Сын Огня, дочь Солнца

— Ты давно не мой ученик, и я не имею права тебе советовать, — сидя на камне перед входом в свою обитель, Парашурама хмуро разглядывал лицо Аруна из-под кустистых бровей, — но всё же затея твоя нехороша. Будучи неженатым, взять в ученицы незамужнюю дэви неизвестно из какой варны? Как ты додумался до такого? — Она сказала, что её отец и мать — брамины. Вы отказали ей, учитель, а я считаю, что это несправедливо. — Ты так считаешь? — приподнял седые брови Парашурама. — Вы сослались на то, что женщинам не место на поле брани. Их место рядом с детьми и мужем. Но ведь есть же исключения из правил! У царя Друпады старшая дочь Шикхандини великолепно владеет мечом и другими видами оружия. Она побеждает кшатриев. Почему Каришма не смогла бы достичь таких же высот? Это не прихоть, она действительно всей душой желает быть воином! Я сразу понял по её взгляду, что она — необычная девушка, потому и взялся её обучать. Да и какая женщина ради пустой прихоти взойдёт так высоко в горы ради встречи с учителем и будет сидеть в медитации у его дверей тридцать дней и ночей? Никто не решится на такое, если его намерения не тверды. — Я не доверяю женщинам, — махнул рукой Парашурама. — Ославит тебя эта огненноокая на всю Бхарату! Уже однажды был такой случай. Впрочем, я рассказывал… — Я помню историю Великого Бхишмы, учитель. Но меня всегда мучил вопрос: неужели никто и никогда не допустил мысли, что принцессе Амбе всего лишь нужна была его поддержка или любовь? — Какая там любовь, — новый расстроенный взмах рукой. — Вздорная девица, распускавшая сплетни о моём лучшем ученике! Да, он ей был нужен, но ради похоти, а не любви, и это поверь, разные вещи. Всеми силами она пыталась заполучить именно Бхишму и, понятно, разозлилась, когда её план не удался. И зачем я бросился помогать ей? Напал на моего Гангею, чуть планету на части не разнёс… К чему? Слава Триаде, Махадэв остановил мою руку. И, запомни, твоя дэви ничем не лучше. Однажды ты услышишь и о себе не самые приятные сплетни. Однажды и тебя попытаются превратить в бессловесную вещь. А, оставшись недовольной и неудовлетворённой, она пожелает отомстить. — Моя Каришма не такая, учитель! — не поверил Арундэв. Он сидел рядом с Парашурамой возле огня, и золотисто-карие глаза его неотрывно смотрели в глубину пламени, словно могли там видеть будущее или сокрытое настоящее. — Моя ученица не алчна, не завистлива, не лжива. У неё смелое доброе сердце. Ей чужда мелочность. Она охотно учится всему и схватывает новое на лету. И у неё бесспорный талант к стрельбе из лука. И ещё, знаете, учитель, у неё есть золотые доспехи, которые отражают любое нападение. Я думаю, золотые серьги, которые ей кто-то из богов даровал с рождения, тоже выполняют защитную роль. И доспехи, и серьги являются частью её тела, но чей это дар — неизвестно. Не удивительно ли это? — Ну, в твоей жизни тоже много удивительного, просто не все об этом знают, — усмехнулся Парашурама, подкидывая хвороста. — Даже я бы не узнал, не будь таким дотошным и не допроси с пристрастием твоего отца и гуру Брихаспати, который привёл тебя ко мне учиться девятилетним пацаном. А остальным твои тайны неведомы… — И всё так и останется! — резко откликнулся Арундэв. — Я дал клятву прожить жизнь в безвестности и не отступлю от своего обета. — Значит, только сражения ради сражений и аскезы ради преданности? Никакой власти, богатства, имени? Хотя бы имени великого воина, не говоря уже о других, более весомых правах? — Учитель, вы сами знаете, это тлен, иначе сейчас сидели бы на престоле в короне и золочёных одеждах. — В золочёных одеждах? — расхохотался Парашурама, откидывая голову назад. — Я разве павлин или попугай? — Так ведь и я — нет, — спокойно отметил Арундэв. Парашурама протянул руку и дружеским жестом потрепал своего бывшего ученика по плечу. — Мы с тобой одинаково смотрим на вещи. Жаль, ты сделал глупость, решив обучать воинскому искусству дэви. Поверь, из женских рук невредимым не уходит никто. Не успеешь оглянуться, из хозяина станешь