ferro ignique

Долы встречают этого путника прохладным ветерком, безмолвным предупреждением «Возвращайся обратно, чужак!», но все-таки ласковым и нежным солнцем. Мужчина запахивает черную золоченую мантию, ежась от неприветливого ветра, но все же радуется, что это не колючий мороз Убежища или Скайхолда. Отыгрывает свои последние мелодии, отплясывает отведенное ему время горячее лето, и игристо-серая осень на подступах к Тедасу посылает первые признаки своего скорого появления. И даже несмотря на то, как неласковы могут быть земли Орлея к нему спустя столько лет, путник считает, что вернуться сюда все равно было приятно. Путник поднимается на холм, осматривая цветущую – словно забывшую об угасающем лете – долину, силясь рассмотреть ее лучше, четче. Упускать детали нельзя – малейшее движение может быть тем, кого ищет мужчина, с кем так жаждет встречи и с кого попытается стребовать объяснения. Но нигде не замечает путник движения: ни у кристально-чистой реки, ни у скал, ни на полянах у изумрудных лесов. Край, измученный войнами, насытившийся и прельстившийся кровью – всякой, и не только людской, – теперь дышит долгожданной свободой. Не звучит более ни один командирский рог, не раздается скрежет металла о металл, не вспыхивает воздух, наэлектризованный магией и – самое главное – не разрывает могучие небеса проклятый разрыв, оставленный Корифеем. Инквизитор справился. Инквизитор спас мир. Но не успел он насладиться лаврами победителя, как бывшие союзники скрыли маски, показав истинные личины. Нескончаемые требования расформирования Инквизиции – мощной, крепкой, независимой, – страх перед самим Инквизитором – уже мудрым, а не просто смышленым, – и письма, письма, письма… все приводит к одному итогу. И Инквизиция – вместе с ее лидером – канула в лету. Путник усаживается на землю на холме – и когда же он становится настолько небрежным? – и следит за несколькими галлами, пришедшими на водопой к реке. Гордые и грациозные животные с осторожностью поглядывают по сторонам, но – как кажется мужчине – все равно чувствуют себя почти что хозяевами в здешних долине и лесах. И когда среди белых галл появляется еще одна – рыжая, почти что огненная, молодая и сильная, – сердце мужчины пускается в бешеный пляс от глупых, надуманных мыслей. Рыжая галла, прозванная Инквизитором Фалоном, была верным и надежным другом для Лавеллана. Но прошло много лет с последней встречи с Инквизитором, та старая рыжая галла давно уже умерла, а мужчина все так же тешит себя надеждой. Долы – вот его последняя надежда, живущая в сердце, тлеющая в костре, оставшимся после пяти лет беспрестанного молчания и полного исчезновения. Медальон, оставленный Инквизитору на прощание – в разы ужаснее теперь звучит это слово! – мужчиной, наверняка забыт или продан, письма, так и не нашедшие адресата, возвращаются в Минратос, отвергнувший Инквизитора клан Лавеллан молчит, а путник так и не теряет веры в то, что Инквизитор даст о себе когда-нибудь знать. И – о, удача – недалеко от этого места и не так уж давно какой-то эльф у бродячих торговцев искал детали к автоброне – чуде среди современных изобретений. Бросить все дела в магистериуме, в двух словах лишь объяснившись перед всеми, сорваться с места и рвануть к первому попавшемуся кораблю, идущему на южный Тедас, получается слишком легко. Просто тяжесть, давившая на путника более пяти лет, душит старыми отговорками – «слишком много дел, аматус», «без меня никак», – тогда бывшими действительно весомыми и оправданными. Рыжая галла поднимает голову от водопоя и смотрит своими черными глазами-бусинками прямо на путника, сидящего на холме. Взгляд ее– почти осмысленно-понимающий мысли путника, почти сочувствующий – врезается в память мужчины почти столь же сильно, как и последующий за ним крик галлы, примешивающийся к пению птиц в долах. За спиной почти сразу же после этого шуршит одежда, и мужчина, затаив дыхание, нащупывает дрожащими от нетерпения пальцами древко посоха, лежащего на земле подле него. – Ты наследил, Дориан, – раздается за его