Сын Огня, дочь Солнца

Странный сон, снившийся в последнее время почти каждую ночь, не давал Арджуне покоя. В этом сне он безуспешно пытался кого-то догнать, мчась сквозь лес Камьяки на взмыленной лошади, не замечая веток, хлещущих по голой спине и плечам. Он хотел предотвратить нечто страшное, но всякий раз попытка проваливалась. Снова и снова. Он слышал собственный душераздирающий крик, видел протянутую вперёд руку в желании достичь кого-то, обнять в последний раз… И просыпался с заходящимся сердцем, покрытый с ног до головы липким потом. Сегодня это случилось снова. Он разбудил криком не только Накулу и Сахадэва, но даже Драупади с Юдхиштхирой. Всполошённые они выбежали из соседней хижины и примчались к нему. Один Бхима спал, храпя с блаженной улыбкой. Этому богатырю, наделённому разумом ребёнка и одновременно жестокостью тигра, вечно снились либо ладду, либо Хидимби с Драупади, либо побоище, где он сокрушал врагов, но в каждом из случаев сновидения вполне устраивали Бхиму. Арджуна не мог припомнить ни единого раза, чтобы его брат вскакивал в поту и с перекошенным лицом, как он сам сейчас. — Что случилось, Арджуна? — не обращая внимания на остальных, Драупади бросилась на колени перед ним и обняла мужа дрожащими руками, повернув его лицо к себе. — Я думала, на нас напали ракшасы или звери. Но это снова тот страшный сон? Арджуна лишь кивнул, со стыдом отводя глаза. Воин называется! Его дело — защищать братьев и жену, а не пугать их. — Расскажи, что ты видишь? — Я не знаю, Панчали, — он так и не решался взглянуть ей в глаза. — Я просто пытаюсь догнать кого-то и предотвратить… непоправимое. Но каждый раз не успеваю. — Что же такое происходит, Юдхиштхира? — Драупади беспомощно оглянулась на своего старшего мужа. — Может, стоит рассказать об этом сне браминам или Васудеве, когда он приедет в следующий раз? Юдхиштхира только покачал головой. — Сны — это иногда обман, Панчали. Не стоит придавать им большого значения. Что может случиться с нами, когда мы все вместе, а боги на нашей стороне? Нас защищает праведность и мудрость. Я считаю, нам надо совершить пуджу, чтобы очистить ум и умиротворить душу. Решение Юдхиштхиры пришлось всем по сердцу, и пандавы с женой отправились к лесному храму, чтобы украсить свежими цветами лотосные стопы Ишвары*. Однако сон по-прежнему не выходил из головы у Арджуны. Стоя на коленях в храме, сложив руки возле сердца, он всё думал и думал, вспоминая подробности сна. Из тумана, плотной пеленой покрывающего разум, постепенно начали выступать детали страшного видения, и Арджуна снова едва сдержал крик, когда всё-таки вспомнил, что именно видел во сне. Забыв обо всём — о пудже, о жене, о мести, о том, что ему запрещено появляться в Хастинапуре — он просто выскочил из храма быстрее молнии, не обращая внимания на летящие ему вслед изумлённые восклицания братьев и Панчали. Схватив лук и стрелы в своей хижине, Арджуна помчался быстрее ветра к ашраму, расположенному неподалёку. Сейчас его скорости мог бы позавидовать сам Хануман. Брамины отдыхали под развесистым баньяном, вкушая сочные плоды, снятые с близлежащих деревьев. Они с изумлением посмотрели на то, как средний из принцев, за которыми им приказали приглядывать на протяжении нескольких лет, бросился в ноги, умоляя позволить взять быструю лошадь. Брамины переглянулись, и старший ачарья завёл длинный монолог о том, что жизнь слишком коротка и не следует тратить её на спешку. Однако цветистую речь брамину пришлось прервать, ибо нахальный принц вдруг поднялся, молча отвязал от столба одного из лучших коней, отдыхавших возле жилища, вскочил ему на спину и умчался прочь. Брамины успели только, покачав головами, сокрушённо пожаловаться друг другу, что уважение к учителям постепенно исчезает из этого мира. *** Низко пригнувшись, Арджуна бил коня босыми пятками по бокам, понуждая скакать быстрее. Картина из сна, как живая, стояла перед его глазами. Он не мог избавиться от неё. В том кошмаре, подробности которого Арджуне почему-то удалось