Если бы тьма говорила

*** Юэн с трудом разлепляет глаза. Два часа дня. Ощущение, будто его всю ночь били ботинком по голове, тело сонное, негнущееся и неподъёмное. Если он поддастся болезненной слабости и продолжит спать, то проспит весь день и заработает дикую головную боль. И, конечно, ничего не успеет. У всего остального города уже прошла добрая половина рабочего дня и закончился обед. Все вертятся, как волчки, отвратительно-бодрые и занятые. И не объяснишь им, что он слишком занят всю ночь подряд. А даже если объяснишь, кто из них поймёт и поверит, что это чёрт знает насколько важные дела? Всё равно, если смотреть правде в глаза, неправильный режим бьет по его здоровью и самочувствию хуже боксёра-тяжеловеса. Для собственного блага нужно что-то придумать, чтобы вернуться к норме полностью или частично, а для этого требуется что-то сделать с существом. Планшет Юэна забит различными обучающими приложениями и мультиками для дошкольников. Со включённым родительским контролем, конечно же… Ночью, если существо не ласкало его, то тыкало в планшет, слушало и читало ответы, пробовало произносить и писать. Конечно, Юэн сразу догадался снабдить его наушниками, а существо умудрилось ими воспользоваться (хотя чем оно воспринимает звуки, он до сих пор не в курсе). Также оно бубнило вслух довольно тихо (под это можно было подремать), но часто расталкивало его, чтобы задать вопрос (как Юэн и наставлял ему делать в случае сомнений). Для этого, увы, надо было бодрствовать и шевелить мозгами. Иногда их диалоги занимали даже больше времени, чем секс. В итоге которая уже ночь превращалась в чехарду из прерывистого сна, кипучей умственной деятельности и деятельности сугубо приятно-физической. Залипая на своё отражение в зеркале и капая зубной пастой с губы в раковину, Юэн вспоминает разговор в одну из первых, слившихся между собой ночей, когда существо ещё не до конца научилось выговаривать звуки и проглатывало их в совершенно произвольном порядке. Приходилось разъяснять некоторые аксиомы, известные каждому человеческому ребёнку уже в силу принадлежности к виду. Например, о том, что органические живые существа дышат, поглощают пищу и выделяют, осуществляют обмен энергией для поддержания жизни. А если они прекращают это делать, то умирают. — Мё’отвое? — спросил тогда монстр, высунув щуп и изогнув его так, чтоб он указывал под кровать. Спроецировал всё на себя и пришёл к определённому выводу. Ещё тогда в его голосе стали появляться интонации, которым тот научился из мультиков и фильмов. — Нет, ты не мёртвый, ты просто не человек, не животное и не растение, — ответил парень. — У тебя другие критерии жизни. — К’итерии? Что такое? — Признаки. — Яссно… Не еловек, не ра’тение. Кто есь я? — и существо опять указало на себя. — Ты уже применяешь к себе понятие «я»? — удивился Юэн. — Молодец. Но если ты не знаешь, то и я подавно. Ведь у тебя до сих пор даже имени нет. — Это неп’авильо. Еловек — Юэн. А оно — кто? Снова монстр скатывается на обращение к себе в третьем лице, точно совсем маленький ребёнок. — Как ты хочешь сам себя назвать? — невольно улыбается Юэн. — Сам себя назвать мо’ет токо тот, кто знает, кто он есь. Неожиданно глубокая мысль сбивает шутливый настрой и заставляет Юэна отнестись к проблеме куда серьёзнее. — Мне… как-то неудобно выдумывать имя разумному существу. Ты ведь не собака и не кошка. Может, тебе стоит выбрать какое-нибудь понравившееся имя из интернета? На время или навсегда, как захочешь. Но не меняй его каждый день! — Хо’ошо… Оно поискать и выбрать. Через полчаса тишины чудовище вырывает вновь отрубившегося Юэна из объятий дрёмы. — Иму… — произносит оно, деликатно, но настойчиво тыкая щупом в голое плечо. — Что? Не понимаю, — приоткрывает тот один глаз. — Меня зовут Иму. С ударением на первый слог. Вот так-так. Это стоит того, чтобы сесть. — Пе’евод — «сумрак», «темнота». Так говорят в Афри’а. — Ну, будем знакомы, Иму, — и он протягивает ладонь для рукопожатия. В ответ к нему тянется в тот же миг слитая из тени пятерня. Этот жест оно уже выучило. Монстру потребовалась примерно неделя, чтобы научиться воспроизводить звуки речи внятно и практически без ошибок, но всё равно — в ней или в промежутках молчания периодически слышатся посторонние присвисты, странные полувздохи и полускрипы. Словно