Семь кругов Ада

Как ты стал тем, кем являешься теперь? Что заставляет тебя двигаться вперед наперекор многочисленным препятствиям? Откуда амбиции, не позволяющие тебе довольствоваться малым и провоцирующие желать всего и сразу? На каком основании в тебе сформировалась зубодробительная бескомпромиссность, идущая вразрез с такими человеческими качествами как терпение, эмпатия и сопереживание? И почему решение проблем с помощью силы не кажется тебе чем-то из ряда вон? Воспитание. С самого детства отец систематически внушает тебе, что ты не похож на сверстников. Убеждает, что ты умнее их, сильнее их, что ты превосходишь их во всем и рожден для того, чтобы ими управлять. «Они тебе не ровня. Одни рождены властвовать, другие — подчиняться. Человечество не нуждается в выборе. Людям необходим жесткий контроль, даже если они утверждают обратное. И лишь единицы способны этот контроль удержать. Ты, Зуо, как раз такая единица. Понимаешь, о чем я говорю?» — обращается к тебе отец в твой четвёртый день рождения. Нет, не понимаешь. Тебе всего четыре, а отец будто говорит на другом языке. Зато ты понимаешь другое: не кивнешь — и он снова вытащит из шкафа ремень. Или запрет тебя в подвале на целые сутки без воды и еды. Или начнет бить маму у тебя на глазах за то, что она родила слабого ублюдка, не достойного носить фамилию «Шаркис». Поэтому ты киваешь. Врешь, надеясь избежать последствий, от которых снова захочется плакать. А плакать нельзя. Шаркисы не плачут. Плачут только слабаки. Тебе запрещено быть слабым. Вскоре ты понимаешь, что действительно отличаешься от ровесников. У них есть кое-что, чего тебя лишили. Детство. Любящие родители. Право на ошибку. На капризы. На желания. На свободомыслие. А ты, являясь наследником богатой семьи, никаких прав не имеешь. Единственное, что тебе позволено — быть идеальным сыном, беспрекословно подчиняться приказам отца и являть собой все его нереализованные цели. Ты даже не можешь выбрать себе одежду. Весь твой гардероб состоит из мини-версий костюмов отца. Они тебе не нравятся. Ты хочешь футболку с динозавром. И сандалии с ракетами. Но вынужден носить рубашки, пиджаки, брюки и кожаные туфли. В этой одежде неудобно играть. Шаркисы не играют. Сверстники над тобой потешаются, но рассказывать об этом отцу ты боишься. Над Шаркисами не смеются. «В школе тебе будут внушать, будто нет в этом мире ничего дороже человеческой жизни. Но это не так. Это, — отец стучит по циферблату своих золотых часов, — дороже среднестатистической человеческой жизни. Это, — кивает он на зажигалку, инкрустированную бриллиантами, — тоже. Даже твой костюм, Зуо, куда дороже большинства сопляков, с которыми тебе приходится учиться. Люди по большей части — дешевки. Скажу больше… Твой костюм пока еще дороже твоей собственной жизни». Это он говорит, когда ты приходишь из школы с пятном на брюках от пролитого чая. У вас есть прислуга. И необходимая техника. Но отец заставляет тебя всю одежду стирать самостоятельно. Вручную. И не дай бог ты испортишь ткань. Шаркисы ничего не портят. «Запомни, Зуо, ты не имеешь права быть одним из них». Отец не отправляет тебя в частную школу, так как считает, что ты должен рассмотреть людской ширпотреб со всех сторон, чтобы уяснить, каким человеком тебе быть нельзя. К тому же твое наличие в государственной школе — отличный пиар-ход для очередной предвыборной компании. Отец говорит, что ты можешь делиться с ним любыми мыслями. Рассказывать обо всем, что бы не взбрело тебе в голову. Но есть нюансы. Нельзя говорить глупостей. Шаркисы глупостей не говорят. Одно неверное слово, и свист рассекающего воздух ремня режет по ушам не хуже ножа. Нельзя говорить о своих страхах. Шаркисы ничего не боятся. Один испуг, и тебя силком заталкивают в помещение без окон и запирают там на неопределенное время. Мечтами своими тоже лучше не делиться. Шаркисы не мечтают, они добиваются. И мама обязательно получит из-за тебя взбучку. И уж конечно никаких сомнений в себе. Лишь дай слабину — и отец потушит о тебя сигарету, напоминая