***
Чудом станет окончание дождя. Разведка покинула Трост полчаса назад и будто пересекла черту, ибо, стоило ей приблизиться к лесам, сразу же обрушился на голову истошный ливень. Солдаты мёрзли, кутались в плащи и мечтали о скором солнце. Темнота, царящая вокруг, спасала только от титанов, но было так невозможно холодно, что зубы стучали. — Левее! — прорывался сквозь шквальный ветер голос Эрвина Смита. — Левее! Он уже несколько раз в голове проклял всю эту дьявольскую погоду: эх, а в Тросте сейчас знойное пекло. Можно было не ходить за Стены только по этой причине, но они слишком давно не делали то, для чего в принципе были созданы, да и — к чему мелочиться — налоговая инспекция, топая финансовой ногой, напоминала Смиту об очередной крайне неприятной задолженности. Средства, поступающие из городской казны и редких меценатов, требовали отчётов. Эрвин Смит никогда не был особо расчётливым капиталистом, но всё же понимал важность звенящих денег в кармане Легиона. Если бы они задержались ещё на пару недель, то видит святая Сина: им бы перекрыли сразу несколько потоков, и в конце концов Разведке бы пришлось устраивать аукцион или, что позорнее, — банкет. Ну уж нет. Проще — как всегда — вырваться за пределы гигантских Стен и ощутить призрачно знакомый запах свободы. Эрвин чувствовал, что в новом отчёте будут только жалкие описания погоды. Жалкие, ибо оправдательные. Как же хорошо, что он сам не писал отчёты уже три года, ибо это совсем уж невыносимо. Дорогая инспекция, уважаемый генерал… Погода была плохая. Мы ничего не сделали. Денег дайте. Он смачно сплюнул себе под ноги. Хорошо, что теперь бумагами занимается Леви. Он говорит обычно путано-херово, но пишет предельно сухо и умело-требовательно. Читаешь и хочешь сразу же помочь всем, чем можно, ну или застрелиться, ибо так жить больше нельзя. Мимо, плавно раскачиваясь, проехала повозка, оставляя после себя измятую грязную землю. Солдатишка, сидящий на краю, кутался в плащ и пялился вокруг большими пугливыми глазёнками. — Что думаешь? — спросила Зоэ, приблизившись к Смиту. Коричневые волосы тёмными паклями прилипли ко лбу, по очкам стекала вода. — Дальше или пора разворачиваться? — Ни за что. — Эрвин… — ему показалось, что она вполне довольна ответом. — Видишь, вон там? — длинный палец тыкнул в чёрное надутое облако, пришпиленное к верхушке далёкого холма. — Ливень будет идти ещё несколько часов. Надо переждать… — Идеи? — Ага. Моблит мне тут кое-что напомнил. Мы же сейчас примерно в часе от Троста, верно? А помнишь, на западе был старый штаб Гарнизона? Они его не достроили ещё, но крыша ведь есть. Почему бы нам там не посидеть немного? Эрвин кивнул. — Почему бы и нет. Эрвин Смит не был здесь прежде: сколько бы Пиксис не звал его в старую обитель, вечно находилась причина избежать гостеприимного радушия. Поэтому мокрая трава под копытами, тонкие, сгибаемые ветрами, деревья, широкие листья — с ладонь, чёрт подери, размером, его, Эрвина, ладонь — всё казалось чуждым. Они пробирались, таща за собой лошадей, обозы, потрёпанные бочки — никто не понимал, зачем так много, для кого, но тащили с упоением, судорожно опасаясь что-то да потерять. Лес был мокрым и тяжёлым — пахло плесенью, водой, холодом. Ноги утопали в болотной тяге. Вязко. Шумели кони, поднимаясь на дыбы, ветер хлестал в лица. Не прикрыть. Не отвернуться. Холод ебучий. Глаза слезятся от ветра, пальцы сковывает. Они не могут обернуться — сзади ураган сносил деревья и превращал прошлое в пустоты. Телеги застревали в мягкой почве — и р-рааз, подняли! — солдаты падали, кричали, утопали в лужах, толкали никому не нужный обоз. Эрвин крутил головой, смотрел в поисках штаба, но видел только режущие иглы дождя, искры мороза