вспомнить лишь в храме во время поклонения, он видел Каришму лежащей в траве со стрелой, пронзившей шею, и широко распахнутыми глазами. — Нет! — закричал Арджуна, крепче прижимаясь к спине коня. — Не позволю, чтобы случилось такое! Никогда не позволю! Он мчался так, что почти не видел дороги. И не было ничего удивительного в том, что, выехав на кратчайший путь, ведущий к Хастинапуру, Арджуна едва не влетел в другого всадника. Юноша, чьё лицо выражало мрачную решимость, точно так же спешил навстречу своей судьбе. К седлу его лошади был приторочен серебряный лук и колчан со стрелами. Арджуна невольно замер. Он готов был поклясться, что в своём кошмаре видел и это лицо. — Ты кто такой? — довольно невежливо окликнул Арджуна своего случайного попутчика. — Куда путь держишь? — Видимо, в ту же сторону, что и ты! — осклабился парень и кивнул за спину Арджуны. — А ты не из тех ли царевичей, которые отправились в леса после проигрыша царства? — Тебе-то что? — зло огрызнулся Арджуна. — Мне много рассказывали о вас. Внешность описывали. Да и по луку твоему со стрелами вижу — ты не простой кшатрий. У простых и луки попроще. — Кто я — о том лишь богам ведомо. А тебе скажу своё имя, если услышу хоть слово о тебе самом. — Я — Вишал, сын царя Тулунги, — снова широко ухмыльнулся парень. — Присоединяйся ко мне. Если ты один из царевичей, которых изгнали, думаю, тебе радостно будет взглянуть, как от руки моего отца падёт Хастинапур. На миг Арджуна забыл даже о своём страшном сне, который гнал его вперёд. — Твой отец хочет завоевать Хастинапур? Кто же он? — Плохо же до вас доносят вести, — расхохотался Вишал. — Я-то думал, вам всё известно. В конце концов, вы же наверняка готовитесь отплатить обидчикам. Я бы на вашем месте так и поступил. А мой отец сражается сейчас со своей армией у стен столицы и, клянусь, он непременно победит! Хастинапур выставил против него сильного противника, но мой отец всё равно выиграет. А противника этого я возьму на себя. У меня как раз есть благословение Брахмы, чтобы победить её. — Её?! — похолодел Арджуна. — Ты о ком? — Божественный мудрец Нарада сообщил, явившись ко мне, будто есть среди защитников Хастинапура одна дэви, которая на самом деле кшатрий, чей дух лишь по недоразумению заточён в женском теле. Сначала она была проклята Дурвасой, а потом сама решила вернуть себе женский облик, чтобы иметь возможность воссоединиться с мужем, которого лишилась на свадьбе после снятия проклятия. Одним словом, тёмная история! Скверно то, что мой отец благословлён Брахмой победить всех, кроме неё. Но я тоже долгое время выполнял аскезы, и меня благословили даром одолеть эту дэви. И я сегодня же это сделаю, не сомневайся! Однако ты со своими братьями можешь не переживать: Индрапрастха будет вашей. Мой отец с большим уважением относится к царице Кунти, поэтому не обидит её сыновей. Как только он установит власть над Хастинапуром, вы немедленно вернётесь из изгнания. Отец хочет, чтобы вы были нашими союзниками. Вы сильные кшатрии. Вместе мы завоюем все земли! — глаза юного принца алчно блеснули. — Весь мир сделаем нашим! Арджуна внезапно рванул вперёд и перегородил Вишалу дорогу, поставив своего коня поперёк его пути. — Ты что? — удивлённо воззрился на него Вишал. — Дай проехать! Я спешу. — Я тоже, — спокойно отозвался Арджуна. — Но нам стоит потратить немного времени, чтобы выяснить, кто чьим вассалом будет в будущем. Я не согласен подчиняться ни власти Хастинапура, ни тем более власти заносчивого младенца, — при этих словах Арджуна заметил, как краска бросилась в лицо Вишалу. — Я вызываю тебя на поединок. Здесь и сейчас. Откажешься — все узнают о твоём позоре. Выбор оружия за тобой. — Лук и стрелы, — помертвевшими губами выпалил Вишал. — Согласен, — откликнулся Арджуна, спрыгивая с лошади и отходя к обочине дороги. — Сейчас поглядим, что за кшатрий такой претендует на заключение союза с пандавами! *** — Что задумал Арджуна? — с нетерпением спросил Шива, ибо, рассказав об этой удивительной встрече Арджуны и сына