тебе о твоих ошибках. «Ни слез. Ни страхов. Ни сомнений». Ты не считаешь отца правым. Ты боишься его и уверен, что никогда и ни за что не станешь таким же, как он, но… В твоей жизни происходит три надлома, которые разрушают тебя до основания. И то, что затем собирается из осколков — исколоченная, извращенная, блеклая версия тебя прежнего. Надломы, что врезаются в твою память настолько, что, закрывая глаза, ты до сих пор можешь вспомнить все произошедшее вплоть до цвета ковра и запаха крови. Первый надлом — в пять лет. Тебя постоянно мучают кошмары. И эта злополучная ночь — не исключение. Ты вскакиваешь на кровати со слезами на глазах и судорожно зажимаешь рот руками, пытаясь заглушить рыдания. Если отец услышит, тебе несдобровать. Вот только истерика никак не желает заканчиваться. Руки дрожат. А ложиться обратно спать страшно. Настолько, что ты решаешься на дерзкий поступок: пойти к своей няне. Если тебя поймают, порки не избежать, но если ты доберешься до няни благополучно, то наконец-то сможешь спокойно выспаться. Несколько раз ты уже так делал. Ты тихо спускаешься вниз к комнатам прислуги, но нянечку там не находишь. Зато замечаешь полоску света, пробивающуюся из-под двери в отцовский кабинет. Слышишь раздающиеся оттуда странные звуки. И всхлипы. Ее всхлипы. Тебе хочется убежать обратно в свою комнату. Спрятаться под одеяло и не показывать носа до утра. Но ты слышишь ее плач и распахиваешь дверь раньше, чем тебя останавливает инстинкт самосохранения. Картина, представшая твоим широко распахнутым глазам, ужаснее любого ночного кошмара. Твой отец толкается в молодую девушку сзади, при этом прижимая ее лицом к своему письменному столу. Девушка выглядит растрепанной. Юбка ее задрана. Руки зафиксированы над головой. Во рту скомканный бумажный шарик, мешающий ей кричать в голос. Она сдавленно рыдает. Отец беспощаден. От каждого его движения тяжелый стол сдвигается вперед на пару миллиметров, демонстрируя силу, вкладываемую в очередной толчок. А взгляд холодный и абсолютно пустой. Его лицо, в отличие от лица няни, не выражает эмоций. Словно он делает что-то будничное, если не скучное. Ты знаешь, прислуга боится отца. Пару раз ты слышал их перешептывания. Что-то про «лучше просто подчиниться» и «не сопротивляйся, а то будет хуже». Если ты побежишь за помощью, никто не откликнется. Вы все здесь в ловушке. Заперты в золотой клетке с чудовищем. Ты хочешь уйти. Ускользнуть до того, как отец тебя заметит. Но тело твое не двигается с места, а взгляд не отрывается от происходящего. И как бы ты ни желал обратного, ты запоминаешь всё: потёкшую от слёз тушь, сочащуюся из носа кровь, рваные колготки и пугающее смирение, читающееся во взгляде няни. — Войди, — голос отца стряхивает сковавшее тебя оцепенение. Няня, вздрогнув, кидает в твою сторону взгляд, и ее ужас возрастает троекратно. Она взбрыкивает, пытаясь вырваться из мертвой хватки отца, за что получает удар кулаком по спине. Ее заглушенные бумажным кляпом всхлипы становятся громче. Отцу плевать. — Подойди же, — повторяет он, маня тебя к себе пальцем. Шумно сглотнув ком в горле и пытаясь унять дрожь в коленях, ты смиренно подчиняешься. Не сопротивляйся, а то будет хуже. Проходишь в кабинет и только теперь замечаешь, что блузка у нянечки расстегнута. Бюстгальтер с порванными бретельками сполз к животу. И её маленькая оголенная грудь благодаря отцу вжимается в рассыпанные по столу кнопки-гвоздики. «Ей ведь больно! Зачем ты мучаешь мою няню?! Отпусти ее!» — хочешь ты закричать, но слова застревают в горле. Пульс твой кажется бешеным. Он стучит по ушам, заставляя тебя потеть и задыхаться. Но убегать нельзя. Поздно. Шаркисы не убегают. Отец отходит от няни, застёгивает ширинку и окидывает девушку брезгливым взглядом, а затем резко хватает нянечку за волосы, стаскивает её беспомощное тело со стола и швыряет на пол перед тобой. — Это ты виновата в том, что мой сын слабак! — шипит он, ударяя ее ногой под ребра. Ты тихо вскрикиваешь, и только сейчас замечаешь, что по щекам твоим уже какое-то