Игра на выживание

Главное — это держать баланс. Бамс, бамс, бамс. Тупые, глухие удары обо что-то твёрдое. Это эхо в голове или же реальность? Реальность… Ность-кость-незваный гость. Он. Кто его ждёт здесь? Только тело. Не разум, разум — там. Пускай думает, что может контролировать разум, но он не больше, чем демон тела. В самый-самый потайной ящичек мыслей он не проберётся. Ни-ког-да. Ключик спрятан надёжно. Там она держит кое-что секретное. Единственное, за что ещё можно цепляться. Единственное, что ещё имеет смысл. Не надежда — нет, только не она. Скорее, принятие неизбежного. Осознание худшего из возможного. Принятие, и потому — надежда на надежду?.. Нужно держать баланс. Бамс. Бамс. Бамс. Шаг влево — истеричная вера и судорожное барахтанье в тягучем водовороте болота. Шаг вправо — падение в бездну отчаяния без лучика света. Ка-на-то-хо-дец. Вот она кто. И если по правилам этой игры она должна удержать равновесие, то она это сделает. Мэйбл очень-очень любила побеждать в играх. Правила менялись быстрее, чем она успевала к ним привыкнуть. Колесо крутится, подобно барабану в русской рулетке, что же будет сегодня? В последнее время (время? Что это? Оно ещё есть, или осталось где-то там, за пределами подвала — в том мире, существование которого сомнительно?..) ему нравилось делать из неё труп. Сгиб локтя тёмно-зеленоватый — даже сине-фиолетовый местами от уколов. Она плохо чувствует эту руку. Она вообще плохо себя чувствует. Это даже хорошо. Хотя бы не так сыро и холодно, как в начале. Спустя какое-то время у неё начались приступы сильного лающего кашля, а от поднявшейся температуры она теряла сознание, погружаясь с головой в бред. Она не помнила, как он её вылечил и лечил ли. А теперь таскает эти шприцы. Втыкает иголочку в полумраке, сжимает пальцами, нервно облизывает сухие тонкие губы, потом — лёгкое ощущение покалывания и чего-то тёплого, что растекается по телу волной, доходит до головы… до головы… голо… вы… Запрокинув к низким чёрным сводам потолка изнемождённое лицо трупа жизнерадостной девочки, Мэйбл со слабым хрипом распрямляет сжатые в кулак пальцы и перестаёт стискивать зубы. Пустота. Ни оргазма, ни сна, ни эйфории — лишь блаженная пустота в её голове. Забвение. Забыть, кто она, забыть, где она, забыть, с кем она. Уже с трудом вспоминает собственное имя. Только — «Дорогая», только — «Звёздочка». Сначала она часто думала. Подолгу; забиваясь в уголки тёплых воспоминаний. Чем дальше в тепло она ускользала из реальности, тем больнее было возвращаться. Мэйбл перестала вспоминать. Она теряет контроль над своим телом. Минуты постепенно теряют смысл. Всё теряет смысл. Он гладит её кожу на выпирающих рёбрах, встречается со стеклянным взглядом, что-то бормочет… Как её достали эти бормотания. Шёпот, шёпот, шёпот. Заткнись! — Это пробный период смерти, дорогая… я не могу позволить тебе умереть. По крайней мере, сейчас… Я не смогу увидеть твоей окончательной смерти, потому что буду вынужден тут же погибнуть, чтобы догнать тебя на том свете, понимаешь? Мы же должны быть вместе и там… Но как же сильно я хочу посмотреть на твою смерть! Покажи мне её, покажи… Если бы она могла поморщиться, то сделала бы это. Или нет… В конце концов, не всё ли равно? Пусть делает, что хочет. Ей некогда. Ей нужно держать баланс… — Ты слышишь меня? Слышишь? Лю-бовь мо-я, слы-шишь ме-ня?.. Лю-бовь мо-я, бовь мо-я… Монотонное церковное песнопение над полумёртвой жертвой в недрах подвала. — …Это не моё тело, это не твоё тело, они теперь, знаешь, наши! Наши тела… Моё… Мои… Разве он не должен уходить куда-то? Почти всё время Билл подле неё, как врач у постели умирающего. Только иногда… пропадает… Неужели он настолько хорошо маскируется, что никто Там, на поверхности, не видит его безумия? Разве можно контролировать такое?.. Разве это под силу человеку? Нет. Только демону. После очередного сеанса полунекрофилии Билл, поправив свечи в алтаре и прикрыв её одеялом напоследок, вышел с привычным грохотом двери. Мысли путались. Действие неизвестного наркотика сходило на нет, и, судя по нарастающей дрожи, холодной шалью растекающейся по конечностям, возможность двигаться должна скоро вернуться. Двигаться — куда? Двигаться — зачем? В желудке заурчало. Сегодня она почти не смогла заставить себя проглотить те несъедобные сероватые мокрые комки якобы каши с зачем-то хорошо запрятанными внутрь таблетками, — должно быть, противозачаточными и какими-то ещё, — из-за рвотных позывов. Мэйбл моргнула. Темнота-полумрак. Нет света. Она слабо пошевелилась; спустя несколько минут села на кровати. Думалось трудно — тяжесть в голове только усилилась. Вытянув вперёд руки, она удивлённо похлопала глазами, рассматривая их. Пальцы сжимались и разжимались, кисти слабо двигались. Синяки, кровоподтёки, раны, шрамы, следы верёвок, наручников, зубов… Но они двигались. Свободно двигались. Левая нога почему-то заживала дольше, чем правая. Мэйбл вообще не была уверена, что у неё ничего не сломано — лодыжка