ferro ignique

Дориан легко сходится с Тревельяном, потому что именно он первым в Убежище догадывается, рассматривает его секрет и совсем не чурается после этого. Странные разговоры и вопросы не такая уж и большая плата за то, что можно быть собой и не притворяться кем-то другим. – Бык любит рыженьких, – однажды заговаривает слегка набравшийся Тревельян, – а тебе какие нравятся? В полупустом кабаке их внимательно слушают, и Дориан дивится тому, что даже разорванные небеса не удерживает людей от лишнего любопытства. Конец света концом света, а сплетни по расписанию. – Создатель, – фыркает Дориан, – я же не зверушку к одежде подбираю. Тревельян хохочет во всю глотку, порывается поделиться этой шуткой, но вовремя вспоминает о том, что якобы ничего не знает о Дориане Павусе, загадочном тевинтерском маге, непонятно зачем присоединившимся к Инквизиции. – Ладно, а тот тевинтерец, сын Алексиуса? – Тревельян даже наклоняется правдоподобно, будто действительно чешет ногу, а не шепчет что-то, предназначенное только для ушей его компаньона. – Феликс? А что он? – Вы?.. – многозначительно кивает Тревельян, и Дориан состраивает лицо, будто бы показывает «Создатель, конечно нет». – Но это не значит, что тебе не хотелось, – ухмыляется Тревельян. Дориан многозначительно улыбается и поднимает эль – дешевое, безвкусное, но доступное в Создателем забытом Убежище – для следующего тоста. Тревельян выглядит удивительно счастливым, когда полностью владеет ситуацией, нет каких-то недомолвок и когда чувствует, что собеседник перед ним искренен. – Ну хорошо, а теперь главный вопрос, – произносит Тревельян. – Инквизитор Тревельян или инквизитор Лавеллан? И Дориан задумывается. …Когда из Тени выбираются двое, мир, кажется, и не надеется на тонкого Лавеллана, скрывающегося за широкой спиной Тревельяна. В серых глазах долийца неподдельный ужас, полное непонимание ситуации и обреченность, в то время как Максвелл лучится уверенностью и целеустремленностью – вот, кто на самом деле готов повести Инквизицию, вот, кто готов к спасению этого мира. Тревельян обещает, что сделает для спасения мира все, что потребуется, станет олицетворением надежды, неугасающей и живущей. Лавеллан отмалчивается, лишь смотря по сторонам диким, загнанным зверем, а затем под внимательными и ожидающими взглядами Кассандры и Леллианы выдавливает из себя что-то похожее на «Разве у меня есть выбор?». Дориан сразу же примечает неловкого молчаливого Лавеллана, старающегося не привлекать к себе больше внимания, чем необходимо долийцу и всегда прячущегося в тени Тревельяна. Максвелл вокруг себя собирает толпу воздыхателей, почитателей – всех тех, кто жадно подхватывает его слова, уповает на него. А Арне в свою очередь молчит, утешительных и громких речей из него не вытянуть. И Дориана это даже забавляет: два Инквизитора, в корне отличающиеся друг от друга, несмотря на все неплохо ладят и даже почти не ссорятся. Когда Дориан Павус присоединяется к Инквизиции – нагло заявляет, что остается, – его встречает ухмыляющееся лицо Тревельяна и слова: – Я рад, что ты решил остаться. Он жмет Максвеллу руку – крепкую, сильную, теплую, – улыбается ему загадочно, предвкушая свершение великих дел и косится в сторону сконфуженного молчаливого Лавеллана, словно бы ожидая от него каких-то слов. Но Арне отводит глаза в сторону, а потом под расспросы Жозефины и Лелианы старается как можно незаметнее выскользнуть из ставки командования. Это становится первым разом, когда Лавеллан убегает от ответа. И Дориан почему-то думает, что его присутствие для него нежелательно, хоть тот и не скажет этого. В Убежище холодно, неуютно, но – главное – пока что безопасно. Дориан находит здесь себе свой уголок, в котором коротает дни за немногочисленными книгами, прихваченными из Империи, и ждет своего часа, когда Максвелл или Арне позовут его с собой. Но ни Тревельян, ни Лавеллан не злоупотребляют его помощью, предпочитая сложившееся уже и сработавшиеся команды. Максвелл, кажется, находит подход к каждому, любому он готов стать добрым другом. Но Тревельян особенно крепко сдруживается с Варриком – отчего-то гном постоянно твердит, что Максвелл похож на его старого друга из Вольной марки, – взбалмошной Сэрой и Железным Быком, и путешествия с этой командой откладывают на Павуса свой отпечаток: специфический юмор команды забыть достаточно сложно. Сложно