царя Тулунги, Вишну внезапно погрузился в молчание. — А разве возможно не понять, что способен замыслить влюблённый, о Авьякта? Арджуна твёрдо решил уничтожить того, кто мог навредить Каришме, к которой до сих пор стремилось его сердце. Я пытался остановить его, о Апаваргапрада. Вложил все силы, чтобы отправить свой образ в его мысли, чтобы это видение затмило Арджуне ясный взгляд и помешало сражаться с Вишалом, но… — Но? — напрягся Шива. — Я проиграл, о Дакшадхварахара. Не в мою пользу сложились звёзды. Сын Кунти так сильно жаждал спасти Каришму, что мои усилия разбились о его решимость. Как можно сражаться на равных с тем, кто по праву считался лучшим лучником Бхараты? У Вишала не было шансов, что бы он ни возомнил о себе. Ему следовало взять меч или секиру. Возможно, тогда сражение продлилось бы чуть дольше. Но… С первого же выстрела стрела Арджуны пронзила горло противника. Кровь оросила траву. Тот, кто хотел стать палачом Каришмы, умер раньше, чем добрался до своей цели. — Стало быть, у царя Тулунги больше не было шансов победить? — Никаких, о Шашвата. Я долго думал, как же вышло, что Арджуна узнал через сон о готовящемся нападении на Каришму, но так и не нашёл ответа. Этого не было в мировой схеме событий. Не существовало также малейшей вероятности встречи Вишала и Арджуны. Но некие силы, изменившие эти странные миры, помогли сломать привычную схему событий. И сколько бы мы с тобой ни старались отыграть всё обратно, те силы мешали нам. Убив царевича Вишалу, Арджуна собрал погребальный костёр для него и, уложив тело сверху, поджёг. А затем вернулся в лес Камьяки. Он никому не рассказал о содеянном. Даже не объяснил братьям и Драупади, почему умчался прочь от них столь поспешно. Его поступок остался тайной для всех. Однако в глубине души Арджуны прочно обосновалась уверенность, что теперь Каришме ничего не угрожает, и с тех пор кошмары перестали ему сниться по ночам. А я, добравшись своим внутренним взором до стен Хастинапура, стал свидетелем тому, как Каришма, её муж Арундэв и сын Дхритараштры сражались против царя Тулунги. Я видел, как в схватке с Каришмой, насмешник-царь очень скоро прекратил свои ядовитые выпады. Мастерство прекрасной лучницы заставило его замолчать. А вскоре и мысли о власти из его головы исчезли, превратившись в стоны боли. Одна из острых стрел Каришмы, поразив его глазницу, пробила висок. Сознание покинуло тело царя. Великодушная Каришма опустилась перед поверженным противником на колени и держала его голову до тех пор, пока по её зову к раненому не пригласили лекаря. Армия Тулунги, узнав о том, что их царь умирает, сдалась. Хастинапур выиграл битву. Однако Дурьодхана не позволил Каришме и её супругу уехать в тот день. Он пригласил их в столицу и убедил своего деда чествовать Каришму как победителя, ведь именно благодаря ей царь Тулунги потерпел крах. К удивлению всех, Бхишма не только провёл ритуал чествования, но и подготовил праздник, пригласив на него царей соседних государств. К величайшему беспокойству всех, во время празднования Каришма почувствовала сильную слабость. Её пришлось быстро увести с площади во внутренние покои дворца. Когда же лекарь вышел из дверей отведённой ей спальни, то со счастливым видом сообщил взволнованному Арундэву, что тот вскоре станет отцом. «Вы обязательно должны порадовать Агнидэва и дэви Сваху такими новостями! — с улыбкой посоветовал находившийся поблизости Бхишма, отечески похлопав Арундэва по плечу. — А пока я со всем уважением предлагаю вам снова принять в управление Анг Прадеш. Для ребёнка лучше быть воспитанным во дворце, чем в лесу». «Во дворцах живёт лицемерие и предательство, а лес чист от этой скверны», — парировал Арундэв. «Однако дэви Каришма нуждается в уходе, пока носит младенца. Разве в лесу вы сможете обеспечить ей всё необходимое?» Арундэв заколебался. Он сомневался, взвешивая все «за» и «против», но беспокойство за состояние жены победило. Он кивнул. «Я согласен. Но я не желаю, чтобы царство связало меня по рукам и ногам. Как