и голень отзывались острой болью при малейшем давлении. Опираясь на кровать, она сделала попытку встать, но тут же рухнула обратно. До её затуманенного разума постепенно доходила вся суть её положения. Билл думал, что дозировка была достаточно большой, чтобы она пролежала неподвижно до самого его возвращения, и потому снял наручники с онемевших тонких полупрозрачных рук. Он не учёл одного — выработавшейся со временем толерантности её организма к наркотику. И ещё — тех огромных запасов пугающе упорных сил, которые таились в этой сломанной «кукле». Руки ходили ходуном, от этого тряслась кровать, ноги подгибались, она срывалась и падала обратно на вонючий матрас, шипя от боли, но наконец это произошло — Мэйбл смогла встать. Она встала и пошла к двери. Пошла по ка-на-ту. Бамс. Бамс. Бамс. Теперь это — шлепки босых ступней по полу. Привалившись к двери, она закрыла глаза, переводя дух. Волосы упали на лицо, заслонив дрожащий свет лампы и свечей в соседнем зале. Мэйбл сцепила пальцы в замок и поднесла их к губам. — Господи… Прошу тебя. В первый и последний раз. Нет, не так. Диппер… Если ты меня слышишь… Прошу. Открой этот замок для своей сестрёнки. Ты же любил-… Любишь головоломки. Открой и эту. Пожалуйста. Закончив шептать молитву — язык не слушался, слова слипались воедино, прерывались неровными судорожными вздохами, — она повернулась лицом к двери и навалилась всем телом на огромный ржавый холодный рычаг. Внутри двери что-то жутко заскрипело — Мэйбл уловила слабое шевеление небольшой детальки, видневшейся в отверстии, просунула туда тонкий палец и, подцепив ногтём, сдвинула. Щёлкнуло. Она, закричав изо всех сил на выдохе и внутренне поразившись тому, как жутко и дико прозвучал её отчаянный крик в пустоте подвала, сжала рычаг до побелевших костяшек пальцев и дверь с громоподобным громыханием — по крайней мере, её этот звук едва не оглушил — приоткрылась. Видать, засов совсем проржавел и был закрыт не до конца. Или не был закрыт вообще. Везение сваливается либо во всём, либо не приходит вообще. Поэтому она решительно двинулась вперёд. Мэйбл протиснулась в щель — шире открыть дверь силы не позволяли — и оказалась во тьме. Абсолютная тьма коридора. Под ногами хлюпала влага и похрустывали чьи-то панцири. Положив обе руки на стены, — до того проход был узким — она начала двигаться в неизвестность. Не думать о спасении. Не думать о побеге. Не срываться на празднование победы во время финальной битвы. Бамс. Бамс. Бамс. Теперь это — капли крови, капающие сверху и стекающие по запястьям. Она была уверена, что это кровь. В Аду вода не капает. Коридор начал петлять, превращаясь в лабиринт. Проклятый лабиринт. Или то был коридор её разума? Развилка. Мэйбл остановилась. Страх заплутать и остаться здесь навсегда, потерять такой ослепительный шанс, сводил с ума. И тогда она услышала смех. Детский смех. Он прозвенел откуда-то справа. Под стопами стало несколько суше. Ну, конечно. Вода течёт вниз. Слева — тупик, тупик, ведущий вниз. Как кювет. Значит, там, где сухо — путь наверх. Смех не подвёл. Мэйбл, держась за стену, пошла направо — если можно сказать «пошла» — она с трудом передвигала ноги, волоча левую ступню за собой. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она заметила, что коридор сузился до того, что можно было едва в нём поместиться. Это — финишная прямая… …Но что это?! Бамс. Бамс. Бамс. Звук был сверху, спереди. Страшный звук. Звук, как будто захлопнулась какая-то лёгкая дверь. Потом — будто небольшие каблуки. Лёгкие, торопливые шаги. Они приближались. Бамс. Бамс. Бамс. Удары. Шаги. Звуки. Мерцание миллиона свечей. Глаза. Жёлтые. Мэйбл попятилась назад, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба; скользила руками по стене в поисках спасения. Оно приближалось. И не будет никакого счастливого конца… Она прижалась спиной к стене так, что боль пронзила лопатки, и уже закрыла глаза, чтобы отдаться машине судьбы, как вдруг её правая рука нащупала угол. Она вернулась до одной из развилок. Задыхаясь и с бешено колотящимся о рёбра, будто припадочный в смирительной рубашке, Мэйбл спряталась за углом и прижала ладонь к лицу, чтобы не выдать себя дыханием, которое, как ей думалось, было слышно в каждой части подвала. Сначала приблизились шаги. Потом — запах. Его запах. Безумный. Страшный. Как у загнанного кролика и исхудавшего клыкастого волка, с чьей пасти капает кровь. Потом — звук. Это вечное подпевание ритму маниакального бреда в его изуродованной голове. Потом — желтоватая тень мелькнула мимо. Не дожидаясь, пока шаги окончательно стихнут, Мэйбл высунулась из укрытия, и, сжав до скрипа зубы и вцепившись одной рукой в левую ногу, чтобы двигать её хоть так, а второй держась за стену, почти что побежала в ту сторону, откуда Жёлтый Демон спустился. Она нащупала перед собой железные покрытые струпьями ржавчины куски вертикальной лестницы, когда по коридорам разнёсся яростный вопль, парализующий в своей непереносимой мощи гнева всё живое.