Сын Огня, дочь Солнца

День тянулся невероятно долго. Каришма старалась взять себя в руки и не переживать, но у неё с трудом выходило то, что прежде казалось лёгким. Одно дело не волноваться в сражении: там не до волнений, страхи исчезают сами собой, когда руки держат оружие, направляя стрелы в противника. Мыслей нет, остаётся только отчаянная битва, сбившееся дыхание и скорость движений. А в тишине покоев, где ничего не происходит, самообладание рушится, заменяясь паникой и дурными предчувствиями. Каришма с тревогой ждала возвращения Арундэва из сабхи. И он вернулся, но не один, а вместе с Великим Бхишмой. И отец, и сын вели себя непривычно молчаливо. Бхишма сел и, не глядя на невестку, начал рассказывать о случившемся в собрании. — Я предвидел, что именно так всё случится, — закончил он свой недолгий рассказ о том, какого шума они наделали своим признанием. Каришма стиснула ладонями колени. — И со случившимся придётся смириться, — прибавил он. — В смирении нет счастья, — обронил Арундэв. — Это вынужденная неизбежность. — Признание сделано, назад хода нет, — Бхишма поднял на сына тяжёлый взгляд. — Теперь ты начнёшь перенимать опыт управления государством. Я и Видура поможем тебе. Передача царских прав произойдёт не сразу. Сначала тебе придётся научиться тому, что обязан знать царь. Процесс займёт не меньше года. Возможно, больше. Тут всё зависит от тебя. В течение этого времени тебе придётся столкнуться с враждебным отношением многих. Почти всех… В основном, не скрою, ты претерпишь трудности из-за Дурьодханы. Он не снесёт так легко утрату своего высокого положения. И, конечно, царица Кунти станет твоим врагом, ведь другим претендентом на престол был её старший сын Юдхиштхира, который через семь лет должен вернуться из изгнания вместе с братьями. Как только до моих внуков, находящихся сейчас в лесу в аскезах, дойдут сведения о тебе, они тоже ополчатся против нас с тобой. — Но им нет смысла оставаться в изгнании ещё семь лет! — неожиданно сказал Арундэв. — Как только я стану царём, то разрешу им вернуться обратно. — Несмотря на то, что я люблю сыновей Панду и сочувствую им, это опрометчивое решение. Мои внуки всё равно будут жаждать мести за игру в кости, устроенную Дурьодханой. И они непременно отомстят, ибо кшатрии не прощают. — Да, но их месть не выльется в войну, где погибнут тысячи невинных! Это будет поединок между братьями, а не всеобщее кровопролитие. — Тут ты прав, — кивнул Бхишма. — До войны не дойдёт, — он усмехнулся в бороду. — Стало быть, ты сам пригласишь пандавов в столицу раньше срока? И вернёшь им Индрапрастху? — Нет, — решительно отказался от второго предположения Арундэв. — Если верну Индрапрастху, тогда войны, которой мы пытаемся избежать, точно не миновать. Как я могу, признав права на престол одного царя, в то же время забрать права у другого? Мне придётся в обоих случаях остаться в глазах всех узурпатором, а тебе до конца дней суждено носить клеймо клятвопреступника. Такова наша плата. Бхишма отрешённо посмотрел прямо перед собой. — Единственное утешение, полученное мной в старости — я нашёл сына, который больше не проклинает меня. Даже если весь мир от меня отвернётся, я всё равно приобрёл больше, чем потерял. Неожиданно он потянулся к Арундэву и по-отечески крепко обнял его. — Если бы я хоть на мгновение мог заподозрить, что соблазнившая меня дэви унесла тебя под сердцем из того леса, всё могло пойти иначе… Никому бы не пришлось испытать столько боли. Ни твоей матери, ни тебе. — Значит… Ты бы не бросил маму? Нарушил бы свой обет безбрачия? — поражённо