по привычке чудовище практикуется не только в словах, но и во всём остальном звуковом сопровождении, что даёт ему окружающий мир на том конце интернетного провода. Оно, безусловно, сверхразумно или, по крайней мере, обладает поразительными познавательными способностями и памятью. Чтобы точно понять суть вещей, ему требуется не так много времени и слов. Юэн с лёгким испугом прикидывает, сколько времени у Иму займёт сравняться с ним по уровню знаний и даже перегнать. Оно спрашивает так много, так много хочет узнать. О смерти. Чем различаются мальчики и девочки. Из чего сделаны вещи и люди. Зачем нужна война и зачем растут растения. Чем отличается ребёнок от взрослого и как люди различают вкус. Для Юэна чудовище, по большей части, до сих пор — звуки. И они стали совсем иными, незнакомыми и вызывали в груди вовсе не страх. Он не повторял больше того, что принадлежало этому дому и даже как будто этой реальности. Шелестит голос, похожий на ветер, но на много обертонов ниже. Будто кто пропел через духовую трубку негромкую, бархатную мелодию, которой не место в человеческих связках. Причём больше Юэн не назвал бы это неестественным. Неземным — может быть. Принадлежащим не человечеству, а природе. Не безвкусному настоящему, а мистическому прошлому. Так веет свободный солёный ветер. Так разговаривают духи морей, паря над негостеприимными скалами и купаясь в фонтанах, что поднимают врезающиеся в них ледяные волны. Так скрипят уключины, бушуют шторма и плачут чайки. Так говорят древние духи северных отвесных побережий, служа Фрейе, ездящей на колеснице с запряжёнными в неё зайцами. Она ищет своего пропавшего мужа — Одина, и всё никак не может найти… Духи непогоды, духи попутных ветров, бирюзовые призраки, пропахшие свежей чешуёй, солью и китовым жиром, и ракушками на днищах драккаров. Как пел грозный мир тогда, когда люди точили узорные топоры и верили в коварного и опасного бога огня Локи, способного пожрать всю деревню за один неудачный день. Они слушали ветер и вечный шум океанского прибоя… дома, у печки. Стоя на высоком чёрном обрыве. В этом была боль и свобода, и нечто, гораздо больше и шире обычной человеческой жизни. Что-то, выходящее за пределы узнанного гораздо вернее и стремительнее, чем телескоп Хаббл. Это сокрыто в его голосе, словно он когда-то сам слышал всё это лично. Словно Иму не одну жизнь пробыл там, где никак не мог быть. И вместо того, чтобы видеть пространство четырех стен и чувствовать себя вынужденным затворником вместе с ним, Юэну казалось, что существо — портал на ту сторону, где до сих пор обитают покинувшие этот мир необъяснимые чудеса, затаившиеся за потухшими звёздами. Портал к тем временам, когда валькирии встречали павших воинов и воительниц вином, хлебом и торжествующими криками. Когда в тесных кузнях ковались волшебные и проклятые клинки, а люди умирали от простуды, чумы и стрелы — но на самом деле не умирали вовсе. Невозможные времена, невозможные побережья. Такие же невозможные, как безмолвный космос и тёмная материя, из которых соткано чудовище. Оно не отсюда, не из этой реальности и совсем-совсем не из этой галактики. Всё то, что Юэн мог почувствовать лишь тем, что обычные, далёкие от науки люди называют словом «душа». И, если смотреть правде в глаза, разве с ним самим не произошло настоящее чудо? Он слишком очарован, его разум блуждает в смеси из полусна и реальности. Юэну совсем не удаётся задать собственные вопросы, что заполняют его, как рой гудящих пчёл. Раньше он ждал, пока чудовище сможет понять и ответить ему. Теперь он чаще просто забывает, довольный тем, как удачно объяснил Иму то простое и сложное, о чём прежде никогда не задумывался. А своих вопросов было много. Почему существо активно только ночью? На день оно выключается насовсем, как техника, или погружается в какое-то подобие сна? Или просто молча смотрит по сторонам и слушает, не шевелясь? Юэн осознаёт, что снова залип и слил через душ столько кубометров воды, что тётя Клара распнёт его на крыльце за грабительские счета. Он выскакивает и наскоро вытирается полотенцем. Халата у него нет, потому что, по мнению Юэна, их носят только педофилы и деграданты. Он шлёпает босыми ногами из ванной, пристально поглядывая на подкроватье, тёмное даже в летний день. С улицы льётся шум тихого пригорода