и искажённые криком лица солдат. Какого хрена расслабились, вперёд. Конь рычит. Больно. Лучше бы титаны. С ними хоть сражаться можно. А тут — вязкий плен, тьма, несуразная беспомощность. Эрвин смотрит вперёд — свет. — Эй! — говорит в никуда, но рядом сразу же уши-уши-уши слышат-слышат-слышат. — Разве до штаба Гарнизона не дальше? — Да он же возле холмов, — отвечает Моблит. — От этих мест километров шесть, явно не меньше. — Значит, не он, — командор хмурится. — Тогда что это? — Зоэ тоже видит свет. Свет большой и тягучий, он прорастает сквозь деревья и тянется выше. — Увидим, — бросает Смит и ощущает, как от холода у него сковывает горло. Свет принимает форму и теряет магию естества. Он вдруг образует стены, каменные своды, выпуклые колонны — метра три в высоту, тонкие арки — дуги радужные, чёрные окна. Солдаты фыркают, смеются как лошади — громче лошадей, прыгают вниз, утопая сапогами в грязи. Орут. Эрвин поворачивает голову и молча глядит на Зоэ. Да скажи же что-нибудь. Давай. — Я не знаю, — говорит и тоже топит казённые сапоги. — Я не знаю, где мы. Тёмное небо давило на покатую крышу странного дома: три этажа вверх, длинная линия по болотистой почве. Чёрные очи пыльных окон смотрели на лес. Треснутые колонны кривились, как расшатанные зубы, массивные ступени порога осыпались под хлёсткими ударами сильного ветра. Тонкие ручьи, образованные ливнем, текли по грязной земле, касаясь солдатских сапог. Где-то над головой во мраке грозового небосвода кричали угольные птицы. Жан, набросив на голову плащ, который из-за воды стал почти что чёрным, взбежал по ступеням и ударил кулаком по дубовой двери — тоже тёмно-зелёной и тоже почти что чёрной. Он стучал долго, ударяя то кулаком, то носком сапога. Иногда прерывался, чтобы отдышаться и крикнуть. Но ничего. Дом был бесцеремонно молчалив. — Эй! — вскрикнула Саша и тоже подошла к дверям. Пахло гнилыми досками. — Кто-нибудь есть? — Глупости, — поморщился Жан. — Как там кто-то может быть, если мы за Стенами? — Сам же стучался, дубина, — фыркнула Браус. Ударила ещё раз. Обернула голову, чтобы молча посмотреть на командора. Эрвин Смит отдал поводья своего коня солдату и, лихо переступив пару ступеней, забрался на крыльцо. Дверь пахла чем-то странно приторным, гнилым: старая забытая еда, которую оставили до лучших времён, но они, времена, так и не настали. Круглая ручка идеально легла в широкую ладонь Смита. Звякнул лёгкий автомат замка, заскрипели старые петли. Саша и Жан переглянулись. Дверь открывалась медленно, упиралась, даже выплёвывала на них застоялый смрад. Напряжённые солдаты, что стояли внизу, ощущали, как желание укрыться подальше от ужасного дождя уступает нервозности перед мрачным ликом этого дома. Внутри было черно. Саша долго всматривалась в глубины распахнутой пасти зверя из камня и пыталась увидеть отголоски света. Даже многочисленные окна не пропускали сюда его. Девушка осторожно шагнула, и половицы сразу же истошно заскрипели под её ногами. Эрвин Смит коротко махнул рукой: чисто, можно идти. И солдаты, хмурясь и переглядываясь, поднимались по лестнице, входили в пустой дом, наполняя его голосами, вздохами облегчения и удивлением первооткрывателей. — Это явно не похоже на штаб… — выдохнул Смит, ослабляя ворот рубахи. — Но побудем здесь. Мне нужен свет. И найдите место для отдыха. Из повозок достали бочки, раскрыли их, достали — слава святым — сухие факелы, подожгли. Разнесли огонь по дому, осветили мрак. Дом был большой и совершенно пустой. И дело не в мебели — её-то здесь было много, и не в отсутствии мелочей. Словно бы в доме никто и никогда не жил. Даже напрягаясь, ни один солдат не мог представить тут фигуры хозяев, звучание голосов, вздохи любви. Пыль