ferro ignique

Навещать Инквизитора Лавеллана в лесу у Убежища становится для Дориана почти что традицией. Он всегда знает, где искать второго Инквизитора, если его нет в лагере, и абсолютно точно уверен, что тот не будет против общества Дориана. Сами собой запоминаются глупые привычки Лавеллана, и Дориан уже не удивляется, что тот вечно оставляет перчатки где-нибудь в лагере, шаркает по снегу на прогулках по лесу, хмурит лоб в задумчивости. Его даже немного забавит, как раскрывается от общения с ним Арне, как перестает быть таким зажатым, диким, как перестает казаться кем-то другим, боясь не понравиться кому-то. Дориан разглядывает в нем задумчивость, сдержанность, которые и вправду пугали бы половину отряда. Его холодность, нелюбовь к озвучиванию собственных мыслей и переживание проблем в самом себе, как ни странно, не отталкивают Дориана. Наоборот, это притягивает – словно он один из немногих посвященных в узкий круг общения малообщительного Инквизитора Лавеллана. В тот день он находит Арне сидящим на все том же неизменном валуне в окружении блуждающих неподалеку друффало и замечает подле него небольшую деревянную статуэтку. Он ловко взбирается на валун – с каждым разом проделывать это все проще – и усаживается рядом с Лавелланом как и обычно. – Как Западный предел? – интересуется Лавеллан, наблюдая за друффало, а Дориан не сводит глаз со странной кривой статуэтки. – Как всегда, – отмахивается Дориан, взяв в руки статуэтку, – скучно, однообразно и слишком много ветра. Что это? – Это волк, – с некоторым смущением отвечает Лавеллан и сразу же забирает его из рук Дориана. – Блекволл меня научил резьбе по дереву. – И зачем он тебе? – Это… оберег. Мы верим, что статуи Фен’Харела отводят злых духов, поэтому я выставляю их по периметру лагеря. Но почему-то кто-то их постоянно убирает. – Интересно, – задумчиво тянет Дориан, но сразу же забывает эту мысль. – Как Штормовой берег? – Дождливо, сыро и слишком много красных храмовников, – произносит Лавеллан, поежившись словно бы от воспоминаний. – Ничего нового. Дориан пытается выудить из глубин сознания тему для разговора, но слова будто бы застревают в горле, не хотят быть произнесенными из-за того, что тема может не заинтересовать Инквизитора. До безумия не хочется молчать, не хочется сидеть в тишине – пусть и мягкой, не тревожной, – и Дориан силится найти хоть что-нибудь, о чем можно завязать беседу. Но Лавеллан – похоже, и сам испытывающий отчаянное желание чем-нибудь поделиться с Дорианом – сам заговаривает: – А впрочем, мы нашли еще один артефакт Серых Стражей. – Вероятно, Блекволл был счастлив? – Да, – коротко отвечает Лавеллан. – Думаю, да. И снова это молчание – немного неловкое, чуть смущающее, потому что слишком комфортное, – которое прерывает порыв Арне забрать из рук Дориана несчастного волка, криво и неумело вырезанного из дерева. Инквизитор тянется за ней к Дориану, а тот лишь шутливо заводит руку вверх, незло смеясь над потугами тянущегося за ней Лавеллана. В какой-то момент Арне оказывается слишком – непозволительно, сбивающе с мыслей – близко к лицу Дориана, да так, что он чувствует на своем лице горячее дыхание Лавеллана, видит на бледном лице каждую морщинку, каждый тонкий шрамик и продолговатые полосы черного валласлина. Дориан невольно засматривается на эту несовершенную красоту хмурого и немного раздраженного лица и не сразу замечает, что взгляд Лавеллана падает на его собственное лицо и изучает долго, внимательно. Это становится опасным, когда серые глаза Арне цепляются за приоткрытые губы Дориана – уже после того, как сам Дориан уже мысленно выцеловал тонкие и крепко сжатые губы Лавеллана. Дориан не знает, кто из них придвигается первым, кто первым решает нарушить этот момент, но знает, что отчаянно хочет утянуть Лавеллана в безумный поцелуй, о котором наверняка они оба будут сожалеть. Но крик друффало – чертов друффало – нарушает этот момент, словно бы будит опьяненных им Лавеллана и Дориана. В глазах Арне Дориан находит слабое осознание ситуации, и понимает, что момент упущен. Арне дергается назад, Дориан смущенно тупит взгляд, изучая собственные следы на снегу, и почему-то боится нарушить молчание. – Скоро мы с Максвеллом отправимся закрывать большой разрыв, – говорит Арне на отдаленную тему, и Дориан думает о неловкости момента, о его спонтанности и явной ненужности Лавеллану. – Прекрасно, – как можно спокойнее отвечает Дориан. – Значит, в скором времени будет одной проблемой меньше. Он мельком смотрит на Лавеллана, ловит его слабую улыбку и бережно сохраняет в своей памяти вместе с воспоминанием о несостоявшемся поцелуе, о котором не говорит даже Тревельяну.