время катятся слезы. Нянечка сжимается, подтянув колени к животу. Ее бедра испачканы кровью и чем-то прозрачно-белым. Она тихо плачет. А ты внезапно понимаешь, что это ты во всем виноват. Видимо, отец прознал, что иногда ты убегаешь спать к няне. Но наказал он за это не тебя, а ее. И это в тысячу раз хуже ремня или подвала. Осознав это, ты начинаешь задыхаться сильнее. От вони ужаса, пропитавшей в этой комнате все от мебели до гобелена на стене, кружится голова. — Почему ты плачешь? — отец теряет интерес к няне и переводит взгляд на тебя. Ты силишься что-то ответить, но издаешь лишь невнятный лепет. Горло в огне. — Говори чётко, — спокойно поправляет отец, и ты, давясь слезами, кое-как берёшь себя в руки. — Мне… — всхлип. — Мне ее жалко, — признаешься ты тихо. — Жалко? Это? — отец в явном недоумении кивает на няню. — Зуо… Я разочарован в тебе. Ты же мой сын. Я тебя жалости не учил, — с этими словами он подходит к тебе и ласково гладит по голове. — Посмотри на неё. Но ты в ответ наоборот отводишь глаза. Тогда отец хватает тебя за волосы на макушке и заставляет повернуться к девушке. — Я сказал смотреть, — шипит он, и ты смотришь на хрупкую дрожащую фигуру, желая, чтобы все это поскорее закончилось. — Что ты видишь? — Н… няню, — выговариваешь ты с запинкой. — Ответ неверный, — качает отец головой. — Я переформулирую вопрос: кто она? — Моя няня, — хнычешь ты, за что получаешь увесистый подзатыльник. — Нет! Неверно! Сколько раз я должен повторять? Это мусор. Зуо, ты слышишь меня? Му-сор. Повтори. Из-за слёз перед глазами всё расплывается. Тебе хочется вернуться в свою комнату. Ты больше не можешь терпеть давления отца и видеть лицо няни. Ты ведь любишь ее, а она совершенно точно любит тебя! Она читает тебе сказки, и вы вместе играете в солдатиков! Она, та, что теперь лежит у твоих ног, тихо плачет, царапая тонкими пальцами дорогой ковер, сломленная, отчаявшаяся, несчастная и слабая. И все это с ней произошло из-за тебя. Любой, кого ты когда-нибудь полюбишь, окажется в опасности. Значит, никого любить нельзя. Ни в коем случае. — Му… сор, — выдыхаешь ты с усилием и замечаешь злой взгляд, что няня кидает на тебя исподлобья. Ничего, если она перестанет тебя любить. Это даже хорошо. Безопасно. — Повтори, смотря ей в глаза, — приказывает отец, подталкивая тебя к девушке, а затем за волосы приподнимая ее над полом, чтобы ее лицо оказалось прямо перед твоим. — Давай, говори, кто она. Поставь эту суку на место. Зуо? Я жду. — Му-сор, — уже холоднее произносишь ты, и вместе с тем словно впервые понимаешь истинное значение этого слова. Да… Действительно… Она лишь ненужный мусор. Отец прав. Отец всегда прав. Правда же? — Верно, мой мальчик, — он целует тебя в лоб и как ни в чём не бывало отводит обратно в комнату. Но после того, как дверь за ним закрывается, ты еще долго не можешь заснуть, мучаясь угрызением совести. Если бы ты только не ходил ночью к няне. Если бы только ты не привязался к ней. Ничего бы этого не произошло. «Она сама виновата. И вина ее в том, что она слабая», — крутятся в голове мысли, которые отец планомерно тебе внедряет. — Сама виновата, — произносишь ты вслух, чтобы избавиться от чувства вины, которое для маленького ребенка — непосильная ноша. Что-то внутри надламывается. Жалость к бедной девушке утихает. И ты, наконец, засыпаешь. Второй надлом ты переживаешь в восемь. Ты возвращаешься домой после школы. Отец на работе, потому ты, как примерный ребёнок, поднимаешься в комнату к маме. На твой стук в дверь никто не отвечает. Решив, что она не слышит, ты заглядываешь внутрь и во второй раз в своей жизни жалеешь о своём поступке. Мама сидит в центре просторной, богато обставленной комнаты перед небольшим журнальным столиком. На стеклянной столешнице три длинные дорожки из белого порошка. Ещё одну дорожку мама собирает прямо сейчас, ловко орудуя ребром платиновой кредитки Кибер-банка. Доделав ее, женщина берёт заранее приготовленную крупную денежную купюру из коллекции отца, сворачивает её в трубочку и уже собирается