слугой. — Каришма другая. Она особенная. — А… Вот так всё и начинается, — пробурчал Парашурама. — Увидел «особенную» — и пропал! — Я пойду, учитель. Не могу оставлять её одну надолго. — Соскучился? — хитро прищурившись, спросил Парашурама и заметил, как его ученик вздрогнул, осознав эту истину. — А ведь прошло всего несколько недель. Сможешь ли продолжать не смотреть с вожделением даже спустя год? А спустя пять лет? Десять? Обучение воинскому мастерству — долгое дело… — Смогу. А сплетни, о которых вы говорили, мне не страшны. Я аскет. Мирские разговоры меня не касаются. Да и не знает никто обо мне, как вы справедливо заметили. Те же, с кем волей случая меня столкнула судьба в поединках, все мертвы, и никому не расскажут о моём существовании. Я навсегда останусь тенью. — Не спеши, придёт день, — задумчиво протянул учитель, — и тебе придётся выйти на свет. И все тайны тогда выйдут вместе с тобой на поверхность. — Этого никогда не случится. — Как знать, как знать, — пробормотал Парашурама. *** — Ешьте, учитель, — Каришма положила перед своим гуру банановый лист, где лежали свежие манго, инжир, папайя и гуава. На соседних листах располагались кхир, ладду и свежеиспечённые чапати. — Ты балуешь меня, — взгляд Арундэва стал тёплее, и он уже протянул руку, чтобы потрепать девушку по волосам, но вдруг рука замерла в воздухе и отпрянула назад. Во взгляде Каришмы появилась боль. На мгновение она замерла, а потом вдруг потянулась вперёд и, схватив ладонь учителя, сама прижала её к своей голове, почтительно склонившись перед ним. — Вы это хотели сделать, не правда ли? Его пальцы дрожали, когда он медленно отводил руку от её шелковистых волос, пахнувших жасмином. Её одежды всегда просты и безыскусны, ибо шила она их сама. Но каждая ткань по-своему подчёркивала линии бёдер и тонкий стан. Каришма не носила сари, ибо они мешали ей тренироваться. Она смастерила себе яркие дхоти цвета солнечного заката, а сверху носила чадар. Он не спадал с её плеч. Полосой ткани она туго перевязывала свою пышную грудь, чтобы та не мешала ей стрелять из лука. Арундэв с ужасом вспоминал тот день, когда его ученица замахнулась кинжалом на препятствие, мешавшее ей натягивать тетиву. — Проклятое тело! — твердила она при этом с яростью. — Почему я не родилась мужчиной?! Он тогда остановил её руку и запретил ей даже думать о том, чтобы нанести себе увечья. Почему он так поступил? Сейчас он сам не мог бы сказать этого. Женская грудь действительно была препятствием. Она создавала помехи при натягивании тетивы и снижала скорость стрельбы. Не будь она обладательницей пышной груди, Каришма давно бы стала стрелять намного лучше. Так почему он тогда остановил её? В истории бывали случаи, когда женщины, желавшие стать воинами, поступали так же. Избавиться от всего, что мешает достичь цели, это правильно, если ты нашёл свой путь. Настоящий учитель не должен был бы останавливать её… Но сердце Арундэва сжималось при мысли о том, как будет изуродовано прекрасное тело его ученицы! Нет, даже ради обучения, даже ради любых блестящих результатов, он не позволит Каришме совершить такое! Он встряхнулся, заметив, с какой нежностью девушка смотрит на него. — Почему вы не едите, учитель? Какие преданные, чистые глаза! Нет, он не посмеет даже капле вожделения проникнуть в свой ум. Он должен думать о ней как о сестре или о матери… Впрочем, нет, о матери не стоит! Да и об отце тоже. Это пучина, полная боли. Иногда при одной мысли о них хочется вцепиться ногтями в собственную кожу и выдрать клок мяса из того места, где бьётся сердце. О Каришме так думать точно не надо. А вот как о сестре можно. Сестры у него никогда не было, но если бы… Вот такая же чистая, нежная… Как он любил бы её! Носил на руках, холил, лелеял… — Вы желаете вкусить другую пищу? Только скажите, я приготовлю всё, что пожелаете. — Ты и так потратила много времени. Отдохни. Завтра мы будем много тренироваться, а вечером читать святые писания. — В писаниях много глупостей. — Есть и полезное. — Так, значит, учитель, вы признаёте, что