Княжна.

      Он никогда не видел ничего подобного.       Длинные широкие коридоры, украшенные позолоченными светильниками, вели в просторную залу, из которой доносились аппетитные запахи. С одной стороны коридора было высокое витражное окно, и из-за прямых лучей солнечного света цветной узор отражался на противоположной стене.       Леви вскинул руку, словно бы касаясь красного света, и сжал пальцы в кулак. Красота была неуловима.       Он замер у окна, и свет плясал на его лице, оставляя на мгновение яркий след витража. А за окном — белая, колючая зима. — Время обеда, — сказала Паулина. — Стол уже накрыт.       Слышал, как стучит по паркету её трость — каждый удар как точка. Невольно дёрнул плечом. Эта девушка была призрачно чуждой, и дело даже не в том, что он — невольный гость иного мира. Всё в ней было незнакомым ему. И эти напряжённые манеры, и тяга к гибели, и отвращение ко всему, что ей от рождения досталось.       Леви родился в нищете и, как паразит, пробивался к свету, адаптировался, пытался вгрызться в жизнь, чтобы она стала податливее. Паулина же, напротив, — родившись в роскоши, она отвергала собственное существование, презирая его.       Он повернул голову и посмотрел Паулине вслед. Со спины она была некрасиво тощей, сутулой, невзрачной. Шла, сильно хромая, громко стуча тростью. Тёмно-серое платье грустно висело на ней, завершая мрачный образ.       Вдруг Леви представил её не здесь среди пёстрых витражей и мрамора, а в мире, что он сам знал на зубок: в сумраке Подземного города, среди грязи и нищеты. Облезлые дома, вонь протухших продуктов, тощие псы, грязь под ногами, обездоленные и калеки. Как бы ей это пошло! Как бы она была там прекрасна.       Княжна уродов и калек.       Паулина замедлила шаг и обернулась. Леви даже не знал точно, сколько ей лет, но по ощущениям не было у неё возраста, была лишь неумолимо надвигающая старость. Качнул головой. Она совсем девчонка. Младше его. — Поторопитесь, сударь, еда имеет свойство остывать.       Младше.       Белые пальцы с силой сжимают трость.       Как долго она здесь? Бродит призраком по поместью, оставленная всеми. Уговорила папеньку поселить её в этой глухой деревне, теперь срослась с коридорами и стенами, как паучиха.       Леви даже не слышал других голосов, словно слуги (если они и были) проглотили языки в страхе потревожить её покой. Огромный каменный дом, заполненный тишиной.       Только стук трости.       Тук-тук.       Паулина ставит трость у стены и двумя руками распахивает широкие двери, как будто раскрывая занавесы. Леви видит большую светлую комнату, в которой их ждёт накрытый стол. Паулина входит внутрь, неторопливо зажигает свечи. В комнате огромное окно практически во всю стену, плотно закрытое шторами, и камин, в котором дотлевали угли.       На столе два графина с красным вином, огромный окорок, миски с печёной картошкой, различные закуски, перепела в гранатовом соку. Два стула напротив друг друга. В разных концах длинного стола. — Громко же здесь приходится вести диалоги, — роняет Леви, усаживаясь. — Что? — она медленно моргает и смотрит на него, чуть склонив голову. — Между стульями около трёх метров. Сложно о чём-то говорить на подобном расстоянии. — Предпочитаю не говорить за едой.       Садится, прислонив трость к ножке стола. Звенит вилка, ударяясь о нож. Леви без особого аппетита отрезает себе кусочек от окорока. Белое, блестящее мясо, горячее — аж пар идёт. — Расскажи про этот мир, — сказал Леви, откидываясь на спинку стула. — Я же просила! — нахмурилась она. — Ваша бестактность, право, поражает. — Я же не на обед заглянул, — мрачно заметил Леви, — а из другого мира попал. Предлагаю тебе отбросить традиции. — А вы, как я вижу, решили отбросить манеры.       