Esimde

***

Тем временем Седрик быстро начал одеваться, на ходу натягивая на себя свитер, штаны, перепутав местами ботинки, и чуть не забыв свой колпак с, тогда еще зеленым листочком. — Что же меня теперь ждет? Зачем я шел сегодня сюда?! Проклятая магия! — Думал эльф, запыхавшийся от спешки, но посмотрев на королеву, стиснул зубы и, сдвинув брови, прорычал: — Магия… Фея оделась по одному только взмаху волшебной палочки и, подлетев к Седрику, тихо сказала, отведя взор куда-то в сторону: — Прости, я надеялась, что это останется в тайне… Я любила только тебя, но… — Не слова больше, Миллисент! — Перебил ее мудрец, на шаг отстранившись от любовницы. У него еще было время, ведь в королевской спальне искать эльфов будут в последнюю очередь — стражники не знали об измене королевы с помощником королевской семьи. — Между нами все кончено. Ты должна была понять, что магия сердце не обманет. Я любил тебя, но наши дороги разошлись — что оставалось делать мне? У тебя была семья, наследник, а я оставался один. Мне тоже хотелось найти кого-то, кто будет со мной всю жизнь! — Признался он, отвернувшись от нее. Переведя дыхание, Седрик в последний раз обернулся к Миллисент, и прошептал: — Теперь я знаю главную мудрость, которую передам молодым эльфам — от магии одни только беды!. Прощай! Сказав это, эльф выбежал из комнаты прочь, уже не слыша за спиной мольбы королевы, ее раскаяний перед ним — слугой. Все было кончено. Рыжеволосый красавец бежал по лестнице вниз, но он совершенно позабыл, что ступени покрыты толстой коркой льда, потому кубарем полетел вниз, где и был пойман феями-стражниками. — Попался, голубчик!.. А ты уже давно мне не нравился! — Прорычал один из них, что держал Седрика за руки, связанные волшебной веревкой за его тощей спиной. Второй страж засмеялся и, отвесив пленнику тяжелую затрещину, ответил напарнику: — Ага! А еще мудрец называется! Ну ничего, завтра его будет ждать эшафот, если, конечно не сожжение! Седрик поднял голову, и попытался разглядеть лица стражей в полумраке, но как только один из феев в доспехах уловил его свободолюбивый взор на себе, он тут же ударил эльфа с ноги в живот, после чего мрак сменился тьмой для того пленного, потерявшего сознание от такого удара. Два грубых и бестолковых служащих, которые привыкли беспрекословно действовать так, как прикажет король, пусть даже обезумевший, не знали, что были не одни в этом темном лестничном коридоре…

Это был один из этажей башни, где Няня Плам дежурила этой ночью.

Стоя за поворотом, она видела, как те громилы поймали Седрика и как жестоко обошлись с ним, даже не зная причину наказания. Он пленник и это уже дает им право на жестокость — так думали стражи, не имеющие ни жалости, ни сострадания по отношению к ближнему. Для них существовал только долг, потому Плам часто казалось, что сердца у них не живые, а высечены из самых непробиваемых камней. Как бы фее хотелось вылететь из укрытия, и превратить их всех в лягушек, но страх за свою жизнь не давал ей этого сделать. Магия стражей была намного сильнее, чем волшебство обычной феи. — Бездушные истуканы! Все равно у вас ничего не выйдет! — Подумала Плам и, когда стражи полетели к темнице, унося пленника за собой, она осторожно последовала за ними. В полумраке сверкала магическая пыльца, падающая с ее крыльев. Вокруг была такая тишина, что страшно было даже дышать. Лестница черной змеей спускалась вниз, мимо подвального этажа, где осталась настежь открытой запретная дверь. Намного ниже подвала была темница, куда сажали всех приговоренных к казни и они мучились там до рассвета в ожидании неумолимой участи. Стражники спустились в темный каменный коридор. Там так сильно пахло сыростью, плесенью, с потолка падали капли и, отдаваясь эхом, вторили отчаянным возгласам заключенных. Кто-то кричал от ужаса, кто-то плакал навзрыд, а кто-то уже смирился и просто лежал на откидной скамье из гнилой древесины, и смотрел в стену. Все эльфы в замке были пойманы, а Седрик, которого два громилы сейчас несли под руки, был последним из них. Гремели увесистые ключи в ржавом засове, такая же, покрытая ржавчиной дверь, со скрипом открылась, и Седрика безучастно бросили на кучу мокрого сена, что служило настилом в камерах. Он все еще был без сознания, но спустя минуту, когда дверь была заперта, а звон крыльев жестоких стражей затих где-то на лестнице, эльф очнулся. Вокруг были только откидная гниющая лавка, которую держали две массивные поржавевшие цепи, прикрепленные к стене, настил из отсыревшей соломы, дверь с решеткой, и такое же решетчатое окно напротив нее. Оно было так высоко, что Седрику, даже в три его роста нельзя было дотянуться. В камерах для фей все было точно так же, но намного ужаснее — фей приковывали к стене, чтобы они не смогли долететь до той запретной свободы за окном.