спросил Арундэв. Бхишма на миг заколебался, а потом решительно кивнул. — Да. Если бы точно знал тогда, что принцесса Каши беременна от меня, я бы не оставил её. Я бы согласился носить клеймо клятвопреступника всю жизнь, но ей не пришлось бы умирать в пламени, а тебе — расти в чужой семье. — У меня был достойный отец и прекрасная мать, — ответил Арундэв. — Я ни о чём не жалею. — Зато сожалею я, — с горечью произнёс Великий Бхишма. — В своей жизни я встретил почёт, богатство, славу, уважение, но я сам лишил себя любви. Я только сегодня в полной мере осознал это, — сын Ганги встал с места. — Нам надо скорее увидеться с Видурой. Хочу спросить, поможет ли он ввести тебя в курс дела? От Дхритараштры и от Дурьодханы помощи ждать не стоит, и это понятно. Любой на их месте чувствовал бы лишь желание отомстить и ничего больше. Идём! Попрощавшись с Каришмой, Арундэв и Бхишма покинули опочивальню. Однако не успела Каришма прилечь и закрыть глаза, желая немного отдохнуть, как к ней явился следующий посетитель. — Царица Кунти, — почтительно кланяясь, объявила служанка, пропуская нежданную гостью в покои. Каришма торопливо села на постели, оправляя складки сари и недоумевая, зачем царица вдруг явилась к ней. На ум приходило лишь одно: сейчас её будут пытаться устыдить, либо с порога проклянут. И то, и другое никуда не годилось, однако отказаться от встречи, похоже, она не имела права. Её не спрашивали, а поставили перед фактом. С бьющимся сердцем Каришма следила за тем, как Кунти вошла и остановилась на месте, стиснув руки у груди. Она выглядела бледной, со следами слёз на лице. Очень непривычно было видеть мать пандавов в таком волнении и замешательстве. — Пожалуйста, садитесь! — Каришма попыталась предложить гостье сиденье, но Кунти внезапно, вскинув руку, остановила её. Некоторое время они обе молчали, пристально глядя друг на друга, словно пытаясь прочесть чужие мысли, а потом Кунти ни с того ни с сего бросилась к ногам Каришмы. — Прости… Прости, дочка!!! — в исступлении повторяла она, пока Каришма стояла перед ней в полной растерянности, не зная, что и думать. Наконец, спохватившись, она склонилась и подняла Кунти с пола, держа её под локти. — Почему вы склоняетесь передо мной? Я намного младше вас, кроме того, вы — махарани, а я — дочь колесничего. Зачем вы поступаете так? — Нет-нет… Не смогу никак… Не смогу! — вдруг отчаянно замотала головой царица Кунти, и из её огромных глаз загнанной лани потекли крупные слёзы. Некоторое время она ничего не способна была вымолвить, а потом, когда Каришма предложила ей глоток воды, Кунти овладела снова даром речи. — Я принесла оберег, дочка, — заговорила Кунти, снимая с себя одно из золотых ожерелий и протягивая его Каришме, — чтобы роды твои прошли легко и благополучно. Заметив, что Каришма медлит взять украшение, грустно улыбнулась. — Опасаешься, что мать пандавов, желая отомстить за своих сыновей, погубит твоего будущего ребёнка? Щёки Каришмы порозовели. Она не отвечала ничего. — Боишься, да. И имеешь право! Я молчала столько лет. Никто и не знает… Потому и тебе откуда знать? — Кунти глубоко вздохнула, а на выдохе, решившись, выдала. — Я твоя настоящая мать. — Что вы говорите? — в ужасе прошептала Каришма, хватаясь обеими ладонями за живот, словно пытаясь защитить своего малыша от слов царицы. — Зачем придумываете такое? — Я ничего не придумываю. Это правда. Я родила тебя от Господа Сурьядэва, когда мне самой было всего двенадцать лет. Мудрец Дурваса за моё хорошее служение ему наградил меня мантрой, способной вызвать любое