко привязана. Если Билла убили или он уехал, то она никогда не выберется отсюда. О том, чтобы развязать саму себя, как это делали героини в боевиках, не могло быть и речи. Когда она уже совсем потеряла терпение, дверь с грохотом распахнулась. Вошёл Билл. — Где ты был? — глухо спросила она, глядя перед собой. Язык слушался плохо. Кроме Билла, её бормотание вряд ли мог кто-либо разобрать. Конечно, ей было плевать, куда он делся. Просто ещё немного молчания — и она бы окончательно сломалась. Он будто понял цель её вопроса и с минуту тянул с ответом, роясь в шуршащих пакетах. Мэйбл скрипнула зубами и медленно выдохнула, призывая себя к спокойствию. — В магазине, — наконец нехотя отозвался он, поставив на стол перед ней несколько консервных банок. Вытянувшись вперёд, Мэйбл прищурилась и разглядела надписи на них. «Кошачий корм». — Вот, принёс кое-что для тебя. Она с силой укусила губу, изо всех сил делая вид, что она не видела «подарков». Что их не было. — Просто напомню ещё раз, что ты могла бы попросить у меня всё, что угодно, и я бы купил это. Но, поскольку ты вредничаешь, то я выбираю на свой вкус. Какой толк ей был просить что-то? Просить еду? Он бы принёс, конечно, но ей уже было всё равно — она не различала вкуса и привыкла к этой безвкусной каше, от которой клонило в сон, если съесть её слишком много. Просить одежду? Зачем? Чтобы он порвал её? Всё равно большую часть времени она голая. Единственное, о чём она просила — это отпустить её. Естественно, безуспешно. — Сегодня мне пришла одна замечательная идея, и я надеюсь, что ты её поддержишь. — И как там? На улице? — игнорируя его предложение, спросила она. — О, замечательно! — Билл присел на корточки и с блаженной ухмылкой посмотрел на свою живую куклу. Медленно протянул руку и провёл пальцами по её щеке. — Думаю, стокгольмский синдром особенно хорош в это время года… — Пошёл ты! Урод! — она, внезапно разозлившись, плюнула ему в лицо. Билл с удивлением оттёр щёку и ухмыльнулся. Он отвязал её от стула и бросил на пол. Ослабевшие ноги подогнулись, и она рухнула на колени. По телу посыпалась серия ударов — казалось, ещё немного, и ботинки проломят слабые кости. Но вдруг всё прекратилось. Тяжело дыша, Мэйбл высунула голову из-под рук, как тут же вскрикнула — хлёсткий удар плетью по спине стал болезненной неожиданностью. Она заскулила, как побитая собака, и попыталась отползти или укрыться, но проклятая плеть со свистом рассекала воздух, находя её сжавшееся тело везде. — Лучше просто убей меня… Убей меня! Убей! Убей, но прекрати это! — крикнула она. Билл на миг задумался. — О, помню, когда-то я говорил точно так же. На тебе когда-нибудь проверяли не совсем легальные методы лечения шизофрении у подростков? Нет? Что ж, тогда твоя боль — лишь лёгкая щекотка! Ещё удар. И ещё. Спина, бока, ягодицы, ноги — всё сжималось от внезапных вспышек боли. Вдоль позвоночника уже текла кровь. Хлестнув в последний раз рядом с её головой, Билл положил плеть на стол. — Прости меня, дорогая, но ты сама заставляешь меня прибегать к крайним мерам. Ты оказалась очень непослушной девочкой. Никак не хочешь дрессироваться… Прямо как кошка. Да, дикая кошка! Пакеты зашуршали снова, и на голову Мэйбл опустился какой-то обруч. Потрогав его трясущейся рукой, она поняла, что это были уши. Кошачьи уши. Она закусила губу, когда сзади ей вставили пушистый хвост из искусственного меха. Затем на шее закрепили ошейник — холодная полоска кожи скрывала укусы, порезы и следы верёвки. — Ты же хорошая кошечка, правда? Порадуй хозяина! Скажи «мяу»! Билл сел на корточки в метре от неё и с радостным возбуждением заглядывал в её лицо. — Ну же! Говори! — М-мяу… — слабо протянула Мэйбл, стоя на четвереньках. Она из последних сил сдерживала выступившие слёзы. — Здорово! А что ты ещё можешь, кошечка? Может, хочешь покушать? — Нет… — Кошечки не говорят «нет»! — строго оборвал её Билл. — Кошечки говорят «мяу»! — Мяу… — Значит, ты голодная? Хозяин тебя покормит! Смотри, вот и еда! Откуда-то перед ней со стуком упала миска. Сбоку было написано «Мэйбл». В миску посыпался сухой корм. Он открыл ещё и маленький пакетик, и сверху навалил немного влажных комочков. Воняло это ужасно. Мэйбл всегда ненавидела запах корма для животных, но раньше он хотя бы не вызывал такого сильного желания сблевать. — Кушать подано, кошечка! Ешь! Мэйбл попятилась, сглотнув ком в горле. Только не это. — Ешь, кошатина, ешь! Её голову буквально вдавили в миску, и ей ничего не оставалось, кроме как послушно приоткрыть рот. Зажмурившись, она укусила один кусочек. Мерзко. Как же мерзко. Сжав глаза до посинения, она проглотила почти неразжёванный кусок. Тут же от желудка подступила желчь, и уже несколько секунд спустя её вырвало на пол. Вытерев капающую слюну, она, трясясь всем телом, подняла взгляд от лужи рвоты, в которой плавала каша и злополучный комочек корма. Сверху шлёпнулась тряпка. — Вытри. — холодно приказал Билл. — Если такое будет ещё раз — убирать ты будешь уже не тряпкой. И поверь мне, тебе этот способ совсем не понравится. Больше в «кошку» они не играли. В один из дней Билл притащил свадебное платье и кольца, и заставил её перед собственным алтарём сказать «да». Мэйбл заплакала, и это его разозлило. Она продолжала плакать, когда он приковывал её к столбикам кровати. Он выскочил из кровати и прибежал со скальпелем. На её животе уже не было живого места, когда он, тяжело дыша, выпрямился. По её щекам беззвучно текли слёзы. — Билл, я… я люблю тебя, — тихо прошептала она. Он молчал. — Больше твоей ненависти я терпеть не могу твою ложь. Скальпель вновь взмыл в воздух. Кожа на животе вся блестела от крови. — Я не лгу! Клянусь тебе! Пожалуйста!.. Нет! Он потянулся к её руке и обвёл лезвием вокруг кольца. Кровь потекла за золото. — Я больше не вынесу! Не вынесу! Хватит! Ты же не хочешь, чтобы я умерла раньше времени! Он отстранился от неё и молча убрал скальпель. — Ты права. Продолжим завтра, а пока набирайся сил. Постарайся потренироваться дышать носом, через несколько часов тебе это понадобится. Хочу попробовать ещё кое-что… Не волнуйся, это будет не больно. Я люблю тебя, моя Звёздочка. Застегнув рубашку и заправив её в брюки, он направился к выходу. — Когда-нибудь и ты полюбишь меня… Я должна выбраться.