в святых писаниях наряду с полезным есть и глупости? Он невольно засмеялся, глядя на неё, Каришма улыбнулась в ответ. — Я устал. Она пересела ближе и подставила колени. — Если я вам как сестра, вы можете отдохнуть здесь. Искушение велико. Он не может отказаться от этого за все сокровища мира. Его затылок опускается на её бёдра, и Арундэв закрывает глаза. Нежная рука гладит его лоб и волосы, а он успокаивается и медленно погружается в грёзы. Там нет боли и кошмаров, там нет желания спрятаться от всех и никогда не встречать собственных отца и мать. Там просто Каришма и её ласковые руки. *** Он выдержал все десять лет, не опорочив их обоих, но только Шива знает, как непросто это ему далось! Подчас ночами тело горело, словно в лихорадке, а ноги сами просились встать и придти к ней. Опуститься рядом на соломенную подстилку, сжать в объятиях, прошептать ей на ухо, как она удивительна и желанна. Но Арундэв сразу вспоминал отца и мать, а потом вставал и шёл к реке, чтобы омыться в её водах, смыв всё нечистое, что проникло в его душу. И утром во время молитвы солнцу, Каришма видела в его глазах, как всегда, лишь братское тепло и чистую радость, но не скверну похоти. О том, через что прошла она сама, ему тоже было неведомо. Каришма не давала обетов, а юное тело требовало своё. Мечась на полу душными ночами, девушка зажимала рот рукой и рыдала в кулак, проклиная дхарму и все обеты на свете, потому что она была лишена возможности познать близость с тем, кого желала больше всех. Золотисто-карие глаза, от которых невозможно оторваться, густые волнистые волосы, которые хочется ласкать, горячее тело, к которому тянет прильнуть, став единым целым! Измучившись, девушка пыталась молиться или медитировать, но всё было тщетно: она снова и снова возвращалась мыслями к самому сильному желанию. Этот огонь горел в её душе день за днём, год за годом, пока однажды после сурового испытания ей не было объявлено, что она свободна, так как выучилась всему, что знает её учитель. Каришма спросила, какова её дакшина, и ей дали ответ, что честная жизнь и следование дхарме станут постоянной платой до смерти. И Каришма пообещала уплатить эту цену. *** В тот первый день, когда она вернулась в Хастинапур, по удивительному стечению обстоятельств, устроили состязание для сыновей Дхритараштры и Панду на арене дуэлей. Из любопытства Каришма отправилась туда, затерявшись в толпе зрителей. Она видела, как один из принцев побеждал других, и её сердце невольно прониклось уважением к его силе и мастерству, хоть девушка и отметила, что иногда этот принц прибегал к нечестным приёмам. Например, он пытался раззадорить насмешками соперника, чтобы тот нанёс запрещённый правилами удар и выбыл из состязания. Но почему тот, другой, так легко поддался на уловку? Разве он дитя, а не воин, чтобы распаляться на слова и тратить энергию на эмоции да ещё во время поединка? Принц легко победил четверых противников. Настала очередь пятого, и когда тот вышел на арену дуэлей, сердце Каришмы пропустило удар, словно предчувствуя неотвратимое. Этот последний вне сомнений был умелым лучником. Он устроил всё так, что у побеждавшего до сих пор принца не осталось шансов на победу. Глыба льда, вызванная магией, сковала его руки и ноги. — Принц Арджуна — лучший лучник во всей Бхарате! — гордо объявил учитель Дрона, указывая на своего любимого ученика. Ноги сами вынесли Каришму вперёд, а лук выстрелил словно своей, а не её волей, освобождая проигравшего принца из плена. Тот удивлённо воззрился на неожиданно подоспевшую помощь, и лицо его приняло очень странное выражение, когда он внезапно увидел рядом с собой девушку, вооружённую луком. Развернувшись к Арджуне, она смело заявила: — Сразись со мной, и тогда мы узнаем, кто лучший! — С каких это пор женщина вызывает царевича на бой? — расхохотался Бхима. — Вот потеха! Уходи, готовь отцу и братьям чапати и кхир и забудь о сражении. Но Каришма, нахмурившись, в упор смотрела на Арджуну. Тот молчал. — Если бы Шикхандини, отважная дочь царя Друпады вызвала тебя, ты