Только вот за этим маленьким подвальным окошком все равно была не желанная воля, а судное место

. - Эх, что же мне теперь делать? — Подумал Седрик, прижавшись спиной к холодным мокрым камням стены, и понуро опуская голову. Ему не хотелось верить в то, что утром, несмотря на то, что двор, где проводились казни, замело снегом, его поведут на смерть, а запах плесени, гнили, железа и сырости в камере, угнетали еще сильнее. Вдруг, за дверью, покрытой черной плесенью, послышался осторожный шелест таких знакомых крыльев. Каждый вечер он трепетно ждал этот звук, означающий всегда одно — она близко… — Седрик, ты же здесь? — Тихо спросил голос, ставший почти родным. Эльф выпрямился, привстал и, спешно подойдя к двери, ответил с грустью в голосе: — Да, няня Плам, это я… Плам все-таки проскользнула в темницу, невзирая на то, что общение с приговоренным может стоить жизни ей самой. Она прильнула к решетке, держась за ее прутья, и заглянула в темную камеру. Их взоры встретились. Фея вздохнула и прошептала: — Мне очень жаль, что я была не в силах снять проклятие королевы… Ты бы тогда не ходил к ней каждый вечер, а Акониту не пришлось бы мучиться, зная горькую тайну, ведь король обо всем бы догадался однажды и… — Ты сняла проклятие. — Перебил ее Мудрый эльф, дотронувшись до нежных холодных пальцев любимой феи. Она вздрогнула. Его прикосновения были горячими, еще не остывшими… — Плам, ты сняла проклятие, которое заставляло меня каждую ночь уходить к Миллисент, но наши чувства все еще во власти ее чар… Он прикрыл уставшие глаза и затих, не отпуская ее пальцев. Сердце феи застучало быстрее. Она пришла, чтобы освободить Седрика, но дверь камеры, несмотря на хилый вид и изношенное состояние, была магической, и открыть ее можно было только тем волшебным ключом, что был в гремящей связке фей-стражей. Плам просунула руку между прутьев, едва поглаживая его огненные локоны, до которых сумела дотянуться, и прошептала: — Седрик… Прости меня за все то, чем я могла обидеть тебя когда-то! Если бы я только могла чем-то тебе помочь! Если бы я только могла… Ее голос стал скрипучим, а дыхание отрывистым. Седрик тихо всхлипывал. Они не видели слез друг друга, но чувствовали одно — горечь разлуки. Эльф взял ее за руку, плача, словно ребенок. Слышимость в темнице была хорошая, потому все слышали, их отрывистое дыхание в такт. Няня Плам, чувствуя, как Седрик боится смерти, вспомнила, как принц Чертополох, будучи еще ребенком, боялся темноты. Тогда он, так же сжимая ее руку, молил остаться с ним, не оставлять его одного во тьме комнаты, потому Плам часто напевала ему колыбельную песню, придуманную ею специально для него. Сейчас ее слова выливались из горла сами собой, ведь… Она прощалась с Седриком…

Я прощаюсь с тобой, Я прощаюсь с тобою, Словно ласковый дождь, Отшумевший над полем,

Словно песня лесов — Далеко, ниоткуда… Я прощаюсь с тобой, Ведь меня здесь не будет…

Песня разливалась эхом по сырому коридору темницы, и звучала чисто, нежно, подобно весеннему теплу, звонким апрельским ливням, тающему февральскому льду… Видя это прощание, приговоренные затихли в камерах, перестав плакать о себе. Теперь они искренне сочувствовали влюбленным, чья любовь теперь вне закона…

Когда жизнь будет течь, Будет течь и струиться, Ты узнаешь меня В улетающей птице. Ты узнаешь меня, Вспомнишь что-то родное. Глубоко. Навсегда. Только я стану морем…

Седрику стало намного спокойнее. Она была рядом — та, которая всегда приходила на помощь, даже при свете дня, когда проклятье королевы начинало действовать и заставляло их ненавидеть друг друга.

И Холли все это видела. Она знала, для кого няня станет морем. Сейчас они в прошлом, и еще не родился тот самый Пират Рыжебород, который полюбит ее, как морские просторы, как любил эту фею его отец в прошлом…

Когда песня затихла, в темнице воцарилась тишина. Только теперь она уже не казалась такой пугающей. Лишь вода продолжала капать с каменного потолка, а в решетчатое окошко камеры залетал снег… Плам и Седрик, наконец, отпустили друг друга, с неохотой разжав вспотевшие пальцы. Уткнувшись лбом в дверь, фея утерла слезу, что упала на поржавевший замок и затекла в замочную скважину. Казалось, сама неумолимая магия стражей сжалилась над ними, и… Замок открылся, со звоном упав у ее ног. Скрипучая дверь медленно отворилась. — Ты свободен, Седрик. Беги в деревню. Там у тебя есть шансы на спасение… — Всхлипывая, пролепетала Плам, протягивая руку, и помогая ему подняться с холодного каменного пола. Эльф утер скупые слезы, чтобы она не видела их, встал, и в последний раз крепко обнял ее. Так крепко, так сильно, как никогда раньше. Уткнувшись в ее черные, как сама ночь, волосы, он в последний раз вдыхал их душистый и сладковатый аромат. Близился час рассвета. Остальных заключенных уже не успеть спасти… Покинув темницу, эльф и фея побежали по лестнице, крепко держась за руки и, миновав стражей, уснувших у ворот на выходе за пределы королевского двора, навечно распрощались. Мудрый эльф уходил по снежной проторенной тропе на восток — навстречу восходящему солнцу, в новую жизнь без волшебства…