Если бы тьма говорила

Юэн в принципе всегда был благополучным мальчиком. Вовсе не какой-нибудь асоциальный тип, не хулиган и не тот, кто улыбается в ответ на издевательства. Он никогда не испытывал на себе последствий общественной изоляции и искренне не хотел когда-либо испытать. Ведь на самом деле существовало то единственное, что отличало его от остальных людей патологически и безвозвратно, и что он хранил в тайне ото всех, кроме тёти Клары и мамы — это его несвершившаяся гетеросексуальность. Он заподозрил это, когда организм его начал входить в подростковый возраст, чуть раньше, чем у прочих парней. Они ещё не думали, не замечали, не осознавали… Думали о девочках, копируя поведение из кино, а не следуя побуждениям физиологии. Юэн почувствовал, что что-то не так, когда в сентябре влюбился в Аллана, своего одноклассника. Тогда он набился к нему в напарники на проект по биологии, а потом заодно набился в окончательные друзья. Впрочем, ему хватило ума не делать ничего предосудительного и молчать. Тогда он успокоительно рассуждал, что всякое бывает с людьми, и девочки тоже, бывает, влюбляются в своих подруг, при том, что физически их все равно влечёт к мужчинам. Думал, что время расставит всё на свои места, надо лишь подождать. Чуть позже, когда его организм несколько раз настойчиво давал знать о своих сексуальных потребностях в самый неподходящий момент, Юэн вычитал, что с этим можно справиться, если регулярно мастурбировать. Тогда он, движимый любопытством, открыл для себя порно. Он дрочил на популярные разделы, где показывали секс между мужчиной и женщиной, и его в принципе всё устраивало. А потом в один прекрасный выходной, когда родственники в едином порыве отправились в молл, чёрт (или ангел) дернул Юэна открыть раздел гей-порно. И он тут же понял огромную разницу между пресненькой дрочечкой на что попало и охренительнейшей дрочкой на то, что ему действительно нравится, всему ему — и разуму, и телу, и сердцу, и душе. Кажется, в тот день в нём проснулся бешеный кролик, и он кончил не менее четырех раз за несколько часов, пока не вернулись предки. И ещё три раза вечером, когда все легли спать. Этот факт окончательно вправил ему мозги: ему определённо нравятся члены, яйца и бицепсы, подтянутые ягодицы, широкие плечи и мускулы во всём их разнообразии. И если все остальные части тела при желании можно найти у некоторых женщин, то уж если тебе нравятся члены — это никак не исправить. Впрочем, сразу сообщать «мама, я гей» он не стал. Он не говорил никому вплоть до того момента, как умер его папаша. После его смерти Юэну уже нечего было бояться. Когда мама и её сестра Клара узнали, то сказали, что его дед был таким же. Только времена были другие, и он вынужден был завести семью. У него даже родились дети. Сейчас он был бы не обязан этого делать. Хотя, наверное, ему просто надоело быть в одиночестве. До начала учёбы и поселения в кампусе осталась неделя. Алиса, которая тоже должна будет покинуть дом и уехать в Глазго, вытянула Юэна на два дня на озеро Лох-Аркейг. В компании было много людей, которых он не знал. Впятером они выехали из города на рейсовом автобусе, ещё с четырьмя они встретились уже там. Один из парней с неприятной рожей (мог лепреконов играть без грима) болтал, что в этом озере обитают детёныши чудовища. И если зайти в воду голым, то они отхватят всё, что торчит. А если не голым, то всё равно за попу укусят, как заплывёшь далеко. В воду Юэн не полез. Несмотря на палящее солнце, вода в озере как была холодной для его рецепторов, так и осталась. А своим чувствам Юэн привык доверять. Тем более, должен же кто-то оставаться на берегу и следить, чтоб эти пьяни не утонули. Алиса, что удивительно, была почти такой же, какой он ее запомнил — она не выросла вверх ни на сантиметр с тех пор, как им обоим было по двенадцать. Шесть лет минуло с тех пор, и когда они познакомились заново, Юэн решил, что новая Алиса совершенно другой, но тоже хороший человек. Скорее всего, она была того же мнения о нём, иначе никуда бы с собой не позвала. В кулончик на её шее была любовно вставлена фотка Карла Маркса, а своими пухлыми ручками она играючи выбивала девять из десяти в местном тире. А вот с Алланом были проблемы. Точнее, это у мозга и частей тела Юэна были с ним проблемы. Аллан вырос высоким, на полголовы выше его. У него была смуглая от природы кожа, намекающая на не совсем европеоидные примеси в генотипе. Что, впрочем, не помешало ему унаследовать яркие глаза цвета незабудки и блондинистые волосы, которые