застилала полы и массивную деревянную мебель, паутина уже превратилась в тюли и спадала со всех углов, низины дверей сгнили и сыпались от каждого прикосновения, мрачный лес, что виднелся из окон, протягивал голые руки к дому. В самой большой комнате по центру стояло пианино, раздробленное большим камнем и будто бы упавшее в поклоне. Солдаты нашли пару спален. Скрипучие кровати, грязные простыни, сдутые подушки, резные каркасы. Везде этот запах — сладкая гниль, мерзкое желание уйти. Эрен опустился на широкий подоконник, свесил ноги. Ему хотелось спать, но ещё сильнее интересовал этот странный дом. В руках теплилась крошечная статуэтка, которую он снял с полки: маленькая белая девушка, изящно вскинувшая тонкую руку вверх. Эрен покрутил её и посмотрел на полку. Там были ещё такие же: разные крошечные девушки, лёгкие и невесомые, красивые и беленькие. Он не знал, танцуют они или же стоят в столь странных грациозных позах, но ему нравилось смотреть на них. Армин сел рядом. Он тоже смотрел на полку. По золотистым волосам стекала вода, которую Армин вытирал рукавом. — Ты в порядке? Эрен кивнул. — Да. Как думаешь, чей это дом? — Кого-то явно богатого, — хмыкнул Армин. — Я заглянул в другие комнаты: много места и дорогая мебель. Я никогда не видел такого. — И я, — сказал Эрен, крепче сжав статуэтку. Смешно, но даже десяток факелов не смог осветить дом настолько хорошо, чтобы он хоть немного ожил. Старуха, которой не помогает никакая пудра. Боясь дома, солдаты группировались в центральной комнате, валились на хрустящий пол, чихали от пыли. Эрвин разложил на целой половине пианино карту и склонился над ней, задумчиво нахмурив широкие брови. — Я столько раз была здесь, — Ханджи стояла рядом и грызла душку очков. — Никогда не видела его. Никогда. — Мы могли не замечать дом, потому что не было в нём надобности. — Отличный отряд разведки! — усмехнулась женщина. — Эрвин, ты веришь в интуицию? — Ради всех святых, Зоэ, не начинай. Хочешь что-то сказать, лучше говори сразу. — У меня вот здесь, — она прижала ладонь к груди, чуть сжав рубашку. — Очень жарко. — И воняет. — И воняет. Они молча посмотрели друг на друга. Эрвин провёл рукой по высокому лбу. Он давно перестал испытывать юношеское волнение, но извечное желание узнать «что же там» осталось в нём, врезавшись под корку черепа. Сам не понимал, как они могли прежде не замечать этот дом, как вообще такая скала не врезалась в их взоры раньше? И этот запах… Он поморщился и вернулся к карте. — Переждём грозу и вернёмся. Я не могу полагаться на темноту, пока есть свет от молнии. — Поняла. — Иди, — он коснулся её худого плеча. — Поспи немного. — Уснёшь тут… — махнула рукой Ханджи. Но командора послушала: ушла, скрылась за покачивающимися дверьми. Эрвин бы тоже с удовольствием лёг, но ему мешала монотонная дробь дождя по стёклам и нервное биение крепкого сердца. Бледный рисунок карты не давал ему никаких ответов — не было здесь ни намёка на дом. Эрвин провёл сомкнутыми ладонями по лицу. Замер. Ему показалось, что где-то с силой хлопнула дверь и зазвучали хлёсткие шаги. Он отошёл от изломанного инструмента и посмотрел в другую комнату. С грохотом раскрылась дверь. Недовольные сонные солдаты заурчали, гневно прикрыли глаза. По их лицам прошёл тёплый свет факела, слизывая лёгкий сон. — Эрвин, — Леви не особо беспокоился о сне рядовых. — Мы кое-что нашли. — Мы?.. — Я и очкастая. — Она же спать ушла. Леви развернулся, не говоря ни слова, повёл Эрвина за собой. Они прошли через две комнаты, быстро поднялись по лестнице. Ступеньки были грязными и скользкими, но Леви даже не прикасался к пыльным перилам. Впереди играл свет — широкая комната без окон и дверей, вместо входа изящная арка, украшенная