Холли все это время наблюдала за происходящим.
Ее удивляла история собственного рода, прошлое тех, кого она просто знала, кого могла бы узнать…***
А Аконит, проведя бессонную ночь прикованным к стене камеры, ожидал окончания этих мучений. Запястья его рук затекли, посинели под металлом оков. Его не пытали, но ожидание казни было ничуть не легче истязаний, которым его не подвергли, благодаря Вектору. Он ждал, прислушиваясь, не идет ли кто к темнице? Не звенят ли ключи в замочной скважине?.. — Мне должны дать последнее слово, что я скажу этому народу с эшафота?.. — Думал ядовитый фей. Вдруг, послышались множественные шаги, шорох крыльев со стороны лестницы, грубые голоса. Вот и долгожданный звон связки ключей — они открывают замок, чтобы войти в темницу. Феи-стражники - они наконец-то пришли за ним… Вот зловеще скрипнула дверь темницы, звуки становились громче, но грубые голоса смолкли… — Они должны забыть все плохое. — Пронеслось в голове Аконита. Стражники открыли дверь в темную камеру и, обратив свои волшебные палочки в форме звезд в молоты, ударили по железным оковам. От удара винты вылетели, железки, сжимающие запястья, упали у их ног. Фей пал от бессилия на пол, на сырой настил из соломы. Как же болели тонкие запястья бледных рук… — Вставай, брат, и следуй за нами. Волочить к эшафоту мы тебя не можем. Ты ядовитый. — Сказал один из стражей.В его грубоватом голосе слышалась какая-то жалость, сочувствие и понимание…
Аконит с трудом встал и, пошатываясь, направился за стражами к другой двери, ведущей на задний двор замка, к судному месту. Он шел медленно. Остроконечные крылья волочились за ним по сырому полу. У него все плыло перед глазами, воспаленными от бессонной и мучительной ночи. Темно-синий фей вышел на свет, и зажмурился — во дворе было уже светло, но солнце еще не встало. Потому, привыкнув к свету, он осмотрелся — вокруг уже стояли эльфы и феи из простонародья, бродяги-гибриды двух рас, которые вынуждены были остаться в королевстве из-за пограничников и эпидемии, и придворные феи. Приговоренного вели к эшафоту, на который он взошел без страха. Гильотины там не было — ее убрали, и казнь собирались вершить через сожжение. Палач уже ушел за хворостом… — Аконит! Я даю тебе последнее слово! Слышишь меня?! — Крикнул, вдруг, король с балкона на одной из башен. Темно-синий фей кивнул и, стоя уже на деревянном эшафоте, снова устремил взор на толпу. В этой толпе был разгневанный отец убитой Лесли. Он требовал немедленной казни. Рядом с ним стояла Няня Плам, на лице которой было то ли безразличие, то ли грусть… Неясные эмоции, а еще…Седрик. Он тоже стоял в толпе, смотря с сочувствием на давнего соперника. Мудрый эльф плакал — да, на его глазах сверкали самые настоящие слезы по всему тому прошлому, о котором ему напоминал один только образ несчастного приговоренного. Чертополох и Астра, ставшая теперь принцессой Репей, стояли на балконе вместе с Вектором и Миллисент.Толпа затихла, даже шушуканье прекратилось — все ждали последнее слово синеокого фея.
Наконец, Аконит выпрямился, расправил свои крылья, казавшиеся тяжелыми, и воскликнул: —Esimde, эльфы и феи! Заклинаю, позабудьте вашу вражду! Esimde, Вектор — мой тайный друг! Позабудь об измене Миллисент и обо мне! Не мучай себя, не терзай! Esimde, принц Чертополох! Будь хорошим королем, позабудь о Лесли, Позабудь о вашем общем чувстве, Живи счастливо с принцессой Репей! Esimde, няня Плам! Заклинаю, не кори себя, это не твоя вина! Забудьте все плохое, Все, что связано со мною! Esimde, Большое королевство, Esimde!
Народ в толпе почувствовал какое-то легкое головокружение, но скоро оно прошло. будто ничего и не было. Но скоро взошло ясное солнце, и его первый луч опалил бледно-белую кожу Аконита, на которой моментально появились ожоги. Они распространялись быстро, прожигая ядовитую плоть до самых костей. Из темно-синих, как глубина озера, глаз потекли ядовитые слезы, скатываясь по чернеющим щекам, и падаю на гниющие доски эшафота. — Забудьте меня!!! — Нечеловеческим голосом ревел приговоренный, падая на колени. Его крылья уже пылали огнем, а пламень от них перебрался на длинные вороные локоны, под которыми были сокрыты эльфийские уши. Зрачки сузились от адской боли. Только все забыли кто он, за что он умирает такой жестокой смертью, а палач и без магии позабыл о том, что Аконит боится солнечного света, потому и жечь на костре его нет смысла.Он умирал не за себя, а за Плам, подставившую его, умирал за несбыточную и лживую любовь, умирал за все королевство, истратив всю свою магическую силу только для того, чтобы война рас закончилась. Они точно забудут причину начала этой войны, и исчезнет тогда чума и проказа…
Не исчезнет только подсознание, из-за которого Плам и Мудрый эльф теперь продолжат спорить, позабыв свои, когда-то пылкие чувства друг к другу, которые будут проясняться только во взаимопомощи…
Когда тело Аконита истлело до костей, его скелет рассыпался в прах, что полетел по ветру прочь с эшафота, а скучающая толпа разошлась, обсуждая бытовые дела, словно ничего и не произошло, словно никто и не совершил ничего благородного, героического… Няня Плам покинула двор, королевская чета ушла с балкона, Седрик направился к воротам, держа под руку какую-то фею в коричневом платье…***
Обо всем этом плакала навзрыд только одна Холли.
Только она одна понимала, насколько отважным был сожженный, и его поступок, по отношению к няне, безмерно поражал юную принцессу. Из этого необычного путешествия по летописи, написанной неизвестным эльфом, Холли поняла одну истину — Ядовитое тело не проблема, если душа, хранимая им, способна исцелять.Многие в королевстве носят в душе намного больше яда, чем носил несчастный темно-синий фей в своем теле.
Принцесса прошла на следующую страницу летописи — она была заключительной…