он отрастил до лопаток. А также он заимел татуировку змеи на мускулистом округлом плече и груди, лишь подчёркивающую, насколько часто он посещает тренажёрный зал. Ему это шло, даже слишком. Юэн в качествах его фигуры и не сомневался, поэтому озеро не развеяло его сомнения, а скорее усугубило уверенность — заставило капать слюной на нечто слишком хорошее и недостижимое. Его мускулы, его движения, капельки озёрной воды, скользящие по коже, — пустили в душу глубокие корни смятения и вожделения. В этом трагедия всех гомосексуалов. Гораздо меньше возможностей найти того, кто внешне придётся по вкусу, а уж по нраву — и того меньше. Их самих элементарно мало, много кто шифруется, и выбирать часто просто не из кого. Наверное, поэтому его дед и женился — не нашёл он в себе сил всю жизнь прокуковать один. Он, конечно, любил и уважал бабушку как человека, и по-быстрому сделал то, что от него причиталось, но против природы идти не мог. Физически он был способен заниматься сексом с женщиной, но практически не хотел. Неизвестно, страдала ли от этого бабушка, хоть и пошла на всё сознательно (дед не скрывал от неё ничего). Но она никогда не жаловалась. Сейчас общество не потребует от Юэна приносить обязательных социальных жертв в виде ненужных полных семей и несбывшихся желаний. Он может завести семью всего из двух человек — себя и любимого мужчины. Одна лишь карьера не способна заполнить всю жизнь, сколько бы времени в сутках она ни отнимала. Тем более, Юэн не относится к подтипу аромантичных социопатов-затворников. Но если раньше его будущее в этом плане казалось, конечно, непростым, хоть и осуществимым, то теперь он совершенно не представлял адекватного пути к его жизненной мечте. Вот, предположим, появится гей. Симпатичный. Они захотят жить вместе. А Иму — это не человек и не животное, его просто так не представишь. Как долго надо изучать человека, прежде чем открыться? И где гарантия, что тот не сбежит и не нажалуется в полицию, или не поставит вопрос ребром — либо я, либо эта мерзость? Конечно, можно просто не заходить в отношения так далеко. Быть несерьёзным, постоянно менять партнёров и не сближаться. Но не может же Юэн быть несерьёзным вечно? Одна из его мечт как раз встретить хорошего человека и жить с ним. Если не навсегда, то хотя бы лет на пять, а потом найти другого. Но как, пока на нём ответственность за Иму, его охрана и опека? Фантазии о будущем и реальность не сходились и призывали сделать выбор, которого Юэн категорически не хотел совершать. Он не может выбрать либо то, либо другое. Это нечестно! Поэтому… ему было весело в летней поездке, но горчинкой в джеме, песчинкой в хлебе была мысль, спрятанная далеко от чужих взглядов: Иму никогда не сможет поехать с ним вот так запросто и посмотреть всю эту красоту. Даже в пределах Шотландии, что уж говорить про перелёты в другие страны! Вероятно, есть способ, сложный и мудрёный. Однако это вечные прятки, оглядки, страх поимки, будто они преступники какие. Тем более, всегда придется выбирать: ехать либо с компанией, либо с существом. День рождения, рождество и новый год — ему каждый раз придется выбирать, с кем отмечать. Всё время, пока Иму будет с ним. Монстр, конечно, всё поймет, только это не значит, что ему будет нормально и не грустно. Временами он кажется разумнее многих людей, которых Юэн знает. А уж скольких лучше — и не пересчитать… Он попал в западню, в которой не получится жить, не пожертвовав чем-то важным. Это как попытка усидеть на двух стульях, причём это не тот случай, когда очень жирная попа способна помочь — стулья-то оказались по разные концы галактики. По разные стороны эволюционных веток. Эх, красавчик-натурал Аллан! Зачем ты опять раздразнил уснувшие инстинкты и желания? Посеял горькие зёрна сожалений. Разбудил это глупое свойство человека хотеть быть с себе подобными… хотеть быть в паре с существом одного с тобою вида. Причем приятного вида, который подскажет внутренний компас красиво/некрасиво. Говорят, что внешность не главное, но мозг не обманешь. Как, утверждая, что деньги не главное, никого не накормишь и не оденешь. А чего хочет сам Иму? Вряд ли он терзается подобным. У него есть Юэн. И куча информации в открытом доступе. Нарыв выпускные тесты за прошлые года, монстр успешно их решил, и перешёл к изучению уже далеко не предметов школьной программы, а неких научных курсов по всякой анатомии, химии, физике, медицине и математике. По всему подряд фактически. Выбирал, что понравится. Тем не менее, кое-чего эти заумные учебники не содержали. Юэн прочитал для Иму основные положения конституции страны и общие пункты уголовного кодекса. Своими словами растолковал, что все люди равны и нельзя считать кого-то хуже, основываясь на его предпочтениях, национальности, поле или физических различиях. Нельзя унижать, издеваться, смеяться и оскорблять. Но также нельзя быть со всеми безусловно добрым, потому что тогда унизят тебя. Сядут на шею. Уточнил, что при этом среди людей есть различия культурные, и есть культуры, неотделимые от рабства и насилия, — и вот за это лично он, Юэн, стал бы презирать и сторониться. Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, и другой тоже не имеет права нарушить твою. А если нарушит — то ты, монстр, имеешь полное право поставить его на место и защищать с оружием в щупальцах себя, свой дом и своих близких. Если кто-то грозится убить тебя, приставляя нож к горлу, ты сам можешь ему этот нож в печень воткнуть. И закон это допускает. Но в мире бывают глупые законы, глупые страны и упрямые люди, а также люди, призывающие, например, убивать недостаточно худых женщин, а интернет кишит не только правдой. Куча людей думает, что бог существует, и именно он запрещает трахаться, а геев отправляет в ад. Поэтому не верь всему подряд. — А во что можно верить? — спросил Иму. — Я считаю, что в науку. Любой человек может поставить опыт, который однозначно подтвердит её законы. Она бесстрастна и лишена предрассудков (если вычеркнуть дремучие времена женоненавистничества), и устанавливает факты. Правду. Истину. Открывает тайны мироздания, видит невидимое и описывает невозможное. — Ты не только веришь, ты на самом деле любишь ее. — Конечно. А в особенности мне нравится физика элементарных частиц. Было бы круто работать в этом направлении… Я хочу в точности установить, что такое тёмная материя, обнаружить ее, распознать, понять и научиться использовать. Зачем она? Откуда она? Для чего существует? — Так было и со мной? — Да. Логика и научный подход. Если бы не это, я бы снова сбежал отсюда после первой ночи, трясясь поджилками, как пинчер на морозе. — Извини. — Ты уже сто раз извинялся, приятель. А я по глупости обжёг тебя светом… Он милый и разумный, этот Иму. Но иногда его проницательность и рассудительность пугают. *** Когда гружёный сумками Юэн входит в дом, Клара суетится, поспешно выпроваживая кого-то через заднюю дверь, что на кухне. Он слышит приглушённые голоса и поспешные шаги. Клара идёт его встречать, безуспешно пытаясь придать живому взволнованному лицу «как-ни-в-чём-не-бывалое» выражение. — Это твой кавалер так резво убежал? — с усмешкой осведомляется Юэн, облегчённо роняя сумки. — Почему ты его от меня так упорно скрываешь? Не думал, что ты настолько застенчивая. Тётя решает не отпираться, но оправдание находит: — Он уже уходил. — Через заднюю дверь? — Конечно! — с притворной твёрдостью заявляет она. — Через задний двор и по тропинке между заборами ближе до его машины! Есть будешь? — Попозже. Он взлетает по ступеням и врывается в комнату. Задёрнуты шторы, чтобы снаружи никто не увидел перемещений в комнате и отблесков света. Провод зарядки от планшета тянется из розетки под кровать. — Привет, Иму! Скучал без меня? — Скучал, — признаётся тот на самых низких своих, пронизывающих лесных обертонах, и тут же проворно выскакивает из-под кровати, словно пугающе активный, гигантский чёрный паук. Только лапок не восемь, нет россыпи глаз и ничем мохнатым не покрыт. И эти лапки весьма сильно и туго обхватывают Юэна за ноги с чётким намерением забраться выше. — Эй, погоди! — возмущается парень. — В автобусе было жарко, я вонючка! Дай мне вымыться. — Ладно, — щупальца со вздохом отступают, связки трепещут камешками горного перевала где-то в скрытой глубине его тела. — Иди в ванную, мистер Вонючка. Я сам залез в душ, пока Клара была занята, и теперь пахну горной магнолией. Задор Иму и радость встречи отпускают Юэна довольно быстро, стоит ему остаться наедине с самим собой. Проблемы и навязчивые мысли снова окутывают его удушливым смогом. О будущем. О настоящем. О желаниях и потребностях, своих и чужих. Об особенностях стыковки фантазий и реальности. И пока он моется, перед глазами к тому же стоит этот голый, сука, Аллан в обтягивающих мокрых труселях, не способных скрыть от широкой общественности ровным счетом ничего. Знал бы он, что Юэн — гей до мозга костей, замотался бы от страха в пять слоёв паранджей. Не нравится, когда на него смотрят так же, как он всё время пялится на девочек! — А я подглядывал, — довольно