Оставив Аконита, погруженного в сон забвения, на жесткой кровати, Няня Плам и Седрик вышли из его темной комнаты на холодную лестницу.
— Плам, скажи, почему Аконит не должен был знать о том, что скрыто за подвальной дверью, и что это за странное заклинание? Я так и не понял его предназначение, даже после перевода строк из той древней книги заклинаний. — Спросил Седрик, смахнув свои растрепавшиеся огненные локоны со лба. Плам перевела дыхание, отошла от небольшого стресса, и ответила: — Понимаешь, Седрик, дело в том, что отец короля Вектора вел борьбу против смешения кровей наших рас. Эльфы и феи тогда не должны были быть вместе, как супружеская пара, не должны были создавать семьи… А Вектор отменил эти жестокие правила, когда взошел на престол. Мудрый эльф с недоумением посмотрел на напарницу и снова спросил, уже всплеснув руками: — Ну так и что тут такого-то? Мы же все об этом и так знаем! Плам вздохнула и продолжила: — Аконита принесла семья странников, обещая всем спасение от чумы при помощи яда их сына. Фея-мать, отдавая Аконита стражникам, произнесла заклинание, после чего малыш все забыл. А стражники запомнили это заклинание и рассказали придворному магу, который и внес его в королевскую книгу особых заклинаний. А вот хорошего применения яду не нашли — только добивали им тех, кто мучился от симптомов чумы, смешивая аконитовую отраву с другими ядами, чтобы больные умирали мгновенно. Еще его применяли на допросах во время эльфийских инквизиций, чтоб усилить и продлить мучения приговоренных. Уже будучи подростком, любимец Вектора присутствовал на всех казнях и допросах, приходил в лечебницу к безнадежным, и не знал о том, что его яд может еще и исцелять, если суметь приготовить из него лекарство. Чума-то закончилась потом, а вот нашего чудака оставили — принц Вектор так привязался к нему, что считал его названным братом, а самому Акониту было тяжело от своего предназначения в королевстве. Вот сейчас у него закончилось терпение и он, возможно, узнал лишнее, потому мы погрузили его в забвение — он проснется и ничего не вспомнит. Королевской чете выгодно держать его не как целителя, а как живое орудие. Седрик выслушал Плам, и о чем-то задумался, прижавшись спиной к холодной каменной стене. За оком уже светлело небо. Все ночные звуки затихли, а петух еще не прокукарекал. Только едва слышимый шелест трав и цветов, колыхаемых теплым весенним ветерком. Тишина… — Слушай, а если он узнал что это за опасная магия заточена за дверью?.. — Вполголоса спросил Мудрый эльф, не отрывая взора от сонного луга за окном. Фея устало зевнула и, с раздражением проговорила: — Ох, ну ты и зануда! Все уже давно знают, что там заточена мощная магическая сила, а получаем мы ее от мертвых фей. Вот казнили придворную фею, убило ее ядом или еще что… Не пропадать же ее магии? Крылья и волосы ты сам им отрезал, бросая в дробилку вместе с палочками, кости тоже, а тело сжигается дотла. Ну чего ты спрашиваешь такие глупости, когда и сам все знаешь, сам занимаешься этим, а?! Она обронила тяжелый вздох и, сложив руки на груди, затихла. Мудрец подошел к усталой собеседнице и посмотрел в ее глубокие темные очи, где была не столько неприязнь к эльфу, сколько усталость. Он и сам понял, что зря задал ей этот очевидный вопрос. Сегодня у принца День Рождения. Ей так много работать, но она так сильно устала…Они все еще смотрели друг другу в глаза, а за окном во всю разгоралось зарево рассвета, прогоняя ночной сумрак своими яркими лучами — сияньем нового дня.
Седрик, прикрыв веки, рывком прижался своими губами к ее губам, от чего сонливость феи исчезла и она, широко раскрыв глаза, уставила на него свой удивленный взор. Подарив ей свой пылкий поцелуй, он отстранился, застенчиво опустив голову и, проговорил с милой улыбкой: — Извини… Ты такая милая, когда раздражаешься… Эльф, по-хулигански хихикая, стремительно ушел по лестнице вниз, а фея, томно опустив веки, ласково улыбнулась, оставшись завороженно смотреть ему в след. Это неожиданное внимание со стороны рыжего зануды, будто бы дало ей новые силы на весь грядущий день, который вот-вот настанет, как тишину луга за окном, пронзит звонкий петушиный крик…