божество. Он сказал, мантра может пригодиться мне, когда я повзрослею, чтобы получить ребёнка от избранного божества. Однако любопытство сжигало меня, и я прочла мантру в тот же день, как получила её. Я просто хотела проверить, работает ли она. Однако явившийся по моему зову Господь Сурьядэв сказал, что не отпустит меня, не подарив мне младенца! Так он и сделал. Его яркие лучи проникли в моё лоно и, спустя всего несколько мгновений, я мистическим образом родила тебя… Это было прекрасное мгновение, заполненное светом и счастьем. Господь Сурьядэв подарил тебе волшебные серьги и золотой доспех, чтобы ты всегда была в безопасности. Но при мысли о том, как я принесу тебя своему отцу и расскажу правду о твоём рождении, я пришла в ужас! Я сама была тогда напуганным ребёнком, и я… не нашла ничего лучшего, чем укрыть тебя пальмовыми листьями, положить в плетёную корзину с лотосами и спустить вниз по течению Ямуны. — Так вы… бросили меня? — расширившимися глазами Каришма смотрела в лицо своей внезапно обнаружившейся матери. Голос Каришмы срывался от волнения, она задыхалась. — Просто выбросили, как котёнка? Теперь я понимаю, почему в детстве мама Радха часто говорила, что река Ямуна мне словно мать и, если будет в том надобность, она спасёт меня, а не погубит. Ямуна спасла меня, в то время как родная мать даже не беспокоилась о моей дальнейшей судьбе! — Дочка, мне было всего двенадцать лет! Я страшно испугалась. Я всего за пару мгновений получила вдруг дочь. И я не знала, что мне с тобой делать! — Принести во дворец и отдать на воспитание служанкам, такое не приходило вам в голову? Вы могли придумать, будто нашли меня в лесу или на берегу. Кто бы узнал истину? По вашим словам, я родилась мгновенно, вас никто не видел беременной! Вы могли выдать меня за подкидыша, но продолжать любить и воспитывать! Могли оставаться рядом. Если не в качестве матери, то в качестве подруги, старшей сестры… Всё это было возможно, если, конечно, вы действительно любили меня… — Я ничего не знала о любви. Я была слишком юной! — По-вашему, только это и извиняет вас? — Нет, прости… Меня не извиняет ничего. Каришме сложно было понять, что она сейчас чувствует по отношению к этой женщине. Сострадание, досаду, гнев? Нет, это было некое иное чувство… И Каришме потребовалось время, чтобы осознать родившееся в её душе ощущение. Она вдруг совершенно отчётливо поняла, что эта женщина тогда её не любила и теперь не любит тоже. И даже не чувство вины пригнало её сейчас. Просто она вдруг поняла, что её собственная судьба и будущее её сыновей зависят от той, кого она некогда бросила и попыталась забыть. И царица изо всех сил пыталась в данную минуту замолвить за них словечко перед будущей махарани, так удачно оказавшейся её давно потерянной дочерью! — Зачем вы пришли? — сухо спросила Каришма. — Как я понимаю, вы ещё на моей сваямваре в Чампе догадались, кто я, однако продолжали молчать. И только теперь, когда я вдруг оказалась супругой сына Великого Бхишмы, вы примчались, чтоб облегчить душу признанием. Каковы же ваши истинные мотивы? Если я назову вас матерью, как вы поступите дальше? Смею предположить, следующим шагом будет напомнить мне, что принцы Юдхиштхира, Бхимасена, Арджуна, Накула и Сахадэва — мои родные братья, и я обязана позаботиться об их благополучии, вызволив их из изгнания и вернув им владения в Индрапрастхе? Не так ли? Вопрос прозвучал довольно жёстко. Кунти разрыдалась, уронив голову на руки. — Но ведь они и в самом деле — твои братья, — шептала она, заливаясь слезами. — Ты можешь не принимать во