уведомляет Иму, когда он выходит из ванной, яростно вытирая полотенцем волосы, словно пытаясь таким образом вытрясти тревоги. — Было бы на что… — ворчит Юэн. — Вот буду в кампусе ходить в бесплатную качалку, тогда может быть. Иму не начинает расспросов, о чём таком думал Юэн, что его настроение внезапно упало. Он просто распластывается на ковре объёмной чернильной кляксой и произносит: — Падай на меня. — Я всё-таки не настолько устал с дороги, — наконец, слабая улыбка трогает его губы. И он принимает приглашение. Подходит близко, примеряется. Не отрывая носков от пола, столбиком рушится вниз, приземляясь в объятия, как на матрас или целую стопку согретых кем-то одеял. Теперь можно выдохнуть и расслабиться. Новая кожа Иму — чёрная, как смоль, но тонкая, как у медузы или у какого-нибудь морского млекопитающего. Гладкая, матовая, а от влаги становится глянцевой. Наверное, такими на ощупь должны быть дельфины. — Ты ведь правду говорил? — вполголоса спрашивает Юэн, уткнувшись лицом в упругую плоть, похожую на ощупь на одну сплошную мышцу. — Что ты сам получаешь от этого кайф? — Да. Хватит спрашивать об этом… Я просто не могу демонстрировать это так явно и определённо, как ты, человек из живых клеток. — А что в тебе меняется? — Частота и интенсивность внутренних импульсов. И появляется… то есть, приходит… гармония. Попадание в такт. Не могу подобрать нужных слов. Резонанс? Нет, он наоборот, усиливает хаос. А это скорее очень сильный порядок и движение. Как… полёт. — Красиво звучит, — со вздохом признаётся Юэн, кладя голову набок. — Не то что у меня, просто член встаёт. — Полетаешь со мной? — перехватывает он инициативу. Действительно скучал. — У нас осталась смазка? — Во мне есть вода. Я выделю. Не дожидаясь напоминания, щупальце тянется к компьютеру, включает музыку и выкручивает громкость на колонках вверх. — Чего хочется? — осведомляется монстр. — А тебе? — Полной программы, конечно же. Серьёзность в голосе Иму не способна провести его. Она напускная, и он отлично знает, что под ней скрывается. И нетерпение, и радость, и желание. И вообще, иногда вести себя деловито в такие моменты чудовищу кажется чертовски остроумной шуткой, способной его рассмешить. Конечно же, не сегодня. А также что-то в его поведении наводит на мысли, что некий комплексный сюрприз Юэну всё-таки уготован. Слишком уж монстр предупредителен и слишком хорошо подготовился. Многочисленные щупальца заключают его в объятия и начинают неторопливый массаж, чтобы разбудить его чувствительность, размять места, все еще хранящие память о неудобной позе в автобусе. И шею, и плечи, и спину, и ягодицы, все нервы, что проходят вдоль позвоночника. Потягивает его мышцы, отклоняя руки и ноги, словно в приёмах тайского массажа, но не так, чтобы во время этого умиротворённый Юэн уснул. Движения гораздо более эротичные, чем должны бы быть при обычном контакте. Губ ласкающе касается щупальце, словно намекая. — Нечто среднее между поцелуем и… минетом, — поясняет Иму несколько смущённо, не зная, примет ли партнёр его предложение. Юэн высовывает язык и касается томящейся от ожидания конечности, и тут же озадаченно останавливается. Сладко?! Почему у этого есть вкус? На его вопросительный взгляд Иму отвечает успокаивающим поглаживанием по щеке и более требовательным подставлением сладкой конечности. Значит, так и должно быть. Один из сюрпризов, призванный сделать для него это действие более заманчивым. Играясь и переплетаясь с его языком, конец щупа заползает в рот. Таким, наверное, был бы поцелуй без соприкосновения губ. Щуп такой же подвижный и изменчивый по форме, как и его язык. Он касается неба, зубов, с готовностью реагирует на малейшие движения Юэна и придумывает собственные. Он бархатисто-гладкий, как прорезиненный пластик или какая-нибудь изысканная морская еда. Юэна посещает сверхъестественное желание за щуп укусить. Увлеченный этим странным поцелуем, он лишь на самых сильных амплитудах ощущает, как вся плоть Иму под ним как-то странно сжимается, перетекает, а массирующие, словно ищущие траектории щупов по телу ускоряются. — Мне кажется, в этом я чувствую гораздо менее интенсивно, чем ты, — замечает он, освободив рот. — А ты говорил, что твоя реакция зеркальна. — Просто поласкай его ещё, — шелестя, просит Иму. — Не самое подходящее время задумываться…. Ого! Брови Юэна ползут верх. Это определённо было нетерпение! И он выполняет просьбу чудовища, вкладывая туда больше усердия. Обсасывает кончик, кружит языком, надавливая, вырисовывает