сказать, с кем по-настоящему сближается Лавеллан. Дориану удается наблюдать его чаще, чем Тревельяна, ведь долиец много времени проводит подле Соласа, странного мага, любящего Тень. Арне способен долгие часы тратить на эти беседы, слушать длинные рассказы о Тени, о путешествиях по ней и всяких других удивительных вещах, которые Лавеллану не удастся никогда увидеть. Дориана заинтересовывает это задумчивое выражение лица, эта погруженность в собственные никому неведомые мысли и, сам того не замечая, он начинает все чаще смотреть в сторону Арне. Это интересно тайком следить за неловким Лавелланом, а потом сидеть и выпивать в компании Тревельяна, вечно смеющегося, отважного и прозорливого, несмотря на всю эту напускную легкомысленность. Они настолько разные, что Дориан, частенько задумывающийся о том, почему у этих двоих не происходит ссор, наконец-то догадывается. Их непохожие характеры, дополняющие друг друга, сосредотачивают в себе и выставляют на первый план лучшие из их качеств: уступчивость и рассудительность. И Дориан очень надеется на рассудительность Максвелла, когда в один из вечеров просит взять его с собой во Внутренние земли – он слишком давно не покидал Убежища, еще ночь и Дориан точно свихнется в этом собачьем холоде. Но Тревельян пожимает плечами, искренне просит прощения и советует попросить об этом Арне. – Мне как раз нужен был Солас для того, чтобы разобраться с кое-какими эльфийскими артефактами, – добавляет Тревельян. – Так что в его команде не будет мага. – А почему во Внутренние земли отправляешься тогда ты, а не инквизитор Лавеллан? Это же вроде эльфийские артефакты. – Спроси сам его, – ухмыляется Максвелл и хлопает Дориана по плечу на прощание. Лавеллан, если не находится в компании Соласа, долго и усердно точит, чистит свой меч, готовится и настраивается на очередную битву, в которую толкает его случай и в которой полагается в основном на себя, и оттого Дориан решает сразу направиться к кузнецу. Но привычное место Лавеллана возле Блекволла пустует, кузнец отмахивается от него, просит не мешать работать, а сам Серый Страж говорит, что не обратил внимания на то, куда ушел Арне. – Но я думаю, что он опять гуляет по лесу, – высказывает предположение Блекволл. – Он говорит, что это его успокаивает. Дориана совсем не радует перспектива прогулки по лесу – в Морозных горах особенно холодно, а стены Убежища хоть как-то защищают от сильного ветра, к тому же по этим проклятым сугробам было невозможно ходить, не утопая в снегу по колено. Но Дориан обреченно вздыхает, натягивает поудобнее меховой плащ и свои лучшие перчатки из оленьей кожи и отправляется на поиски Лавеллана. Дориан плохой следопыт, но Лавеллан слишком небрежен в Убежище и оставляет за собой много следов – оборванные кусты эльфийского корня и хлебные крошки для птиц. Идя по этому следу Дориан в скором времени находит и глубокие следы маленьких ног Лавеллана, и удивляется только тому, что до этого не заметил их. Арне он находит сидящим на огромном валуне и наблюдающим за дикими друффало. Если он и замечает Дориана, то не показывает этого до тех пор, пока тот не делает неосторожную попытку взобраться на валун и присоединиться к Лавеллану. Арне сразу же дергается в сторону, подскакивает и пытается сбежать, но Дориан вовремя вскрикивает: – Я настолько привлекателен, что проще сбежать, чем слепнуть в лучах моего великолепия? Арне в который раз молчит, оставляет не первый вопрос без ответа, смотрит на него настороженно, насупившись, и Дориан, кряхтя от тщетных попыток подняться и в конце концов оставляя их, просто смотрит на него снизу вверх, на такого странно-неловкого, неприспособленного к такому вниманию к своей персоне и совсем не похожего на Тревельяна. – Может, поможете? – наконец, делает попытку Дориан. Лавеллан мечется, кусает губы, не зная, что делать – и наверняка больше склоняется к варианту бегства, – но в итоге протягивает тонкую ладонь без перчаток. Лавеллан создает впечатление слабого и ненадежного, но сила, с которой Арне подтягивает его наверх, заставляет Дориана изумиться и пересмотреть свое предвзятое отношение к его физическим показателям. Дориан усаживается на ледяной камень совсем рядом у того места, где минуту назад сидел Лавеллан, и хлопает рядом с собой, приглашая все еще стоящего Арне присаживаться. – Тебе что-то нужно? – спрашивает Лавеллан настороженно. – Я