внимание младших, ведь они — дети царицы Мадри, но Арджуна, Юдхиштхира и Бхима… Подумай хотя бы о них! Разве их справедливо лишили царства и изгнали в лес? Они имеют не меньше прав, чем Дурьодхана! Почему же с ними обошлись так? Почему я должна довольствоваться жалкой ролью, в то время, как и у меня прав не меньше, чем у Гандхари? Но я всегда одна… В тени, на вторых ролях… Царица-вдова, не нужная никому… И даже общения с моими славными сыновьями меня лишили на тринадцать лет! Это нечестно. Впервые в жизни Каришма смотрела на плачущую женщину, не испытывая никаких эмоций. Она сама удивлялась себе: как такое возможно? И вдруг её словно молния поразила. Она поняла, в чём причина её собственного равнодушия. В сердце сидящей перед ней женщины не было любви ни к кому, а пятеро царевичей являлись её пропуском хоть к какому-то подобию власти. Но нет, власти она не получит! Лишь защиту. — Я обещаю вам: когда мой муж взойдёт на престол, с вами, с вашими сыновьями и их супругой Драупади будут обращаться с уважением, — ровным тоном произнесла Каришма. — Они не будут знать нужды ни в чём: ни в богатствах, ни в развлечениях. Никто им не запретит брать оружие в руки или молиться в храмах избранным богам. Однако во избежание распри право управления Хастинапуром и Индрапрастхой отныне будут только у одного царя — сына Великого Бхишмы, Арундэва. Кунти внезапно перестала лить слёзы и спокойным взглядом посмотрела в лицо дочери, отирая влагу с лица краем накидки. — Ты обещаешь хотя бы это? Даёшь слово, что ни мне, ни моим сыновьям, ни их невестке не доведётся больше испытать унижений? — Клянусь, — отозвалась Каришма. — Однако почему ты не желаешь попросить своего мужа и дать своим родным братьям возможность править хотя бы… городом? Или пятью деревнями? Каришма задумалась. — Решать, конечно, Арундэву, однако моё мнение таково: не следует одним давать больше прав, чем другим. — Но вы можете подарить пять деревень и принцу Дурьодхане, — невинно промолвила Кунти, хотя глаза её недобро блеснули. Лицо Каришмы сделалось холодным. — Вы предлагаете оскорбить жалкой подачкой того, кто ещё вчера чувствовал себя полновластным хозяином? Пять деревень взамен Хастинапура? Это замаскированная издёвка? — Но как вы тогда собираетесь поступить с бывшим царём Дхритараштрой и его сыновьями? — волновалась Кунти. — Они ведь очень враждебно к вам настроены. — Пока я не увидела со стороны принцев и их отца никакого враждебного отношения, — не поддалась на провокацию Каришма. — Такое отношение уже не за горами, дочка! — с притворной горечью изрекла Кунти. — Потому возьми мой оберег, чтобы защитить себя и моего внука. Каришма протянула руку, но лишь для того, чтобы отстранить от себя украшение. — Мой лучший оберег — вера в себя и любовь моего супруга, махарани. Ничего другого мне не надо. Кунти побледнела и так и замерла с повисшей в воздухе рукой. — Ты не назовёшь меня мамой? Каришма сложила руки перед грудью и вежливо поклонилась. — Вы для меня — уважаемая царица, а я лишь дочь колесничего. Всю жизнь я ею была и, умерев, останусь. Как я могу назвать кого-то ещё матерью, кроме мамы Радхи? А если и сделаю это, то всю жизнь между мной и вами будет стоять тень горечи и обиды за моё прошлое. К чему такое несчастье? Пусть лучше вы останетесь навсегда безупречной царицей, на которой нет и пятна греха, о котором следовало бы сокрушаться. Сколько бы лет ни прошло, я всегда с уважением буду склоняться к вашим стопам. Ничего более не ответив, Кунти кинула на Каришму последний отчаянный взгляд, молча встала и покинула её