узоры, выпускает и заглатывает снова. Объятия и скольжения вдоль его тела становятся туже и интенсивнее, теперь особенно много внимания достается груди и соскам, ягодицам. Щуп, перекатывающийся нежными упругими валами, будто мышцами, по низу живота и паху, массирует уже возбудившийся член, играет с мошонкой, но так, будто ничего не замечает, будто ничего и не поменялось там с начала его действий. По телу разливается горячее тепло, Юэну становится спокойно и хорошо. — Ты только осторожнее, я могу кончить в любой момент. — Первый раз ты так легко не получишь. Второй раз кончай, когда захочешь, — шипение пены морского прибоя. — А третий раз ты сам не захочешь мне отдавать. Я его из тебя… исторгну. — Господи, где ты таких пошлостей поднабрался, Иму… — Я хочу больше твоего языка. Юэн снова всасывает щуп в рот. Смутно припоминая инструкции по минету, добавляет новых элементов. Сжимает губы плотной трубочкой, и, напрягая язык, создаёт разрежение, заставляя щуп сам собою всасываться в рот, проходя сквозь узкий проход. Просунув поглубже, сделать пару глотательных движений. Судя по пронесшимся по телу Иму новым содроганиям, всё это пришлось ему по вкусу. И он не остается в долгу. Юэн никогда не чувствовал чужого рта или языка на своих сосках, и ему не с чем было сравнить. Готов поклясться, так оно и ощущается, но людям далеко до монстра. Иму создал какое-то новое приспособление на концах своих щупов, похожее на перевёрнутую маленькую чашу. Оно накрывает соски влажной плотью, движется и сгибается, посасывает, может создать вакуум и чуть оттянуть. А внутри этой перевернутой черной чаши — маленькие щупальца. Мягкие и настойчивые. То облизнут широко, то подразнят тысячью быстрых и легких прикосновений, заставив сосок затвердевать. Юэну приходится выпустить изо рта щупальцу, так как дыхания одним носом уже не хватает. А потом еще одна такая чаша пристраивается к анусу, а самого его переворачивает лицом вниз. Он повисает в сплетении, конвульсивно хватаясь руками за щупы, он парит в воздухе. Не видит ничего вокруг, мир состоит из бесконечных ощущений — всё равно, открыты глаза или закрыты. Влажное щупальце долго лижет его сфинктер, потом заостряет мягкий кончик, упирает его в самый центр сжатого кольца и начинает быстро-быстро перемещаться из стороны в сторону, потом по кругу, и чуть-чуть внутрь и наружу, насколько позволяет кольцо. Сильные и быстрые трепетания нарастают, принимая подобие какой-то крупной вибрации. Любая человеческая конечность давно бы устала от всех этих манипуляций, но Иму не умел уставать. Он лизал и вибрировал, кружил вокруг отверстия и пробно раздвигал стенки, чтобы они привыкли, при этом не забывая о сосках и ненавязчивом, медленном и почти невинном массаже члена. Покоренный лаской сфинктер раскрывается всё сильнее и сильнее, и Юэн не ощущает при этом никаких неудобств или неприятного жжения. Неторопливый Иму умеет дарить ему анальный секс, совсем лишенный и намека на боль. Наконец, щуп проникает внутрь на расстояние, которого Юэн не может распознать точно, распухает там внутри, надавливая на простату, при этом сужая диаметр в месте сфинктера, чтобы тот крепко сжался, запечатав его в себе. И останавливается. — Хочешь подвигаться сам? — У Иму шелковистый, томный голос. Если бы он был человеком, то Юэн решил, что он возбуждён до крайней степени. — Чем? Где? — с трудом собирает разбегающиеся мысли тот. — Во мне. И новый слой плоти смыкается узким, хорошо смазанным тоннелем вокруг его пульсирующего члена. Юэн замирает, понимая, что от оргазма его удерживает сейчас лишь чудо. — Не так быстро, — предупреждает Иму, от которого что-либо скрыть в такие моменты попусту невозможно. Тонкий щуп перевязывает яйца у самого основания, максимально отдаляя их от перевитого набухшими венами ствола. — Ты меня убьешь… — на мгновение задыхается парень. А еще один, совсем уж тонкий и гладкий, проскальзывает в дырочку уретры. — Ай, — дёргается от неожиданности. Кажется, это и есть второй сюрприз. — Ничего, сейчас будет приятно. И тоннель, обхвативший его член, начинает двигаться вместе с этим тонким щупом. Не просто вверх-вниз, а деформироваться, перетекать волнами, пропускать через себя непредсказуемые глубинные вибрации самых разных частот, вплоть до инфразвуковых. Достаточно тихие, чтобы не вызвать подозрения в остальной части дома, потерявшись на фоне музыки из динамиков. После череды захлёбывающихся стонов Иму дает ему опереться коленями о ковер и крепко фиксирует те лианы, за которые ухватился Юэн. Короткая