рогами оленя. Эрвин чуть пригнулся, входя внутрь. В комнате был потрёпанный красный ковёр, напротив друг друга, будто старые товарищи, стояли плетёные кресла. В углу — высокая трость канделябра. А стены, как тело умирающего язвами, были покрыты полками. И везде книги, книги, книги. — Ничего себе! — кричала Зоэ, расхаживая вокруг. — Что это?.. Ну и ну. — Ты же спать пошла? — Пошла, — она замерла, подняла голову. — Но меня тут ребята позвали. Эрвин пригляделся: книжные полки уходили и дальше, превращаясь в небольшой лабиринт, и там бродили Эрен, Армин и Микаса. Девушка молча шла за названым братом, иногда останавливалась и без всякого интереса смотрела на потрёпанные корешки книг. — Нашла что-то ценное? — О, — Зоэ опустила руку, в которой сжимала книгу. — Эрвин, присмотрись. Он подошёл ближе. Смахнул тонкую сеть паутины. Книги были разные: тонкие и толстые, с вывернутыми кишками страниц. Смит достал одну — с содранной кожей. Медленно моргнул, всматриваясь в странный угловатый язык письма. Губы только раскрыли, как раздался звонкий голос Армина: — Да, майор, я все ряды просмотрел: они все на другом языке. — Все, — эхом вторила Ханджи и засияла ярче факела. Все книги здесь были на чуждом им языке. Все. Микаса достала книгу и монотонно пролистала её полностью. Книга хрустела, как надломленный хлеб. Листья её были жёлтые, а буквы мелкие и серые. В середине лежал красный лист, сорванный с клёна. Микаса прикоснулась к нему пальцем, и лист превратился в сухой прах. Девушка закрыла глаза и захлопнула книгу. — Выбери несколько экземпляров, — велел Смит, не смотря на Зоэ, но точно зная, что сейчас она всеми частями своего естества слушает его приказ. — Изучи внимательно… Я хочу хотя бы к пятнице знать, что это, чёрт возьми, такое. Пятница — через три дня. Ханджи алчно усмехнулась. Через пару часов ливень прекратился и солнце бронзовой монетой показалось внизу небес. Розовая патока разлилась по горизонту, задевая сухие деревья. Под ногами было всё так же вязко, но отряды собирались в долгий путь. Леви молча наблюдал за тем, как в повозки грузят книги, перевязанные толстой бечёвкой. Ханджи, размахивая руками, просила уложить новый ценный груз так, чтобы ничего не пропало. Солдаты вздыхали, но с щенячьей преданностью слушались майора. Конни, взяв целую стопку, вдруг пошатнулся и споткнулся о небольшой камень. Верхняя книга упала прямо в грязь. Он чертыхнулся. — Э-э-э… — протянула Ханджи. — Мне она нужна. Отнеси, что держишь, и эту подними. Её тон не стерпел бы возражений. Конни послушно опустил книги в телегу, вернулся к павшей. Тонкая книжонка в плотной оболочке. Золотистые буквы на обложке. Он тщательно протёр её и хотел было уже закинуть к остальным, как цепкие руки перехватили книгу. Конни поднял голову. Капрал Леви стоял рядом и двумя пальцами сжимал уголки фолианта. Там, в библиотеке, Леви не взял ничего в руки. Просто шёл мимо полок, изредка останавливаясь подле. Вокруг было много пыли и белых паутин. Но эта книга была уже чистой и он мог спокойно осмотреть её. На первый взгляд — обычная книга. Страниц четыреста, не больше, тёмная обложка, исцарапанная спинка. Но книга открылась легко, почти что покорно. Чуть слышно хрустнула и преданно распахнулась пред серыми очами. Леви прочитал первую строку — ничего не понял, но почему-то где-то очень далеко внутри ощутил глупое желание мальчишки узнать, что же именно он сейчас прочёл. Пролистал ещё пару страниц, чёрные зрачки удивлённо расширились. По краям желтоватых страниц витиеватым почерком было что-то написано простым карандашом. И Леви, ей-богу, понимал эту речь. — Поехали! — закричал Эрвин, запрыгивая на своего могущего коня. Леви молча сжал книгу в руке.Акт первый: дом.