только вы найдёте достойного кандидата, я оставлю Анг Прадеш и снова вернусь в своё жилище». Однако у судьбы насчёт супруга Каришмы были другие планы, которые не сумел бы разрушить даже я, о Боленатх. С того момента я понял, что этот мир уже не изменить, ведь линия событий в нём исказилась необратимо. И я начал подыскивать для равновесия вселенную, где можно задержать Кали Югу. Надолго. Возможно, навсегда. *** — Ты должен рассказать правду, — Каришма приподнялась на ложе, схватив за руку Арундэва. — Пока мы здесь… Пока не покинули Хастинапур, расскажи всё! Великий Бхишма устроил праздник в нашу честь. Нас осыпали цветами и рисом, нам оказали огромное уважение… С нами обращались, словно с богами. Сам царь чествовал нас. Ты не можешь скрывать такое! Бхишма не простит никогда, если однажды узнает правду, но не от тебя. — Но откуда он узнает? Мама Сваха и мама Шикхандини обещали молчать. Если ты не расскажешь, то это не выяснится никогда. — Я ношу под сердцем его внука. Разве это не достаточный повод признаться? — Ты желаешь усадить нашего сына на трон Хастинапура? — задал Арундэв прямой вопрос. — Нет, я не упрекаю тебя. Пройдя в юности через многие тяжёлые испытания, ты вправе этого желать! — Я хочу не допустить новой войны. Только этого. И если для установления мира необходимо было бы скрыть правду о твоём происхождении, я бы умоляла тебя молчать до смерти. Но утаивание истины приведёт Хастинапур к новой войне, куда худшей, чем сражение с армией царя Тулунги. — Почему ты так думаешь? Сыновья Панду и Дхритараштры — сильные воины. С чего бы им бояться войны? — Что хорошего в том, когда братья убивают друг друга? Нет, если бы не было иного выхода, тогда я тоже сказала бы: пусть воины исполняют свой долг. Но выбор есть. И остановить ли сейчас войну — напрямую зависит от тебя. У трона Хастинапура есть законный наследник. А теперь у этого наследника вскоре… — горло Каришмы внезапно сжал спазм. — Что с тобой? — обеспокоенно спросил Арундэв. — Тело… такое слабое! — яростно вырвалось у Каришмы. — Всегда ненавидела его! Когда я была мужчиной, мне было проще контролировать эмоции… Нет, прости. Я не имею права гневаться или расстраиваться теперь, равно как и говорить о ненависти. Прошу, дай мне возможность немного побыть одной. Арундэв с опаской посмотрел на Каришму. — Но ты хотя бы больше не чувствуешь, что мы разлучимся? — Нет, — качнула она головой. — Это ощущение пропало во время битвы. Видимо, опасность, подстерегавшая нас, внезапно миновала. — Я тоже больше не чувствую никакой опасности. Но, знаешь, теперь сильно волнуюсь за тебя, — Арундэв теперь сам осторожно взял её руку. — Ведь ты… Я понимаю, как тебе тяжело. Тебя сейчас разрывают на части две твои ипостаси: мужская и женская. — И женская побеждает! — дрожа всем телом, воскликнула Каришма, обняв себя за плечи. — Ради ребёнка я не смогу больше даже пытаться снова стать мужчиной! Больше никогда. Ни на минуту, ни на мгновение. Никакого шанса для меня снова стать тем, кем я должна была родиться. Арун, мне предстоит забыть о своей внутренней мужской сути и стать матерью! Тот, кто мечтал быть воином, должен отложить свой лук и навсегда забыть о сражениях ради рождения и воспитания новой жизни! Никаких боёв. Никаких поединков больше! — Но кто запретит тебе взять лук в руки чуть позже, чтобы показать, как следует стрелять, нашему сыну или дочери? — хитро улыбнулся Арундэв. Лицо Каришмы внезапно озарилось надеждой. — Ты хочешь сказать… Даже если родится дочь, ты будешь не против того, чтобы я учила её обращаться с оружием? — Если она сама того пожелает, почему бы и нет? — подмигнул жене Арундэв. — Мы вместе научим её защищаться! И пусть хоть кто-то посмеет оскорбить её. Она не будет ждать, пока к ней явится какой-нибудь благородный, сильный принц. Она сама сумеет постоять за себя. — И всё-таки ты должен признаться Великому Бхишме, — снова проговорила Каришма уже без тени улыбки. — Пожалуйста, отдыхай, — только и ответил Арундэв, отпуская руку жены и выходя из её