покои. *** Выйдя из опочивальни Каришмы, Кунти чудом разминулась с Адиратхой с Радхой. Они вошли в покои следующими, чрезвычайно взволнованные. Мама обнимала Каришму и плакала, причитая о том, что быть царицей на самом деле — не такая уж большая удача, как многим кажется. А уж стать супругой царя внезапно, когда всё это время народ ожидал других претендентов на царство, ещё более непростая участь! — По столице уже поползли слухи, — торопливо заговорила Радха. — Кто-то считает вас богами, спустившимися с неба, чтобы спасти всех от грядущей войны между сыновьями Кунти и Гандхари, а кто-то, наоборот, думает, будто вас данавы послали на погибель истинным царям… Мне так тяжело всё это слушать, дочка! А уж чего только не говорят о тебе… Некоторые считают тебя аватарой Сурьядэва, другие — якшиней или асуром. А чего ждать дальше? Что будет, когда вы сядете на престол? Что будет с нашим внуком? — Прекрати! — оборвал её стенания Адиратха. — Зачем ты всё это говоришь? Каришме сейчас и так непросто. Зачем забивать ей голову своими страхами? Если уж судьбе было угодно сделать её супругой сына Великого Бхишмы, стало быть, надо принять такую судьбу. Наша дочь — воин по духу. Сам мудрец Дурваса сказал об этом. Неужели воину не под силу перенести трудности и достойно править землями Бхараты? — Но люди говорят… — Языки без костей, мелют чепуху! — резко махнул рукой Адиратха. — Что же ещё говорят? — заинтересовалась Каришма. — Не стоит переживать, просто не думай об этом, — попытался отец уйти от ответа. — И всё же, — настаивала Каришма. — Хотелось бы знать, чтобы потом иметь возможность опровергнуть те обвинения. Ведь несправедливые слова пятнают, возможно, честь моего мужа, а подобного я никогда не стерплю! Отец и мать переглянулись, а потом Радха вздохнула и с трудом вымолвила. — Ну, говорят… Царь живёт во грехе с мужчиной, лишь принявшим образ дэви. И ребёнок, стало быть, родится чудовищем. Ни мужчиной, ни женщиной. А если существо среднего пола станет следующим царём, конец света не за горами. Каришму разобрал смех, до того нелепыми были те предположения. Она с трудом сдержалась, чтобы не обидеть родителей, которые к сплетням почему-то относились весьма серьёзно. — Передайте тем, от кого услышите подобное, что тогда чудовищем надо считать и Господа Харихару, родившегося от Махадэва и Вишну, принявшего облик Мохини, — быстро нашлась она с ответом. Лицо Радхи просияло. — Я так и буду отвечать! — радостно отозвалась она, обнимая Каришму. — Как хорошо, что ты у нас такая смышлёная, дочка! Они ещё немного поговорили о самочувствии будущей мамы и о малыше, который совсем скоро родится, а потом, успокоенные, ушли. После их ухода Каришма долго размышляла о том, верное ли решение приняла, не сказав им ни слова о признании царицы Кунти и не выяснив, действительно ли в своё время её нашли в корзине на берегу реки. С другой стороны, независимо от того, сказала Кунти правду или солгала, это не имело никакого значения. Каришма крепко решила про себя лишь одно: Адиратху и Радху она никогда не оставит. Даже если бог Сурья и царица Кунти — её настоящие родители, что с того? Они отказались от неё, когда она была младенцем. И теперь только те, кто воспитывал её все эти годы, имеют право называться её матерью и отцом. И Аруна по пустякам беспокоить нечего. Будто ему не о чем сейчас волноваться! «Расскажу потом, когда решатся проблемы с передачей царства». Решив так, Каришма вышла в сад и пробыла там до самого вечера. Арундэв пришёл, когда стемнело, и ужин давно закончился. Найдя жену уже спящей, склонился