***

Дориан действительно думает, что после закрытия разрыва у Инквизиции будет одной проблемой меньше, но совсем не ожидает того, что из-за кулис выступит виновник всего произошедшего. Целая армия красных храмовников, штурмующих неподготовленное к таким атакам Убежище, встречает сопротивление всей мощи Инквизиции – всей да недостаточной, чтобы справиться с этим чертовым драконом, в мгновение ока сжигающего требушеты и солдат. Дориан не знает, сколько сможет продержаться Убежище. Дориан не знает, сколько уже погибло и сколько погибнет. Но знает, что блеск в глазах Инквизитора Лавеллана совсем недобрый, когда тот слышит о потайном ходе, через который можно увести людей. «Нет, он не сделает этого, – думается Дориану. – Максвелл не позволит этому случиться». Но Лавеллан – слишком упрямый, твердый в своем решении и непоколебимый – смотрит на Тревельяна, одним взглядом давая понять, что выбора нет и что он не отступит, не даст погибнуть Тревельяну. Тревельян злится, гневается и не находит места себе, вышагивая Церковь по периметру, пытаясь найти более рациональное решение, а не простое жертвование собой. – Это самоубийство, Арне! – восклицает Тревельян, а Дориан искренне поддерживает его крик, надеется, что именно он вобьет в Лавеллана здравый смысл. – Максвелл, ты и сам хорошо понимаешь, что другого выхода нет, – спокойно и холодно произносит Арне, останавливая Тревельяна и с силой стискивая его плечи. – Я останусь здесь и задержу Корифея, а ты уведи всех, уведи и… – Лавеллан крепче сжимает плечи Тревельяна. – Возглавь Инквизицию, твою Инквизицию. Тревельян обнимает Лавеллана крепко, почти до хруста костей, а Дориан, смотрящий на лицо Лавеллана – как всегда хмурое, решительное, мрачное, – хочет закричать о том, что все не может так кончится. Но даже не видя лица Тревельяна, Дориан абсолютно уверен в том, что сейчас написано на нем: беспомощность, неспособность помочь. Тревельян слишком привыкает к доле героя, слишком вживается в этот образ, что забывает, что иногда даже герои не могут спасти всех. – Ты всегда будешь мне братом, – бормочет Тревельян на ухо Лавеллану, а тот улыбается – немного вымучено, но счастливо. – Вы уже давно мой клан, – отвечает он. – И я сделаю все, чтобы защитить вас. Он чувствует взгляд Арне на себе, но, встречаясь с ним взглядом, не находит сил высказать обиду и злость ему в лицо. Он не прощается с Лавелланом, ни слова не говорит напоследок и не желает даже слушать его – о чем потом жалеет, бредя по темному сырому переходу под Убежищем, – только ощущает тяжелый взгляд и Лавеллана, и Тревельяна. – Я должен был хотя бы попытаться его остановить, – говорит сам себе под нос Дориан, замерзший и окоченевший из-за неприветливого ветра гор, но прекрасно понимающий, что другого выхода не было. Он мысленно пытается проститься с Лавелланом, молчаливо следуя за другим Вестником, пытающимся хотя бы вытащить из разрушенного Убежища как можно больше выживших. Тревельян рвется вперед – в будущее, в новое начало, – но постоянно оглядывается назад, словно бы надеется, что худосочная фигура Лавеллана покажется среди бушующей бури. Внешне Тревельян кажется смиренным, принявшим жестокую реальность, но, когда в самом хвосте колоны спасающихся слышатся восторженные крики о том, что Инквизитор Лавеллан возвращается, Максвелл со всех ног бросается ему навстречу. Он крепко обнимает Арне, ледяного, измученного и израненного, что-то невнятно бормочет, а потом расступается, чтобы дать посмотреть на вернувшегося с того света Лавеллана. Дориан с тенью улыбки на лице наблюдает за этим, неуверенный в том, что может рассчитывать на приветствие, раз они так холодно расстались, но Лавеллан в полубессознательном состоянии сам находит его взглядом и обнимает крепко-крепко. Он жмется к Дориану всем своим ледяным телом, зарываясь носом в его теплый шерстяной плащ у изгиба шеи, и тихо-тихо говорит ему на ухо: – Наконец-то. Лавеллан обмякает у него в руках, и Дориан так и не узнает, что же значило это таинственное «наконец-то» и передает Арне в заботливые руки выживших целителей.