вдохнуть через неё белый порошок, когда замечает тебя. — Мама… я дома, — в восемь лет ты уже прекрасно знаешь, что такое наркотики, и не сомневаешься, что твоя мать собирается вдохнуть отнюдь не сахарную пудру. — О… Зуо… Дорогой, ты не должен был этого видеть… — бормочет мама, а затем нагибается к столу и втягивает в себя дорожку белого порошка правой ноздрёй, затем еще одну — левой. Слышится шумный вздох. Женщина резко откидывает голову назад, уставившись в потолок и судорожно массируя ноздри. Когда она вновь переводит на тебя взгляд, зрачки ее глаз расширены настолько, что почти полностью скрывают зелёную радужку. — Ты уже вернулся! — В её голосе появляются весёлые нотки. Радостно всплеснув руками, она втягивает в себя оставшийся порошок. — Знаешь… маме просто иногда необходимо расслабляться. Ты ведь не будешь осуждать меня, верно? — говорит она всё громче. На её губах появляется неприятная улыбка. Лихорадочный блеск в ее глазах заставляет тебя отпрянуть. — Нет, конечно нет, — шепчешь ты, пятясь к двери. — Я пойду делать домашнюю работу. — Стоять, — ее голос звучит ниже, и ты знаешь, что последует вслед за этим. То же, что следует каждый раз, когда она вновь в хлам накидывается какой-нибудь синтетической дрянью. — Я с тобой еще не закончила, — выдыхает мама, поднимаясь с пола, и, чуть покачиваясь, приближается к тебе. — Думаешь, можешь смотреть на меня свысока? — шипит она, а затем влепляет тебе звонкую пощечину. Ты теряешь равновесие и падаешь к дверям. — Мама, я не… — Следовало сделать аборт, как и раньше. Я тебя не хотела! Это Он вынудил меня, потому что Ему, видите ли, был нужен наследник. Окажись ты девчонкой, и ты бы никогда не родился! Тихо выдыхая, ты зажимаешь руками уши, не желая слышать ранящие слова. Но они просачиваются сквозь пальцы, пытаясь оставить след в твоей памяти. — Ты такой же, как он. И вырастешь в такое же чудовище! — кричит мама и начинает лупить тебя по рукам, закрывающим уши. — Маленький вонючий выблядок! На глазах наворачиваются слёзы. Не от боли. Ее ты уже давно не боишься. От обиды. Зачем она себя травит? Неужели ей настолько плохо с тобой и отцом, что она готова умереть, только бы больше не видеть вас? Да, все так и есть. Она в той же ловушке, что и ты. Только мама слабее. — Мама! Пожалуйста! Успокойся! — кричишь ты, и когда град ударов утихает, поднимаешься с пола и обнимаешь её за неестественно тонкую талию. — Я люблю тебя. — Ах, вот оно что, — тон ее меняется. Становится мягче. — Тоже хочешь меня трахнуть против моей воли? Что? Мир замирает. Ты расцепляешь объятья и делаешь шаг назад. Все бесполезно. Она тебя не слышит. И видит на твоем месте отца. Ты для нее — побочный эффект неправильного выбора, сделанного ею еще до твоего рождения. Мама не обращает внимания на твой отрешенный вид. Она вскакивает на журнальный столик, включает оглушительную музыку и сотрясается в диком танце. При этом ее шелковый синий пеньюар сползает с обнаженных плеч. Все это выглядит неестественным. Ты чувствуешь себя главным героем ужасно некачественного кино со сценаристом, не расстающимся с коксом. Мама перепрыгивает со стола на кровать и начинает скакать по ней, как маленький ребенок. Она смеется в голос, будто забыв о твоем присутствии. Но лишь песня заканчивается, и она вновь переводит на тебя мрачный взгляд. — Ну так что? Я нравлюсь тебе? Хочешь трахнуть мамочку? Ты хочешь умереть. — Наверняка ты такой же больной извращенец, как и твой папаша. Давай же. Подойди, — подзывает она тебя к себе, при этом развязывая пояс пеньюара. Ты не двигаешься с места. Тебе очень хочется доказать, что она не права. Что ты совсем не такой. В отличие от отца, ты ее любишь и будешь оберегать во что бы то ни стало. Тебе надо лишь немного подрасти и стать сильнее. Но слова застревают в горле, слёзы душат, а с губ срывается лишь протяжный хрип. «Мама, я люблю тебя». — Я вижу, как ты на меня смотришь, поганец. Похотливая дрянь. Ну, давай же! Действуй! Все вы, Шаркисы, одинаковые! Действуй, как действует он. Ненавижу его! И тебя