Длинные пальцы сжали в руке салфетку. — Как лихо вы перешли на «ты», хоть я вам позволения и не давала. Давеча я благородно предложила вам помощь, так что, будьте любезны, не забывайте мою милость. — Благородно?.. — Леви вскинул тонкую бровь. — Я, конечно, не знаток манер, но в первую очередь ты ударила меня по голове. Или это местный вариант приветствия?       Паулина дёрнула головой и резко опустила взгляд. Леви заметил, как вмиг покраснели её щёки. — Но я понимаю это, — спокойно сказал он. — Ты испугалась. — Кто вы? — одними губами спросила она. — Столько знаете о моей жизни, а я о вас — ничего. Разве это справедливо? — Я просто солдат. Так уж вышло, что мне кое-что про тебя известно, но, — Леви вскинул голову и сложил руки на груди. — Разве те записи в дневнике — это вся ты?       Она усмехнулась одними губами. — А вам нужно больше?       Леви посмотрел в её каре-зелёные, как болотный ил, глаза, и покачал головой. — Я, к счастью, умею довольствоваться малым. — Что ж, покамест этого хватало, — Паулина провела рукой по кружевным оборкам на груди. — И я не посмею предлагать большее. — Это вопрос недоверия или.? — К чему вы стремитесь, сударь? Если вам достаточно того, что имеете, то что, по-вашему, нас ждёт в конце этого диалога? Трепетные признания? Сантименты? Мне поведать вам о своих терзаниях? — И не думал.       Он приподнялся и налил себе вина из графина. Паулина внимательно смотрела за каждым его жестом. — Что это за мир? — Как же мне рассказать? — она повернула голову и поглядела в закрытое окно. — Будто ускользающая речь. Жжённый сахар и горечь трав. Я видела слишком мало, чтобы делиться с вами этим. Но, впрочем, — улыбнулась уголками губ, словно вспомнила что-то, трепетно радующее её: «Люблю сей темный сад С его прохладой и цветами, Сей луг, уставленный душистыми скирдами, Где светлые ручьи в кустарниках шумят. Везде передо мной подвижные картины: Здесь вижу двух озер лазурные равнины, Где парус рыбаря белеет иногда, За ними ряд холмов и нивы полосаты, Вдали рассыпанные хаты, На влажных берегах бродящие стада, Овины дымные и мельницы крилаты; Везде следы довольства и труда».       Замолчала, театрально вскинув голову, и на миг воцарилась стылая тишина. — Красиво, — кивнул Леви. — И бессмысленно. — Это Пушкин, — едва не вскрикнула она, бросая на него взгляд, полный гнева. — А Пушкин прекрасен!       Леви дёрнул плечом. Не волновал его ни Пушкин, ни сопливые помпезные до краёв стихи. Волновал его этот чужой мир, покрытый плотным слоем снега, просторные залы поместья, и в конце концов — эта женщина, сидящая на другом конце стола. — Я бы хотел немного пройтись, — он решительно поднялся. — Ты со мной? — Надо велеть запрягать экипаж. — Я пока ещё умею ходить на своих двух.       Осёкся.       Серые глаза невольно скользнули по трости, задевая чуть кривую ногу княжны. Он-то умеет. — Экипаж так экипаж, — раздражённо выдыхает капрал. — Что ж, — Паулина улыбнулась, но Леви заметил, что её глаза остались холодны, — если вам угодно блуждать пешком, то воля ваша. Мне надо только одеться.       Она стремительно встала. Стул громко заскрипел, отодвинутый от стола. Ударяя тростью о пол, Паулина двинулась к дверям. — Кто обучал тебя манерам? — поинтересовался Леви, хватая её за запястье. Кожа у княжны мягкая, гладкая, как бархат. — Довольно выделываться. Сказал же, могу и в экипаже поездить. Не сахарный.       Поднял взгляд и увидел, как она, остолбенев, глядит перед собой. Пальцы сжаты в кулак, а глаза потемнели от злости. Паулина медленно моргнула и, старательно держа самообладание, повернула голову к нему. — Не будете ли вы так любезны отпустить мою руку? — Пожалуйста.       Она постояла подле него ещё несколько секунд, а затем, глубоко вздохнув, покинула комнату. Даже за закрытой дверью Леви долго слышал эхо ударов её трости.       Тук-тук-тук.

