Артон. От AU до юмора

На землю падает сожжённый до фильтра окурок. Последний, заключительный, прощальный. Окурок втаптывается тяжелым ботинком в вязкую грязь, сливаясь цветом с сотней других. Втаптывается долго, беспощадно, чтобы не осталось ни единого чистого места. Бессмысленный взгляд, направленный на него, замораживает. Антон отсчитывает ещё пять секунд, топча грязь. Проходит двадцать, а он не может остановиться, бездумно глядя на носок ботинка, теряя мысли. Он хочет оставить это, забыть и уйти, но что-то держит. Резко тряхнув головой, парень фокусирует взгляд и переводит его на подъезжающий автобус. Уже четвёртый. Но больше он их пропускать не собирается, поэтому, засунув руки в рваные карманы, ускоряет шаг, чтобы успеть. Он не смотрит в окно, не проводит взглядом остановку, на которой решил покончить со всем, что отравляло его жизнь. Быстрое, спонтанное, но бескомпромиссное решение, потому что только в нём Антон видел выход. Только так он хотел забыть обо всём. Обрывая все нити, сжигая мосты, стирая из сердца. Лишь бы не чувствовать, лишь бы затеряться в реальности, не обращая внимания на желания. Капюшон сильнее на глаза, в пальцах сжать зажигалку и крутить её, крутить, обещая себе выбросить её, как только получится. Наушники забыты, но рядом сидит девушка, бесконечно что-то бормочущая в телефон. Для фона пойдёт. Нога нервно дёргается, часы постоянно проверяются, но Антон никуда не спешит. Он действительно так считает. Через три остановки выходить. Дёргаются уже две ноги, курить хочется невыносимо, но он же бросил. Он старается не думать из-за чего, но быстрое сбитое дыхание и дрожащие рёбра настойчиво подбрасывают ему в сознание его наркотик. Пагубная привычка, невозможная, разрывающая. Антон выскакивает из закрывающихся дверей автобуса. Две остановки придётся идти пешком, но сидеть или стоять без движений он не может. Зажигалка и смятая пачка сигарет в рюкзаке забыты, ветер заставляет натянуть капюшон ещё больше. Асфальт проносится перед глазами, опущенными и вновь бессмысленными. Антон спешит, почти срываясь на бег, когда перестает заставлять себя идти спокойно. Он понимает, что спешит, чтобы убедиться, что бросил. В глубине души он знает, что ничего у него не получилось. Ничего. Он придёт на работу, на которую можно было бы сегодня не приходить, натянет искреннюю улыбку, в которую люди верят сильнее, чем в свою собственную, и поверит в неё сам. А потом вся его решительность завязать и рассеется, и укрепится, когда такой же улыбкой его одарит Арсений. Когда Антон опять почувствует дрожь в рёбрах, когда пальцы вновь задрожат, когда он вспомнит о смятой пачке сигарет и зажигалке, которую так и не выбросил. В тёплом помещении ему холодно. Рука лежит на рюкзаке. Совсем рядом что-то говорит Арсений. — Ты слушаешь? — спрашивает он и касается плеча Антона, чтобы привлечь его внимание. — Нет, — честно отвечает Шастун, грубо отпихивая чужую руку и злясь из-за этого. Арсений замолкает и больше не произносит ни слова. Антон закрывает глаза и с силой сдавливает веки, понимая, что нет, хватит, хватит, чёрт возьми. Он не вернётся к этому. Он обещает себе это, а кожа руки, соприкоснувшаяся с Поповым, почему-то горит. Он трёт ладонь, пытаясь стереть жалкие чувства, опять что-то обещая себе, а холодное чувство вины за то, что, возможно, Арсений мог обидеться, разливается по внутренностям. Стереть это будет сложно. Но Антон всё ещё пытается. Закусывает губу, улавливая откуда-то доносящуюся мелодию и концентрируясь на ней. Что-то на английском, средней ритмичности. Голос женский, приятный. Кажется, контральто. Антон немного расслабляется, но диван рядом с ним прогибается. Глаза всё ещё закрыты, но парень чувствует запах Арсения, еле подавляя отчаянное желание втянуть носом этот запах глубже в лёгкие. Антон резко встаёт с дивана, открывая глаза. Он уходит к Диме, собираясь спросить у того что-то незначительное. Он ведь бросает.