не могу просто искать компании инквизитора Лавеллана? Вы оскорбляете меня в лучших чувствах. – Дориан снова изумляется, Арне оказывается не так глуп, как кажется. Уши у Лавеллана заметно краснеют, и он выдавливает из себя неловкое «Прости, Дориан». – Здесь кошмарно холодно, что Вы здесь делаете? – Дориан уводит разговор в сторону, боясь почему-то показаться в глазах Лавеллана настырным и расчетливым. – Отдыхаю, – бормочет Лавеллан, пряча лицо в своем шарфе. – От суеты и многолюдности Убежища? – спрашивает Дориан, и едва заметный кивок служит ему ответом. – Они достаточно надоедливы, эти люди, да? – пытается шутить Дориан. – Но сегодня своим присутствием Вам будет надоедать только лучший из лучших. Лавеллан смущается в его присутствии, и Дориан тянет беседу как только может, чтобы сгладить напряжение между ними, но выходит совсем не так, как хочется. Арне отвечает односложно, лаконично на любой вопрос Дориана, не спешит задавать вопросов и даже не смотрит в его сторону. Но Дориан все понимает: он вторгается в личное убежище Лавеллана – «убежище от Убежища», – беспринципно остается в нем и пытается быть ему другом, хотя до этого они обмениваются всего несколькими фразами. Кто угодно был бы сконфуженным в такой ситуации. Однако ему удается разглядеть в этом почти свободном от Инквизиции Лавеллане новые черты: вместо закрытости и дикости долийского эльфа – смущение и любовь к свободе, вместо грубости и холодности – неловкость и неосторожность фраз, а вместо слабости, приписываемой ему, – необычайная сила и твердость. «Среди людей он совершенно другой», – думается Дориану, и он почти жалеет до этого так мало проводил времени в обществе Инквизитора. Попросить Лавеллана об услуге у него не получается – Дориану кажется, что это может зацепить Арне или обидеть, а терять то хрупкое подобие доверия, что могло бы установится между ними, совершенно не хочется. Оттого Дориан, ничуть не жалея, совсем неизящно сползает с валуна, когда солнце опасно клонится к горизонту, ведь тогда в темноте он рискует не найти дорогу назад в Убежище. – Вы остаетесь? – изумляется Дориан, и снова он получает молчаливый ответ – смущенную улыбку – Лавеллана. – Но вечером здесь еще холоднее. Дориан хмурится – все-таки в некоторых вещах Лавеллан слишком беспечен – и, ничего не слушая, стягивает свои перчатки и протягивает Арне. – От сердца отрываю, – ворчливо произносит он, – и даже не думайте отказываться. Я все равно возвращаюсь в тепло и уют, если так можно сказать. Лавеллан принимает скромный дар из его рук как будто собирается не согреть руки, а любоваться им. – Спасибо, – бормочет Лавеллан, а затем уже в спину Дориану кричит: – Дориан!.. завтра я отправляюсь на вылазку и… я думал попросить леди Вивьен, но… может быть, ты согласишься? Дориан опешивает, но быстро справляется с удивлением – все складывается как нельзя лучше – и отвечает: – С превеликим удовольствием, инквизитор Лавеллан. Даже если это Штормовой берег. – Это Штормовой берег, – произносит Лавеллан. – Ну что ж, я все равно согласен. И среди Морозных гор улыбка на лице Лавеллана расцветает краше всяких цветов. – Дориан, ты еще здесь? – усмехается Максвелл, щелкая пальцами. – Что так задумался? – Леди Монтилье не одобрит таких вопросов, – тянет Дориан, прекрасно зная о симпатиях друга. …В Штормовом берегу до лагеря Инквизиции Дориан шлепает по свежей размокшей грязи и горько сетует на противный мелкий дождь, но старается, чтобы это не дошло до ушей Лавеллана. Дориана до нервной дрожи пробирает от сырости и потому в лагере его не заботит ничего, кроме горячего чая, костра и теплых одеял, ожидающих его в палатке. Только согревшись как следует он выползает из своего укрытия от ужасной погоды и, не найдя взглядом Лавеллана, пристает с расспросами к хмурой Кассандре – та тоже не в восторге от погоды. – Он ушел, – коротко отвечает она, не отрывая взгляда от изучения карты. – Как ушел? Куда? – Он всегда уходит на холм, когда Соласа нет, – вставляет Блекволл. – Говорит, что так настраивается. – И вас это не волнует? – Дориан даже не знает, злит или удивляет его эта ситуация. – С ним все будет в порядке, – отчеканивает Кассандра и одним взглядом дает понять, что от карты ее отвлекать больше не стоит. А Дориан, ругаясь себе под нос, по слизкой грязи вопреки всему поднимается вслед за Лавелланом на холм, поросший