***

      На улице всё завалило белым сверкающим снегом. Он хрустел, как вафли, и блестел на солнце миллиардом драгоценных камней.       Леви, выйдя во двор, тут же огляделся по сторонам. Поместье оказалось ещё больше, чем он предполагал: массивное светло-жёлтое каменное здание в три этажа высотой, длинное, украшенное расписными сводами и монументальными колонами. Впереди выглядывал мрачный голый лес, над которым то и дело парили чёрные птицы.       У крыльца суетился мужичок в полушубке. Расчищал никому не нужную дорогу. Увидя Леви, он неловко замер и пятернёй стащил меховую шапку. — Добрый денёчек, барин. — Я не… — И тебе добрый день, Мишка, — спокойно ответила Паулина, неспешно спускаясь по лестнице. — Как дела у тебя, дорогой? — Да жив, княжна, жив и не хвораю.       Мужичок, отбросив свою лопату, кинулся к ней и, протянув руку, помог спуститься с последней ступеньки. — Видите ли, княжна, как замело-то! — Да. — Паулина пару раз ударила тростью по снегу, словно проверяя его глубину. — Давно такой зимы не бывало. — Да, вы правы-с.       Леви повернул голову, чтобы убедиться в своих догадках.       Оказался прав.       Лицо Паулины, несмотря на милую беседу, было словно восковая маска. Она отрешённо глядела вперёд, чуть улыбаясь уголками губ — спонтанная вежливость дворянки. Он вдруг вспомнил записи в её дневнике, описывающие бал, где она упоминала, что её посчитали хорошенькой. С тех пор, судя по всему, прошло несколько лет, и что же… Леви усмехнулся где-то очень глубоко внутри себя.       Неважно, что случилось.       Он всё равно узнает. — Впереди лес, — сказала Паулина. — Когда снега нет, я, бывало, часто там бродила. Дивное место.       Леви читал об этом.       Она посвящала слишком много строк тому, что любила, — а любила она, право, мало. Но гулять одной по тёмному лесу, ощущая его давление над собой, она, казалось, просто обожала. Вероятно, думал Леви, это было из-за того, что в лесу никто, кроме птиц, не мог углядеть за ней. — Лес идёт от сих мест аж до другой губернии. Прекрасные места, вот увидите. — Уверен, и про него есть стих, — сухо отозвался Леви. — Есть, — легко откликнулась она. — Но мне вспомнился другой: «Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, — И шестикрылый серафим На перепутье мне явился. Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он». — Достаточно, — выдохнул Леви, и пар закружил у его рта. — Не желаю больше слушать. Тебе так нравится напрасно тратить время на всякую чушь, что это уже напрягает.       Паулина вдруг звонко, словно уязвленная, засмеялась. Снег плавно падал на её меховой воротник и таял на нём. — Лучше уж подобная трата времени, чем ваша дремучесть. Вы недурно одеты и умеете вести себя за столом, я это отметила, но в остальном вы — отвратительный варвар, что свалился мне бог знает за какие прегрешения.       Леви усмехнулся, заводя руки за спину. Шагнул ближе к княжне и, наклонившись, шепнул ей: — Были бы вы в моём мире, то что бы остановило меня? Предполагаю, ничего. Поэтому следуйте своему совету — и следите за манерами, княжна.       Она, вскинув брови, обратила взгляд к нему. — А в вашем мире вы бы ударили меня, сударь? Или же мой изъян остановил бы вас?       Это была лёгкая, почти детская ловушка, но оба ответа могли стать роковыми. Леви поморщился. — В моём мире вы бы долго и не прожили, княжна. И, судя по всему, это бы вас обрадовало.