Артон. От AU до юмора

Я запомнил его улыбку. А дальше – чистый белый свет. Жизнь несётся, заставляет спешить, бежать, мечтать и верить в светлое будущее. Значительная часть памяти рассказывает мне об этой жизни, и иногда я тоже пытаюсь мечтать. Мечты делают человека счастливее, поэтому порой я чувствую себя не так уж и плохо. Память нашёптывает мне мои предпочтения в еде, напитках, машинах и людях. Я склонен ей доверять, я согласен с ней в шестидесяти трёх случаях из шестидесяти четырёх – однажды я купил себе браслет, хотя память была не согласна. Но иногда, совсем редко, мне кажется, что этот мир бывает странным. Иногда он пахнет свеженапечатанной книгой, только что купленным дешёвым рюкзаком, краской. Он пахнет новизной. И это неправильно. Этот запах просачивается в меня всего на секунду, на крошечное мгновение. Но я чувствую его. И не могу выбросить из мыслей. Память утверждает, что мне всё кажется. Что я не брал в руки книг и не покупал дешёвые рюкзаки, чтобы знать, как они пахнут. Но я знаю. Всё-таки сознание и память – вещи разные. Поэтому я знаю, как пахнет новизна, знаю, как пахнет сожжённая резина, долго горевший бетон, как плачут чайки. Знаю боль от глубоких порезов тупым ножом, боль от расплавленного железа на мизинцах. Я знаю это. Моя память – нет. Словно моя память – фальшивка. Словно всего, чего я касаюсь, раньше не было. Или было... Я не знаю. Не уверен. И эта неуверенность кажется мне неправильной. Разве должен человек думать, что всё, что он помнит – неправда? Только его улыбка кажется правдой. Только она, а не бесконечная толпа людей, снующая туда-сюда, не украшенные цветами кофейни, не даже такое голубое небо над головой, вызывающее мурашки, будто не его я видел каждый день на протяжении двадцати девяти лет. Это небо такое красивое. Бесконечное, яркое, захватывающее. Незнакомое. А вот тот мужчина через дорогу кого-то мне напоминает. Он улыбается, разговаривая с каким-то высоким кудрявым парнем. Он выглядит счастливым, и мне даже странно видеть его улыбку. Будто раньше её никогда не было тоже. А ещё этот мужчина иногда прихрамывает. Потом словно замечает это, одёргивает себя и идёт ровно. Психосоматика. И тогда он выглядит несчастным, словно вспоминая то, из-за чего это происходит. Но потом тот парень возвращает его к жизни. Это могло бы быть простым совпадением. Я мог видеть этого мужчину на остановке, в метро или в парке. Да где угодно. Он мог однажды неудачно сломать ногу, что повлекло за собой не самые приятные события. Ничего особенного. Но это ведь не так. Передо мной падает камень. Огромный, размером с два моих роста. Он оставляет кратер после себя, а потом, так же внезапно, как появился, исчезает. Просто растворяется в воздухе. Только тело, размазанное им, не воскресает чудесным образом, не встаёт с земли. Ещё минус один. Сердце колотится, всё существо требует бежать отсюда куда-нибудь, но бежать так же опасно, как и бездействовать. Да и некуда. Везде, совершенно везде опасность и смерть могут свалиться на тебя с неба, достать из-под земли, вырваться даже из собственного тела. Но то, что больше другого вселяет отчаяние – это то, что я уже привык. И все привыкли. Больше нет смысла так безнадёжно цепляться за жизнь, когда она ни к чему не приводит и не приведёт. Тело прошибает дрожь, когда я вспоминаю, как мой лучший друг рассыпался у меня на глазах. А потом его копия коснулась моего плеча и посоветовала сваливать. А потом снова рассыпалась, появляясь передо мной и исчезая вновь, пока я не «свалил». В чёрной материи над головой мелькают вспышки. Опять попытки сильных доказать, что они ещё живы. Они уже не понимают, что никому нет до них дела. Ветер бьёт и в спину, и в горло. Мимо меня несётся человек, прихрамывая и пытаясь кого-то прикрыть плащом. Они бегут в этой точке пространства уже несколько минут. Ветер бушует уже внутри меня. Я наступаю в очередной кратер, которого не было здесь секунду назад. Вселенная сходит с ума. Я вздрагиваю. Останавливаюсь, озираюсь, смотрю под ноги и на небо. Кратеров нет, вспышек нет, а люди живы. Тот мужчина вместе с его спутником уже ушли. А я не могу дышать, думая о том, что только что мелькнуло перед глазами. Безумное видение, вспыхнувшее в сознании, встрепенувшее застылые эмоции. Я дрожу, горло сдавливает когтями испуга. Что это? Почему? Я этого не помню. В сознании вновь всплывает чья-то улыбка, которую я никогда не видел. Которую я не должен помнить. Моя память сопротивляется этим видениям, называя их фантазией. Но они – самое настоящее, что происходило со мной. Самое, что ни есть, правдивое. То, во что я смог бы поверить. И тогда я пытаюсь вспомнить. Не ту жизнь, что течёт здесь, а что-то настоящее, из-за чего в груди колыхаются заплесневелые чувства и эмоции. Настоящих друзей и семью, настоящие цели в жизни. В груди крошится страх, холод