и птичья ругань, створки окна приоткрыты, по полу стелется прохладный ветерок, раздувая шторы цвета морской волны. Может, проверить и попробовать его добудиться? Получится ли? Сейчас, к сожалению, никакая теневая щупальца там не обретается, и растормошить как человека не получится. А звуки оно успешно игнорирует и про незнакомые фразы не переспрашивает… Вдруг его осеняет одной превосходной идеей. Конечно, ночью Иму не скупится на ласку и делает всё, чтобы довести его до исступления, и не один раз. Казалось бы, его уже должно было так выжать и удовлетворить, что на возбуждение днем в принципе нельзя рассчитывать. Но стоит Юэну задуматься и случайно воскресить в памяти то, что было сегодня и вчера, как член встаёт по стойке смирно, наливается горячей тяжестью и зависает горизонтально. Хорошо, что он ещё не успел одеться. Значит, дело решённое. Эксперимент под названием «Ловим монстра на живца». Даже удочка есть специальная, с мясистой наживкой. Юэн опускается на колени перед застеленной кроватью. Теперь член вместе с мошонкой, приподнятый соединёнными бёдрами, торчит почти вертикально. Впервые в жизни ему приходится соблазнять кого-то, и он не уверен, что сделает это правильно, а не как неловкий увалень. — Иму, а, Иму? — вкрадчиво зовет он. — Ты спишь? Он берётся за ствол, демонстративно облизнув перед этим руку высунутым алым языком. Двигает кожу вверх и вниз, дразня подушечкой большого пальца головку. — Посмотри, что я здесь делаю. Неужели не хочешь присоединиться? Полностью обнажённый Юэн вспоминает многочисленные просмотренные видео, и, чуть прогнувшись в спине, проводит ладонью по ключицам и груди, животу и бёдрам. Возвращается к соскам, начинает тереть их, обводить по кругу, крутить. Щёки его розовеют, рука ускоряется. — Иму, мне не хватает только тебя… Твои прикосновения гораздо приятнее. И существо не выдерживает. В пространстве под кроватью проворачивается тьма, выпрастывая из себя щупальца. Одно из них отделяется из общей массы и тянется к Юэну. Тянется, пока не пересекает линию, отделяющую глубокую тень низкой мебели от света остальной комнаты. Жгучие лучи с невероятно громким шипением впиваются в первозданную, не знающую переливов и отражений тьму, раздаётся оглушительный, животный вой, и перед Юэном взвивается столб плотного дыма. Вой надламывается и пропадает. Возбуждение исчезает, будто на парня выливают ушат ледяной воды, нет — будто его целиком кидают в ледяную полынью. — О мой бог! Чёрт, чёрт, чёрт! — вскрикивает он, заламывая руки и не зная, что делать и куда бежать. Через секунду безвкусный дым чуть рассеивается, и щупа за ним уже не видно. Ужасное шипение было таким, словно на сковороду с раскалённым маслом вылили стакан воды, а теперь всё зловеще затихло. Юэн боится себе представить размеры и масштабы травмы. Если судить по последствиям — они катастрофические. Через мгновения паники в голове перещёлкивает, и он бросается закрывать окна и задёргивать шторы. — Сейчас я сделаю темно! Очень темно! Отдельные лучи света всё равно пробиваются наружу, и он сдёргивает покрывало, достаёт из шкафа плотный плед. Потом, сообразив, натягивает пижамные штаны и бросается на кухню за прищепками. С их помощью он, торопясь и ломая ногти, дрожащими руками навешивает на гардину второй слой импровизированных штор. В комнате остаётся лишь его сбитое и испуганное дыхание. Достаточно ли он избавился от лучей? Он падает на пол рядом с невидимым Иму. От собственной глупости и недальновидности горько во рту, и хочется рвать на себе волосы и царапать руки. Он заставил его высунуться, подумать, что с ним ничего не произойдёт, а взял и подвергнул смертельной опасности… Прижёг, будто огнём. — Тебе очень больно? — чуть не плача, извиняющимся шёпотом причитает Юэн.