ненавижу! Пропадите вы оба пропадом! — восклицает она и смеется. — За что?.. — выдавливаешь ты из себя, размазывая сопли по рукавам своей рубашки. Шаркисы не плачут. Но ты, видимо, не достаточно Шаркис. — Потому что ты Его сын! Заветные слова расставляют всё по своим местам. От подобного родства не отмыться. Все и всегда будут сравнивать тебя с отцом и ожидать или бояться того, что ты станешь его копией. И сколько бы ты ни старался, в обратном ты не сможешь убедить даже собственную мать. Третьим надломом ты считаешь свое тринадцатилетие. День рождения, как и предыдущие двенадцать, скучный и совсем не похож на праздник. Этот день для отца — отличный повод собрать в доме толпу влиятельных друзей и инвесторов, а также обзавестись новыми связями. Статусный алкоголь, деликатесы, напыщенные старики в сопровождении длинноногих красоток, взрослые дамы с молоденькими мальчиками на поводках, блеск бриллиантов, тяжесть золота, надменные взгляды, наигранный смех и сплетни. Этот вечер посвящен твоему тринадцатилетию, но никому нет до тебя дела. Минута славы у тебя наступает в момент, когда гости принимаются вручать подарки. Их так много, что к вечеру у тебя в комнате образуется гора из разноцветных коробок, забитых безвкусным дорогим барахлом. Лишь отец свой презент решает вручить после празднества. Уже ближе к ночи он ведёт тебя в свой кабинет, а ты ощущаешь, как внутри все переворачивается. С происшествия с няней прошло вот уже семь лет, а ты до сих пор боишься кабинета отца. Но и легкое нетерпение ты тоже испытываешь. Отец выглядит довольным. Видимо его подарок, действительно, нечто невероятное. Когда распахивается дверь кабинета, ты ожидаешь увидеть за ней всё что угодно — от гоночной машины до звездолёта, — но не это. На рабочем столе твоего отца, обмотанная лишь красной лентой, сидит молодая обнажённая девушка. На вид ей не больше шестнадцати. Она курит длинную сигарету, положив одну ногу на другую. Когда ты заходишь в комнату, она вздрагивает, переводит на тебя взгляд, с интересом рассматривает твое лицо и улыбается. — Мало того, что богат, так ещё и красавчик? Мне повезло! — хихикает она, затягивается в последний раз, гасит окурок о собственное бедро и бросает его в пепельницу. — Отец? — переводишь ты на него недоуменный взгляд. Чего бы от тебя не ждали, ты остаёшься ребёнком. Мужчина кладёт руку тебе на плечо и шепчет в самое ухо: — Пришло время становиться мужчиной, Зуо. Она твоя, — улыбается он и подталкивает тебя к девушке. Она тут же оплетает твою шею руками, обхватывает бёдра вмиг раздвинутыми ногами и прижимается к тебе всем телом. В висках стучит. По телу пробегают мурашки, и тебя сотрясает лёгкий озноб. Ты чувствуешь, как губы неизвестной тебе девушки впиваются в твою шею. Как её обнажённая грудь трётся о тебя. Её затвердевшие соски ты ощущаешь даже сквозь ткань рубашки. На лбу появляется испарина. Запах. Уже знакомый запах ужаса щекочет нос, только на этот раз источником его являешься ты сам. — Но… — пересохшими губами шепчешь ты, однако твои слова заглушает глубокий одурманивающий поцелуй. Нельзя отказываться. Не сопротивляйся, а то будет хуже. — Никаких «но», Зуо, — отсекает отец, располагаясь в дальнем кресле. Он собирается наблюдать? — Ты должен стать наследником, достойным нашей фамилии. Да, ты уже давно это уяснил. Но причем здесь достоинство и проститутка? «Я не хочу этого. Я не хочу этого. Я не хочу этого. Я не хочу…» Цепкие тонкие пальчики незнакомки добираются до твоей ширинки. «Я не хочу этого. Господи, я не хочу этого. Пожалуйста. Не надо. Я не хочу…» Она мурчит тебе на ухо, довольная естественной физической реакцией твоего организма, и даже не подозревая, какие мысли копошатся в твоей голове. «Я не хочу этого!» Но отец наблюдает, а значит следует действовать так, как он говорит. Девушка всё делает сама. Ты вздрагиваешь, когда она касается твоего паха. У тебя появляется жгучее желание убежать, но ты не подаешь вида, давно научившись скрывать истинные эмоции. Твой «подарок» подстраивается под тебя. Показывает, что