спиной голос, и маг понимает, как невыносимо безучастно звучит он. – Наломал веток в лесах, вытоптал все тропы, распугал здешних обитателей. И все ради чего? Дориан Павус оборачивается с улыбкой – почти жалкой, но вызванной больше надеждой, чем болезненной любовью – и смотрит на изменившегося Лавеллана долго-долго. Пшеничные волосы за все это время, что они не видятся, становятся еще длиннее, а кожа – и без того бледная – становится почти белой и сухой. В усталых серых глазах Лавеллана Дориан отчаянно ищет радость, хотя бы намек на то, что Арне счастлив его видеть. Под серым плащом Арне скрывает – уже не меч – невероятную худобу, иссушенное тело, и Дориан не на шутку пугается: не болен ли бывший Инквизитор? – Ты наконец-то дал о себе знать, аматус, – говорит Дориан. – Спустя столько времени. Арне заметно хмурится – обращение ему не по душе, – и маг почти задыхается от негодования. Хочется ударить по этой пустой голове, выпустить накопившуюся на него злость и высказать все, что не мог передать медальон в полной мере. А еще хочется стиснуть в объятиях тонкую фигуру эльфа, прижать так сильно, чтобы, наконец, поверить, что это не очередной мираж или сон. И хочется дышать его присутствием, зарываться носом в светлые волосы и шептать сладко-сладко о том, как сильно скучал и ненавидел за молчание. Эльф переминается с ноги на ногу, а затем присаживается около Дориана – на расстоянии, чтобы ненароком не прикоснуться к магу. Он снимает перчатки из оленьей кожи и демонстрирует Дориану две руки – одну механическую и вторую теплую. Чтобы найти замену его утраченной руке произошло невиданное: Варрик и Лелиана объединились, отыскали мастера в глубинах Тедаса и выторговали за умеренную цену и длинные речи о герое, спасшем этот мир дважды. Механическая автоброня на теле Арне кажется чужой, а когда тот показательно шевелит пальцами – чем-то невероятно смешным. Много лет назад – только-только осознав, что болен любовью по отношению к молодому Инквизитору – Дориан впервые в жизни готов был признать, что в мире почти есть кто-то лучше него самого, как тут же Лавеллан теряется, опускает руки и сдается в самом конце своего пути. «Этому миру больше не нужен Инквизитор, – говорил Арне тогда. – Даже Варрик говорил, что разорванным небесам нужно чудо, а не герой». Дориан считал Арне тем самым чудом, необходимым всему Тедасу, надеждой, способной вести сквозь мрак. И порой магу даже удавалось забыть, что Лавеллан всего лишь обычный эльф, просто попавший в центр событий из-за стечения обстоятельств. Его превозносили, вспоминали в минуты отчаяния и искали защиты под его крылом, словно бы этот долиец и вправду был одарен божественной силой. – Детали, которые я искал, привели тебя ко мне, – вздыхает эльф, которого когда-то звали Вестником Андрасте. – Не думал, что так получится. Лавеллан кажется настолько безучастным к его присутствию, что Дориану хочется хорошенько его встряхнуть, сказать, чтобы Арне посмотрел на него, а не вел себя так, будто между ними никогда ничего не было. Бывший Инквизитор поднимает свои серые – почти мертвые – глаза на мага только тогда, когда магистр протягивает небольшой сверток и произносит: – Детали, что ты искал. – Благодарю, – сухо роняет Арне и принимает сверток, почти сразу же раскручивая его. – Ты будешь делать это прямо здесь? – интересуется маг, наблюдая, как эльф перебирает детали. – Почему нет? Они не виделись много лет, но слова, что собрались, стеклись за это время, улетучиваются в мгновение ока. У Дориана пересыхает в горле, и даже простой вопрос «Как ты жил все это время?» не желает сорваться с его губ. Он лишь с интересом и некоторым трепетом – чувства не угасли, не ушли – наблюдает за склонившимся над своей механической рукой долийцем. У Арне все такие же глубокие морщины на лбу от вечной хмурости и мешки под глазами от недосыпания, а еще сухие-сухие бледные – словно бы обескровленные – губы и появившиеся тонкие паутинки морщинок у уголков глаз. – У тебя есть время ровно до тех пор, пока я заменяю в ней детали, – произносит