передышка, а то у него сердце из груди выпрыгнет. Человек жадно ловит ртом воздух, по спине и вискам течет пот. — Теперь, — произносит Иму тихо и бархатно, как сказала бы сама тьма. — Хочешь меня трахнуть сам? Юэн напрягает мышцы рук, подтягиваясь повыше и перенося частично вес на ноги. В заднице ёкает надувшееся щупальце, заменяющее собою растягивающую пробку. — Ты меня мучаешь… — стонет он, морщась. — Так помучай и ты меня. — Я должен толкнуться туда? Несмотря на то, что ты засунул мне в член эту штуку? — Эта штука не сделает тебе больно. Я слышу тебя. Изнутри. — Окей. За нервными импульсами, значит, следит. И химическим фоном крови. Если бы он ему не доверял, то испугался бы, но Иму слишком далёк от мужской гендерной социализации, чтобы по каким-то причинам внезапно разорвать его на клочки. Он чёртов идеальный инопланетянин. Пока опасность оргазма отступила, пусть и принудительно, он постарается. Стиснув зубы, толкается вперед. Принимающее нутро неуловимо меняется вместе с ним и каждым его движением. Все прочие щупальца Иму практически останавливаются, он концентрирует ощущения и все свое внимание там, не отвлекаясь ни на что другое. Иму одновременно и тот, в кого входят, и тот, кто проникает сам. Монстр отлично заблокировал для него любую возможность кончить, и он просто вбивается в него, напрягая ягодицы и спину, ощущая огненные вспышки, прокатывающиеся по мышцам и коже. Капли пота срываются со лба и падают вниз, в клубящуюся черноту. Он знает не понаслышке, что любой испытывает удовольствие не только когда получает, но и когда отдает. Очень непривычно чувствовать себя неким инструментом, реально действующим лицом — кем-то, кто реально своими действиями доставляет другому наслаждение. Иму не может стонать инстинктивно, как человек, и не может дышать, как загнанный зверь. Он не собирается притворяться. По тьме проскакивают короткие, миниатюрные белые искры. Не ослепляющие, в глубине и на поверхности. Выглядит, будто стреляющая молниями грозовая туча из далекого далека. Юэн слышит слабый треск и утробный, почти растворяющийся до урчащей вибрации, периодический рокот. Грохочет удовлетворенно далекое ночное море, горы шевелятся и бросают камни вниз, как деревья листву. — Только не сыграй… ох, со мной… в Пикачу, пожалуйста, — сбиваясь на вдохи и выдохи, уговаривает Юэн. Членораздельно ответить ему, видимо, никто пока не в состоянии, и ответом становится отрицательный перекат глыб в глотке горного перевала. Молнии во тьме становятся длиннее и резче, ярче, пропадают с маленькими вспышками. По воздуху проносится несколько сухих перещёлкиваний. До этого Юэн не знал, что у его мышц есть такой немеряный запас выносливости. Он двигается и достаточно сильно, и быстро, без остановки, притягивая себя вперед с помощью рук, и не чувствует ни малейшей усталости. Только волнами поднимающееся и чуть спадающее удовольствие. Вперёд и назад…. Точно прибой. Комната вращается вокруг стремительно и смазано, как карусель, как небесный свод, что с невозможной скоростью проворачивает ночные созвездия. Молнии в живой тьме разрастаются, пересекаются и переплетаются между собой, становясь видимыми на доли секунды в непроницаемой черноте. И в каждой новой случайной вспышке их всё больше и они пролегают всё теснее — белые ветвистые линии, точно зодиакальные карты земных полушарий. Запоздало Юэн соображает, что их сверкание соразмерно с его толчками. Они становятся слишком яркими, он закрывает глаза и трахает по наитию, на ощупь. И вдруг молнии перестают следовать закону постепенного нарастания и разбрасывают вокруг короткий залп белого света, пробившегося даже сквозь веки, и тут же погасшего. Громкий треск статического электричества застаёт Юэна врасплох, тело под ним дёргается, он на мгновение чувствует себя наездником на диком быке, а в затуманенной голове проскакивает мысль «сейчас меня сбросят на пол». Но Иму затихает, и твёрдые лианы, за которые он держится, принимают прежнее положение. Юэн разжмуривается обратно. — Иму? — Всё очень хорошо, — специально выровненным голосом произносит тот, но предательскую слабость полностью устранить не получается. — Можешь продолжать двигаться. — Ты… пробовал кончить? — пробует угадать он. — Получилось? — Ммм… — тянет монстр, будто расфокусированно смакуя только что произошедшее. — Думаю, да. — Мне точно продолжать? — Если ты так неуверен, то продолжу я, — с ещё ленивой, но уже предвкушающей улыбкой шипит тьма. Щуп в заднице оживает и обнаруживает свое присутствие, к которому Юэн уже совсем