нужно делать. Учит. Один толчок — и ты ощущаешь приятную истому. Телу всё это определённо нравится, но эмоции от происходящего у тебя исключительно негативные. Душу будто рвут на части. Процесс омерзительно отталкивающий. И ты не можешь отделаться от ощущения, что сейчас мало чем отличаешься от нянечки. Тебе тоже хочется плакать и просить о помощи. Только если ее удерживал отец, то тебя… твои внутренние демоны. «Подарок» под тобой фальшиво стонет, отзываясь на каждое твоё прикосновение. Она извивается от наигранного удовольствия и в недоумении шепчет: «У тебя этот раз правда первый?». Интересно, за подобные фразы ей доплачивают или это входит в пакет услуг? Ты же то и дело сглатываешь подкатывающий к горлу ком, ненавидя похотливую девчонку, жестокого отца и, конечно же, самого себя за то, что тебе до сих пор не хватает духа ему перечить. И в этот миг ты уясняешь, что теперь ты ненавидишь еще и близость. Я больше никогда-никогда-никогда… никогда… Три надлома подавляют в тебе если не все человеческие чувства, то добрую их часть. Ты возводишь вокруг себя непроницаемую защитную стену, сотканную из перманентного раздражения, надменности, гордыни и высокомерия, и делаешь все для того, чтобы как можно меньшее количество людей пожелало с тобой сближаться. Шаркисы не мечтают, они действуют. Твоя цель — стать человеком, который бы затмил твоего отца, а не превратился в него. Влиятельной персоной, перед которой ему придется встать на колени. Он взмолится: «Пощади меня». А ты ответишь: «Нет». И это день станет лучшим в твоей жизни. Ты соврешь, если решишься утверждать, что требовательность отца не принесла тебе пользу. С его легкой руки ты с семи лет изучаешь боевые искусства: бокс, кикбоксинг, муай-тай, дзюдо и айкидо. Тебя учат управляться с холодным и огнестрельным оружием. Учат стратегии. Учат держать удар. Учат быстро реагировать в стрессовой ситуации. Тренировки тяжелы настолько, что иногда больше похожи на пытки, и тебе иногда кажется, что ты вот-вот умрешь. Но каждый раз падая, ты вновь поднимаешься. «Жизнь — синоним войны. И ты должен выйти из неё победителем. А чтобы победить, необходимо иметь перед противником интеллектуальное и физическое превосходство. Ты должен стараться больше, если желаешь когда-нибудь стать мне ровней». Но ты не хочешь становиться ровней отцу. Ты желаешь его превзойти. А для этого тебе нужна свобода. Ты должен вырваться из-под отравляющего влияния отца и найти собственный путь. Поэтому в четырнадцать ты отказываешься от окружающей тебя роскоши. Отказываешься от статуса наследника. От своей семьи. И невыносимого прошлого. И уходишь из дома, не оборачиваясь на полыхающие за спиной мосты. Отец тебя не останавливает. Более того, он почему-то тобой доволен, то ли недооценивая твои стремления, то ли просто не понимая, чем ему грозит твое взросление. «Ты действительно мой сын», — говорит он тебе на прощание, а ты лишь морщишься, удрученный тем фактом, что даже твоя жажда свободы вписывается в план твоего кукловода. Но ему рано праздновать победу. Ты еще заставишь его пожалеть обо всем, что он натворил. После ухода в твоем арсенале остается рюкзак, минимум необходимой одежды, небольшая сумма денег, электрошокер и нож. Последние два предмета ты берешь для самообороны, потому что понимаешь: улицы города — опасная территория, на которой обыкновенному подростку выжить будет очень сложно. Наверное, следовало взять пистолет, но тебе бы хотелось как можно в меньшей степени быть должным отцу. В первую же ночь на улице на тебя нападает небольшая банда наркоманов, желающих заполучить твои «бесценные» личные вещи и, возможно, внутренние органы. Чтобы справиться с восемью не слишком сильными, и потому берущими числом парнями, тебе не требуется ни нож, ни шокер. Плавные движения, отточенные сильные удары — и твои противники лежат у твоих ног, захлёбываясь собственной кровью. Это второй раз в твоей жизни, когда ты дерешься не с профессиональными тренерами, а с обычными людьми. И ты все еще поражен, насколько окружающие