Арне, даже не глядя на Дориана. – Ты больше не носишь медальон, – Дориан и сам не понимает, спрашивает он или констатирует факт. – Не ношу, – соглашается Лавеллан, немного погодя. – Мы искали тебя, – говорит Дориан. – Тебя искал весь мир! Я искал тебя! – Мне жаль, – устало выдыхает Лавеллан, словно до этого произнес эти слова сотни, тысячи раз. – Но так гораздо лучше. Роль отшельника у меня выходит лучше играть, чем героя. – А обо мне ты подумал? – кривится Дориан. – О том, что я почувствую, когда ты просто исчезнешь? Я ведь даже не знал, жив ты или нет! – Я думал о тебе, когда провожал на корабль в Тевинтер, – резко огрызается Арне, и Дориан чувствует, что лед все-таки двинулся. – Когда каждую чертову ночь брал в руки треклятый медальон, когда шептал тебе «Ma vhenan» и верил, что обязательно вернешься! Я думал, что могу быть сильнее, но… – Я звал тебя с собой, но… – …Инквизитору и эльфу не стоило находиться рядом с магистром, в Тевинтере. Знаю, – рычит Лавеллан, обращая взор серых глаз к Дориану. – Я устал просто ждать, Дориан. Устал надеяться на кого-то, кроме себя. Дориан цепляется за этот взгляд, старается не разорвать зрительный контакт, вырвать через него у Арне больше признаний, откровений, терзавших его душу так долго. Лавеллан держал, копил, боялся, но терпел и поддерживал Дориана ровно настолько, насколько хватило его отчаянной – и, наверное, отчасти бессмысленной – веры в возвращение Дориан. – Скажи мне только одну вещь, – произносит Дориан. – Почему шпионы Лелианы не могли найти тебя так долго? Арне отводит глаза, возвращаясь к починке руки, приближаясь к завершению. Он сгибает и разгибает пальцы, пытаясь избавиться от неприятного скрежета и скрипения, раскручивает и снова закручивает металлические суставы. И Дориан по этому молчанию, резкой смене крика и открытости на молчание и замкнутость кое-что понимает. – Это ты ее попросил, да? – высказывает догадку Дориан, надеясь, что это неправда. Но молчание Арне служит ему ответом. – Я мог бы догадаться, что Лелиана меня обманывает, – смеется Дориан, закрывая лицо ладонями. – Какой же я дурак. – В Тевинтере для Инквизитора места нет, – отрезает Арне и поворачивается к Дориан, откладывая в сторону инструменты, – даже если там будешь ты. Глаза у Арне не холодные теперь, а словно бы слегка оттаявшие. Он сам тянется к губам Дориана, словно в забытьи припадает к ним в горьком поцелуе – таком, словно не было этих долгих лет разлуки, обвинений и недопониманий – и зарывается пальцами теплой руки в отросшие волосы Дориана. А Дориан теряет голову в очередной раз, и это как последний симптом его болезни: от своего помешательства на Лавеллане он готов простить ему что угодно. Легкие обжигает от недостатка кислорода, но Дориану кажется, что стоит оторваться от губ Лавеллана, как все растает как прекрасный сон, что он снова окажется в Минратосе. Но руки Арне на его плечах – одна тяжелая и обжигающе-горячая вторая, – близость худого истонченного тела вселяют уверенность в то, что уж этот Лавеллан точно настоящий. – В Тевинтере для Инквизитора места нет, – повторяет упрямец Лавеллан сдавленно, тихо, словно бы неуверенно. – Я закончил. Он поднимается, стараясь не смотреть Дориану в глаза, но пытаясь сказать, что разговор окончен и Дориан больше не должен искать встречи. Он это понимает, но мириться с этим не желает. – Если не для Инквизитора, то как насчет Арне, просто Арне? – кричит Дориан вдогонку. Вестник оборачивается, и губы мага трогает легкая улыбка, потому что сам Арне тоже улыбается. Рука нашаривает на груди медальон – тот самый, что связывал его с Лавелланом – и крепко сжимает, словно бы он может исчезнуть в мгновение ока. Дориан не ждет слов Арне о том, как тот нуждается в Дориане, что он смертельно скучал и даже сам позволил узнать Дориану о местонахождении странствующего долийца. Ему хватает взгляда серых глаз и этой улыбки, напоминающих о времени, проведенном в Скайхолде. – Прощай… ma vhenan, – произносит Лавеллан. И Дориан больше чем уверен, что Арне всегда будет ждать его.