успел привыкнуть. Впрочем, ему нечего опасаться: чудовище всегда безошибочно угадывает, как двигаться, в каком направлении, что делать, где расширить щупальце, где сузить и когда. Его ждет странное, смешанное удовольствие, то ли предусмотренное природой, то ли ею счастливо упущенное. Зачем-то ведь именно у мужчин там находится простата… Обильно покрытый смазкой щуп курсирует внутрь и наружу, медленно и целенаправленно, внимательно и чутко, проходясь мимоходом по самому приятному месту. Это самое лучшее, что можно сделать с его задницей — не терзать бесцеремонно под напором эгоистичной страсти, а доводить его до исступления, заставлять извиваться и подставляться, не боясь неправильного поворота любовника. Иму думал о нём. Только о нём. Плавно, нежно и тягуче. Юэн плавится от этого, и ладони его, сжимающие опорные щупы, слабеют и соскальзывают вниз. Но монстр не дает ему упасть, подхватив и поддержав, позволяя лечь на себя целиком. Он постепенно подключает временно дремавшие щупы, снова взяв в оборот его соски, начиная с малого, чтобы затем прийти к острому большему. Юэн находит в себе силы сделать несколько фрикций вперед, проехавшись членом по плоти, утопающей в общей смазке. Он, наверное, сам спустил её туда целую тонну, ведь возбуждение не отпускало его и не прекращалось, лишь крадя себе короткие передышки. — Не стоит двигаться… — шепотом советует Иму. — Мне так сложнее рассчитать траекторию. Я сам поласкаю тебя. Тоннель дарит его члену поглаживания — достаточно осторожные, чтобы держать его у тонкой грани, на крохотном, но непреодолимом расстоянии от пика. Щупальца уретры двигаются лишь у самого входа в нее, и Юэн начинает понимать, что и от этого извращения ему невыносимо хорошо. Но Иму оставляет центром чувственных, самых ярких ощущений совсем другое место. Он забирается глубже, он расширяет его сфинктер, а потом снова даёт ему почти сомкнуться. Юэн чувствует, что постепенно внутри него щуп становится гораздо толще, чем при выходе. И, как ни стыдно, это то, что его заводит до невозможности. То, что ему нужно. Его член сейчас тверже камня. — Как хорошо, Иму… Ах-х… Ох, чёрт, чёрт, я сейчас с ума сойду… Его прикосновения везде, по всему телу, бесконечный неотпускающий ток. Внезапно Юэн с изумлением отмечает, как щуп в его заднице застывает, покрываясь взамен вибрациями. Затем надувается ещё больше, увеличиваясь в толщину и давя собою на простату все сильнее, распирает его изнутри с напряжением и противоестественным удовольствием. Потом он чуть опадает и вновь резко вспухает шаром, вызвав спазм чистейшего блаженства. Юэн забывает, как надо дышать. А потом за этот шар тянут, растягивая податливый сфинктер. Стон, больше похожий на крик, пробует вырваться из легких, но его скручивает намертво спазмом наслаждения. Ведь Иму отпускает его яйца и освобождает ход уретры, а шарик натягивает кольцо мышц и выскальзывает наружу. Не удерживаемая больше ничем, сперма поднимается из глубин, выстреливает резко и мощно. Но сам оргазм длится гораздо дольше. Пару мгновений вечности. Так долго и невыносимо, что Юэну кажется — вместе со спермой из тела высосало и запустило его душу куда-то в неведомые дали. Он, вымотанный, выжатый и потный, куклой распростёрся на полотне перетекающей тьмы. Впрочем, от головы отливает столько крови, что тьма для его глаз пока что везде, по полу и стенами ползут пятна, а музыка на заднем фоне отсутствует вовсе. В ушах шумят тысячи громких кузнечиков звенящей тишины. Судя по показаниям оставшихся приборов — чувству равновесия в внутреннем ухе — Иму сажает его вертикально на ковёр. У губ оказывается холодная дужка стакана. Он различает запах сырой воды и осознаёт, насколько дико хочет сейчас пить. Трясущиеся руки удержать предмет не в состоянии, и он пьёт при помощи Иму. Минут через десять предобморочное состояние перетекает в ленивую, удовлетворённую, опустошённую истому, в которой нет места мыслям. — Ещё немного, и я отрублюсь прямо так, — обещает он. — Не надо, — протестует Иму, отпочковываясь от него полностью и занимая место напротив. — Расскажи что-нибудь. Юэн, путаясь в показаниях и с огромными остановками, рассказывает о поездке, о ребятах, с которыми там повстречался, от этого рассуждения опять перескакивают к Аллану. После этой разминки мозг, наконец, перезапускает полёгшие системы и начинает работать нормально. Юэн решается задать вопрос: — Тебя не тянет к другим людям? Парням или девушкам, всё равно… Чтобы испытать, каковы они, вдруг их чувства будут сильнее или тебе будет