над ней и нежно поцеловал в висок. Каришма открыла глаза, почувствовав это тёплое прикосновение. — Прости, что разбудил тебя. Нелёгкий день выдался, да? — Уверена, тебе пришлось гораздо тяжелее. Расскажи, как прошла встреча с Видурой? Арундэв только махнул рукой. — От меня все шарахаются, как от носителя калакута, чего и следовало ожидать. Видура стал разговаривать со мной лишь потому, что уважает Великого Бхишму, а тот попросил его. Но у многих к моему родному отцу уже не осталось и капли уважения. Этот мир жесток. Здесь не прощают ошибок. Боюсь, былого величия отцу уже никогда не вернуть. Даже мама, восстановив меня в правах, с отцом общаться не желает! И это заставляет моё сердце страдать. Каришма коснулась руки мужа, поглаживая его запястье и успокаивая. — А как царь Дхритараштра? — Закрылся в покоях вместе со своей женой и велел никого к себе не впускать, кроме сыновей с дочерью, Видуры и Санджаи. Ах, да. Ещё для учителя Дроны, его сына Ашваттхамы и царя Шакуни сделал исключение. Меня же и Бхишму к себе не допустил, несмотря на просьбы. — Принц Дурьодхана тоже никого не впускает? — Угадала, — горькая усмешка искривила губы Арундэва. — Я хотел бы видеть его своей правой рукой, ибо он молод, силён, сообразителен и смел. Принц Дурьодхана был бы незаменим, как государственный советник, но… Похоже, он не будет нам помогать. И я его ничуть не осуждаю, так как понимаю. Если смотреть на ситуацию с точки зрения Дурьодханы, я — подлец, лжец, захватчик. Пришёл как друг, а оказался злейшим врагом. Вот что принц сейчас обо мне думает! — Я поговорю с ним. Я всё ему объясню! — Думаешь, он прислушается? Как бы он ни относился к тебе прежде, теперь и ты — его враг. — И всё же я попытаюсь… — Только не рви себе сердце, если ничего не выйдет из вашей беседы! И не страдай из-за гневных слов, которые наверняка скажет принц, — Арундэв с чувством сжал руку своей жены. — Обещаю, не буду, — слабо улыбнулась Каришма. Однако всё вышло не так, как она хотела… *** На следующее утро, когда Арундэв ушёл к Великому Бхишме, на пороге покоев возникла красивая молодая женщина в ярко-синем сари, чьи волосы украшали живые цветки жасмина, лепестки магнолии и гибискуса вперемешку с драгоценными камнями. Женщина эта была тонкостанной и гибкой, но при этом обладала широкими бёдрами, пышной грудью и сильными руками. Можно было не сомневаться — она способна и сердца покорять, и постоять за себя, если в том возникнет надобность. Выразительные чёрные глаза её в гневе были устремлены к лицу Каришмы. Последняя вдруг вспомнила, что некоторое время назад уже встречала эту дэви. Её звали Бханумати, она была супругой принца Дурьодханы. — Так вот ты какая! — даже не поприветствовав будущую царицу, громко заговорила черноглазая принцесса, сведя смоляные брови над переносицей. — Пришла сюда вместе со своим мужем под видом помощи в сражении, притворилась гостьей, затем вздумала пожить во дворце, а теперь и вовсе решила стать здесь хозяйкой? Уважаемого всеми царя от престола освободили, его сына унизили, даже сыновей Панду побоку. Пусть мне и не жаль их ничуть, но если уж откровенно говорить, прав у них больше, чем у вас двоих. И как удачно всё сложилось! Вдруг выясняется, что у новых царя и царицы даже наследник почти готовый имеется. Что ж, наслаждайтесь! Учтите одно: чужое несчастье ещё никому радости не приносило! Когда-нибудь и вас точно так же уничтожат ударом в спину те, кому вы больше всех доверяли, — развернувшись, Бханумати собралась уходить, но Каришма ловко бросилась вперёд и встала на её пути, загородив