оказывается слабы. Зато силен ты. И потому жизнь на улице оказывается не такой тяжелой, как ты предполагал. В первую неделю тебе, конечно, приходится попотеть, отбиваясь от уличных банд, охотников за органами, наркоманов, безумных бродяг и эфебофилов. На вторую — по злачным местам города со скоростью раковой опухоли расползаются слухи о бешеном «новичке», к которому лучше не подходить, если дороги зубы. Тогда ты и встречаешь Вульфа. Он не вызывает у тебя доверия, но его предложение кажется тебе интересным: подростковые бои без правил, на ринг которых он тебя зовет, отличное начало. И хорошо оплачивается. Следует придерживаться только одного правила: не умирать. Ты, в свою очередь, выставляешь Вульфу свое условие: ты не станешь убивать соперников в угоду толпе. Условие кажется Вульфу сомнительным. Он долго уговаривает тебя на «полную ставку» со всеми вытекающими, но ты настаиваешь на своем, а Вульф не может от тебя отказаться, потому что твоя дурная слава уже просочилась в круги увлеченных боями завсегдатаев. Так начинается твоя новая жизнь. Ночью ты выходишь на ринг, а днём моешь посуду в маленьких ресторанчиках и подрабатываешь в магазинах. Вскоре один из твоих «фанатов» устраивает тебя в казино. Ловкость рук — еще одно умение в бесконечном арсенале насильно внедренных в тебя навыков, благодаря которым ты вливаешься в преступный мир настолько легко, будто был для него рожден. Впрочем, ведь к чему-то такому тебя и готовили, верно? Отец, будучи мэром города и являясь владельцем самой большой сети заводов по утилизации мусора в Тосаме, никогда не гнушался грязных методов в отношении своих конкурентов, компрометирующих его репортёров или гордых полицейских, не желавших брать взятки. Он уничтожал целые виртуальные каналы, убирал не только людей, несущих ему прямую угрозу, но и их семьи и приближенных. Не своими руками, а благодаря обширным связям в криминальном мире. Мусорный, мать его, король, посмотрите-ка. И лица, которые ранее мелькали на твоих днях рождения, теперь ты замечаешь в душных зрительных залах боев без правил. Они болеют за тебя, пока ты вышибаешь дух из очередного несчастного. Ты замечаешь их за покерными столами в казино, когда раздаешь им карты. Замечаешь их в узких комнатах для вуайеристов, которыми обустроены все съемочные площадки порнографических киностудий, где ты порой подрабатываешь помощником оператора. Ты знаешь каждого из них, а они скользят взглядами по твоему лицу и не узнают. И в этом твоё неоспоримое преимущество. Они такие же, как и твой отец. И вся власть в этом городе сконцентрирована в их руках. Но ты с этим мириться не собираешься. Следует срочно что-то менять. А лучше бы сразу всё. Вот только в одиночку тебе со старшим поколением не тягаться. Необходимы союзники — люди, которым бы ты смог всецело доверять. От появления этой мысли в твоей голове до первого шага к ее реализации проходит достаточно времени для того, чтобы ты смог тщательно подготовиться и отобрать кандидатов. Дело за малым: разговор тет-а-тет. Кто-то над тобой смеется, других ты отметаешь сам, но остается определенный процент людей, готовых идти за тобой. Через несколько лет после ухода из дома ты решаешь вернуться с дистанционного школьного обучения на очное. Сперва ты думаешь и вовсе наплевать на среднее образование, но быстро понимаешь, что его отсутствие возведет у тебя над головой потолок, который ты никогда не сможешь преодолеть. Очное же обучение не только предоставит тебе возможность двигаться дальше, но и позволит присмотреть перспективных личностей среди сверстников. Тогда-то в тебе и вспыхивает интерес к хакингу. Один из немногих запретных плодов, которые ты не успел надкусить. Разве можно устоять? Ты ставишь перед собой очередную цель и упрямо движешься к ней. Фанатично изучаешь гигабайты информации и через полгода взламываешь свой первый сайт. Через год без труда находишь уязвимости в системах безопасности большинства крупных виртуальных компаний. Через два — твой ник у всех на слуху. Но не только твой. Виртуалия