– Прости меня, прости, я и предположить не мог, что свет такое с тобой делает! Ты и сам не знал, поэтому высунулся? Почему ты молчишь? От боли не можешь говорить? Клянёшь меня последними словами? И правильно! — стучит он себя по лбу, оставляя красные пятна. — Ну в кого я такой дурак! Дебил криворукий! Не получив никакой реакции и не видя иного выхода, Юэн решительно заползает под койку целиком, лицом вверх. Встречает его самое обыкновенное реечное дно. Ни следа существа. Он утешает себя, что в созданной им темноте трудно обнаружить кусочек мрака ещё более плотного, да и зрачки до сих пор не привыкли. — Ты так сильно обиделся на меня? — тише ветерка произносит он. И вдруг новая мысль как искра проносится по нервам, возрождая панику и поднимая её до невиданных высот. — Ты же не погиб? Ты ещё жив? Боже, Иму… В желудке становится холодно, а сердце начинает отстукивать громко, невпопад, сотрясая грудную клетку. Во тьме раздаётся глубокий, пульсирующий вздох. Юэн закрывает глаза, чтобы успокоиться и проглотить возникший комок в горле. Говорить ему трудно, лицо пылает, а в носу адски что-то щиплет: — Теперь ты меня ненавидишь? — Больно… В голосе отчётливо ощущаются оттенки этой едкой, разрушающей боли. У Юэна сжимается сердце. — На тебе заживают раны? — осторожно спрашивает он. — Как тебя лечить? Я понятия не имею, из чего ты сделан и как функционируешь… Нужна ли тебе сейчас материя или энергия? Что тебе нужно для жизни и для заживления? — Я… не знаю, — после паузы отвечает чудовище. — Мне ничего не нужно. — А если случится так, что крышу снесёт ураганом к чертям и свет разъест всё твоё тело? — Он весь состоит из беспокойства. — Чем ты станешь латать себя? — Не волнуйся, Юэн, — успокаивает его существо уже более ровным голосом. — Тьма затянется. Я не знаю состава, но не как вы. Парень молчит. Нет, Иму обманывает его. Специально или по незнанию… Сгоревшая тьма не восстанавливается — Юэн это может утверждать с огромной долей вероятности. Как не починить повреждённые температурой части в камне процессора, который при нормальных условиях способен работать невероятно долго. Но если повреждается — то безвозвратно. Нельзя теперь допустить, чтобы лишний фотон на него упал. Определённый уровень естественной освещённости он выдерживает, но для человека это всё равно — глубокая тень. — Ты простишь меня? Это было ужасно с моей стороны, — извиняется он снова. — Я должен был быть осторожнее… И заметить, что это день, а не включённые лампы. Иму говорит с ним, но всё ещё не показывается и не дотрагивается, хоть он лежит так близко, в прямой досягаемости… Он всё равно чувствует обиду, не может не чувствовать! Юэн закусывает губу. Он несёт за него ответственность и должен что-то сообразить. Иначе какой из него получится служитель науки? Разве после всего существо станет ему снова доверять? — Послушай, Иму, я кое-что придумал. Ведь ты научился сформировывать подобия человеческих органов, чтобы воспроизводить речь и взаимодействовать с объектами. Теперь нужно научиться отражать свет. У тебя получится создать подобие нашей кожи или какого-нибудь эластичного покрытия, чтобы оно защищало от солнца? Одежда не подойдёт, ты тогда не сможешь видеть. Понимаешь, существовать днём — это не моя прихоть. Все люди — не ночные звери. Я действительно заболею от того, что практически не сплю ночами… Но если это не в твоих возможностях, то ничего не попишешь. Существо с минуту размышляет над его предложением. Юэн каким-то шестым чувством точно знает — оно молчит, потому что размышляет, а не потому что игнорирует. — Люди умирают от того, что болеют, — наконец, произносит Иму задумчиво. — Я изучу строение и попробую сделать кожу, чтобы… быть днём и… ходить. — Это было бы здорово. Надеюсь, у тебя получится. Юэн вытягивает руки, шарит по дну кровати. В итоге всё же натыкается на теплый бархатистый щуп, пожимает его, точно пушистую лапу. Будто от этого монстру станет легче, как обычному человеку. Темнота оживает, щупы множатся и опускаются на него сверху странной плотной бахромой. Медленно опутывают, обнимают его всего, как растение «дьявольские силки» в поттериане. Иму не злится. Наверное, умеет, но сейчас не винит его за ненамеренную глупость, несмотря на всю эту боль, с которой ему пришлось справляться. Юэн лежит в темноте и постепенно пробует восстановить душевный покой. Он поглаживает щупы, что подворачиваются под руку, чуть трётся о них щекой. Он больше не на жёстком полу, а на мягкой, живой, чуть шевелящейся подстилке. И готов поклясться, раньше конечностей столько не было, чтобы обернуть его всего в змеино-растительный кокон. И не было у Иму раньше желания обнять его так, чтобы передать невысказанное. Он его прощает. — Почему ты вообще застрял здесь? — тихо спрашивает Юэн. — В этом доме, в этой комнате? — Не помню. Как и не помню, как здесь очутился. Такое