ей выход. — Постойте. — Зачем? — враждебно уставилась на свою соперницу Бханумати. — Я сказала, что хотела. Можешь убить меня на месте, ты хорошо умеешь стрелять, знаю, но от слов своих я не отступлюсь. — Может, вы и сказали всё, но я услышала не то, что хотела. — Что же тебе нужно? — Скажите, — Каришма заволновалась, и почувствовала, как сердце сильно заколотилось в груди, — как себя чувствует принц Дурьодхана? Говорят, он заперся в покоях и никого не впускает, но вы-то должны знать, что с ним! — Можно подумать, тебя его состояние беспокоит! — тон голоса Бханумати стал яростным. — А если и беспокоит, то с чего бы? Вчера твой благоверный супруг не думал о моём муже, когда, сговорившись с Бхишмой и Шикхандином, решил во всеуслышание заявить о своих якобы попранных правах! Куда катится мир? Незаконнорождённые дети спустя десятилетия возвращаются и становятся царями, одним движением, даже без сражения, нагло оттеснив с пути законных наследников, пользуясь благородством последних! Не удивлюсь, если вскоре настоящие кшатрии и брамины вымрут, а шудры или неприкасаемые воссядут на престолы. Видимо, приходит тёмное время, как и было предсказано… — Прекратите. Вы образованная царевна! К чему повторять выдумки за простым народом? Лучше скажите, что с принцем Дурьодханой? — О! — снова вспылила Бханумати. — А ты не догадываешься? Что могло случиться с сыном царя, чьего отца в мгновение ока лишили прав на престол?! Пока вы сидели на вашей горе, кто заботился о процветании Бхараты? Кто беспокоился о народе, заключал союзы и оберегал границы? Кто защищал людей от ураганов, наводнений, пожаров? Кто делился с бедняками зерном в лихие годы неурожая? Кто помогал оставшимся сиротами детям? Это были вы или царь Дхритараштра со старшим сыном? И вот теперь внезапно их оттолкнули, словно камень с дороги, потому что явился прекрасный наследник! Только никак не возьму в толк, как он может оказаться лучше нынешнего царя, не зная об управлении государством ровным счётом ничего? Давайте тогда возведём на трон… какого-нибудь сына плотника или колесничего! Если очень постараться, можно и в их родословной найти браминов, богов или царевичей! — бушевала Бханумати. — Мне надо поговорить с вашим супругом, — упрямо повторила Каришма, дождавшись первой же паузы в монологе и не обращая внимания на гневные слова принцессы. — Дурьодхана не желает никого видеть. А мне перед тем, как запереть свои покои, сказал, что если он стал не нужен своему народу, то ему не стоит и жить. Сказал, что завтра на рассвете уйдёт в лес. Он предпочтёт умереть, сражаясь с тиграми или ракшасами, чем будет влачить здесь жалкое существование. Я теперь думаю, лучше бы царь Тулунги вошёл в этот город и уничтожил нас. По крайней мере, мы бы умерли в бою и снискали славу на небесах, а не оказались бы унижены теми, кому доверились! — Даже если я услышу сейчас пожелание смерти или проклятие, — не сдавалась Каришма, — я прошу лишь об одном: приведите меня к покоям принца. Бханумати презрительно фыркнула. — Ступай, — она махнула рукой вперёд. — Где покои принца, знают все слуги. Найдёшь без труда. Но мой муж не станет даже слушать тебя. Он вчера сказал, что вы двое теперь его враги. Хуже пандавов. Сердце Каришмы сжалось. — Именно так и сказал слово в слово? — Он сказал, что пандавы — это колючки в пятках, а вы двое — колючки в его сердце. Разве это не означает, что вы ещё хуже? Каришма грустно улыбнулась, низко склонив лицо, чтобы Бханумати не увидела её улыбки. — Колючки в сердце? Да, понимаю… Простите, я всё же рискну поговорить с ним.