сотрясается от атак и других хакеров и вскоре их персоны становятся тебе интереснее, нежели наскучившие взломы. И особенно интересен человек под ником «Лис». Первое время ты держишь дистанцию. Наблюдаешь за ним «издалека», пытаясь оценить спектр его возможностей, и вскоре понимаешь две вещи. Первая — Лис еще совсем ребенок. Вторая — ребенок с невероятным потенциалом, который он растрачивает на глупые шалости и этичный хакинг. Ты все ждешь, что он решится на нечто более масштабное, но его амбиции, судя по всему, не так обширны, как твои. Что ж, значит его необходимо подтолкнуть. Ты взламываешь компьютер Лиса, надеясь его спровоцировать. И «ответ» превосходит твои даже самые смелые ожидания, а защиту, которую Лис ставит на свой компьютер после твоей атаки, можно сравнить с безопасностью государственных кибер-банков. И ты вдруг четко и ясно понимаешь, что хочешь его себе. Точнее, ты хочешь его в свою команду. Со времени, когда ты впервые слышишь о Лисе до момента твоего взлома проходит три года. Три года он не выходит у тебя из головы и интерес к его реальной личности лишь возрастает. И когда этот интерес достигает своего пика, ты открываешь на Лиса охоту. Ты успеваешь изучить его в достаточной мере, чтобы расставить ловушки, в которые он обязательно попадется. И он попадается. Некто Териал Фелини. Девятый класс обучения. Ему всего шестнадцать лет. Боже, он даже младше, чем ты предполагал. Да как шестнадцатилетний мальчишка способен на то, что Лис творит в виртуалии?! Это невозможно! Тот факт, что он куда младше тебя и при этом (пусть ты никогда и не признаешь этого вслух) превосходит тебя, невыносимо злит. Но и интригует. Его однозначно следует узнать поближе. Юность Лиса — это даже плюс. Он наверняка окажется внушаемым малым, которым ты сможешь с легкостью манипулировать. Но сперва необходимо прощупать почву. А тут еще и этот чертов ПКО-вирус… План формируется в голове сам собой. Очень к месту объявляют об Отборе. Тебе всего-то и надо, что взломать хлипкую программу школьных браслетов. Сперва браслет считывает информацию о кохае через ДНК-паспорт, а уже затем присваивает ему сэмпая. Это только учителя утверждают, что имена выбираются рандомно, на самом деле программа работает куда сложнее: она сравнивает информацию из личного дела ученика с личными делами старшеклассников и выбирает кохаю в пару человека, наиболее подходящего по характеристикам. Вероятность того, что этой парой для Лиса окажешься ты, равна нулю. Но ты «слегка» корректируешь этот момент, повышая свои возможности до скромных ста процентов. Ты возлагаешь на эту встречу большие надежды. Не можешь перестать думать о том, каким он окажется. Что скажет? Как себя поведет? И насколько он отличается от остальных? И… ты разочарован. Отличий нет. Среднестатистический человечишка с непрекращающейся словесной диареей, ужимками рохли и отсутствием чувства самосохранения. И все то время, что было затрачено на его поиски и организацию встречи, вылетает в трубу. Ничего, Зуо, это не страшно. Может, ты и Шаркис, но привык совершать ошибки. Лис — одна из этих ошибок, и что с того? Главное не сворачивать с намеченного пути и планомерно добиваться своего. Не отвлекаться на глупости, вроде хакеров в сети. Не ввязываться в школьные мероприятия. И уж тем более не оказываться в одной упряжке с человеком, посмевшим вызвать у тебя интерес. Верно? Так какого черта ты делаешь именно это? Почему? Из-за него? Неужели он настолько тебя зацепил? Все это приобретает опасный характер, тогда как новоявленный знакомый — припизднутый на всю голову Фелини — будто бы ставит перед собой цель каждую минуту разочаровывать тебя все сильнее. Почему ты так думаешь? Потому что сложно прийти к иным выводам, когда человек бегает вокруг тебя по маленькой комнате с дикими воплями: «Я пони!» Позорище. Знакомство с Лисом — самый идиотский поступок в твоей жизни. И ты о нем жалеешь. Правда жалеешь. Остается открытым лишь один вопрос: почему, наблюдая за ним, тебе периодически приходится подавлять улыбку?