ощущение, что кто-то давным-давно сказал, что я обязан быть здесь. И я находился. Как будто ждал? Сейчас эти мотивы как в тумане, и я не вполне понимаю, почему так поступал. — Возможно, это приказал тебе предыдущий разумный, с которым ты контактировал? — предполагает Юэн и, отметая невозможное, включает фантазию. — Представь, летел инопланетный корабль. Потерпел крушение на Земле… Инопланетянин вскоре скончался от ран, и ты остался один. Ты — искусственный интеллект этого корабля, без хозяина и без приказов, на вечной паузе… — Тогда я должен много чего знать о других мирах, но я не знаю. — Корабль сгорел и разрушился вместе со всеми деталями, защищающими тебя от окружающей среды. Вместе с ним опустела твоя память. Ты был ноль, ничего не понимал, а я был ребенком и боялся чудовищ. Тогда я думал, что они обитают под кроватями, а не в парламенте… Но даже будучи опустошённым, ты кое-что помнил. Что хорошо, а что плохо. Что существуют разумные существа и их нельзя обижать. Пытался повторить всё, что слышал, в попытке осознать окружающий мир и себя, как новорожденный. Ты так долго ждал, пока я вернусь… хоть ждал и не меня. — Нет, Юэн, тебя, — неожиданно убеждённо произносит Иму. — Раз пришёл именно ты. Я должен попробовать отвязаться от этой точки пространства, когда получу кожу. Я должен познать гораздо больше. Я должен быть готов ко всему. Видишь, сейчас меня ранит свет. Что ещё может меня ранить? Сколько ещё опасностей впереди и что я должен делать? Куда я хочу? Чего я хочу увидеть и познать? Одно мне известно точно — я хочу отсюда. — Нам будет трудно. Мир напичкан камерами наблюдения и любопытными стукачами с мобильниками… — и Юэн отдаётся неконтролируемой зевоте. В тепле и темноте его организм опять решает впасть в спячку. Да, полное «Скажем режиму «нет». — Юэн, — исподволь, как бы невзначай напрягаются и расслабляются тёплые, гладкие змеи. — Ты всё ещё хочешь? Или настроение пропало? — Я думал, настроение пропало у тебя. Тебя очень сильно ранило. — Ненадолго, — и в подтверждение своих намерений пропускает какой-то нутряной, клокочущий звук по всем щупальцам, заставляя всё тело Юэна покрыться мурашками от непривычной вибрации. Он потрясённо охает, а самый юркий щуп пробирается между его ягодиц и начинает проходиться по всем самым заветным точкам на своём пути. От такого только у мертвеца не встанет, и напрягшийся член тут же угождает в гостеприимные объятия чего-то упругого и довольно скользкого, плотно обхватывающего со всех сторон. Юэн шумно вздыхает и даже постанывает в голос, отлично зная, что Клара сегодня в чайном магазинчике, и он может дать себе волю. Когда существо так оплетает его, ему кажется, что он весь — одна сплошная эрогенная зона, где ни тронь. Он приготавливается к тому, что Иму будет мучить его порядочно долго, оттягивая яйца и не давая кончить, заставляя едва ли не терять сознание от возбуждения. Но то ли тот смилостивился, то ли у него всё же закончились моральные и физические силы после ожога — от стимуляции всего тела кончает Юэн быстро и со звоном в ушах. Ближайшему щупальцу достаётся благодарный влажный поцелуй. И он на сто процентов уверен, что Иму поймёт всё, что он в это вложил. — Зачем ты высунулся, когда я позвал? — спрашивает человек, когда звон отступает. — Ведь это была моя прихоть. У меня встал, мне захотелось секса. Почему ты даёшь его мне, что ты с этого имеешь? Тебе тоже приятно? Я никогда не замечал, чтобы ты испытывал оргазм, подобный моему. — Я чую нервные импульсы, если они сильные. Они проходят сквозь меня. Сам рассуди: если я ощущаю боль, то должна быть и противоположность. Природа и инстинкты учат нас обоих, что умирать — плохо, и изобретают боль. Ещё природа решает, что для людей хорошо размножаться, и оттого для них это самое приятное занятие. Как думаешь, Юэн, а что для меня является противоположностью смерти? — Что создатель сделал для тебя оправданием и целью твоего существования? — уточняет он и замолкает в нерешительности. Сложный вопрос. Искусственное существо с разбившегося космического корабля. Хозяин умер, а интеллект корабля — остался. Юэн совершенно не представляет себе ответа, и вовсе не уверен, что надо исходить из его бредовых предположений. Он качает головой, вынуждая Иму ответить: — Синхронизация, Юэн. Синхронизация с пилотом.