кустарниками, мхами и широколиственными молодыми деревьями. Найти Лавеллана здесь оказывается гораздо сложнее, чем в Морозных горах, но Дориан, побродив немного по буреломам, колючим кустам и несколько раз подскользнувшись на мокрой траве и мягкой грязи, все же находит Лавеллана, приникшим к земле. Он предполагает самое страшное, когда бросается к нему – такому тонкому и неуверенному в себе, но сильному и по-своему твердому – и трясущимися руками подтягивает его к себе за плечи. Дориан бегло осматривает его, не замечает следов крови и почти спокойно выдыхает, а успокаивается только тогда, когда Лавеллан, едва-едва перебирая языком, лопочет: – Что ты здесь делаешь, Дориан? – Это Вы что здесь делаете, милорд?! – вскрикивает Дориан, по мере отряхивая его от грязи, избавляясь от листвы и травы в светлых волосах. – А если бы нагрянули венатори? – Мне казалось, что вы с Максвеллом разобрались с ними. – Я сказал первое, что пришло в голову, – бросает Дориан. – Мне казалось, что во врагах Инквизиция не испытывает недостатка. Лавеллан улыбается краешком губ, а Дориан, слишком озлобленный, только и упрекает его: – Вы улыбаетесь, Кассандра с Блекволлом совершенно не обращают внимания на эту ситуацию, а мне что прикажите делать, если такое действительно произойдет? О, ничего страшного, у нас есть еще один Инквизитор под боком. Это задевает Лавеллана – Дориан даже прикусывает язык, потому что знает, что наговорил лишнего. Вот она, его больная тема, его слабое место, из-за которого он ищет уединения, где он предпринимает попытки самому настроиться, справиться с этим. Но у Лавеллана не получается – слишком тяжелое бремя, слишком мало тех, с кем он мог бы поделиться с этим. Он отталкивает всех своей молчаливостью, кажущейся на первый взгляд недружелюбностью, и – чего греха таить – Дориан и сам его таким считал. – Я не это хотел сказать, – мямлит Дориан, неуверенно касаясь плеча Лавеллана, ожидая, что тот сбросит его руку, но этого не происходит. – Знаю. Я не дурак и понимаю, о чем шепчутся в Убежище. И не только там. – Не говорите так, – хмурится Дориан, боясь, что в этом разговоре может всплыть «лучше бы я погиб на Конклаве», потому что иногда слышал это от Тревельяна, порядком набравшегося и признающегося, что боится будущего. – Ну же, поднимайтесь. Не стоит здесь сидеть в одиночку. Я Вас уверяю, есть и более изящные способы показать, что Вам неприятно мое общество. – Что? Нет, нет, Дориан, я не избегаю тебя, – ужасается Лавеллан, принимая помощь Дориан и поднимаясь. – Знаю. Просто пытался пошутить. Неудачно, – отвечает Дориан и немного нервозно смеется оттого, что не знает, что делать дальше. – За попытку спасти мир Вас никто не осудит. Вы не какой-то образцовый герой, Вы просто… Вы. Скольким людям помогла Инквизиция? И ведь это только начало. – Но у Максвелла… – Есть и свои недостатки, – убеждает его Дориан. – Идеальных не бывает. А если бы и были, их бы все ненавидели. Ну, за исключением меня. Я ведь такой душка, правда? – Дориан улыбается и даже помигивает. – Быть вторым не означает быть плохим. Это значит, что есть кто-то на кого можно положиться. Тонкие замерзшие пальцы Лавеллана находят чужую руку на плече, и, глядя в темные глаза Дориана, Арне шепчет: – Но я действительно боюсь не справиться с этим. У Дориана щемит сердце – боязнь не оправдать чьи-то ожиданий ему знакома больше, чем кому-либо, – и он вспоминает все свои занятия в Тевинтере, когда в детстве изо всех сил пытался сделать так, чтобы отец им гордился. Он с огромным усилием преодолевает, заглушает в себе порыв нежности, требующий потрепать Лавеллана по светлым волосам и прижать себе в крепком-крепком объятии. – Все боятся совершить ошибку, в этом нет ничего зазорного, – отвечает Дориан не сдерживается, когда в таком легком дружеском жесте приобнимает Лавеллана за плечи. – А теперь пора возвращаться в лагерь, милорд Инквизитор. – Арне. – Что? – не совсем понимает Дориан. – Зови меня по имени, – уточняет он. – Арне. – Хорошо, – отвечает Дориан и добавляет, словно смакуя и пробуя имя на вкус: – Арне. Штормовой берег впервые не кажется таким промозглым. – До-о-о-ориан, ну все-таки, кто? – упрашивает Максвелл. – Не скажу, – улыбается Дориан, поднимаясь с места. – Мне пора. Завтра с Арне отправляемся на Священные равнины. Дориан надолго задумывается над вопросом Тревельяна, но ответ, наверное, знает давно.