опочивальни. *** Среди цветов, приносимых ей в комнату, она стала замечать, словно чей-то неведомый постоянный знак, переплетённые стеблями четыре огненно-красные лилии и пятую, серебристо-белую, чистую, словно снежные шапки Химавана. Кто мог дарить ей такие редкие и прекрасные цветы? Каришма почему-то невольно краснела, касаясь их, но старалась сразу же расплести стебли и спрятать лилии по одной среди россыпи лотосов и роз. Ей не хотелось понапрасну волновать Арундэва. Однако Каришме самой было до смерти любопытно узнать, кто присылает ей такие цветы. На пятый день лекарь разрешил ей встать и выйти в сад. Одна из служанок попыталась составить ей компанию под предлогом беспокойства о самочувствии «госпожи», но Каришма довольно резко отказалась от помощи. — Я не привыкла, чтобы кто-то крутился возле меня! — сказала она. — Я хочу побыть одна. И я вовсе не беспомощна, как вам кажется! Служанка не стала спорить, поклонилась и быстро исчезла за пределами опочивальни. Спустившись в сад, Каришма выбрала спокойное место под жасмином и уселась на траву, наблюдая за тем, как белоснежные душистые цветы падают ей на колени. Внезапно позади раздался шорох. Слегка зацепив её сари, рядом упал букет из пяти лилий. Всё, как обычно: четыре оранжево-красных и одна кипенно-белая в центре. — Кто здесь? — Каришма вскочила на ноги и развела руками куст жасмина, росший за спиной. Тайный даритель мог бы успеть сбежать, но, видимо, он не ожидал от будущей матери такой проворности. Дурьодхана стоял, остолбенев и глядя прямо на неё восторженным взглядом, а потом, прежде чем Каришма успела вымолвить хоть слово, рухнул на колени. — Я грешник, — промолвил он, склоняя голову перед Каришмой. — И как грешник готов понести любое наказание, прося лишь об одном: позволь мне хоть иногда касаться твоих стоп, словно ног божественной матери в храме. Он протянул руку, и у Каришмы почему-то не достало сил остановить его, хотя она понимала, что сейчас случится. Принц дотронулся кончиками пальцев до её щиколотки. Сердце замерло, а по телу пробежала обжигающая волна. — Вам следует уйти, — отчаянно прошептала Каришма. — Немедленно. Вы не должны прикасаться ко мне. Я не богиня в храме. А прикосновение даже к одежде замужней женщины недопустимо! — Я знаю, — сильные пальцы осторожно ласкали её лодыжки, нежно, трепетно, словно боясь поранить. Голова принца была склонена так низко, что Каришма могла видеть только спадающие густыми волнами каштановые локоны, блестящие в лучах солнца, — потому и называю себя грешником, благословляя твоё великодушие. Ты, правда, богиня, — снова раздался его горячий шёпот. — Яркая, будто солнце, чистая, как белая лилия среди огня моей недостойной страсти! Ведь только богов помнят постоянно, боясь разгневать. Только им стремятся поклоняться, от одного взгляда на их образ сходят с ума, не имея возможности прикоснуться и обнять… Я никогда не хотел молиться богам, но тебе… Тебе молился бы. Всегда, постоянно! — Уходите, — снова вырвалось у Каришмы. — Уходите же! Руки соскользнули со стоп, но тут же крепко ухватили край сари. Прикрыв глаза, Дурьодхана прижался к её одежде губами так жадно, словно не хотел отрываться от куска шёлка, под которым было скрыто прекрасное тело. Через минуту выпустив из пальцев тонкую ткань, он рывком вскочил на ноги и снова взглянул ей в лицо. Глаза его были темны, словно ночное небо. — Если я хоть раз… Если посмею зайти дальше этого хоть на шаг… Если пьяным или трезвым вдруг забуду об уважении к жене благородного кшатрия, убей меня! Не щади тогда, — он развернулся и быстро скрылся за ближайшими деревьями. Каришма смотрела ему вслед. Странное чувство овладело ею, заставляя трепетать каждую клетку тела. Неожиданный порыв принца вызвал внутри необъяснимое чувство того, что когда-то давно на том же самом месте всё это уже происходило, но финал был совершенно другим. Лилии по-прежнему лежали в траве, и их душистые лепестки слегка шевелил ветер. Неожиданно для себя Каришма наклонилась и подняла цветы, поднося к лицу.