бы ответил на вызов? — напрямую спросила у Арджуны Каришма. — Да, — честно признался тот. — Но в чём разница между принцессой Шикхандини и мной? — Она царевна, дерзкая дэви, — ответил за Арджуну учитель Дрона. — А кто ты? Или ты стыдишься назвать имена своих родителей? — Не стыжусь. Я дочь колесничего Адиратхи и его супруги Радхи, — смело отозвалась Каришма. — Дочь колесничего бросает вызов царевичу? — не переставал веселиться Бхима. — Вот забава! Уходи! — крикнул он, и толпа, наслаждавшаяся зрелищем с трибун, подхватила: — Уходи, дочь колесничего, уходи! Арджуна растерялся. Но второй принц, победивший четверых, не смутился. Подойдя к Каришме, он сложил руки у груди и заметил: — Если одна дэви может возглавлять армию отца, то почему другая не способна возглавить страну? Отец, — принц обратился к слепому царю Дхритараштре, — даруйте этой дэви в управление провинцию Анг Прадеш. Пусть она станет царицей Анги! Крики зрителей стихли, повисло ошеломлённое молчание. — Сын Дурьодхана, — Дхритараштра заёрзал на троне, не зная, как смягчить впечатление от слов своего первенца, — не забывай, дэви не может стать царицей, пока она не обретёт супруга, так же, как и царь, не имеющий законной жены, не должен воссесть на трон. Для этой дэви необходимо провести сваямвару, на которой будет выбран достойный муж, только после этого мы можем объявить её царицей Анги, а её законного спутника — царём. — Пусть так и будет, отец! — согласился принц. — Только я поставлю одно условие, — внезапно раздался среди присутствующих голос Великого Бхишмы. — Если уж принц так жаждет усадить на престол Анги прекрасную дэви, устроив для неё сваямвару, то он сам в обряде выбора жениха не должен принимать участия. Думаю, махарадж Дхритараштра согласится с таким решением? Или если принц решил столь замысловатым способом объявить себя царём Анги, тогда он не должен претендовать на трон Бхараты. — Безусловно, мой сын не будет участвовать в сваямваре! — поспешно воскликнул Дхритараштра, а Дурьодхана заметно упал духом, услышав решение отца. Зато Арджуна приободрился, довольно глядя на Дурьодхану. — Нет-нет! — опомнившись, Каришма выступила вперёд. — Прошу вас, великий махарадж, прошу, принц, я не жажду ни титулов, ни званий. Всё, чего я хочу — показать своё мастерство здесь и сейчас! — Но тебе, чтобы сразиться с кем-то из принцев, придётся стать царицей, — возразил Дурьодхана. — Иначе ни один из них не согласится состязаться с тобой! — Однако чтобы называться царицей, как вы говорите, мне придется выйти замуж, а этого я не могу сделать! Тот, кого выбрало моё сердце, избрал своим уделом брахмачарью. Стало быть, брахмачарья станет и моим прибежищем. При этих словах Арджуна вздрогнул и заметил, что такая же реакция последовала и у Дурьодханы. — Кто был твоим учителем, дэви? — внезапно заинтересовался Бхишма. — Я хочу знать, кто решился на такой непростой шаг — обучать женщину военному искусству? — Арундэв, сын Агнидэва и ученик Парашурамы, — не таясь, отозвалась Каришма, и все вздрогнули, когда услышали имя палача кшатриев, однако имя его ученика было всем присутствующим незнакомо. «Мир не знает меня и не узнает. Я принял решение прожить в безвестности до самой смерти», — вспомнила Каришма слова учителя. Оказывается, Арундэв не преувеличивал. Его имя вызвало удивление и интерес, потому что о нём тут услышали впервые. — Кто такой Арундэв? Никогда не слышал о нём, — задумался Бхишма. — И я, — вымолвил Дрона. — Я тоже, — заметил Крипачарья. — Как ему удалось выучиться у великого Парашурамы, но при этом остаться неизвестным всем нам? Удивительно. — Он посвятил себя уединённой жизни и аскезам, — в голосе Каришмы прозвучало слишком много нежности, и это выдало её с головой. — Избрав меня ученицей, он дал клятву, что я буду ему родной сестрой на время обучения, и он сдержал слово. — Так это и есть тот, кого выбрало твоё сердце? — на лице Бхишмы невольно появилась улыбка. Каришма кивнула. — Но что мешает гурудэву Аруну теперь участвовать в сваямваре? Ведь он давал обет только на