касается тела, а по крови словно порох расходится. Это настоящее не обещает ничего хорошего. Но я должен. Должен вспомнить его. Каким бы оно ни было. Я готов. Давай, Вселенная, я готов! Давай же... — Давай свою руку. Он протягивает мне ладонь. Его глаза такие серьёзные, уставшие, а улыбка мягкая и спокойная. Он всегда так улыбается, когда ему страшно. Он всегда так улыбается. — Куда мы пойдём? Я подаю руку, и он помогает мне подняться. Пальцы такие тёплые и мягкие, что я не хочу их отпускать. И он разрешает мне этого не делать. — Туда, где нас достанет в последнюю очередь. Времени мало, идём. Послушно плетусь следом, невольно засматриваясь на широкую спину. На мгновение кажется, что этот мужчина может меня – нас обоих – защитить, но здание рядом внезапно рушится, и наваждение проходит. Невозможно что-то говорить о защите, когда сам мир не может защитить себя. Мы срываемся на бег. Ветер усиливается, времени действительно всё меньше. Вспышек в небе становится больше: сражающиеся бросаются на последнюю надежду победить хоть в чём-то. Выглядит земля удручающе. Выглядит Земля как Марс. Всё рыжее, красное, пустынное, без единого намёка на растения и нормальную жизнь. Полуразрушенные здания, кое-где торчащие из песка, отличают Землю от красной планеты, и мы забегаем в одно из них, мчимся по лестнице. — Арс. Он оборачивается и смотрит на меня. Губы вновь дрожат в улыбке. Мне так больно от этого. — Что? Мы садимся рядом с окном. Друг напротив друга. — Позволь мне не отпускать тебя. Он хмыкает с той же улыбкой, кивает и отводит взгляд. Но лишь на несколько секунд. — Я сам тебя не отпущу. Я улыбаюсь тоже. Смотрю за потрескавшееся стекло. Небо медленно из серо-чёрного алеет. — Что будет дальше? — Дальше? Я, наверное, глупость скажу, но... — Твоя глупость – это самое лучшее, что может произойти в конце. Арсений сглатывает. И очень серьёзно заглядывает мне в глаза. Даже улыбка пропадает на какое-то время. То, что он сейчас скажет – не глупость. Я чувствую это. Знаю. — Мы растворимся в этой Вселенной, чтобы однажды встретиться снова. Холод бежит по спине, задерживаясь и впиваясь в каждый позвонок. Не глупость. Конечно, не глупость. Это что-то, что дарит надежду. — Мы... Я собираюсь продолжить, сказать что-то важное, но запинаюсь, осознавая, насколько же глубоко вонзаются в меня его слова, насколько же рядом его глаза. — Мы. Арс повторяет, вновь улыбаясь, и это звучит так завершённо и правильно, что я сдаюсь. Я приближаюсь к нему ещё немного и накрываю его губы дрожащими пальцами. Больше не могу смотреть на эту улыбку. От неё рёбра словно сжимаются широкой ладонью титана, который сдавливает их медленно, импульсами, наслаждаясь потрескиванием костей. Я смотрю в глаза Арсения и вижу немой вопрос. Он же это не специально. Он пытался утешить, помочь, он делал всё для меня, нас, он же... Не выдерживаю. Наклоняюсь к нему и касаюсь губами кожи своей руки в том месте, под которым всё ещё дрожат его губы. Я закрываю глаза, зажмуриваюсь, моя кожа такая холодная, а пальцами я чувствую его сбитое дыхание. Совсем рядом, на улице, раздаётся взрыв. Кажется, внутри меня тоже. Через какое-то время Арсений осторожно берёт мою руку в свою и отводит её от наших лиц. Он сам касается моих губ, так мягко и аккуратно, словно не у нас времени совсем не осталось. За окнами вновь гремят взрывы. Наверное, и внутри него тоже. Мы отстраняемся друг от друга. Я смотрю в окно, Арсений – на меня. Он не оборачивается и не видит. — Смотри, Арс. Это... Алое небо. У горизонта – почти белое. Белый цвет стремительно вьётся, словно дым, по небу, и то, что за ним, будто бы навсегда пропадает. — Я смотрю туда, куда должен. Арсений всё ещё смотрит на меня. Времени – пара мгновений. За окном мир вспыхивает белым пламенем, а я пытаюсь посмотреть на Арсения. Взгляд останавливается на его улыбке. Искренней. Настоящей. Почти счастливой. Губы всё ещё дрожат. Глаза скрыты от меня пробившимся светом внутрь здания. Но его улыбка сияет ярче. Ребёнок. Самый настоящий. Эта улыбка. Арсений. Мир. Я... Всё исчезает. Память – штука странная. Вот она была одна, теперь её две. Кажется, для таких вещей используют поговорку «лучше горькая правда, чем сладкая ложь». Я знаю правду. Пугающая, неправильная, невозможная. Но я знаю, что именно она – настоящая. Руки в карманы. Руки ближе к телу, чтобы не замёрзнуть. Конец весны, люди ходят в майках. Погода не виновата. Просто холодно. Я иду сквозь толпу, с трудом стараясь не касаться людей. Их много, приятно, ведь лучше так, чем когда нет никого. Усмехаюсь, ускоряю шаг. Зачем-то спешу. Кто-то меня толкает, отчего приходится остановиться и собраться с мыслями. Стоять в толпе – не лучшая идея, но мне всё равно. Выпрямляюсь, потом озираюсь. А потом... я увидел его улыбку. Улыбаюсь.

«Мы растворились в этой Вселенной, чтобы однажды встретиться снова».