с ними интереснее? Иму отвечает почти без паузы, положенной на обдумывание: — Я не против общения, но предавать не в моём стиле. Мы прочно соединены, я обязан тебе очень многим. «Почему именно у тебя под кроватью?» — спрашиваю я себя. И отвечаю. А кто знает, как много до этого было у меня безмолвных кроватей без единого отклика или контакта? Кто знает, как долго я ждал на этом месте, и сколько людей прошли мимо меня в страхе, не попытавшись понять? Со мной эта мысль навсегда. Общаясь с каждым новым человеком, я знаю, что, скорее всего, он проигнорировал бы меня и мои скрипы, когда я ещё ничего не умел. Он бы стопроцентно ничего не сделал, в отличие от тебя, Юэн. Так что ты не сможешь отделаться ритуальной фразой «на моём месте так поступил бы каждый». Нет, это не так. — Если человек — это не тело, то ты — человек, Иму, — растрогавшись, поглаживает его Юэн. — Ты заставляешь меня чувствовать себя счастливым. Думать, что я живу не напрасно, раз заимел возможность столкнуться с тем, с чем ещё не сталкивался никто. Счастливый любовник и первооткрыватель… — Отчего я слышу печаль? — удивляется чудовище. — Она не соответствует смыслу настоящих слов, значит, будет соответствовать смыслу грядущих? — Да, всё верно, — опускает голову Юэн, хотя у Иму и нет взгляда, который требовалось бы избегать, чтобы не расстроиться ещё больше. — Я вспомнил о том, кем хочу стать и чем хочу заниматься в жизни. Как ты знаешь, я поступил в Керуольский университет. Он далеко отсюда. Надо доехать из нашего пригорода до центра, потом от центра до другой окраины, где расположен университетский комплекс… Придурок-основатель решил, что выгоднее его построить рядом с лесом, подальше от городских соблазнов. Чтобы студенты, дескать, не таскались после отбоя по барам и танцулькам… Я не смогу ездить туда и обратно каждый день. Мне придётся переселиться в кампус, где я буду учиться, не разгибаясь. Вздох. Поднимает голову. Иму неподвижен и напряжён. Слушает. — Не уверен даже, что смогу приезжать каждые выходные. Большую часть из них, вероятнее всего, тоже придётся тратить на учебу, на какие-нибудь совместные проекты, для которых нужны материалы из местной библиотеки и думающие соратники. А уж ночи… ночи, Иму… естественно, по раздельности. В общем, ровно через пять дней заканчиваются мои развесёлые каникулы. Жизнь — неприятная вещь. Мы только начали общаться, а вскоре нам придётся пережить длительную разлуку. Расставание. И так всю жизнь. Понимаешь? Всю жизнь тебе придётся прятаться у меня под кроватью — фигурально и буквально. А мне придётся прятать тебя от друзей, родственников и гостей. А если я захочу быть с кем-то ещё, если я вдруг влюблюсь в кого-то… Как я объясню тебя? Насколько хорошо я должен узнать человека, чтобы познакомить с тобой? Чтобы мы жили все вместе, и при этом тебя не сдали на опыты? Как я смогу вычеркнуть тебя из своей постели или объяснить кому-либо твоё там наличие? Я не знаю, как скомпоновать свою жизнь дальше из таких разных кусков. Как совместить обыденное и сверхъестественное, возможное и невозможное… Это разрывает мою грудь на куски, Иму. Это ужасно. Юэн чувствует, как острая волна поднимается от сердца, образует знакомый ком в горле, забирается в уголки глаз. Он душит её. Тьма расщепляется на тёмных змей, оборачивается вокруг его торса, бёдер и плеч диковинной одеждой, туже обвивает чуть тёплыми кольцами. Он тоже вздыхает, будто морской бриз срывается и прилетает из северных прибрежных далей: — Я хочу быть как человек. Не делать то же самое, но ходить среди вас. — Ты не сможешь незамеченным бродить по улице, — отчаянно трясёт головой Юэн. — Тебя поймают и запрут в лаборатории. — …Я хочу увидеть с тобой Запретный город в Китае и дельту Нила. Водопад Виктории. Статую Лежащего Будды. Лувр, Чичен-Ицу и пещерные храмы индийской Эллоры. Все океаны и пустыни, долины и горы… С тобой. — Не получится, Иму, не получится. Это невозможно. Он сгибается пополам, и лишь щупы удерживают его от того, чтобы не свалиться на пол. Тогда он просто вцепляется в них пальцами, утыкая искажённое лицо в самую гущу их сплетений. Вряд ли он способен и действительно желает удержаться сейчас, запрятать эмоции в себе. У него не осталось на это сил, и Иму не тот, перед кем он будет превозмогать, глушить свои порывы и притворяться. Он обнимает его крепко и безнадёжно, как в детстве обнимал игрушки, что не могли его защитить, пропитывая слезами чёрное и гладкое, тёплое и живое. Как соединить несоединимое? Чем ему в итоге придётся пожертвовать?