<'"'>

— Ты три недели меня избегаешь. Зачем? Арсений стоит прямо перед Антоном в пустой комнате. В ней тепло, но Шастуну всё ещё холодно. Всё ещё чёртова дрожь мешает даже вдохнуть спокойно. Его тянет к наркотику, но он запрещает сам себе, пытаясь убедить себя, что это ему не нужно. — Меньше. — Я знаю. Становится только холоднее. Вот-вот зубы начнут стучать, а тело перестанет спасать тёплая одежда. Сигареты выброшены, зажигалка сломана о стену. Антон не собирается возвращаться. Но тянет, чтоб его. Арсений приближается к замершему Антону, уткнув свой лоб в его, ловя его чуть сбитое дыхание. Кладёт холодную ладонь на мягкую, но плотную ткань толстовки, сжимая её и всё равно ощущая, как сильно грохочет сердце парня. Арсений улыбается краешками губ, его самого колотит, его самого раздирает чувство, что он близок к чему-то крайне важному. К чему-то, что вот-вот ускользнёт. — Так сильно, — одними губами произносит он, прижимая ладонь сильнее к телу Антона. Свободной рукой он берёт его за запястье и медленно подносит к себе. Антону кажется, что эти руки слишком холодные, но слишком приятные, слишком нужные ему. Сердце зачем-то бьётся быстрее, а пальцы становятся каменными, и он резко отдёргивает руку, так и не коснувшись груди Попова. — Твоё сердце ничего не значит, — глухо шепчет Шастун. — Как и моё. Ничего не значит, слышишь? Арсений вздрагивает, приоткрыв рот, будто желая что-то сказать, но ещё не знает, что. Ему тоже холодно. Антон отворачивается и отходит на три шага. А потом опять замирает, сжимает зубы, морщась от собственного желания остаться. В груди словно разрастается что-то, корнями обхватывая и сдавливая кости, пытаясь вырваться наружу, захватив всё внутри. Хочется тошнить, хочется закричать, хочется выпить или сойти с ума. Почему так холодно? Опустив взгляд, Арсений пытается понять мотивы действий коллеги. Мужчина чувствует, что чувствуют они оба одно и то же. Только Антону это, почему-то, не надо. Сглотнув противный ком, сковывающий всё горло, Арсений лезет в карман и достаёт ещё не начатую пачку сигарет и спички. Сера о серу, лёгкий дымок со специфическим запахом. Антон оборачивается. Мерцающий огонёк, сомкнутые губы, втянутые щёки. А потом дым. Антон сдавленно рычит, понимая, что бросить не получается. Ничего не получается. Он в два широких шага преодолевает расстояние, им же созданное, и хватает Арсения за руку, в пальцах которой была зажата сигарета. Запястье сковывают длинные пальцы, так, что чувствуется вся кость, так, что кажется, будто ещё чуть-чуть – и кость сломается. Арсений выдыхает оставшийся дым и вызывающе вздёргивает подбородок. Антон втягивает носом запах, насыщенный никотином и Арсением. А потом срывается, забывая все данные себе обещания, и кусает губы Попова, тут же слизывая с них остатки дыма. Он скользит языком по маленьким трещинкам, словно в каждой остался никотин, вновь покусывая, раздирая почти до крови. Арсений пропускает вдох, чувствуя внезапную вспышку адреналина внутри, и поддаётся странному порыву Антона, впиваясь пальцами в его волосы и притягивая ближе. В помещении больше не так холодно. Холод вообще исчезает. Внутренне смеясь с собственной никчёмной выдержки, Антон прижимается к Арсению всем телом, всё ещё держа его за руку. Языком он касается его языка, давя на него, лаская его. Тазом он трётся о пах Попова, а потом сдерживает смешок, когда тот еле слышно стонет. Антон отрывается от его губ и смотрит ему в глаза. Какое-то время стоит тишина, нарушаемая только сбитым дыханием. — Ничего не значит? — спрашивает Арсений, слегка одурманено глядя на парня. — Не значит, — спустя пару секунд отвечает Антон и за запястье поднимает руку Попова, в которой ещё была зажата сигарета. Он подносит её ближе к себе, губами сжимает фильтр, затягивается. А потом выдыхает, в дыме теряя лицо Арсения. Когда дым рассеивается, отчаянный стук сердец приобретает смысл.