8 февраля 2018 г. в 18:26
Музыка: IAMX — Big Man
В хрустальных медальонах дивных люстр отражались силуэты танцующих. Переливались на свету украшения, разливая по залу разноцветную лучистую палитру красок.
Хлестали ткани пышных юбок, щёлкали в руках помпезных дам новомодные широкие веера. Стучали каблуки в такт танцевальным па.
Грузное серое небо, натянутое поверх голов, как каменный склеп, выблёвывало из своей величавой пасти длинный хлёсткий дождь. Золотая молния вспарывала пузо мрачному чудищу, и оно, вздрагивая, выпускало постыдный рык.
Хлопали ладони, обтянутые белыми перчатками, звенел смех. Небольшой оркестр — пригласили из самого Петербурга! — играл вальс, заставляя публику перешёптываться и едва заметно кривить лицом. Какое безумство — совсем близко. Одно непотребство.
Музыка была плавной и тягучей, она, святая, вилась у самых ног и воздвигалась к самому резному потолку, обрываясь в дрожащих листьях хрусталя.
Ураганный ветер срывал с деревьев тёмно-зелёные листья и швырял их в лица солдат, как перчатки. Скоро будет дуэль. И много-много крови.
Белое платье в приглушённом свете казалось кремовым. Таяло пирожное в девичьих руках. Алая вишенка на вершине лёгкого безе утопала в аппетитных завитках, а свет, сорванный с фитиля свечей, отражался в её сочных боках.
Паулина двумя пальцами подняла сахарную вишенку и без особого интереса опустила её на мягкую подушечку розового языка. Раскусила.
Не сладко. Искусственно — до омерзения. Гадкий вкус нелепости.
Княжна разочарованно скривила губы, пирожное вернулось на медную вазу, столь похожую на морскую раковину. Опёрлась тонкой рукой на трость и, надменно отбивая ритм, прошла мимо светящихся всей этой прелестной радостью танцующих пар. Уловила краем глаз, как некоторые замирали, провожая её любопытным взором, хмурились, качали головами. Старо как мир.
Минуя всех почтенных гостей, к ней через весь зал спешил отец. Лицо у него взволнованно покраснело, а рот невнятно растянулся в вежливой улыбке.
— Простите, простите… О, господин министр, о-очень рад вас видеть… — ловкий плут, умелец быть там, где ждут, и уходить от беды, жаль, дорогих себе людей не смог уберечь. — Паулина, радость моя! — крепкая рука с нежностью ухватила девушку за локоть. — Я же говорил тебе, что трость… это дурной тон. Она совсем не красит такое чудесное создание, как ты, милая моя.
Паулина застыла статуей, но, лишённая грации, она превратилась в камень.
Впереди — серые скалы, что сливались с низким нынче небом. Чёрные вороны — угли, брошенные в костёр грозы, — спускались к самым деревьям и отчаянно кричали, предвещая беду.
Он осмотрел её с головы до ног: лицо, конечно, матери — такое же прелестное и живое, но хмурый взгляд и полное отсутствие кокетства превращали её в мрачное подобие женщины. Нет, никогда не узнает с ней мужчина ни ласки, ни любви, ибо нет в ней ничего и близко. Князь прижался горячими губами к густым волосам несносной дочери. Ну ничего-ничего, папа с тобой.
— Трость тебе не идёт, дорогая. Если хочешь гулять — скажи мне, я что-то придумаю.
— На меня все смотрят, — обронила она еле слышно. — Есть ли трость в моих руках или её нет. Смысл всегда един. Кому я вообще такая нужна?
— Мне, мне, доченька.
Она засмеялась — звонко и ясно, будто новый колокол на церковной башни возвестил о начале рождественской службы.
И вдруг Паулина застыла, медленно моргнула, вглядываясь в высокие окна поместья. Легко отошла от отца. Ступала, опираясь на трость, шла к окнам, не обращая внимания на людей, что окидывали её пристальными взглядами, видела только своё блёклое отражение. И то, что было за ним — точно в странном сне, невиданном доселе, княжна рассмотрела за своей спиной орду всадников и волной идущие за спинами их изумрудные плащи.