время твоего обучения, а ты больше ему не ученица? Он волен теперь просить твоей руки наряду со всеми, — выскочил вперёд Шакуни, подсказывая приемлемый выход. — Сообщи своему учителю о сваямваре. Это ведь не порицается обществом, если дэви ещё до сваямвары выбирает жениха? Таким образом, все будут удовлетворены: и ты, и принц Дурьодхана, и даже, думаю, твой бывший гуру. При этих словах Шакуни, Дурьодхана громко скрипнул зубами. Лицо Арджуны дёрнулось. — Так вы согласны, дэви? — разливался весенней кукушкой Шакуни. Каришма неуверенно кивнула, что вызвало хищную улыбку на лице царя Гандхара. *** — Дядя, делайте, что хотите, но эта девушка не должна достаться никому, кроме меня! — Дурьодхана широкими шагами мерил комнату, в то время как Шакуни, подбрасывая вверх кости наслаждался зрелищем того, как они каждый раз вопреки теории случайных чисел выбрасывают ему двенадцать очков. — Она великолепна! Я никогда не видел, чтобы дэви была одновременно красива, умна и владела оружием. И какая гордая! Она как раз та, кто нужна мне. — Ты сошёл с ума? — зевнув, отозвался дядюшка, устав слушать странные рассуждения племянника. — Зачем тебе понадобилась дочь колесничего, когда все принцессы Бхараты к твоим услугам? Любая пойдёт за тебя. — Но не любую возьму я. Мне нужна Каришма. Даже не верится, что её отец — колесничий. Эта девушка прекрасна, как принцесса! — Дед Бхишма ясно дал понять: среди претендентов на сваямваре тебя не будет, — напомнил Шакуни, — иначе ты утратишь права на престол Хастинапура. Неужели ради какой-то девчонки ты согласен потерять его? Дурьодхана крепко задумался. — Нет, — наконец, вымолвил он. — То-то же. Помни о нашей главной цели. Никакие пышногрудые дэви, вооружённые луками, не должны тебя отвлекать. Дурьодхана изо всех сил ударил кулаком по столу, заставив дядюшку вздрогнуть. — Выходит, я должен смириться с тем, что её себе заберёт этот… Арундэв?! Или Арджуна?! — При чём здесь Арджуна? — удивился Шакуни. — Неужели ты не заметил, как он смотрел на Каришму, стоило ей появиться на арене дуэлей? — Меня больше беспокоило, как на эту дочь колесничего пялишься ты, — дядюшка яростно швырнул кости на доску. Те снова, как по волшебству, выбросили двенадцать очков. — Я всё понимаю, вы с братьями только что вернулись из ашрама. В ваши годы да после столь длительной брахмачарьи вам любая служанка покажется апсарой, но нельзя же бросаться на первую встречную? — Не смейте говорить так о Каришме, дядя! — Дурьодхана подскочил к Шакуни, сжимая кулаки. — Остынь, — устало отозвался царь Гандхара. — Завтра ты увидишь сестру Баларамы и Васудевы или принцессу Калинги, после чего ты забудешь про эту забавную суту, пытающуюся казаться воином. В кои-то веки я согласен с Бхимой: место женщины — на кухне. Ищи равную себе, Дурьодхана, а из этой… лучницы и её будущего мужа сделай своих союзников. Кстати, — дядя снова потянулся за костями, — подумай, наконец, о деле. Если Арджуна решится участвовать в сваямваре и победит, это лишь пойдёт тебе на пользу. Ты легко сможешь с помощью дочери колесничего управлять его мыслями и поступками. Если махарани Каришма будет обязана тебе своим высоким положением, то ты уж постарайся, чтобы она направляла мысли царственного супруга в нужное русло. А когда Арджуна из противника станет нашим союзником, то и остальных пандавов легко можно прижать к ногтю, так чтобы они даже пикнуть не вздумали. Да и Арундэв нам не помеха, кем бы он ни был. Мы только выиграем, если твоя избранница выйдет за него. Если Арундэва обучал сам великий Парашурама, то он один наверняка стоит акшаухини войска, не меньше. «Подумай об этом», как любит говорить твой мудрый не по годам брат Кришна. Дурьодхана замер и в каком-то оцепенении уставился на дядю.  — Не думал, значит? Очень плохо, мальчик мой. Учись мыслить как политик, а не как измученный воздержанием аскет! Учись, пока я жив. Стараясь не выплеснуть переполнявшее его раздражение, Дурьодхана резко развернулся и выскочил из покоев Шакуни. Дядя, прищурив один глаз, хитро посмотрел ему вслед.